Читать книгу Почти непридуманные истории - Алексей Владимирович Зелепукин - Страница 1
Экзамен
ОглавлениеНочь озарилась десятками, сотнями тысяч звёзд. Но сегодня их было очень плохо видно.
Страшный, безжалостный враг подошёл к стенам города, и костры, согревающие его воинов этой промозглой весной, спорили числом с небесными светилами.
Отрок лет четырнадцати, сын кузнеца – Волька, несмотря на пробирающий до костей ночной ветер, стоял у стены, опираясь на тяжелое медвежье копье. Князь обещал пайку каждому, кто поднимется защищать стену. А зима выдалась лютая, да и Батя умудрился под лёд провалиться и ещё не оправился от хвори. Работа в кузне почти остановилась. Волька отломил кусок горбушки от каравая.
– Дома сестра с батей голодные. Вот они обрадуются. Батя, правда ругаться будет за самовольство, а то и оплеуху пропишет. Но Хлебушек есть хлебушек, с ним и спится лучше и болезни быстрее отступают. Да и помирать сытому не так страшно.
Вкус ржаного хлеба немного отогрел продрогшую и скованную страхом душу, вернув способность мыслить, хотя Ужас все еще заставлял колени дрожать, а Паника перехватила дыхание и лишила руки остатка сил.
Даже сон отступил перед этим великим морем огня, разлившегося в долине реки Жиздры. Огонь, первая покорённая человеком стихия.
Покорённая, но так и не понятая. Он может дарить тепло и отбирать жизни. Освещать путь и обращать в бегство. Он не злой и не добрый. Он огонь. И в этот раз он не предвещал ничего хорошего, безжалостный и беспощадный, как и воины, собравшиеся у его пламени там за стеной среди холмов.
О кровожадности и жестокости монгольских завоевателей ходили, леденящие душу, рассказы. Под их ударами уже пали Рязань и Владимир. Тятя рассказывал, что это огромные красивые грады, совсем не чета их Козельску. Мысли вились в голове, как стайка мальков у берега в солнечный полдень, вроде и много и не одной не ухватишь. И лишь одна словно острый шип засела в мозгу:
– Завтра с первыми лучами солнца монголы ринуться на штурм. И мы все умрем. И ничего нельзя изменить или исправить. А сколько всего не успел…
Грудь юноши опустилась с тяжелым вздохом.
– Ты чего так вздыхаешь то? Малой? Не заболел часом?
Юноша повернулся на голос.
Местный воевода Всеволод. Гигант. Косая сажень в плечах, с дозором обходил стену.
– Ты чего духом то поник, совсем? Аль случилось чего?
Залихватский тон воеводы начинал раздражать, будто он сам слеп или глуп.
– Случилось. – зарево костров играло пурпуром на щеках Волька.– Монголы пришли. Вона их сколько. Все холмы перед лесом в огненное море своими кострами превратили. Завтра на штурм пойдут. И все …
– Что все, Волька?
– Помрем мы все. Где нам с такой Ордой тягаться.
– Их орда, а нас Рать. – Воевода подошёл поближе к юноше. – Да и когда нибудь, рано или поздно все мы помрем.
– Ты Боярин, ого, какой взрослый то. Ты в этой жизни много чего повидал, а мне обидно, просто аж до слез. Варька дочь пекаря, до жути прям, словно репей в самое сердце запала. А я тут помру за зря. Так ни разу ни целованный.
– А ежели им на милость сдаться? Забыл, что они с пленными делают? Помнишь какую смерть князь Мстислав, дед нашего князя Василия принял?
– Помню. Задавили их монголы на смерть. Положили на них помосты и пировали пока все до единого дух не испустили.
– Так что переговоры затеем? – голос воеводы стал жёстче. – А ежели они твою Варьку в откуп потребуют? Или сестёр твоих? Смиришься?
Рука юноши сжала копье до хруста в суставах.
– Ты в самом деле сможешь жить с этим?
