Читать книгу Жизнь ни за что. Книга первая - Алексей Сухих - Страница 6

По традиции предучебный сбор проводился в школе 30 августа. День был солнечный, тёплый. Когда Леонид Сугробин, молодой человек шестнадцати с половиной лет, десятиклассник, подошёл к школе, площадка перед парадным входом искрилась разноцветьем ярких летних одеяний, ослепительными улыбками на загорелых лицах, звонким смехом неукротимой и непобедимой молодости. За два с половиной месяца летних каникул все подросли, окрепли, а десятиклассники превратились в настоящих взрослых людей. И из мальчишек и девчонок, стали рослыми, сильными юношами и пленительными девушками с загадочным блеском в глазах. Молодые люди были в тщательно отутюженных брюках и до блеска начищенных ботинках. Девушки в туфельках на каблучках и взрослыми причёсками на головках. Все стояли группками по пять – шесть человек, и вели дипломатические беседы, с интересом и некоторой ревностью оглядывая друг друга. Леонид в это лето ни с кем не встречался и не рыбачил. Ему очень были нужны часы и фотоаппарат. В скромном семейном бюджете деньги на эти цели не планировались. И он упросил отца взять его на работу в строительную бригаду. Отец частенько бригадирил в «диких» бригадах, собиравшихся из таких же, как он трудоспособных инвалидов, которым закон не разрешал работать на предприятиях. Обычно эти бригады работали на частника. Но в этом году по плану вождя область полностью охватили кукурузными посадками, а промышленные предприятия обязали создать к концу лета в колхозах хранилища под так называемую «зелёную кукурузную массу», которой предполагалось вдоволь кормить коров и надоить вдоволь молока. Рабочих для такого дела не хватало и власти в это лето «диких» не преследовали. А плотников набирали потому, что в «средних» верхах, очевидно, понимали временность кукурузной кампании и хранилища запроектировали также временные из дерева. Так Леонид сразу после экзаменов оказался в селе в двадцати пяти километрах по прямой линии от города, и пробыл он там два месяца безвыездно. На побывку домой рассчитывать не приходилось. Ни дорог шоссейных, ни транспорта в то время не было. Да и бригада работала без выходных от зари до зари. И только раз в неделю позволяла себе послеобеденную баньку.

Деньги за просто так не давались. Первые дни Лёнька « света не видел». И часто вечером засыпал за ужином с ложкой в руках. Старики смеялись, но поблажки не давали, даже если хозяйка, где они были на постое, заступалась за него и просила пожалеть.

– Не неженка, – говорил дед Матвей (он был старше всех, и звали его дедом) – отец его не переставая целый день топором стучит. Пусть и он стучит.

Сам дед, высокий, жилистый, с густой копной совершенно седых до белизны волос, махал топором, наверное, и дольше и больше других. И Леонид старался держаться поближе к нему, перенимая его экономные движения и точность удара. После нескольких дней изнурительной, через «не могу» работы, он хотел плюнуть и на часы, и на фотоаппарат и уйти. Но сумел перетерпеть изнеможение и вскоре, почерневший и про дубевший от солнца и солёного пота, вваливал вместе со всеми. За обеденным столом съедал всё до крошки утром, днём и вечером. Засыпал, как только закрывал глаза и просыпался мгновенно, когда хозяйка, заходя на сеновал, где у мужиков была спальня, объявляла о готовом завтраке. И когда спустя два месяца силосная траншея, утопленная по крышу в земле, засыпанная сверху глиной и закрытая дополнительно добротным слоем дерна, сдавалась подрядчику и заказчику, Леонид стоял на равных вместе со всеми мужиками, и был горд за свою работу. А по сдаче был банкет, т.е. выпивка без ограничений под добротное жаркое из свинины и прочие крестьянские закуски. Лёньке, как и всем, налили полный стакан водки. Председатель колхоза, крупная женщина средних лет, подняла стакан и сказала без хитростей: «Спасибо, мужики, выручили». И выпила. Дед Матвей поднял свой стакан и повернулся к сидевшему рядом Леониду

– Ну, сын, работал ты крепко Успехов тебе и удач. Мы ведь скоро вымрем и я рад, что ещё один молодой мужик топор в руках держать научился. Вся Россия топором построена. А сейчас и выпить не грех.

