Читать книгу Дедушка 2.0. Пути неисповедимы… - Алексей Шипицин - Страница 3

В отличие от первой фигуры, «Пушки», где все пять городков тесно сгруппированы, сцеплены друг с другом, это была первая плоская фигура – все городки расположены в горизонтальной плоскости. Просто лежат.

Но сложность ее заключается даже не в этом – это еще и растянутая фигура. Не самая длинная из растянутых, но некоторые проблемы создать могла.

Если «Пушку» назвать таковой можно только при наличии определенной фантазии, то «Вилка» на самом деле внешне напоминает вилку. Но не обычный столовый прибор, потому что у нее только два зубца. Этакая двузубая вилка, лежащая ручкой вперед. И наибольшую трудность для выбивания представляют именно «зубцы», раздвинутые на довольно большое расстояние.

Добрыня вновь бросил четко, мощно и аккуратно, с идеальной центровкой, то есть попаданием именно центром биты. Похоже, он был настроен постараться не совершить ни одной ошибки. Во всяком случае, его сосредоточенность и молчаливость говорили именно об этом…

Ну что ж, ответим. Он сконцентрировался на фигуре и на броске. Главное здесь – обеспечить мягкое, без отскока, приземление биты в пригороде, на небольшом расстоянии от фигуры. Ну, и центровка. Он хотел бросить так же красиво, как соперник. Но у него опять не получилось. Бита вновь полетела не очень удачно. Четыре городка вылетели сразу. А пятый, задетый лишь самым концом биты, закрутился волчком и, уже побывав за пределами площадки, но продолжая бешено вращаться, заскочил обратно. Там и остался.

– Ну, правила есть правила, – усмехнулся Добрыня. – Городок считается выбитым. Повезло тебе.

Итак, «Два – Два».

Пятница, 17-00

– Алена, что ты с собой сделала?! – снова спросила Люба.

– Мама, не обращай внимания. Это я, твоя Алена, – и, чтобы не смущать маму, она повязала на голову косынку-платок.

Люба никак не могла привыкнуть к такой незнакомой, совершенно изменившейся Алене.

– Откуда вы? Как меня нашли? – она постепенно приходила в себя и начинала хоть что-то соображать.

Они сидели на лавочке у заводской проходной. Хорошо, что ночник уже пришел и подменял сейчас Любу на вахте. Мимо проходили заводчане, кивали Любе, с любопытством рассматривая ее гостей. Но она не обращала на них внимания.

– Мы домой заехали, а там закрыто, – объяснила Алена.

– Ну да, Женька на работе должен быть, Евгения тоже, – Люба взглянула на большие часы над входом.

– Женька? Евгения? – удивилась Алена. – Кто это?

– Студенты. Вернее, уже молодые специалисты, недавно дипломы защитили.

– А… Что они у нас дома делают?

– Как что, живут.

– В смысле? А ты?

– Я здесь живу, на заводе. Квартиру ему сдала. Ну, или им.

– Нич-чего не понимаю, – замотала головой Алена. – Ну-ка рассказывай все. Что значит, на заводе живешь?

И как ей все рассказать? Про одиночество и ночную тоску, про беспросветность и отчаяние…

Люба перевела разговор:

– Как вы узнали, что я здесь работаю? Снова… «органы» подключились? – она кивнула на Соболевского. – Вы же полковник, как я поняла…

– Все проще, – рассмеялась Алена. – Мы в салон заехали, я думала, ты все еще там работаешь. Девчонки и рассказали.

– Ты… В салон заходила? К девчонкам? В таком виде?

– Нет, что ты. Я ведь на нелегальном положении. Дядя Гена заходил, узнал, где тебя найти можно.

– Странно, я никому не говорила, – удивилась Люба.

– Что в охране работаешь, говорила?

– Ну, это говорила, да.

– Что рядом с домом, говорила? Недалеко совсем, пешком ходишь.

– Наверное…

– И то, что на заводе, на проходной дежуришь, тоже говорила. У нас здесь единственный завод поблизости.

– Так просто?

– Это всегда просто, – вместо Алены ответил дядя-дедушка Соболевский. – Если знаешь, как, кого и о чем спрашивать.

– Позвонить же могла просто.

– Нет-нет, – полковник при этих ее словах сразу стал очень серьезным. – Не могла, Любовь… Извините, отчество как?

– Егоровна. Но можно просто Люба, – она улыбнулась в ответ.

– Можно? – он почему-то посмотрел на Алену, как будто разрешения спрашивал. Алена согласно кивнула.

Полковник каким-то чудесным образом заставлял всех женщин раскрепощаться. В его присутствии они, даже незаметно для себя, начинали кокетничать, «строить глазки». Просто чувствовать себя Женщинами. Алена в шутку называла его «старый ловелас» и как-то спросила:

– Дядя Гена, ты по молодости, наверное, вовсю «зажигал». У нашего пола популярностью пользовался?

– Да что ты, Алена, время совсем другое было, – как-то неопределенно ответил он тогда, не вдаваясь в подробности.

Вот и родная мама не устояла – «можно просто Люба»…

– Ты письма-то мои получала? – она спросила у «просто Любы».

– Да-да.

Ей изредка приносили письма-записки от Алены. Обычные старомодные письма, написанные ручкой на листочке, вырванном из школьной тетрадки, в обычном почтовом конверте. Коротенькие, но очень домашние, теплые.

Кто их ей приносил, она не знала. На конвертах не было ни обратного адреса, ни почтовых штемпелей.

– Почему только ты его фотографии не посылала? – Люба крепко обнимала Ванюшку, примостившегося у нее на коленях.

– Ну, мама, если от тебя требовалось письма сжигать…

– Кстати, вы их сжигали? – спросил «дядя Гена».

– Да-да, не беспокойтесь.

– Сразу?

– Конечно, – Люба чувствовала себя как на допросе. – Я же понимаю.

– Ну и хорошо, – с каким-то облегчением вздохнул Соболевский. – Вы просто молодец. Извините, сомневался. Каюсь.