– Нет не смогу боярин.
– Боль, Надежда, Печаль. Три силы дал нам господь. Вот в них, ты и должен черпать своё могущество. Не за свой живот, ты с утра печься должен. А смерть врагу сеять бес счёта. За Варькины глаза, да за улыбку сестёр ты биться должен.
Боярин склонился к Вольке заглядывая в его душу.
– А коли и пришёл наш час помереть, так от него не скрыться. Не убежать. Только мы решаем, какой смертью мир сей покинем, да в объятия к Господу нашему Иисусу отправимся.
Голос воеводы потеплел, в нем появились нотки отеческой заботы.
– Позволим ли мы врагу глумиться над тем, что дорого нашему сердцу, или заставим его и всех его потомков вздрагивать при воспоминании о доблести и отваги обычных людей. Не воинов, ни богатырей, тот люд военный и к сече привычный. Нет ничего более геройского, чем хлебопашец, восставший на захватчика, взявший в руки оружие, встав на защиту своей веры и образа жизни.
Волька вытер нюни и отер рукавом глаза.
– Истина Христианства ведь не в походах в церковь или молитве. Хотя это очень важные вещи, позволяющие нам правильно смотреть на происходящее. Истина в следовании примеру господа Иисуса. А он жизнь свою отдал за весь род людской, во искупление грехов наших. И коли хватит тебе силы и отваги своею душой другие прикрыть, пожертвовать своим ради других, то ты и есть самый счастливый человек на Земле. Ибо ты есть истинный христианин, и твоим будет царство Небесное. А мирская суета малец, лишь экзамен, и смерть не конец. Не нужно ее страшиться. Коли суждено нам завтра предстать перед Творцом, так. Давай сделаем так, чтоб мы с гордостью оборачивались на наш земной путь.
Волька закивал головой.
– Так ты со мной? Я же могу на тебя рассчитывать?
– Я не подведу. – Булатная сталь родилась в голосе вчерашнего мальчишки.
– Я знаю. Скоро рассвет. Давай сделаем так: Я тут за тебя покараулю, а ты сбегай домой сестру да отца успокой. Скажи им, что пока мы живы, их в обиду никому не дадим.
Воевода положил десницу на древко копья.
– Ну и к Варьке забеги тож тогда, все одно мимо помчишься. Скажи ей, все, о чем на сердце тайну бережёшь.
Волька взглянул в небесно-голубые глаза воина.
– А ежели не по душе ей я?
– Такой орёл и не по душе? Беги, к рассвету ты мне нужен здесь на стене. Дюжа много ворогов слетелось к нашему порогу.
Юноша уже летел в низ по ступенькам крепостной стены.
– Я успею Боярин, я не подведу!!!
Воин бросил взгляд на огненное море.
– Не подведёшь…
Звезды на небе начали гаснуть одна за одной, а краешек неба на Востоке озарил первый робкий лучик весеннего солнца.
– Жаль, только, что обложили со всех сторон, даже детей не вывести. Господи помоги нам пасть достойно не посрамившись. Зажги в сердцах людских лампадку надежды. Разожги горнило ярости Справедливой, что силы придаст слабому, храбрости несмелому, и стойкости нам Всем.
Пусть неугасимым пожаром пылает мать сыра Землица Русская, под ногами иродов басурманских принёсших смерть на ее просторы.
Всеволод перекрестился.
Вдруг молния ударила с небес, и тяжелый раскат грома прокатился над холмами перед Козельском. Тяжелые капли дождя забарабанили по земле. Огненное море, кажущееся безграничным, начало редеть и меркнуть.
Воевода улыбнулся, глядя в след бегущему отроку. Небесная вода струилась по кольчуге омывая грехи старого солдата.
