Читать книгу Смат - Алексей Труцин - Страница 5

Первую коробку плана удалось продать Вадиму со старой работы по прозвищу Очкарик, который, казалось, был увереннее и бесстрашнее, чем я. Меня не отпускали опасения, что нас поймают. Этот парень вечно был на работе угандошенный, но также был безобидным и совершенно непалевным. Более того, он считал меня своим духовным ментором. В общем, мы встретились с ним на Третьяковской, и я как ни в чем не бывало передал ему наркотики, забрал свои первые бабки и спокойно отправился домой. Ощущения были странные. Я отбил себестоимость всего стакана с первой продажи и даже заработал чуть больше. Интересно, такому бы меня научили на экономическом в университетах?

Время шло, я потихоньку налаживал связи через ребят из старого бара. Очкарик, кстати, в итоге стал моим постоянным покупателем. Первый стакан же разлетелся буквально за неделю, и я взял у Одноногого еще один. На этот раз все разошлось всего за три дня.

– Молодчина, – хвалил меня Одноногий, когда мы снова сидели у Ежа. – Ну, прямо как Прототип!

– Прототип? Кто это? – удивленно спросил я.

Ёж и Одноногий переглянулись.

– Это, так сказать, глава всего наркокартеля, Пабло Эскобар московского разлива, – сказал Одноногий.

– Я впервые о нем слышу, – терялся я.

– За ним отечественные рэп-лейблы, фастфуды, пиццерии, всякие молодежные магазины одежды и даже политики, не говоря уже о всей полиции и тех, кто повыше. Колоритный мужик, – вклинился в разговор Ёж.

– Да, а главное, он решает, кому можно заниматься торговлей, а кому нельзя, – продолжил Одноногий и закурил джойнт.

– Получается, что мне можно? – нелепо бросил я, вызвав дикий гогот у мужиков.

– Братан, ты настолько мелкая сошка в этом бизнесе, что таких, как ты, даже не рассматривают. Пару стаканов продал, теперь думаешь, что король мафии? – с косяком в зубах, прищурившись, говорил Одноногий.

– Кстати, знаешь, какой самый стремный из его проектов? Говорят, что он держит какую-то мясоперерабатывающую фирму. Они типа выпускают сосиски свиные, полуфабрикаты, а на деле он пускает в расчет всех своих недоброжелателей, – делился сплетнями Ёж.

– Ебать, как в гангстерских фильмах, – охнул я.

– Пиздец, Ёж. В такую хуйню веришь, – смеялся Одноногий.

В дверь кто-то позвонил, но никто из присутствующих даже не рыпнулся.

– Ждешь кого-то? – спросил Одноногий.

– Каратист должен зайти.

Я поднялся и открыл дверь. В квартиру зашел Рома. Он всегда здоровался не привычным всем рукопожатием, а просто хлопком рука об руку.

– Здорова, ЗОЖ, – вальяжно кинул Одноногий. – Что нового?

– Как обычно, сэнсэй заебывает, пидор. Бля, он звонит. Алло, здравствуйте, сэнсей. Нет. Завтра буду, конечно. Да. Да, сэнсей, спасибо. Спасибо. Буду. До свидания.

– Ни хуя себе, – засмеялся Одноногий. – Вы всегда так базарите?

– У нас все строго там, – отвечал Рома.

– Прикольно, – вклинился я.

– Соль будешь? – спросил Ёж Рому.

– Да, давай. Тренировки эти заебали.

– Устаешь? – спросил я.

– Он тренер, он уже сам не тренируется, – сказал Ёж.

– И что? Значит, я не могу заебаться, Дим?

– Бля, сколько раз просил! – недовольно произнес Ёж.

– Ладно, ладно, Ёж. Ёж!

Никто не знал, почему Ёж настаивал никогда не называть его по имени. Были ли это методы конспирации или еще что-то, никому не было известно.