Он улыбнулся ей, и «допрос» тут же закончился. Просто встретились пока еще не знакомые почти родственники.

– Вот и представь, – продолжала Алена, – что тебе и фотографии Ванечки сжигать пришлось бы? Смогла бы?

– Что ты! – ужаснулась Люба.

– Потому и не посылали.

– Ну, хоть по электронке сбросила бы…

– Категорически запрещено, – объяснил полковник. – Моментально вычислят. Уж поверьте. А позвонить по телефону вам, это то же самое, что сразу и точно сказать, где мы.

– Вы думаете, прослушивают? Следят?

– И следят, и прослушивают. Очень мощные силы подключились. Мощные люди, мощные фирмы. Мы на волоске висим. Так что никаких звонков, никакого интернета. Очень он им нужен. И они все сделают, чтобы его найти, – он потрепал Ванюшку, взъерошив ему волосы. Он всегда так делал – «чтоб на пацана похож был».

– Зачем ищут? Убить? – Люба с трудом произнесла это слово.

– Ну, кое-кому и этого, наверное, хочется. Знаешь, Люба, – сейчас, когда разговор пошел о Ване, а не о самой Любе, он посчитал и возможным, и необходимым перейти на «ты». Так говорить и понимать друг друга можно лучше. Разговор более душевный получается, на самом деле почти родственный.

Он вопросительно посмотрел на Любу – она сама-та не против такой фамильярности? Та в ответ согласно кивнула – да, так лучше будет. Тем более, что она сама ему в дочери годилась.

– Так вот, Люба, – повторил полковник. – Знаешь, как говорят? «Нет человека – нет проблемы». Уже очень многие знают, что он родился.

– Кто? Кому? Зачем?

– Мусульмане, например, очень обрадовались бы, если б его не стало, я думаю. И заплатили бы много. А наши… Разные версии есть. Но по-настоящему большим людям, главным, он живым нужен. Как символ. Там у них разные группировки есть. Но и тем, и другим нужен. Тем, кто за объединение, за единый христианский мир – как символ и повод для объединения. Тем, кто за исключительность православия – как символ этой самой исключительности. И так далее. Всем он нужен.

– Так, может, и сдаться им? Ну, нашим… Они и защитят.

– Мама, ты что, с ума сошла? – воскликнула Алена и даже изменилась в лице. – Ты соображаешь, что говоришь? Это же мой сын. Твой внук. Отдать на растерзание?! Чушь…

– А сейчас ситуация изменилась, – как ни в чем не бывало, спокойно продолжал Соболевский, махнув Алене рукой – «успокойся, не объясняй ничего». Видимо, они давно уже все обсудили, решение приняли, и он не видел необходимости кому-то что-то доказывать. Даже родной матери.

– Ситуация изменилась? – Люба поняла, что зря ляпнула эту «чушь». И поняла, что это на самом деле «чушь». Ванюшка, тоже как будто что-то поняв, перешел от нее к маме и прижался к ней, словно ища защиты.

– Да, изменилась, – ответил полковник. – Так сказать, тяжелую артиллерию они подключили, черти.

– И что делать?

– Ну, на их «тяжелую артиллерию» и у нас найдется своя…

– Своя тяжелая артиллерия? – закончила Люба.

– Скорее ракетная установка, – усмехнулся он. – Надеюсь… А пока – максимальная осторожность. Мы и сюда-то заехали, сильно рискуя. Лично я был против. Но Алена ни в какую – надо с мамой попрощаться, и все тут.

– Попрощаться? Опять?

– Да, мама. Попрощаться, – вздохнула дочка. – Уезжаем мы.

– Куда?

– Теперь далеко. И надолго. В другую страну.

– В другую… страну…

– Да, в Таиланд.

– Почему туда?

– Денис уже давно там обустроился. Там много его друзей-покеристов постоянно живут. Тепло, недорого. Играют себе в интернете. Целый городок, многие с женами, детьми. Колония. К нему и едем.

Люба дальше не слушала – до нее дошло, что буквально через минуту-другую Алена снова уедет. И увезет Ванюшку. И все очень серьезно.

Она просто села и заплакала. Алена оглянулась на Соболевского – «и что делать?»

Тот развел руками – «я же говорил, что не надо заезжать». Ванюшка снова подошел к Любе, погладил по руке:

– У бабы вава? Бойно? Дай подую.

Люба улыбнулась, вытерла слезы:

– Да, Ванечка, у бабы вава, у бабы болит, – внук впервые в жизни назвал ее «бабой», и это Любу почему-то сразу успокоило.

И уже совершенно другим тоном она по-хозяйски предложила:

– Давайте я вас хоть чаем напою.

– Нет, мама, нам ехать надо… Только запомни, ты никому не должна говорить, что мы заезжали.

– Я… Я понимаю.

– Нет, мама, никому. Иначе…

Люба, прощаясь, обняла ее и Ваню:

– Ты даже ничего не рассказала, как жила, где…

– Да что рассказывать. Жила. Работала. Ваню растила. Вернее… Мы растили. Если бы не дядя Гена, не справилась бы…

Люба, по-прежнему прижимая их обоих к себе, повернулась к Соболевскому:

– Дядя Гена, вы же им поможете?

– Не переживай, Люба, для этого я здесь и нахожусь. Все будет в порядке.

Они сели в машину.

Люба, смахнув остатки слез, улыбнулась Алене и чисто по-женски сказала:

– А тебе идет косынка.

Алена тоже улыбнулась и пожала плечами – «приходится, что теперь поделаешь». Косынку или платок она носила почти постоянно. Сама никак не могла привыкнуть к своему новому облику. Ей казалось это просто ужасно – то, что у нее сейчас на голове. И «это» надо прятать от других.

«Мама же меня такой никогда не видела! А если еще узнает, что я теперь уже не Помогаева, а Иванова?»

