Читать книгу Вечер взаперти - Алексей Ряскин - Страница 3

Родителей у Андрея не было. Не было ни брата, ни сестры. Даже бабушки не было. Его воспитывал дед.

Дед работал в школе преподавателем истории. Платили мало, и чтобы денег хватало, дед часто брал дополнительные часы, занимался репетиторством, подрабатывал сторожем в той же школе, где и преподавал. Андрей постоянно был рядом. Все учителя его знали и ждали, когда он уже наконец станет полноправным учеником.

Андрей любил школу, потому что в школьной столовой хорошо кормили. У деда, при всех его стараниях, так вкусно не получалось. Обычными блюдами в их доме были хлеб, пельмени, копченая колбаса, отварная картошка да яичница. Правда, с каждой зарплаты дед обязательно делал Андрею подарок: покупал шоколадку, бутылку лимонада и апельсины, клал все в пакет и оставлял у кровати спящего внука. Андрей просыпался, находил этот нехитрый набор, и тогда был настоящий праздник.

Прошло время, Андрей окончил школу, начал работать. Поступить в институт не получилось, да, собственно, и не больно хотелось. Надо было зарабатывать на жизнь.

С деньгами стало немного легче. Куда чаще на их столе появлялся хороший сыр, мясо или колбаса. Теперь конфеты и апельсины Андрей покупал сам. В общем, все шло хорошо. Жизнь, конечно, не искрилась разными красками радуги, но, с другой стороны, и не ведала черных пятен разочарований и утрат. Ведь, как известно, чем меньше мы имеем, тем меньше поводов для печали.

У Андрея появилось увлечение, даже страсть: он стал писать рассказы. Кто-то, может, усмехнется: тоже мне занятие. Нет смысла их переубеждать. Бесполезно. Но те, кто познал радость творчества, кто хоть раз в жизни доверял свои самые тайные мысли, самые искренние вопросы бумаге – те поймут.

В общем, Андрей писал рассказы. Поначалу просто так, для себя, втайне ото всех. Однажды, набравшись храбрости, показал написанное деду.

Прочитав, тот сказал:

– Сходи в школу, к Щеглову. Дай ему посмотреть. Он посоветует, что дальше с этим делать.

– А тебе? Тебе понравилось?

– Да.

Лев Ефремович Щеглов был учителем русского языка и литературы в той самой школе, где работал дед Андрея и где еще совсем недавно учился сам Андрей. Про таких, как Щеглов, говорят: у него в груди камень, а в голове алмаз. В школе Лев Ефремович для учеников был строгим, но справедливым учителем, а для коллег – принципиальным, холодным в общении педагогом высшей пробы. Щеглов жил один, и от этого у него выработалась непереносимая для многих привычка говорить в лицо любому все, что он о нем думает. Андрей поначалу засомневался: нести рассказы Щеглову или нет? Он хорошо помнил седого, вечно сурового преподавателя русского языка и литературы, и эти воспоминания не рождали желания снова с ним повидаться. Размышлял несколько дней и в конце концов решился.

Щеглов встретил Андрея холодно, молча выслушал его сбивчивую речь, взял рукописи.

– Завтра приходи. В это же время, – сказал.

Прошел день.

– Садись, – кивнул Щеглов Андрею.

Андрей послушно присел, а Щеглов положил на стол перед собой рукописи. Спросил:

– Давно пишешь?

– Не очень.

Щеглов протянул Андрею пачку листов.

– Каждую пятницу я и несколько ребят собираемся в школьной библиотеке. Они тоже пишут. Приходи, если хочешь.

– Хорошо.

Так Андрей стал ходить на занятия к Щеглову.

Щеглов был замечательным педагогом, хотя и несколько угрюмым, даже иногда циничным. Однако все, что касалось языка и литературы, его профессиональной деятельности, воспринимал с неподдельным интересом и всерьез. Он тонко подмечал шероховатости и неточности в текстах начинающих авторов и давал дельные советы. Андрею посоветовал больше времени уделять работе над текстом уже после его окончания.