– Короче, прикиньте, тусил вчера с телкой, – занюхав, начал рассказывать Рома. – Так она сидит напротив меня и говорит: «Я так сильно люблю Францию, а вот, смотри, сувенир оттуда». Потом – ух, берет статуэтку Эйфелевой башни, надевает на нее гандон, задирает юбку, сдвигает вбок трусы и засовывает эту конструкцию прямо себе в пизду!

– Ебать, – удивился я. – У меня, кстати, сестра двоюродная во Франции живет.

– Неплохо, неплохо, ну, а дальше? – спросил Одноногий, еле волоча языком.

– Ну а дальше я эту башню на хуй выбросил и насадил француженку на свою.

Ёж улыбнулся. Все это время он как обычно играл в компьютер и как-то неохотно вклинивался в беседу, пока Одноногий не затронул острую тему. Ёж вообще частенько просто сидел и молча играл, пока все вокруг дискутировали, но не сегодня.

– Телки все за рубеж рвутся. Все им здесь не мило, – сказал Одноногий.

– А что здесь любить? – спросил я.

– Да ты охуел, Тём, Россия – самая лучшая страна на свете! – возмутился Одноногий.

– Бля. Чем лучшая? Лучшая страна по концентрату закомплексованных людей, самоутверждающихся за счет армии слабаков в их же кругу вращения? Людей, которые лижут им очко? – с негодованием начал задавать вопросы Ёж.

– Воу, воу! С чего это тебя понесло? – спросил Рома.

– А все от царя идет. Мы не ищем учителей, мы ищем тех, кто слабее нас. Испокон веков. О такой особенности ментальности же редко говорят, – ехидно пытался доказывать свою позицию Ёж.

– Хуйню несешь, долбоеб, – возмутился Одноногий. – Если бы не царь и наша ядерная мощь, нашу территорию уже бы давно в жопу выебали и заполнили ее монголами да пиндосами.

– Ну-ну, – ответил Ёж.

– Что ну-ну, еблан? Думаешь, у нас быдло стремное кругом? У них же у всех волыны. В Америке жить вообще опасно, представь, если бы у нас стволы разрешили? Каждая пьянка бы заканчивалась смертью.

– Ладно, мы же не на кухне, чтобы за политику пиздеть. Одноногий, я хотел у тебя твой оставшийся мешок забрать. Ром, ты же на тачке? – неожиданно для всех прохрипел я и разрядил обстановку новой неожиданной для всех темой.

– Ну да, – неловко ответил каратист. – Но я объюзанный.

– Поможешь мне дотащить? В смысле, везти сможешь?

– Попробую, хуле. Не впервой.

– Я с радостью, Тём. А предки твои что скажут? – спросил Одноногий.

– Да им похуй на меня.

– Ну, – Одноногий снова переглянулся с Ежом. Гнев и эскалация конфликта между ними сменились на легкое и ироничное молчаливое взаимопонимание. Все резко забыли про разногласия после моего вброса. – Братик, смотри, эти объемы уже посерьезнее стаканов.

– Да не парься, кто вздумает ко мне домой лезть?

– А ты, я смотрю, осмелел, – сказал Ёж. – Так тебя за этот год поменяло, пиздец просто, даже внешне. Таким жирным раньше был, стремным, ебнуться.

– Жирным? Ебать, так ты тот самый жирный пацанчик, что захаживал? Еба-а-а-ть, это ты? – удивлялся каратист.

– Пиздец, ты, – засмеялся Одноногий над каратистом. – Ладно, Тём, поехали тогда, да? Сейчас же заберешь, или еще посидим?

– Не, погнали, – с нетерпением произнес я. – Ром, готов?

– Я в ахуе, если честно. Ладно, че, по коням.

Мы съездили сначала домой к Одноногому, забрали мешок, я расплатился с ним и отвез товар к себе домой. Родителей, к счастью, не было, так что не пришлось выдумывать оправдания для их возможных подозрений. После того, как я забрал траву, тусоваться с мужиками мне больше не хотелось.