Стоило ли ее так шокировать? Но, с другой стороны, ради этих десяти минут общения с мамой она сюда и возвращалась…

Пятница, 17-30

Эти десять минут общения с дочкой и внуком совершенно выбили ее из колеи. Люба сидела на лавочке, не в силах подняться. Они так неожиданно свалились и так же неожиданно исчезли. А она опять осталась… Одна…

Хорошо хоть, они не одни. Этот полковник Соболевский, дядя-дедушка Гена, произвел на нее впечатление. Спокойный, уверенный. Все знающий и все умеющий. Он им поможет, защитит их. Но кто он такой? Откуда взялся и почему их сопровождает? Может быть, Димкин товарищ? Ой, кстати, надо же к Диме идти! У него все и выясню…

Но нельзя ничего «выяснять» – ведь Алена просила никому не говорить. Никому! Значит, и Диме?

Люба пребывала в полной растерянности. И что ей теперь делать? Она ведь договорилась на встречу с Дмитрием. Надо бы уже выходить. Но неожиданный приезд Алены спутал все планы. И все мысли. Позвонить, перенести? Вообще отменить, отказаться? Ей было сейчас совсем не до Димы. И эти заводские проблемы, подозрения, расследования стали казаться несущественной мелочью. Как, чем помочь Алене? Куда она поедет? Сказала, за границу. В другую страну. Да ничем ты ей не поможешь. И не ломай голову, не трави душу. Ни себе, ни другим. А начнешь что-нибудь предпринимать, только хуже сделаешь. Недаром же от тебя все скрывают. Так что собирайся, иди на встречу. Разбирайся со своим заводом, раз уж приспичило.

Значит, наступила новая полоса в ее жизни. Не черная, не белая. Не хорошая, не плохая. Просто полоса событий, которые сейчас пойдут сплошь, одно за другим, только успевай поворачиваться. Жизненное затишье закончилось. И она подозревала, что все только начинается…

Так что надо собираться. Главное, в голове навести порядок. В мозгах. Чтобы понятно и доступно рассказать Диме все. А что «все»? Что вообще она хотела ему рассказать? Люба попыталась сосредоточиться…

…Она завалила вопросами Женьку. Тот учился уже на последнем курсе, готовился к диплому. И скоро должен был стать профессиональным менеджером. Профессия, по большому счету, ни о чем не говорящая. Настолько много их развелось, менеджеров, и чем все они занимаются, она очень смутно представляла. Да и специальность его, организация и управление на предприятии, ей мало о чем говорила. На каком предприятии? На любом? Что это за «многостаночник»?

Вполне логично предполагая, что к последнему курсу об «организации и управлении на предприятии» он должен знать все, или хотя бы почти все, она и стала его «внештатным» экзаменатором. Оказалось, что он на самом деле достаточно много знал. Во всяком случае, об организации и управлении на этом конкретном предприятии – их заводе. Просто он несколько последних лет, так сказать, совмещал «приятное с полезным» – и в охране подрабатывал, и практики все проходил здесь же. Узнавал организацию и управление изнутри…

И для Женьки началась «каторга». Он мужественно и терпеливо отвечал на ее вопросы. Сначала с неохотой, через силу. Но постепенно вошел во вкус, уже сам, по своей инициативе готовил для нее «мини-лекции». Ему самому такие занятия были только во благо – вспоминал все изученные темы, наводил порядок у себя в голове. А порой она задавала такие каверзные вопросы, на которые он не знал ответа. Тогда ее учитель сам садился за учебники, теребил преподавателей в университете. Его ответы и объяснения ее устраивали, но не совсем. И она сама засела за учебу. Женька таскал ей книги из университетской библиотеки – ей так было удобнее и привычнее, листать обычные бумажные страницы.

Вот так в свободное время, в основном по вечерам, она постигала основы менеджмента. Люба поняла наконец, насколько же это необходимая профессия – менеджер, и как много от него зависит на любом предприятии. От его профессионализма, грамотности, ответственности. Понятно, что далеко не все из них настоящие профессионалы, но так ведь и в любой другой сфере.

От ее пренебрежительного отношения к многочисленным «менеджерам» не осталось и следа.

Люба оказалась талантливой ученицей, быстро охватывающей все буквально на лету. Женька удивлялся:

– Тетя Люба, почему вы раньше не учились?

– Не до того было, – коротко отвечала она. И вспоминала Аленку, и с еще большим усердием налегала на учебу. Просто чтобы отвлечься, занять голову. А потом – потому что интересно стало. Так всегда бывает – любое дело становится интересным, когда начинаешь в нем досконально разбираться.

Как-то Женька привел к Любе свою подружку, тоже по имени Женя. Чтобы не путаться, он ее называл Евгенией. Она тоже училась в университете, только по другой специальности – экономика и бухгалтерский учет. Вот Евгения и объясняла ей тонкости бухгалтерии – откуда что берется, и куда все потом исчезает. Потом еще несколько раз приходила. Люба подозревала, что она и живет вместе с Женей в ее квартире. Но, честно говоря, не была против, если так и было на самом деле. Про себя посмеивалась – если у них все получится, ну, в смысле семьи, то как их будет звать, например, Женина мама? «Женя, иди сюда», а бегут оба.

В ней проснулся какой-то неожиданный спортивный азарт – разобраться в том, что же происходит на заводе, где основные проблемы, «болевые точки». И что надо сделать, чтобы все заработало, как положено. Зачем ей все это надо было? Она сама не знала.

Может быть, Димка знает? Что-то подскажет? Только надо ему все понятно и доступно объяснить…

Пятница, 18-00

Она так ничего и не объяснила маме. Алене всегда было плохо тогда, когда приходилось врать. Но все последние три года она только этим и занималась. Сейчас же врать пришлось родной маме. И оттого было плохо вдвойне…

Ни в какой Таиланд она не собиралась. А про Дениса уже года три и не слышала.

Это был «ложный след», специально придуманный дядей Геной, чтобы запутать тех, кто все-таки вычислил их и вынудил покинуть уже ставшее привычным временное прибежище.

Ехать было недалеко. Во всяком случае, дядя Гена так сказал. Но оказалось очень долго. Весь город стоял в пробках. Пятница, вечер, народ после работы на дачи выезжает – самое время картошку копать, урожай собирать. «Нам бы их проблемы».