Дед Матвей легонько коснулся его стакана и тремя глубокими глотками влил в себя стакан водки. Вокруг мужики выпивали и шумно закусывали. Ленька покрутил головой, поднял стакан и выпил как все, не торопясь и не останавливаясь. Отличное жаркое с молодым картофелем, густой омлет называемый «селянкой», свежие и малосольные огурцы, зелёный лук, жареные грибы не давали мужикам пьянеть достаточно долго. Потом кто-то завёл песню про « удалого «Хаз-булата», его поддержали. Гулянка под молодыми липами пошла к завершению. Леонид вышел из-за стола и прошёл за околицу. Деревня стояла на крутом берегу небольшой речки. За речкой на горизонте скрывалось багровое солнце. Лёгкий ветерок ворошил выгоревшие добела волосы. На душе было спокойно и хорошо. До конца каникул оставалась неделя.

Леонид подошёл к своим одноклассникам. Он был в белой рубашке в вертикальную светло-зелёную полоску, светлых серых брюках, ослепительно сверкающих первозданной белизной полотняных полуботинках, принявших на себя по такому случаю полкоробки зубного порошка. Светлая рубашка с коротким рукавом оттеняла медный загар на руках и на лице. На плече небрежно висел на кожаном узком ремешке фотоаппарат «Зоркий», а на левой руке сверкали золотом красивые часы с центральной секундной стрелкой.

Смотрите-ка, какой фраер к нам пришёл, – громко, почти крикнув, сказал Юрка Коротков, постоянный Лёнькин сосед по парте в течении шести лет. Они пересидели почти на всех партах, но в девятом окончательно закрепились на последней в первом ряду от окна и отдавать завоёванное не собирались. Коротков был старше на два года, но они дружили на равных. Леонид поздоровался за руку со всеми ребятами и приветливо улыбнулся девушкам. А Коротков уже распоряжался:

– Все встаём на ступеньки! Десятый «а», все, все, все! Сугробин делает кадр десятиклассников. Лёнька, чтобы фирменная вывеска вошла и наши знаменитые дубовые двери.

Леонид подождал, когда все встали, прихорошились, как хотелось, и сделал снимок с двумя дублями. Юрка снова закричал:

– Стойте, не расходитесь. Сейчас и фотографа с вами сделаю. Лёнька, давай в середину к девчонкам. И фотик давай. – И, взяв фотоаппарат, подождал, когда Леонид втиснется, и сделал ещё снимок с дублями, приговаривая, что история не повторяется и без дублей ничего делать нельзя.

Прозвенел звонок. Все десятиклассники прошли в школу, не суетясь, степенно. Школьные помещения блистали чистотой и яркими красками свежего ремонта. Десятый «а» разместился в своём фирменном классе, каждый на своём отвоёванном в предыдущие годы месте. Вошла учительница химии. Все встали

– Здравствуйте, ребята! Садитесь, – сказала химичка. – С сегодняшнего дня классным руководителем у вас буду я.

– А Тамара Николаевна? – недружно и недоумённо проговорила половина класса.

– Тамара Николаевна вас географии обучила полностью, занятий в десятых классах у неё нет, и ей дали снова младшеньких.

– Так что у неё своих выпускников никогда и не будет? – выкрикнул Коротков.

– Ну, я не знаю. Так педсовет решил, – ответила химичка и спросила, – Какие будут вопросы?

– Картошку убирать отправят? – спросил Санька Ширяев, высокий блондин, сосед Лёньки по жительству, друг и товарищ по увлечениям фотографией.

– Об этом разговора не было, – ответила новая классная.

– Не понимаю, – толкнул Коротков Лёньку, – почему Тамару не оставили. Какая ерунда, что предмета нет. Ей ведь обидно – вырастила оболтусов в приличных людей, а выпустить не дают.

Леонид тоже не понимал, почему у них отняли классную, которая начала с ними работать сразу после окончания института с пятого класса и с которой они сдружились, становясь к десятому классу почти ровесниками и с которой без конфликтов находили общее по всем вопросам. Но он помнил прошлогоднюю выволочку за кукурузный вопрос и буркнул: «Вождям виднее». Тамару, конечно, жалко. Но ведь кукуруза не выросла, а выволочку не сняли. И в эту весну кукурузу снова посадили, а она снова не выросла. Он хранилище под неё строил, и деньги заработал, а кукуруза постановления правительства не выполняла и не росла.