– Убирай все лишнее, – твердил Щеглов, черкая слова в очередной рукописи. – Не ленись и не жалей написанного. Если при прочтении взгляд зацепился за слово, за абзац или даже запятую – убирай, ну или переделывай. На шахматной доске не может быть ни шестьдесят пять, ни шестьдесят три клетки. Только шестьдесят четыре. Ни больше, ни меньше. Так и с текстом, с каждым рассказом: столько слов, сколько нужно для его существования. Твоя задача как писателя найти тот самый оптимальный набор слов и расставить их в единственно правильном порядке. А все лишнее – долой!

Андрей согласно кивал и, приходя домой, перечитывал ранее написанное, пытаясь понять, сколько же все-таки клеток на его доске.

А еще Щеглов посоветовал не ждать милостей от природы, а брать и посылать свои рассказы на всевозможные конкурсы, в журналы, издательства, одним словом заявлять о себе.

– Конечно, сейчас не девятнадцатый век, – говорил он. – Книга уже не занимает того места, которое занимала когда-то. Но тем не менее люди читают. Факт. Не храни рукописи. Отправляй куда-нибудь, публикуй. Может, заметят, может, и не заметят. Но коли не отправишь, точно не заметят. Поэтому не бойся, отправляй, а там видно будет.

Годы медленно катились в неизвестное будущее.

Дед Андрея сильно постарел и уже не работал: ноги стали отказывать, и Андрей вынужден был купить ему инвалидную коляску. Сам Андрей повзрослел и работал сразу на двух работах. А в свободные часы, которые выпадали теперь не так уж часто, писал. Писал все лучше и… таинственней. Несколько раз он даже побеждал в каких-то конкурсы, и они вдвоем с дедом праздновали это шампанским с конфетами.

Неожиданно пришло странное письмо: в обратном адресе значилась Германия. Когда-то Андрей посылал свои рассказы на международный конкурс сценаристов, и вот теперь, почти год спустя, организаторы сообщают, что он является одним из пяти победителей. А в качестве главного приза ему дается возможность пройти обучение в престижном германском университете за счет устроителей конкурса. Это было похоже на сон. Андрей снова и снова перечитывал письмо и не верил в свалившееся как снег на голову счастье. Пять лет в Германии! Жилье предоставляется, выплачивается стипендия. Письмо то было, словно привет с Луны…

И вдруг улыбка на лице Андрея померкла. Дед! Как он мог забыть?! Пять лет в Германии… Даже если принять в расчет, что он сможет приезжать домой раз в год… Нет-нет, все не то. Дед не может даже до магазина сам дойти.

– Конечно, поезжай, – сказал он, узнав о письме. – Когда еще такой шанс выпадет? Езжай, учись, пока зовут.

– А ты?

– А что я? Я жизнь прожил. Мне главное, чтоб ты человеком стал. Пять лет – ерунда. Отучишься и вернешься. А глядишь, там останешься да еще и меня к себе заберешь.

Андрей горько улыбнулся. Конечно, эти слова были враньем. Враньем из самых лучших побуждений, из любви к нему. Андрей видел – дед за последние месяцы сильно сдал: руки дрожат, глаза стали мутными. Какие пять лет! Хотя бы пару еще прожил.

Не зная, как поступить, Андрей пошел к Щеглову.

Тот выслушал парня молча.

– Такой момент рано или поздно настает, – вздохнул он, когда Андрей закончил. – Момент принимать решение. Тебе нужно выбирать. Но, честно говоря, я не понимаю: между чем и чем ты собираешься выбирать? Не вижу дилеммы.

– Если уеду, то, скорее всего, больше никогда не увижу деда, – нахмурился Андрей.

– Ты его и без того скоро не увидишь. Как, наверное, и меня. Нам обоим до могилы осталось несколько шагов. И что? Это причина, чтобы отказываться от такого предложения? Тебе выпал шанс в корне изменить свою жизнь! Поменять в лучшую сторону. И такой шанс выпадает только раз.

– Но у меня никого, кроме него, нет!

Щеглов встал из-за стола, подошел к окну. Андрей заметил, что его учитель ссутулился и едва заметно прихрамывает на правую ногу.

Глядя в окно, Щеглов медленно заговорил:

– Ты, может быть, ждешь, что я скажу нечто вроде «настоящий художник не должен думать ни о чем, кроме искусства»? Тем более о старике, который все равно умрет?

И посмотрел на Андрея:

– Нет, я так не скажу.

Опять отвернулся к окну.