Ванюшка задремал в детском кресле на заднем сиденье. «Умаялся, все время в дороге. Весь режим сбился». Алена прикрыла его одеяльцем и сама попыталась устроиться поудобнее. Машина снова застряла в пробке, и, судя по всему, надолго…

…Ее очень тревожило и угнетало одно обстоятельство. Она сразу как-то не обратила на это внимания, в послеродовых переживаниях и заботах не до того было. Но спустя какое-то время почувствовала, что ей чего-то не хватает. Ванюшка заполнял всю ее жизнь, забирал всю энергию, все эмоции. Но чувство недостаточности, неполноценности не покидало…

У нее пропали те бесподобные моменты Контакта. Как она ни ждала, как ни пыталась, на связь с ней никто не выходил, никто не приглашал, не звал в тот неповторимый светлый мир.

Она продолжала обливаться по утрам. Несмотря на то, что жизненный график полностью изменился, умудрялась находить для этого время. Мало того, обливания она заменила купаниями в океане. Благо, берег был совсем рядом. В любую погоду, пока Ванюшка спал, успевала сбегать в ближайшую бухту и окунуться. Это давало еще больший эффект. Мощь, сила и вечная незыблемость безбрежного океана впитывались каждой ее клеточкой и заряжали на весь день. Продолжала она и молиться. Даже несколько раз ката попыталась повторить. Но ничего не происходило. Ничего…

А потом она догадалась, что эта ее способность, ее привилегия, ее счастье перешло, видимо, «по наследству» Ванюшке. Она стала замечать, что он вдруг замирал, как будто задумывался. В эти моменты он словно исчезал. И она считала, что он на самом деле исчезает – разлетается на миллионы разноцветных осколков и переносится туда, где ей самой, видимо, уже не суждено будет побывать. Теперь его очередь. Теперь ласковый ветерок будет трепать его волосы. Он, видимо, там нужнее…

И чем старше он становился, тем чаще случались такие моменты его «исчезновений». Даже слишком часто. Алена как-то подумала – если так пойдет дальше, то чем же это закончится? Он исчезнет окончательно? Перенесется туда навсегда?

…Иногда Алена начинала пристально разглядывать Ивана – на кого он похож? И в очередной раз приходила к выводу – да ни на кого. И не знала, расстраиваться или радоваться из-за этого. Нет, можно было, если постараться, насобирать «с миру по нитке» – уши от бабушки Любы, нос от дедушки Юры, губы от самой мамы Алены… А глаза, например, от бабы Гути. Вернее, от «прабабы» Гути. Алена упорно пыталась найти в его облике хоть какую-нибудь подсказку, какой-нибудь намек – кто же он такой все-таки, ее Ванюшка, откуда он взялся. Если сказать проще и конкретней – кто же его отец…

Все это время она испытывала двоякие чувства. С одной стороны, Ванюшка был ее сыном. Ее кровинушкой, ее частичкой. Любимый сынок, в котором она души не чаяла, которого была готова лелеять и пестовать. Растить, воспитывать. Переживать вместе с ним радости и невзгоды. Пойти хоть на плаху, хоть на голгофу. Но… С другой стороны, это был не ее сын. Она не могла отделаться от впечатления, что ее просто использовали. Как суррогатную мать. Она выносила и родила чьего-то ребенка. Зачем? С какой целью? Кто он? Чей он? И, наконец, почему именно она? Ответов на эти вопросы все равно не было. Никто ей не отвечал. Никаких намеков не было. никаких подсказок. Только когда она думала об этом, сразу начинала нещадно болеть голова, словно кто-то подавал ей сигнал: «Алена, не мучайся этим. Всему свое время». И она для себя решила – пусть Ваня будет просто ее сын. Только ее. Нет отца – и нет. Мать-одиночка. Таких много. Решить-то решила, да только мысли никуда не исчезли.

И как-то она поделилась ими с дядей Геной. А с кем еще? Он был единственным близким человеком рядом с ней. И она была уверена, что если кто-то и может ее понять, так это именно он. И не просто понять, но и помочь. При этом не только советом, а конкретными действиями.

– Дядя Гена, мы же в двадцать первом веке живем! Неужели никто не может сказать точно и определенно? Не на уровне сплетен, предположений, домыслов. Религиозных предсказаний и легенд. А по-научному. Кто его отец и как это все получилось…

Что уж тут кривить душой – его самого это очень интересовало. Он просто не знал, как обо всем этом с Аленой заговорить. Может быть, ей эта тема будет неприятной? Или запретной. А тут, если уж она сама начала…

И Соболевский поднял какие-то связи, каких-то знакомых.

Алена не знала, каких усилий ему это стоило, но пару месяцев назад в их далекое захолустье приехал специалист. Вернее, они выезжали на материк для встречи с ним. Так как связи у дяди Гены, учитывая профессию и карьеру, были «специфическими», то и специалист оказался достаточно «специфическим». Лучший профессионал. В области судебно-медицинских экспертиз.

И, как заверил ее дядя Гена, специалист он на самом деле был экстра-класса, причем именно в этой сфере – генетических исследований.

– Если уж они ничего не обнаружат, то никто ничего не найдет…

Алена как-то сначала не обратила внимания на многозначительное «они».

Игорь Моисеевич оказался совершенно седым старичком. Или не старичком? Соболевский потом ей сказал, что тот был гораздо моложе его. А самого дядю Гену называть «дедушкой», как, в принципе, было бы, наверное, правильнее, у нее язык не поворачивался. Пусть тогда и Игорь Моисеевич будет не «старичком», а «дядей». А настолько… пожилым, так скажем, он ей показался, скорей всего, из-за седины своей. Работа в судебной медицине, судя по всему, не сахар. Она только представила возможные подробности его экспертиз, и ее аж передернуло. Поседеешь тут. Или из-за его поразительного спокойствия, медлительности, даже заторможенности. Хотя это, возможно, тоже следствие «специфики» работы, которая требует аккуратности и не терпит суеты.

