Читать книгу Рассказы о Великой Отечественной - Алексей Василенко - Страница 8

– Павел Алексеевич, вы в армейских кадрах числились с 1940 года. Это значит, что войну вы встретили под присягой, в военной форме.

– Да. И не только по форме. Так получилось, что война пришла, и мне пришлось столкнуться с ней нос к носу в первый же день.

В общем-то во время войны у меня была сравнительно мирная военная профессия – радист. Так что ни о боевых действиях, ни о каких-то особо трудных случаях рассказать не могу, хотя профессией своей я горжусь и считаю, что без радистов добыть победу было бы куда труднее.

С сорокового года я учился в школе специальной на радиста. Весной сорок первого вывезли нашу школу в так называемые летние лагеря. Причём на самую границу. Названия этого местечка я уже не помню. Это была очень большая бывшая усадьба какого-то польского пана. Бывшая – это совсем с недавнего времени, чуть больше года прошло с момента изменения государственных границ, и эта территория отошла к Советскому Союзу.

И вот эта усадьба была рядом с рекой Прут и, таким образом, попадала в восьмисотметровую пограничную полосу. И именно там был разбит наш летний лагерь, и там мы продолжали учёбу. Хозяевами были, естественно, пограничники, а мы как бы у них в гостях. Всё это было не так уж далеко от Львова, где, собственно говоря, и размещалась наша радиошкола.

Война застала нас именно в этом лагере. Я в этот день в аккурат стоял на посту в радиовзводе. И вдруг – пулемётные очереди. В первый момент не понять – кто, откуда? И только потом, когда с деревьев стали падать срезанные пулями ветки, начали мы понимать, что это не случайная очередь какая-то, что это обстрел, и стреляют специально по верхушкам деревьев из-за реки, потому что, вероятно, считали, что там у нас сидят наблюдатели или снайперы – «кукушки».

А какие там были огромные каштаны, в этом старинном парке! И никого-то на них не было! Да и вообще никого не было. Выходной день. Полусвободный распорядок. Никто никого ни о чём не предупреждал, нападения не ждали нисколечко. Офицеры в большинстве во Львов уехали, к семьям. Пограничное начальство, кстати, тоже. Только дежурный офицер на заставе. Он-то нас по связи и успокоил: ничего страшного, действует небольшая группа нарушителей границы, сейчас её ликвидируют, и завтрак будет по распорядку.

Эх, если бы так! Вскоре за пулемётными очередями раздался взрыв – открыли огонь из миномётов. Первая мина разорвалась на футбольном поле, вторая – поближе к помещению, в котором находилась школа, третья угодила уже прямо в здание…

Вот только тогда прозвучала боевая тревога. Началась война.

Пограничники, те, что оставались на заставе, все вышли на границу; мы тоже все получили патроны, всё снаряжение по боевой и… нет, боя не было у нас, тут уж ведомственное разобщение проклятое сработало. Ну, и воинская дисциплина, конечно. Приказа помочь пограничникам не было. Ребята рядом ведут бой, мы в готовности, подсумки полные и… стоим! Нет приказа и всё!

Приказ поступил чуть позже: выйти из зоны обстрела, из этого сада помещичьего. Вышли и заняли оборону. Там, примерно в километре, были выкопаны окопы – вторая линия обороны. Хорошо хоть, что они у нас были, потому что мы были же на новой границе, а её совсем не успели обустроить. Так что даже окопы не были укреплены ничем, долговременных огневых точек тоже ни одной не сделали… На старой-то границе ещё год назад быстро всё разобрали, все укрепления снесли. Торопились почему-то, забыв о том, что вначале новую линию границы укреплять надо!

Вот в этих окопах нам и пришлось начать войну. Дальше, я уже говорил, всё время для меня оказалось спокойным. Но работа, конечно, очень важная. Радист на войне – это глаза и уши. Через него, через его радиостанцию связь идёт и «наверх» и «вниз». У каждого – свой позывной, свои шифровальщики. Они приносили нам кодированное всё, одни только цифры стояли. И группами цифровыми мы и передавали все приказы, открытым текстом ничего не передавалось. И сами мы даже приблизительно не знали, о чём шла речь. Стучали на ключе. Вначале я был на ротной радиостанции, небольшая такая, а потом уже стал работать на более мощной. Закончил войну в Белостоке. А теперь вот к этому памятнику прихожу…

– Мне сказали, что вы лично очень много труда вложили в то, чтобы в вашем селе был этот памятник.

– Это память о товарищах погибших, о молодости. У меня погиб брат, вот его фамилия. А всего в нашем сельсовете погибли 246 человек, было у нас когда-то 15 деревень… Память – им…

Письмо Константина Ивановича Маланова сыну. Константин Иванович был добровольцем Ярославской коммунистической дивизии.

«Здравствуй, милый Вовочка! Получил твоё и Алино письмо, за что целую тебя крепко-крепко. Поцелуй за меня мамочку. Передай привет тёте Шуре, бабушке, дедушке. Будь здоров. Напиши мне, живут ли у нас курочки и не поморозили ли они себе лапки. Ты за ними ухаживай, береги их. Ещё раз целую тебя, мой родной. Твой папа Костя. Пиши мне письма».

Это было письмо сыну. А вот письмо другое. Сын пишет отцу. Письмо Бориса Салынского Ивану Дмитриевичу Салынскому в 118-ю стрелковую дивизию. 3 августа 1941 года.

«Здравствуй, дорогой папочка. Все мы здоровы, что и тебе желаем. Сегодня от тебя получил 300 руб. Папочка, я тебя очень прошу писать почаще письма, а то беспокоимся. Пиши, как у тебя здоровье. Об нас не беспокойся. Желаю тебе со скорой победой приехать домой, привет от всех. Целую тебя. Боря».

Иван Дмитриевич Салынский погиб через три дня после того, как сын написал это письмо — 6 августа 1941 года…