Леонид резко продвинулся в понимании жизни с тех дней, когда его принимали в комсомол. Он старательно учился. Советская средняя школа, построенная по принципам российской дореволюционной гимназии, давала обширные знания по всем областям вплоть до шестидесятых годов, в которых начались первые потуги модернизации. Плохо было только с изучением иностранных языков, но это, возможно, была специальная установка, так как за границу советским людям ездить не планировалось. Леонид много читал: всю классику российскую, советскую и европейскую, приключенческую, историческую. Всё впитывал как губка и был согласен с М. Горьким, что «чтение есть лучшее учение». Чтение сформировало Лёньку как романтика. Он мечтал о путешествиях, о приключениях, о прекрасных женщинах, которые должны были встретиться ему на этих путях. Но знания и мечты не отрывали его от реальности. Его шестнадцатилетний ум начинал анализировать факты и события действительности и ровное полотно непогрешимости системы, непоколебимое при жизни Сталина, начинало иногда морщиться и покрываться пузырями. Сначала затронуло убийство «английского шпиона» Лаврентия Берия, бессменного члена Политбюро, которому не было нужды быть чьим-то шпионом. И беспардонное враньё коробило даже четырнадцатилетних пацанов. Потом бестолковые массовые засевы кукурузы до полярного круга. Потом оказалось, что в стране нет хлеба. И страну без всякой подготовки бросили на освоение целинных земель от Оренбурга до Барнаула. Сотни тысяч добровольцев коммунистов, комсомольцев и прочих, политически не объединённых и очень молодых были брошены уже с февраля 1954 года в ледяные, занесённые снегом просторы. Десятки эшелонов с будущими целинниками проходили через Лёнькин городок. Поезда останавливались на полчаса для смены локомотивов и проверки колёсных букс. И Леонид неоднократно наблюдал, как из вагонов вываливались десятки полу трезвых комсомольцев (а может политически не охваченных) и сломя голову неслись к привокзальным магазинам, которые за несколько минут выполняли недельный план по продаже водки. Из окон, набиравших скорость поездов, летели под откос пустые бутылки. А вражеские голоса через радиостанцию «Освобождение» подзадоривали: «Едем мы друзья, в дальние края. Будем невесёлыми и ты, и я…» Не все коммунисты и комсомольцы ехали добровольно. Менять Москву…

Параллельно с людскими эшелонами проходили эшелоны с техникой. Тракторы, автомобили, комбайны, прочие машины. Некоторые взрослые, не скрываясь, говорили, что если бы такую технику кинуть в здешнее село, то и новые земли не надо осваивать, здесь бы хлеб вырастили. Но такие разговоры шли между собой, а пацанам говорили, чтобы они их не слушали. Но Леонид сам с седьмого класса выезжал на сельхозработы, и видел всю нищету и необеспеченность села в своём районе и понимал, что так везде. Радио и газеты с фанфарами прославляли целинную эпопею. «Вождям виднее», – закрывал он полемику с самим собой и принимался за учебники.

В промежутке забот по заброске людей и техники в целинные районы, на одной из сессий Верховного совета СССР, Хрущёв провернул передачу полуострова Крым в состав Украинской ССР. Депутаты, получавшие славу на местах за то, что они депутаты, и разные льготы за то, что они голосуют, не задавая вопросов, проголосовали. И не задумались, что «розовощёкий украинец» (как характеризовали его на западе) вынашивает в глубине души голубую мечту о создании Великой Украины. Учительница географии, классный руководитель Тамара Николаевна, подтвердила на уроке, что Крым не имеет сухопутных границ с РСФСР. И вопрос закрылся.

В доме у Лёньки был самый незатейливый и самый дешёвый радиоприёмник «Рекорд». Его подарил старший брат по окончанию Лёнькой седьмого класса. «Уже большой стаёшь, образовывайся», – сказал он при этом. У приёмника подключался проигрыватель грампластинок и был диапазон коротких волн, которые, несмотря на мощный заслон специальных радиопомех, пробивались иногда чистым звуком с информацией из враждебных Советскому Союзу радиостанций. Шла интенсивная холодная война. Мощнее других были радиостанции «Голос Америки» и «Освобождение», так как пробивались чаще других. Леонид покручивал в зимние вечера ручки настройки. Обычно давали примитивную лобовую пропаганду, и он её мало слушал. Его больше интересовали последние известия и оценка их другой стороной. Но бывали очень точные оценки событий в Союзе. Иногда с изрядной издёвкой. Очень запомнились ему слова одного обозревателя, который заявил, что «советские граждане и не знали бы о заботе партии и правительства, если бы им об этом постоянно не напоминали…» Это было настолько верно схвачено, что задумывавшимся становилось смешно. И шаловливые школьники на политчасах и уроках истории не пропускали возможность процитировать эти ежедневно звучащие по радио и газетах по надобности и без надобности слова «благодаря заботе партии и правительства…». И получали одобрительные слова преподавателей, принимавших слова своих воспитанников не морщась. И было непонятно, почему умные взрослые, да и верховные вожди не понимают, что роняют себя в глазах населения, которое хотя и справило в 1955 году десятилетие Победы, но жило совсем не так, как в кино про кубанских казаков и им подобных. Но такие штучки «вражьих голосов» только смешили. Их лобовые атаки были намного примитивнее советской пропаганды и вызывали усмешки. И нисколько не колебали уверенности в правильности своей великой страны. И Леонид с друзьями был твёрдо уверен, что всё идёт правильно, как то, что «Эверест – высочайшая горная вершина, а Советская армия – сильнейшая в мире…»