И что за необычное имя, вдруг подумала она – папа Моисей назвал сына исконно русским именем Игорь? Или это не совсем русское имя – Игорь…

Но ей не дали поразмышлять на посторонние темы – Моисеич открыл свой большой белый чемоданчик. Дело происходило в местном управлении полиции. В жутком кабинете с надписью «криминалистическая лаборатория». Алену с Ванюшкой завели внутрь, вокруг забегали-засуетились какие-то люди в светло-салатной спецодежде.

Моисеич, видимо, был известным человеком в своих кругах. Даже здесь, за тысячи километров от родного города, опытного эксперта все знали и послушно выполняли его указания. И в самом деле, каких же, наверное, усилий стоило Соболевскому организовать для него командировку в этот далекий край.

А дома Моисеич работал заведующим кафедрой судебной экспертизы в их Институте МВД, или в «полицейской академии», как институт стали называть в народе после переименования «милиции» в «полицию». С тех пор, как по улицам городов стали ходить «полицейские», Алену не покидало ощущение, что и весь окружающий мир как-то изменился. И отнюдь не в лучшую сторону. С детства она читала книги, смотрела фильмы, в которых слово «полицай» было однозначно оскорбительным и ругательным. Полицейский – предатель, враг, фашист, насильник-садист. А теперь «полицаи» вроде бы должны людям помогать, защищать от тех же насильников. У нее это в голове не укладывалось. Недаром в народе их «полиционерами» прозвали.

– Вовремя я уволился, – иронизировал дядя Гена. – Все равно в полиции служить бы не стал…

Если она, совсем молодая, испытывала такое неприятие, почти отвращение к званию «полицейский», то что же говорить про людей старшего поколения. Взять хотя бы маму ее. Они-то всю жизнь прожили в «антиполицейском» мире. Для них-то вообще все встало с ног на голову. Но почему-то считалось, что с головы на ноги.

Моисеич с бригадой тогда взяли достаточно «материала для анализа», он радовался – «Ну, всем хватит». Кому это – всем? И кто это – они?

Алена сразу не поняла, но дядя Гена объяснил – Моисеич вот-вот улетает в Москву, в командировку, по своим «профессорским» делам. Пробудет там то ли месяц, то ли два. И попутно собирается заняться «ее делом». А, учитывая его «академические» знакомства в московской научной элите, хочет подключить все ведущие научные институты и лаборатории.

– Теперь вас будут изучать на самом высоком научном уровне, с использованием самых современных технологий.

– Ну да, Сколково, нанотехнологии…

– Нет-нет, Моисеич отличный специалист, чертяка, – не понял ее «тонкой» иронии дядя Гена. – Его много раз в Москву звали.

– Да он здесь ни при чем. Я чувствую себя каким-то подопытным кроликом.

– Ну и хорошо.

– Что хорошо?

– Что не лабораторной мышью, – как мог, постарался он ее успокоить. – И, естественно, вы оба остаетесь анонимными пациентами. Моисеич никому не расскажет ни о вас, ни о… Ну, обо всем этом. Он и фамилию твою не знает. Ни старую, ни новую…

Пятница, 19-00

– Ты кому-нибудь говорила обо всем этом? – очень серьезно спросил Дима, когда Люба закончила свой рассказ.

– Нет. А кому?

Люба сразу убедилась, что не зря пришла к Диме. Он очень серьезно воспринял ее появление. Не шутил, не ерничал, как обычно.

Сразу приступил к делу:

– Рассказывай все, и подробнее.

Его Лорка быстренько накрыла ужин, он же с работы только что. Дмитрий ел и внимательно слушал, изредка перебивая уточнениями.

– Слушай, завод же гильбертовский?

– В смысле?

– Ну, Гильбертам принадлежит?

– Не знаю, если честно. Москвичам каким-то. А как зовут…

– Ладно, минуточку, – он позвонил кому-то и задумался. – Знаешь, Люба, тебе все это надо обязательно рассказать одному человеку. Все это может быть очень важно.

– Кому? Зачем?

– Есть один человек. Полковник Соболевский.

– Кто?! – чуть не подскочила Люба. – Соболевский? Полковник?

– Ну да, – Дмитрий даже растерялся от таких эмоций. – Ты что, знаешь его?

– Сегодня познакомились.

– Как? Где? Когда? – пришла очередь подскакивать Диме.

– Они с Аленкой заезжали ко мне, – объяснила Люба и тут же осеклась. – Только, Дима, они просили никому не говорить…

– Ничего-ничего, мне можно, – успокоил Дима. – Я в курсе. Значит, они уже в городе, уже приехали. Что ж, придется звонить. Экстренный случай? Экстренный. Значит, звоню?

Она удивленно посмотрела на Диму – он что, с ней советуется?

Но нет, он этот вопрос сам себе задал. И задумался, видимо, анализируя ситуацию и пытаясь принять правильное решение.

Люба тоже молчала, думая о своем.

Диму она не видела очень давно. Просто не хотела с ним встречаться. Именно его она считала виноватым в том, что Алена уехала.

«В конце концов, ты же сама попросила Димку обеспечить безопасность Алены. Вот он и обеспечил. Где она была, никто не знал. Даже ты, родная мать. А, может быть, и сам Димка. Он отлично выполнил свою работу. Так что не обижаться на него надо, а благодарить. Программа защиты свидетельницы…»

Дима по-прежнему молча жевал уже остывшую картошку. Видно было, что в его голове идет интенсивная работа.

Программу «защиты свидетельницы» придумал он, Дмитрий Соколов. И насколько же он правильно поступил! Нет, не тогда, когда придумал. Хотя это тоже было здорово и, главное, вовремя. Нет, самым правильным его решением было, когда он пришел с этой идеей к Полковнику. Выдернул его из очередной похмельной компании. И, пока не посвящая в суть, обрисовал ситуацию. Димка потом и сам бы не смог членораздельно объяснить, почему пришел именно к Полковнику. Словно озарение какое-то нашло. А, может быть, так и было.