– Мы ещё повоюем. Может продержимся чуток, а там глядишь, и Михаил Всеволодович на помощь подойдёт. Мы ж тоже Черниговские…
* * *
Грудь сдавило словно каменной плитой. Руки отказывались повиноваться. Пальцы еле удерживали древко отяжелевшего копья. Волька ловил воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, а из-за зубца бойницы поднимался очередной закованный в железо монгол. Его глаза были налиты кровью. Дикая неведомая жажда обуревала его. Он уже придумал, как будет убивать Вольку. Славянский мальчонка буквально кожей ощутил эту мысль, но наконечник копья, бессильно ткнулся в кирпичный помост, руки отрока не могли поднять оружия.
– Это конец. – Шептал мозг.
А память, вдруг вернула на щеку неумелый поцелуй Варвары.
Странная злость на собственное бессилие, вдруг вспыхнула внутри вторым дыханием.
Монгол мерзко улыбался, перешагивая через парапет стены.
– Ааааааааааа!!!! – заорал Волька, заставляя упрямые мышцы подчиняться.
Новый шквал адреналина вспенил кровь, тело сдалось под натиском воли, наконечник копья пополз вверх. Казалось, все на миг замерли и обернулись на кричащего нечеловеческим голосом мальчонку. Улыбка сползла с лица монгольского воина, он ясно увидел свою смерть.
Тяжелое копье пробило кожу доспеха угодив между пластинами брони. Длинное лезвие северным льдом обожгло внутренности. Воин в недоумении опустил взгляд на пронзившее его орудие.
– Аааааааааа!!!!! – Орал Волька изо всех сил толкая врага к пропасти со стены. Детские ноги скользили, но толкали.
Монгол перевёл взгляд на отрока, словно не веря, что может быть сражён этим неказистым мальчонкой, и тут же потерял равновесие и отшагнув назад, кубарём полетел вниз.
Десятки мужчин, защитников крепостной стены, словно очарованные криком Вольки, издали боевой клич. Разом как один. И так же разом их оружие опустилось на врагов. На миг стена освободилась от присутствия монголов.
– Урааааа!!! – Взлетело над стеной.
– Урааааа!!! – вторил гарнизон у ворот.
– Урааааа!!! – летело над восточным бастионом. Монголы замерли. И не приказы десятников, ни плети сотников не могли заставить их перешагнуть через горы рухнувших со стены соратников и снова пойти на приступ за своей смертью.
Тысячник, понимая, что Батый не простит заминки, отдал команду стрелкам. Зазвенели тетивы степных луков. Засвистели смертоносные стрелы. Но защитники сомкнули щиты.
Монгольский военачальник спрыгнул с коня и выхватив саблю устремился на стену, увлекая за собой монгольских батыров.
Но что-то произошло с русскими. Что-то богатырское проснулось в их сердцах. А может, наоборот, страх смерти исчез из их душ.
И вскоре тысячник рухнул вниз с проломленной топором головой, а атака захлебнулась.
Наблюдавший за штурмом с ближайшего холма Батый, был в ярости.
– Отведи тумен. Казни каждого десятого, нет каждого третьего за трусость и слабоволие.
Если жажда наживы слабее их страха перед смертью, они будут биться из-за страха умереть. Может быть, это уравняет их с русскими батырами на этих стенах.
Хан гневно плюнул в сторону отступающих от стен войск, и отправился в шатёр.
Плюхнувшись на тюфяки, Батый крикнул прорицательницу. Старуха явилась незамедлительно.
Огонь плясал на березовых поленьях, то и дело потрескивая и чадя.
– Что за проклятые Земли? Здесь все не так.
Даже дрова и те горят с какой-то непокорностью.
– Это вольные земли. И воздух тут особый. Климат суровый. Зачем нам эти урусы? Твоя цель Великий Рим. Захватишь Рим, захватишь Мир.
– Ничего не поделать. Мой путь в Вечный Город лежит через Земли этих урусов. Доверчивые и глупые, откуда у них столько стойкости и храбрости?
– Русы вообще очень странные. Они учат преподнесённые уроки молниеносно, на лету схватывая зерно мудрости.