– Я скажу более прозаично и приземленно. Но ты все равно выслушай. Все мы должны чем-то жертвовать. Так устроена жизнь. Постоянно мы делаем выбор – и что-то утрачиваем, какую-то возможность. Мы часто сходим с дороги и теряем тот путь, который – пойди по нему, – не исключено, вывел бы нас к иной жизни. Каждый из нас, порой даже и не замечая, ежедневно приносит в жертву обстоятельствам этот путь. А смерть старика – это не жертва. Это естественный ход вещей…

В тот момент Андрей ненавидел Щеглова. Ненавидел за то, что он озвучил мысли Андрея, которых нельзя было знать никому, даже самому Андрею. Но все было правдой, жестокой правдой. Отказавшись от поездки, он ничего не изменит, не вернет деду молодость и здоровье. Единственное, что в его силах, – остаться и как-то скрасить и, может, немного продлить последние дни деда. Так стоило ли ради этого отказываться от шанса изменить свою жизнь к лучшему?..

– …Дурак! – крикнул в сердцах дед, услышав, что Андрей не хочет ехать в Германию.

– Дед, давай не будем ругаться. Я решил.

– Что решил?! Решил, чтобы я в могилу сошел, думая о том, что не дал тебе жить? Пойми, если останешься из-за меня, то только и буду думать об этом!

– А если уеду, я всю жизнь буду думать, что, может, лучше бы остался!

– Не будешь! Все забудется. Поверь столько лет прожившему старику. Тебе сейчас нельзя оступиться. Не дури, поезжай. Многие мечтали бы оказаться на твоем месте. Учись, коли зовут! Может, в люди выйдешь. Понимаешь?

– Да понимаю…

– А то так и будешь на подработках или на заводе с утра до вечера вкалывать. Такую жизнь ты хочешь?

Андрей не ответил. Впервые они никак не могли понять друг друга. Ничего не сказав, он вышел из комнаты.

Время тянулось медленно и скучно. Дед не возвращался к тому разговору. Не возвращался и Андрей. Он положил письмо на самое дно ящика стола и больше к нему не притрагивался. Однажды, придя с работы, он нашел деда спящим у открытого окна. Холодный ноябрьский воздух колыхал занавески, неся в комнату стужу.

– Дед, ты чего?

– Уснул.

После этого Андрей несколько раз заставал деда выпивши, хотя знал, что пить тому нельзя из-за больных почек.

– Опять пил, что ли?

– Ну, десять грамм. Так, согреться.

А однажды, вернувшись домой, Андрей нашел старика погруженным в сон, из которого тому уже не суждено было выбраться.

Увезли по скорой. Андрей просидел всю ночь в больнице. А утром врач сообщил: отравление. Лошадиная доза снотворного. Откуда оно в доме? Дед иногда принимал, когда бессонница мучила. И тут Андрей вспомнил и сон у раскрытого окна, и алкоголь, который на самом деле дед никогда не любил…

После похорон он написал письмо в Германию. С отказом. Теперь, когда ничто уже здесь не держало, он вдруг понял, как поступить.

Жизнь пошла своим чередом. Работа, дом, приятели. И – рассказы, рассказы, рассказы. К Щеглову, который все еще вел кружки молодых писателей, почти не ходил. Редко-редко.

Миновал почти год. Рана затянулась, боль поутихла. Молодость побеждает все. И вдруг однажды Андрей достал из почтового ящика письмо в знакомом конверте. Его снова звали в Германию. Хотя он отправлял официальный отказ, ему все равно предлагали право бесплатного обучения и проживания: приглашали присоединиться ко второму курсу. И еще выражали соболезнование по поводу смерти деда.

– …Это я им написал, – сказал Щеглов, когда озадаченный Андрей пришел к нему. – Объяснил, почему ты отказался. Удивлен? Да я и сам не ожидал такого от старого циника. Не спрашивай, почему я это сделал. Сам не знаю. Может, ты когда-нибудь поймешь.

Андрей уехал в Германию. Навсегда. Перед отлетом он долго бродил по зданию аэропорта. В голове крутились слова деда: «Все забудется! Поверь столько лет прожившему старику…»

Люди в аэропорту удивленно оглядывались на взрослого мужчину, который точно искал кого-то и смотрел куда-то сквозь толпу блестящими от слез глазами.