А у полковника Соболевского наступила новая жизнь. С давно забытым молодецким азартом он включился в работу. Бросил пить. Сразу, бесповоротно и окончательно.

Та рыжеволосая девчонка с бесподобной улыбкой, спрятанной в уголках губ, не давала ему покоя. Он уже сам хотел отыскать майора Соколова, узнать, нашлась ли, что с ней. Но Дмитрий нашел его первым. «Случайности не случайны».

Это стало смыслом его жизни. Так он превратился сначала в «дядю Гену», а потом и в «дедушку Гену».

Он настолько активно подключился к реализации плана, что Дмитрию самому и делать-то ничего не пришлось. Но так было еще лучше. В результате получилось, что Дмитрий ничего и не знал. Соболевский все замкнул на себя.

Идею Дмитрий на самом деле взял из программы «защиты свидетелей». Поэтому между собой они ее так и называли. В «настоящей» программе место будущего жительства определяется просто. Чаще всего свидетелю предлагают назвать несколько мест, в которых он хотел бы жить. Кто-то говорит о том, что мечтал побывать на Байкале, понежить косточки на пляжах Крыма или Сочи, кто-то всю жизнь мечтал обитать в Питере или Москве. Вот в эти самые места, которые будут названы свидетелем, он… никогда не поедет по программе. Потому что, значит, он мог озвучивать свои желания и раньше в беседах со знакомыми. Такие места для исчезновения не годятся.

Так и по Диминому плану надо было увезти Алену в другой город. В какой? Желательно подальше. В глухомань какую-нибудь. Хотя куда еще «глуше», чем их сибирские места. При этом сделать другой паспорт, на другое имя. На какое? И как? Ведь все документы должны быть настоящими! На что она будет жить? С кем? Ей же рожать скоро! Все медицинские документы… И внешность изменить – уж слишком она заметная… И так далее. Как все это осуществить? У него был только план… Одно дело, когда за такое дело берется мощная организация, практически всесильная. И совсем другое – обычное частное лицо, пусть и обладающее кое-какими знаниями и связями. Дмитрий даже отпуск взял на работе, но пока не знал, с чего начать, как со всем этим справиться…

А Соболевский просто взял и сделал. Быстро и аккуратно. Причем в обстановке полной секретности. Подключил своих старых друзей-сослуживцев. Кто был еще жив и в полный маразм не впал. У каждого из них были свои знакомые, свои связи. У многих дети-внуки пошли по их стопам – тоже в органах работали. Причем кое-кто на достаточно высоких должностях. Как, собственно говоря, и у самого Соболевского. Своих сыновей он, естественно, не задействовал, а вот остальных – вовсю…

Вот тут и пригодилась его давняя старомодная привычка никогда не решать важные вопросы по телефону. Только при личной встрече! По телефону можно договориться, время согласовать, место назначить. А все самое главное – глядя глаза в глаза, видя реакцию человека, реагируя на эмоции, учитывая настроение. Это всегда приводит к успеху в любых переговорах. Договориться на личную встречу – половина успеха. Да и прослушку телефонов не надо забывать. Даже учитывая уровень и особенности работы его теперешних партнеров.

Ну, и «принцип Штирлица» никто не отменял – самое важное в разговоре обсуждается мимоходом, невзначай, вскользь. Так, что и в памяти не остается. А завершается разговор, наоборот, чем-то интересным и важным для собеседника, что он явно запомнит. И, в случае чего, расскажет, что да, был разговор с полковником Соболевским. Говорили о хоккее, у меня тренер знакомый, вот он и просил парня соседского в команду пристроить. А о том, что до этого он разузнал все о том, кто может свидетельство о рождении оформить задним числом, к кому лучше обратиться и на кого сослаться, человек и не помнил.

«Цепочки» знакомств до выхода на нужного человека были порой такими длинными, что следы совершенно запутывались. Выйти на начало цепочки, инициатора, то есть на самого Соболевского, было бы неимоверно трудно.

Он знал, что если даже у кого-то и появятся подозрения насчет него, то любой здравомыслящий человек, а тем более профессионал, их сразу же отбросит. Это же полный абсурд! Старый алкоголик, полубич. Тридцать лет беспробудного пьянства. Два раза лечился в отделении алкоголизма, кодировался, но безуспешно, состоит на учете в наркодиспансере… Продолжать? Удивительно, как еще не помер со своей кучей болячек, вплоть до рака. Что с него взять? На что он еще способен? Да еще с маньячными наклонностями…

Свой полный и внезапный отказ от алкоголя он объяснял просто и вполне понятно для его возраста – болезни. «Выпил я уже свою цистерну». Народ понял – такая версия была абсолютно правдоподобна.

Но, с другой стороны, его новый образ жизни несколько мешал – разговоры «под рюмочку» всегда легче идут. Да и он за тридцать лет больше привык именно к такому способу общения. Но что поделаешь, пришлось осваивать и новый, «сухой» принцип ведения разговоров.

Решение разных проблем он поручал разным людям, совершенно не знакомым между собой. Для какой глобальной цели они оказывали «маленькую» услугу заслуженному полковнику, тем более по просьбе какого-нибудь общего еще более заслуженного знакомого, они и знать не знали. Сложные, многоступенчатые задачи он разбивал на несколько этапов, и распределял их по разным «цепочкам».

Так постепенно он собрал мозаику. И на свете появился новый человек. С новой фамилией, с новой биографией. Только имя осталось прежним. Алена так попросила. Да и в настоящей программе защиты клиентам всегда настоятельно рекомендовали имя оставлять, что было и понятно, и объяснимо…

Они долго выбирали ей новую фамилию. С отчеством проблем не возникло – она вполне логично стала Юрьевной. Она согласилась на такой вариант только при условии, что фамилия тогда будет Серафимова. И полковнику большого труда стоило отговорить ее – была Аленой Серафимовной, стала Аленой Серафимовой. И смысл? Она предложила другой вариант – Артемова, девичья фамилия матери. Уж очень ей хотелось оставить хоть что-то от прошлой жизни. Хотя сам смысл программы должен быть прямо противоположным. В конце концов пришли к самому нейтральному варианту. И она стала Аленой Юрьевной Ивановой.