Старуха подползла к ногам хана.
– Рязань пыталась откупиться златом и мехами, и ты с жёг ее. Владимирский князь самонадеянно вышел на бой и погиб обреча город на разорение. Торжок держался 14 дней. Хотя там и дружины, то толком не было. Ты изменил их, научил стоять на смерть. Сколько простоит этот городишко не важно, но он выстоит дольше Торжка, а каждый следующий будет стоять дольше. Храбрость защитников пожирает стойкость твоих батыров, их отвага разорит твоё войско словно медведь пчелиный улей. Твой дед обманул их Князей и зверски расправился с ними. Это должно было их запугать. Вселить в их души безумный страх и покорность. Так было бы с любым другим народом. Но эти другие. Дети и внуки павших точат кинжалы мести, и прячут за пазухой топоры. Если хочешь сохранить орду и завоевать Рим. Оставь этот городишко. Накажи Судегэю держать осаду, а сам торопись к Киеву и дальше на запад. Голод убьёт горожан. Рано или поздно.
– Долгая осада убьёт мое имя завоевателя. Оставив пятно на моей репутации. Зачем давать повод злым языкам шептать за моей спиной?
– Великий Батухан, штурм города может убить боевой дух твоего воинства. Они все чувствуют этот странный аромат бесстрашиях и презрения к смерти исходящий от этих дикарей. Никто не станет в одиночку нападать на отряд. Никто кроме русов. А вспомни Коловрата. Легенды о нем уже окрыляют новых воинов, алчущих монгольской крови. Они сбиваются в шайки и режут твоих воинов, посыльных. Сея разбой и грабеж. Даже сбор дани с этих мест станет большой проблемой.
– Значит надо вырвать эти крылья до того, как они оперяться и окрепнут.
– Я всего лишь старуха в голове, которой иногда звучат странные голоса. И я совсем ничего не смыслю в войне. Но я уже слышу плачь монгольских женщин по павшим воинам.
– Я возьму Козельск приступом. Так или иначе.
Хан жестом отпустил прорицательницу. И тут же повернувшись к посыльному, стоящему у входа в шатер, добавил:
– Скажи орде пусть соберут рабов для хашара.
* * *
Трубы и барабаны играли отход. Орда вернулась к юртам у холмов. Уже стучали топоры, пожирая березовые рощи чуть поодаль.
А солнце покраснев от пролитой за день крови торопилась скрыться за закатным порогом.
В лучах заходящего солнца одинокий всадник на гнедом жеребце подскакал к воротам города.
– Эй урусский князь выходи говорить будем. У меня к тебе посланий от сам Великий Батухан.
Со стены свесилась мальчишечья голова.
– Не гоже князю с псом посыльным глаголить. Ежели ты не сам ирод Батый.
Всадник сглотнул обиду, словно больной ложку касторки.
– Как ты смеешь наглец. Я тебя ....
Издевательский хохот раздался на стене.
– Да много ваших нам сегодняшний показывало. Похоронить то всех успели? Хотя дело ваше, нашим волкам будет чем поживиться. Наши свиньи целее будут.
Посланник покраснел от ярости, но оппонент был вне досягаемости и ему пришлось продолжить, не донести послание хана он не мог.
– Батухан, оценил вашу храбрость и воинское ремесло и предлагает вам сдаться. Ваша кровь не прольётся.
– Погоди Волька. Что стоят обещания внука лживого пса? Нашим дедам на Калке тоже обещали жизнь. – голос был зычным и властным. Кто-то из взрослых и одаренных властью вступил в разговор.
– Запомни сам и передай своему извергу ответ народа Козельского: «Наш Князь младенец, но мы, как православные, должны его охранять, а если надо, то и за него умереть, чтобы в мире оставить по себе добрую славу, а за гробом принять венец бессмертия, главы своя положити за христианскую веру».
– Мы вырежем всех, до единого. Всех!!! А тебя Волька я рабом сделаю. Всю жизнь ты будешь мечтать о смерти.