Я сидел дома и думал о Лизе. Где она сейчас? С кем? Головой я понимал, что она мне не подходит, но так сложно уходить от старых отражений твоей любви. Это некий абсолют текущего состояния развития, хоть ты порой и отказываешься это принимать на веру. Ты отрицаешь не отражение, а текущего себя, жалкого, далекого от идеального себя в твоей же фантазии. Это как с критиками, которые аморфными и абстрактными образами судят твои попытки приблизиться к совершенству. Сами же наверняка, в свою очередь, еще дальше от твоих же попыток в том числе. В голове легко представить идеал, а вот отразить его в искусстве или жизни куда сложнее. Если человек по-настоящему выше тебя, он никогда не скажет, что ты жалок, будь уверен. Он просто будет тебя не замечать. Люди платят, чтобы те, кто сильнее них, указали им на ошибки, а дежурные критиканы – просто злые собаки. Нужно иногда вспоминать, что, когда проходишь мимо животного, которое лает, при этом просто его игнорируя, – это вгоняет тварь в оцепенение и ступор.

Я стал настоящим торговцем травки, клиентов у меня было пока достаточно, стаффа тоже, хоть и не лучшего качества, но всем было наплевать. Ребята со старой работы были не настолько искушенными в этом вопросе. Многие из них до этого мне казались ну прямо святыми, но, как правило, самые больше грешники и оказываются приверженцами разного рода святынь. Так они тушат свою совесть.

Очкарик, можно сказать, стал моим первым постоянным сотрудником, который помогал распространять товар дальше, расширяя сеть сбыта среди игроков онлайновой игры, в которой он просиживал в свободное от работы в баре время. На то, чтобы продать мешок, у меня ушел месяц, и я заработал столько же денег, сколько заработал бы за месяц в баре.

Мы встретились с Одноногим на Багратионовской около его дома, и я делился с ним своими новыми свершениями.

– Блин, чувак, я, правда, очень удивлен – так быстро раскидать мешок, – Одноногий был явно шокирован. – Ну, если хочешь двигаться со мной дальше, я могу взять еще столько же, но нормального качества. Вот только цена будет в два раза выше, потянешь?

– Потяну, это же всего лишь инвестиция.

– Блять, ты мне нравишься, мальчик! Ты мне очень нравишься. Знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Ты скромный. Мне нравится, что ты никогда не пиздишь. Хотя, знаешь, жизнь становится очень скучной, если все вокруг перестают пиздеть.

– Как знать, братан. Смотри, мне понадобится еще и мешок той, тульской, плохого качества, сможешь достать?

– Могу, а смысл? Хочешь барахтаться в мелочи?

– Ну, буду на выбор торговать.

– Ладно, достану, – недоумевал Одноногий. – Не вопрос.

Никогда не пиздишь – как же. Спустя неделю я забрал у Одноногого два новых мешка: более качественного сорта и того же самого, плохого, и отвез домой. Родителям сказал, что это старая одежда друга, и что он собирается ее отнести в приют. Помню, как меня тогда мучила совесть за эту ложь, но она была как раз такой, чтобы предки потом не докопались и не стали ничего проверять. Разве можно было лгать в таких вещах?

В тот период я встретил лучшую подругу моей обожаемой Лизы, ее звали Лена. Знаете, нет ничего жестче, чем трахнуть самую близкую подружку бывшей, которая еще и блядь. Но не в случае с Лизой. Ей было наплевать, она не соответствовала никаким стереотипам. К тому же Лиза даже не была моей бывшей, так… Ах да, самое главное, забыл упомянуть, что я совсем бросил нюхать.

Но вернемся к моей девушке. Мы курили и отрывались с ней днями напролет, но я так и не рассказал ей, что приторговываю. Она стала моей первой женщиной.