Возникла проблема смены имиджа. Когда дядя Дима говорил ей об этом, она согласно кивала, но особо не задумывалась и не переживала. Это потом, когда-нибудь. Но оказалось, что очень скоро…

Надо было сделать фотографию на паспорт новой Алены. Но только уже именно «новой» Алены. Тогда и встал вопрос – какая она будет. И она совершила ошибку…

Еще когда девчонки в салоне экспериментировали с ее прическами, как-то примеряли парики. Пытались выяснить, какой цвет был ей к лицу – блондинка, брюнетка, шатенка. И так далее. И почему-то все в один голос утверждали, что больше всего ей идет черный. Ну, кроме родного рыжего, разумеется.

И сейчас она выбрала черный. Пусть будет Алена-брюнетка. Они купили с дядей Димой парик, в нем она и сфотографировалась. А в день отлета, по дороге в аэропорт, заехали в какую-то второразрядную парикмахерскую, где ее постригли и покрасили. Да, короткая стрижка ее не смущала, была привычна еще со времен карате, когда она постригалась вообще почти «под мальчика». С этим проблем не было. А вот черный цвет…

Несколько лет назад она уже хотела провести подобный эксперимент, издеваясь над собой, пытаясь ликвидировать «рыжую Алену». Покрасить волосы. И именно в черный. Тогда все закончилось благополучно – мама вовремя обнаружила уже приготовленную краску и запретила. Теперь история повторилась. Только в более печальном варианте. Она саму себя не могла принять в таком «черном» варианте. Боялась к зеркалу подойти. И не подходила, благо короткие волосы и расчесывать-то не надо. Утренний туалет, когда без зеркала было не обойтись, почти в пытку превращался – настроение портилось на весь день. И оставалось только терпеть. Изменить она ничего не могла – в паспорте-то она именно такая!

Только спустя несколько месяцев дядя Гена, почувствовав что-то неладное, «допросил» ее и понял, в чем дело. Хотя ему, как мужчине, пусть и с богатым опытом, это, наверное, было невозможно понять. Но все-таки он предложил Алене не комплексовать, а просто взять и еще раз перекраситься – в блондинку, например. Большой проблемы, по его мнению, в этом не было. Все молодые женщины так делают. То брюнетка станет блондинкой, то, наоборот, блондинка брюнеткой. А то и серо-буро-малиновой. Периодически меняют стиль, образ. Думая, видимо, что и жизнь от этого изменится… Так что она спокойно может изменить цвет. Только не в рыжий, конечно.

Но она не стала ничего предпринимать. И сама уже начала привыкать, да и, трезво поразмыслив, решила – зачем создавать лишние проблемы. Пусть больше обращают внимание на прическу, а не на черты лица, нос, губы и так далее. Раньше в глаза бросались ее огненно-рыжие волосы, затмевая все остальное. Теперь это же делают иссиня-черные. И вся разница. Да и не до этого ей уже было – все внимание доставалось маленькому Ванечке. Тут уж не до себя и не до таких мелочей.

Так и осталась она брюнеткой. Только ввела в обязательный предмет гардероба платок или косынку…

…Когда все было готово, Соболевский «дал отмашку». И Алена Помогаева исчезла. Улетела в Санкт-Петербург к отцу, в школе завершать учебу и поступать в институт.

Они вылетали почти одновременно – уже несуществующая виртуальная рыжеволосая Алена Помогаева на запад, в Питер, а реальная, только что материализовавшаяся брюнетка Алена Иванова – на Дальний Восток. И тем же рейсом во Владивосток летел полковник Соболевский.

Решение они принимали совместно – он, Дмитрий Соколов, и Соболевский. Особых споров не возникло. Логика была проста – уехать «куда подальше», в жуткую «глухомань». Но дело в том, что в любой «глухомани» каждый новый человек неизбежно привлекает внимание. Там же все друг друга знают. Значит, нужна такая глухомань, куда пришлые-залетные, как она, сотнями, если не тысячами прибывают. Так Алена и оказалась на Краю света…

А его, Димина, роль в этой истории закончилась. Он сделал свое дело. Так он, во всяком случае, тогда думал…

Пятница, 19-30

Люба ушла в комнату, поболтать с Ларисой. О чем-то своем, женском. Она поняла, что свое дело сделала. Пришла, рассказала. И, видимо, очень вовремя. А вот почему ее сообщение так озадачило Диму, она не понимала. Что за дилемму он сейчас решает?

Для всех Алена улетела в Питер. Но там не появилась. Люба знала, что именно так и произойдет, но где оказалась ее Алена, кем она теперь стала, и кто за всем этим стоит – это ей было неизвестно. Дима ей никогда не говорил про Соболевского.

А Юрия они не пожалели. Дмитрий еще и не так готов был отомстить ему и за Любу, и за Аленку. Пусть теперь мучается, ищет пропавшую дочку. Тот и искал, заявление в полицию писал. Там дело завели, меры положенные принимали, а потом за давностью срока закрыли. Никто больше не искал Алену.

И насчет Юрия Дмитрий все правильно рассчитал. Тот, видимо, испытывая угрызения совести, чувство вины, развернул бурную деятельность. И, судя по всему, помнил их разговор на его кухне у Димы – «Бывает, что только усилия родных и помогают найти человека». Только, как обычно, его хватило ненадолго. Он быстро зажигался, но так же быстро и угасал. Ну, такой вот он был… Обычно его Вика подхватывала Юркины идеи, намерения и планы, и начинала методично осуществлять, шаг за шагом, день за днем. Она была его «локомотивом». Но это был не тот случай. Зачем ей надо было искать его дочь, так неожиданно появившуюся и так же неожиданно пропавшую. А Юрины переживания? Это быстро пройдет. Уж она-то знала…

В его плане было только одно «слабое звено» – Денис. Как он поведет себя, Дмитрий не знал. С одной стороны, если он уедет с Аленой – это плюс. Хоть как-то финансово обеспечит, будет в покер свой играть. Ему же все равно, где этим заниматься – интернет сейчас везде есть, и на самой далекой окраине. С другой стороны – минус. Ведь и его придется в программу «защиты свидетелей» включать. А самое главное, Дмитрий просто не знал, насколько ему можно доверять. И не мог решить, стоит ли ему все рассказать. Вдруг он при первом же случае «расколется», «сдаст» и Алену, и будущего ребенка. Вроде бы нормальный парень оказался, ради Аленки жизнью рисковал, до сих пор в больнице лежит. Но что-то в нем Дмитрию не нравилось. Сначала заочно, а потом и при личном знакомстве.