Но защитники стены уже сказали все что нужно. И гробовое молчание в ответ на угрозы было зловещим.
Траур и погребальные песни звучали в ту ночь над монгольским станом.
Русские молча хоронили павших, перевязывали раненых и собирали монгольские стрелы.
Волька все так же стоял у своего зубца на стене. Прошёл всего один день, а казалось, что мальчишка возмужал на целую Жизнь.
В жарком пекле не равного боя, словно шелуха, слетели детские страхи и глупые мечты.
Один день.
– Ты чего опять грустный? День прошёл, мы живы и басурманам трёпку задали. Что опять не так?
Отрок обернулся. Всеволод с прежней почти родительской заботой обходил стены и поддерживал защитников.
– А все знаю… – выдержав паузу Воевода улыбнулся. – Беги, но помни до свадьбы даже думать о грехе не смей.
– Да какая свадьба ей 13, мне 14? Кто нам дозволит?
– Раз дозволено жизнью рисковать, значит и, на любовь, дозволение будет. Остальное не твоя забота. И чтоб к рассвету был тут. И домой забежать не забудь.
* * *
Варька вышла в сени, пуховый платок обнимал ее нежные плечи. А щеки горели румянцем, весенний вечер был зябким.
Разговор был не о чем. Она раскрашивала про стену, монгол. Ей было страшно и интересно. Волька казался ей героев. Бесстрашным богатырем, а он проклинал себя за трусость. Из головы не шёл разговор с Всеволодом, а задать вопрос не получалось. Он несколько раз начинал, но ком в горле словно кляп, не было слов подходящих, всё что приходило на ум казалось убогим и не подходящим. Варька улыбалась своей роскошной улыбкой.
– Волька, я озябла. Да и Батя серчать будет. Ты если чего сказать хотел говори, и я побегу.
Мальчика знал, что, если не скажет сейчас потом уже не сможет никогда.
– Ты…Я.… ну…
– …люблю – прошептало сердце суфлируя непослушному языку.
– …люблю больше жизни – кричала душа.
– … ты мне очень нравишься… – все что смог произнести язык.
Волька разозлился на себя и тут же затараторил, как весенний град.
– Люблю я тебя вообщем. Ты это. Выходи за меня. Воевода сказал, что…
–Так как без сватов и подарков? И Батя благословить должен? – засмеялась Варька.
– Ты главное скажи люб я тебе?
Тревога и ужас наполнили душу мальчишки.
Он даже не смел поднять глаза опасаясь быть отвергнутым.
Варька подошла к нему и поднявшись на цыпочки чмокнула в щеку.
– Дурашка ты Волька, был бы не люб, морозилась бы я тут с тобой.
Волька даже не поверил услышанному. Он взглянул в ее глаза, пытаясь понять не смеётся ли она над ним.
– Ты если потешаться вздумала, то зря я серьезно.
Варька не отвела взгляда и взяла юношу за руку.
– Я тоже серьезно. Но без благословения нельзя.
* * *
Мартовский рассвет уже плавил иней весенних заморозков. Клубы пара от дыхания окутывали сторожевой дозор на стене. Алые небеса потихоньку остывали, приобретая привычный голубой цвет, а белоснежные облака летели прочь, сливаясь в чудные фигуры.
– Ты чего смурной такой, опять? С Варей поругался? Или воспросить не посмел?
Голос Всеволода был по отечески заботливым.
– В бой с мрачными мыслями нельзя, сам сгинешь, и соратников под удар подведёшь. Так что поссорилось что ли?
– Нет. Я ее про свадьбу спросил, она не хочет без сватов и подарков. А какие сваты и подарки? Батя, как в феврале в полынью провалился, до сих пор хворает. А теперь вот эти изверги нагрянули. Эх…
Отчаянью мальчишки не было предела. Странно, но он мог говорить со Всеволодом на темы, о которых стеснялся спросить Батю.