Довольные, что сельхозработ в сентябре не предвидится, десятиклассники покинули школу и, перебросившись немногими словами, рассеялись. Леонид Сугробин, Юрий Коротков, Саня Ширяев и Николай Смирнов с Виталием Фокиным из 10-в, с которыми Лёнька был дружен, пошли вместе по дорожке в центр.

– Может по пивку, – агрессивно и решительно кинул клич Коротков.

– Не проходит, – ответил Виталий. – Мы с Николаем и Леонидом в милицию за паспортами. Вот получим…

– Так вы ещё и беспаспортные, – шутливо презирающе протянул Юрий. – Малышня. Пойдём, Саня, мы с тобой.

Коротков и Ширяев отвалили. Леонид с друзьями отправились в милицию. В милиции быстро не бывает, да и подошли они к самому перерыву. Пришлось ждать. Но к трём часам все трое стояли на крыльце паспортного отдела и разглядывали блестящие и хрустящие страницами документы, определяющие их статус как граждан Советского Союза.

– Это я-то гражданин, – засмеялся Колька и сунул паспорт в карман. – Не пойти ли, граждане, мячи погонять, пока светло и лето не кончилось.

– Ну, уж нет! – ответил Витька и ещё раз перелистал паспорт. – Гражданами, да ещё Советского Союза, просто так не становятся. Дело, как я понимаю, совершенно запахло керосином. Юрка за десятиклассников предлагал по пивку, а за граждан!? У кого что в карманах?

– Не надо по карманам, – остановил Леонид друзей. – У меня после покупки этих безделушек, – показал он на часы и аппарат, – кое-что осталось. Две бутылки портвейна за мной. – И вытащил из кармана широкую бумажку в пятьдесят рублей.

– Богатенький ты у нас, – съязвил Виталий. – Может, ограбил кого? А! И «лейка» на плече, и часы позолоченные последней модели. И ещё вином угощает.

– Ладно, ты! – толкнул его Леонид. – Вкалывал всё лето как последний раб Римской империи. Да и деньги последние.

– Тогда в «ДОН», – решительно заявил Виталий. – Я вчера видел, там бочки выгружали.

«ДОН» было условное название заведения общепита железнодорожного ОРСа напротив вокзала, в котором и кормили, и угощали. Там больше угощались, чем кормились. И название своё он получил от постоянных посетителей по фамилии начальника ОРСа, и расшифровывался незатейливо: «Дорофеев обманывает народ». Когда ребята вошли в зал, буфетчица с помощью двух добровольных помощников вкручивала кран в новую бочку.

Мальчики сели в кабинку у окна, осмотрели друг друга и остались довольны. У подошедшей официантки и мыслей не было, что они молоды.

Классы десятиклассников в теперешнем составе сформировались окончательно при переходе в восьмой класс. Половина была ровесниками Леонида, пошедшая в школу с семи лет, вторая половина состояла из задержавшихся с поступлением и лихих неуспевающих в младших классах, которые оставлялись на второй год. Но затем решили, что ученье всё же свет. И пару лет назад в восьмых классах возраст ребят был от четырнадцати до шестнадцати. И были рослые ребята до ста восьмидесяти, и малыши, хотя и активно растущие. Но на физкультуре на построении в линейку: сначала мальчики по росту, за ними девочки по росту, линейка представляла повторяющуюся математическую функцию. Лёнька стоял тогда в нижней части функции и переживал. Старшие уже поглядывали на девочек вполне осознанно, а младшие ещё подёргивали их за косички. Но в учебных успехах младшие задавали тон, и это сравнивало неровности. Но это было два года назад. А сейчас Леонид, самый младший, пил на равных вместе с ними вино, не отличаясь от них ни ростом, ни видом и вполне осознанно посматривал на проходящих за окном девушек.

– А портвейн нисколько не хуже футбола, – гоготал -Колька. – Так же весело.

– У взрослых должны быть свои развлечения, – заявил Витька. Он всегда был выразителем мнений в этой кампании и делал заключения. – Что мы как мальчишки! Футбол, рыбалка, лесные приключения. Много вы видели взрослых ребят, которые так живут. Вот сейчас допьём, поболтаемся по улицам и в горсад на танцы. Сегодня пятница, оркестр играть будет. Кстати, и Коротков в оркестре сидит, значит, там будет. Правда, Лёнь? Ты со своими золотыми часами и камерой всех девчонок завлечёшь. Тебе уже пора девушкой обзавестись. Маринка по тебе вся исстрадалась.