Но эту проблему Дмитрию решать и не пришлось.

Денис, провалявшись в больнице несколько недель, имел достаточно времени для обдумывания ситуации. И, когда первая эйфория, первый шок от неожиданной влюбленности прошли, наступил другой шок – от количества свалившихся проблем, неясностей, сомнений. Дмитрий не знал, чего именно испугался Денис – то ли стать отцом чужого ребенка, то ли факта предполагаемого непорочного зачатия. То ли еще чего. Но то, что он банально испугался, было понятно. Все-таки оказался «книжным». Нет, Дмитрий его не осуждал. Ни в коем случае. Просто есть такие люди, которые способны совершить моментальный, «разовый» подвиг – закрыть амбразуру, пойти на таран, спасти Алену. Но ежедневный, постоянный подвиг подвижничества, жертвенности, на всю жизнь – не для них. Денис был из первых. Не всем же быть Аленой. Юрий-то, по большому счету, того же самого испугался – не каждому дано в одночасье отказаться от размеренной и налаженной жизни ради виртуального, возможного счастья. Только Юрий, по мнению Дмитрия, был не способен вообще ни на какой подвиг. В этом и была разница. И, соответственно, его отношение к ним обоим…

Алена ходила к Денису в больницу, навещала. Но чем дальше, тем реже. Естественно – почувствовала результат его размышлений «о жизни». Может быть, у них состоялся какой-то окончательный разговор, может быть, она сама решение приняла, но на выписку Дениса она не поехала. Забирали его Дмитрий и Люба. В благодарность за спасение Алены. Должен был участвовать и Юрий, но он к тому времени уже улетел. Отвезли до общаги. Попрощались. И больше его не видели. Не стал он «родным».

Дмитрий несколько раз наводил справки насчет него. Просто профессиональная привычка работала – чтобы ситуацию контролировать. Все нормально у него было. И со здоровьем, и в жизни – по-прежнему играл в покер, но не очень удачно. Новая девушка появилась. Из-за Алены он явно не страдал. Ну и ладно…

Да и Алена, кажется, тоже не очень-то переживала. Влюбиться просто не успела. Ну, и не до этого ей теперь было…

А финансовая проблема решилась тоже как-то сама собой.

Юрий, чтобы хоть немного сгладить свой отъезд, больше похожий на предательство, все-таки переоформил родительскую квартиру на Алену. Люба не возражала, хотя про себя подумала: «Откупается». Квартиру сразу продали, как только окончательно было принято решение об исчезновении Алены. Все очень быстро сделали люди из «цепочек» полковника. Ни Люба, ни даже Алена почти ничего не знали. Получилось так, что Люба Помогаева, как законный представитель дочери, вложила все деньги в одно из коммерческих предприятий, которое тут же обанкротилось. А в разных банках появилось несколько счетов на имя какой-то Алены Юрьевны Ивановой с достаточно солидными суммами в разных валютах.

Вот так Алена «исчезла», а Дмитрий спокойно вернулся на работу…

Пятница, 20-00

Люба давно ушла, ей надо было срочно возвращаться на работу. Она и так очень долго отсутствовала. Не может ведь ночник ее вечно «прикрывать»…

А Дмитрий так и не принял решения…

Дальновидность и предусмотрительность Соболевского иногда и самого Дмитрия поражали. Так, полковник сразу предупредил майора, что, когда Алену начнут искать по-настоящему, именно тот окажется под прицелом. Да Соколов и сам понимал, что он первый на очереди. Так и случилось.

Когда Алена «пропала», его вызвал на беседу полковник Чернов из управления. Дмитрий изобразил искреннее удивление, сделав глазки Кота из «Шрэка» – ничего не знаю и знать не могу, пропала так пропала. Мне-то какое дело до этого?

Но потом, спустя полгода, его вызвали еще раз. Он понял, что в ее исчезновение не поверили, ищут и будут искать. Ему ясно дали понять, что лучше бы он рассказал все, что знает. Намекнули на внеочередное звание, повышение по службе и прочие блага, моральные и материальные. Следующий вызов был уже по другой линии – в ФСБ. Подключались все более мощные силы, все более важные люди. Он даже не хотел задумываться, кто за всем этим стоит. Что за личности, что за организации так хотят ее найти. Он просто радовался, что вовремя предложил свой план «защиты свидетельницы». Но прекрасно понимал, что это – до поры, до времени. Рано или поздно на нее выйдут. А из него самого выкачают все, что он знает. Один укол – и расскажешь все, о чем спросят. Оставалось только уповать на то, что он на самом деле знал очень мало. И в очередной раз Дима готов был расцеловать полковника за его дальновидность и предусмотрительность. А ведь сначала смеялся над его «шпионскими играми» и повышенной секретностью.

И что делать дальше, не представлял. В последней беседе промелькнула фамилия Соболевского – знакомы ли, в каких он с ним отношениях, давно ли они виделись и так далее. Как они на него вышли? Где-то прокололись… Это и неважно было, это должно было случиться. Дима тогда сразу же отправил сообщение об этом Соболевскому.

И вот результат – они с Аленой уже в городе.

Все-таки надо срочно связаться с полковником и рассказать ему все про Любин завод.

Дмитрий догадывался, для чего Соболевский приехал в город. Этот вариант они обсуждали еще до их исчезновения. И вот, видимо, момент для этого настал…