Может быть, потому что воин не только подчиняется своему командиру, он доверяет ему свою жизнь. А воевода был хорошим командиром.
– Нашёл, о чем печалиться. Да с тобой вся дружина свататься пойдёт. Давай так. Ты монгол стереги. А я до отца Онуфрия схожу. Потом и погутарим.
Волька махнул головой.
* * *
– Да какая муха вас покусала? Ей тринадцать всего. Да и приданого мы даже не собирали. Вот удумали. Смерть под стенами стоит, а они свататься …
Булочник ходил кругами по горнице. Он был крайне возмущён наглостью предложения, но высокий ранг гостей не позволял ему дать волю эмоциям. Воевода Всеволод, настоятель прихода Батюшка Онуфрий это не просто голытьба, сам молодой Княжич их слушает, такие люди просто так в гости не приходят.
– Так мы ж не за приданое речь ведём. – попытался уладить спор Воевода.
– Да нельзя же так, с бухты барахты.
– Так зови Варьку, и давай спросим: – люб ей Волька или нет…?
– Мала она еще.
Отец Онуфрий хлебнул чая с малиной и тихим ровным голосом продолжил:
– Все в руках Господа, и на все воля его. Кто мы такие, чтобы решать пришло время или нет? Любить нам или умирать решает не наш разум. Не умом человек жив, а сердцем. И ежели в это смутное время господь одарил любовью молодые сердца в праве ли мы противиться ему?
– Да завтра монголы вырежут всех и что?
– Зачем печалиться о том, что не в нашей власти? Но в нашей власти соединить возлюбленных. Может вороги наши и имеют власть убить нас, но лишать нас жизни можем лишь мы сами, обрекая себя на существование. Осада не заключение. Тюрьма наша в наших сожалениях. Радость любовь и счастье, вот что должны мы искать в этом мире.
– Город в осаде, грядёт голод. Какие могут быть застолья и празднования.
– Князь благословит молодых и ради такого дела, сам пир закатит. – добавил воевода.
Булочник махнул рукой.
– Нет, я сказал. Не отдам. Ишь чего удумали. Нет.
Всеволод нахмурился.
– Жених не люб?
– Да кому он может быть люб? Голодранец. Батька его, как по зиме в прорубь упал, так они из долгов и не вылезают.
– Этот голодранец, на стене с мужиками дозор несёт. Я за него тебе… – Ярость волной накатила на Всеволода. Отец Онуфрий похлопал его по деснице.
– Промысел Божий угрозами не делается.
– Прости Батюшка, голову горячую.
Всеволод повернулся к булочнику.
– Верно ты глаголешь, время военное и скверное. Мне на стене бойцы надобны. Именем Князя требую тебя завтра на стене.
– Да и пусть полезу – не унимался булочник.
– Кто вам хлеб то печь будет?
– А вот Варька и испечёт. А Вольку, я к ней в помощники назначу. Враг у ворот, Ангелы Божие на нас с небес глядят, а ты о мошне печёшься.
– Буть по-вашему. Не надо на стену. Все одно без меня сговорились. Я согласный.
* * *
Третью ночь зарево пожаришь освещали небо. Монголы грабили окрестности. К стене подскакивали лишь самые лихие наездники, с улюлюканьем и бравадой выпускали пару, тройку горящих стрел в сторону защитников и тут же ретировались, опасаясь ответного залпа. Всеволод запретил стрелять в ответ и вскоре всадников стало больше. Они подходили почти в плотную и выкрикивали грубости и слова срамные. Защитники молчали. Молчал и Волька, хотя очень сильно хотелось выкрикнуть в ответ что ни будь поганое, или выстрелить с лука.
– Во-первых, стрелы надо беречь, рано или поздно они пойдут на штурм. – Словно прочитав мысли мальчишки вставил мясник Вакула. Он пришёл на стену вместе со своим огромным топором.