– Да ладно тебе, – смущённо протянул Леонид.

Витька немного хитрил. Ему очень нравилась хорошенькая Маринка Весёлкина из Лёнькиного класса, а она его вниманием не одаряла и была очень мила в общении с Леонидом. И Витька подкалывался не раз по этому поводу. Время было любить.

Любовь пропитывала воздух, которым они дышали. Да и как могло быть по другому, если тебе шестнадцать лет, так и всему миру тоже шестнадцать. В восьмых, девятых и десятых классах в школе крутилась повальная любовь. И если десятиклассники всегда были отделены от остальных школяров своим статусом, то у младших постоянно горели лица от переглядываний, записок и шушуканий в кружках на переменах. И после уроков школьники чаще расходились парами, а не кучками. И Николай, и Виктор нашли своих девочек, и вечерами их нелегко было отыскать. Девчонки Лёнькиных друзей были подругами и по-дружески сообщали ему о девчонках, которые были бы согласны с ним познакомится. Но Лёнька только улыбался в ответ и говорил, что не созрел. Но это была неправда. Любовь переполняла его. Десятки романов о всепоглощающей любви и невероятные приключениях и подвигах всех времён прокручивались его сознанием. И каждый раз он совершал все действия героев сам, и свои подвиги приносил к ногам таких же романтических, прекрасных дам. И отдавал им своё верное сердце. И никак не мог вообразить, что может подойти к понравившейся девочке и просто сказать: «Давай дружить!» Просто так, без всяких подвигов во имя её. И как глубокий романтик жестоко отнимал у девушек их право любить мальчишек просто так, ни за что. И не понимал свою одноклассницу Маринку, которая не скрывала своего внимания к нему. Не понимал, за что и почему? И считал себя совершенно недостойным её. И пребывал, полный любви без любви, не влюбляясь после давнишней детской влюблённости. В третьем классе это было, когда на уроке появилась аккуратно одетая в классическую школьную форму с белым фартучком и кокетливыми кружевными плечиками – крылышками, девочка по имени Ира. Чёрные волосы, высокий чистый лоб, серые ясные глаза и лёгкая постоянная улыбка так привлекли Лёньку, что он целый день сидел, повернув голову в сторону её парты. И Юрка Коротков равнодушно съязвил:

– Чего, Лёнь! Влюбился что ли?

Слово «любовь» было среди мальчишек ругательным. Над пацанами, которых уличали в любви, надсмехались, их презирали и вообще третировали. И потому Лёнька отчаянно занекал. И несколько дней смотрел только в окно, пока подозрения у его соседа не развеялись. Но какой – то уголёк разгорелся и не гас. Ира чем-то отличалась от привычного круга ребятишек. Наверное, потому, что она откуда-то приехала, из неизвестного мира. Так и было. Её отца, офицера, перевели на местный военный объект. До неё Лёнька к девчонкам был равнодушен. Общался со всеми весело, и не было у него сомнений в том, чтобы подойти, дёрнуть за косичку, потом убежать или дать себя догнать и шутливо отбиваться. А тут нет! Только собирался выкинуть обычную шутку и… проходил мимо. Духу не хватало. Незаметно для себя он начал после школы идти за Ирой до её дома, держась в сотне – другой метров позади. И понял, что влюбился. Приходил домой хмурый и задумчивый. Так прошло время до весны. А в мае её отца снова куда-то перевели и Ира уехала. Лёнька стоял недалеко от её дома, пока грузили вещи. Ира суетилась вместе со всеми, но Лёньку не замечала. Потом грузовик ушёл. Подъехал открытый легковой ГАЗик. Семья вышла и разместилась. «Всё!» – сказал себе Лёнька. Машина тронулась и тогда Ира повернулась и с улыбкой помахала ему обеими ручками. Поворот был близко. Шофёр газанул, и машина скрылась в клубах пыли. Лёньке было грустно и радостно.

Он понял, что к нему приходила любовь, и он запомнил её. И когда в седьмых-восьмых классах слово «любовь» из неприличного превратилось в прекрасное и таинственное, то все перевлюблялись, и заваливали друг друга записками. А Лёнька был ровен со всеми девочками, хотя многие из них становились прехорошенькими. Так было и в восьмом и девятом классе. Футбол, охота, рыбалка и книги обо всём и о любви. Жизнь на природе звала к путешествиям и приключениям, романы звали к подвигам…