– А ежели ты им чего обидное крикнешь, так они ж не поймут и тебя же этим словом и доставать станут. Слово не клинок, ранит только если ты сам это позволишь. Не обращай внимания и все.
– Тяжко не обращать.
– Да не слушай и все. Я вот, например, о доче думаю. Она у меня такая шебутная. Балунья равных нет. – Мясник улыбнулся. – Нежили тебе не о ком мысль добрую лелеять?
– Есть. – Волька разогнул спину и расправил плечи.
– Вот, совсем другое дело. А то нашёл на чего внимание обращать. Тем более закат скоро. Сегодня штурма не будет. Ещё чуток и по домам. А дома жинка горячих пирогов напекла, пойдём к нам? Пироги у неё знатные, с капустой квашеной, мясом, яйцами. Вкусные, мочи сдержаться нет. За уши не оттащишь.
– Спасибо, я в другой раз.
– Ну смотри, Волька. Надумаешь забегай.
Тяжелая размашистая поступь возвестила о приходе Воеводы.
Всеволод улыбался.
– Ну чего малой? Танцуй. Сосватали мы тебе Варьку. В пятницу отец Онуфрий, обряд проведёт, а Княже столы накроет, пировать будем.
У Вольки дыхание сперло от радостных вестей он не знал верить им или нет.
– На держи. Твой Батя плёл, для князя Василия, но ему она великовата чутка, а тебе в пору будет. – Воевода протянул мальчишке кольчугу.
– Держи, держи княжий подарок…
Металл блеснул багрянцем в свете уставшего светила. Волька с нескрываемым удивлением принял доспех.
– Ты теперь мой дружинник, и Княжий стременной. С жалованием и довольствием. – и полушепотом добавил – Коня то оседлать сумеешь?
Юноша мотнул головой. Воевода гаркнул во всю мощь:
– Верой и правдой служи земле Козельской ратник!!!
Гул одобрения полетел над стеной. Застучала сталь о дерево щитов. Троекратным ура приветствовали русичи нового Варяга.
Не поняв, что происходит монголы, мельтешащие у стены, поспешили отступить на безопасную дистанцию. А Волька вновь со всех ног летел к Варьке, получив официальную увольнительную.
* * *
Шёл десятый день осады. На штурм монголы пока больше не поднимались. Страхи перед неминуемой гибелью немного улеглись и отошли на второй план. Свадьба Вареньки и Вольки по хитроумному замыслу Воеводы должна была растормошить русичей и отвлечь их от мрачных мыслей. После венчания весь город собрался на площади, за накрытыми Юным Князем столами. Еды и вкусностей было вдоволь, по чаркам полилось вино. И громкие крики «Горько!!!» огласили окрестность. Чуть позже зазвучали застольные песни. Вольными птицами они летели над осажденным городом. Наперекор злой воле супостатов, наполняя души слушателей тёплом, а жизнь смыслом.
Обрывки песен долетели до монгольского стана. Великий хан потребовал выяснить что за шум и звуки несутся со стен Козельска. А когда он узнал, что это свадебный ритуал, то ярости его не было предела. Он воспринял свадьбу, как прямое оскорбление.
– Всех собранных рабов в хашар, атаковать немедля!!!
Барабанная дробь и щелчки кнутов заглушили мотив песни, летящий со стороны Козельска. Вслед им зазвучал набат тревоги. Прямо из-за столов русичи бросились на стены.
Бледные, голодные, израненные и истекающие кровью, жители окрестных деревень шли впереди монгольской армии неся на себе вязанки хвороста и тяжелые лестницы.
Хашар из полоненых славян живой стеной закрывал атакующих от стрел защитников.
Волька в красной свадебной рубахе свесился со стены.
– Дядьки, мы веревки скинем, бросайте хворост и к нам. Не бойтесь, мы втащим вас на стену. Ещё повоюем!!!
Первый ряд поднял головы на мальчишку. Надежда блеснула в глазах пленных.
И тут чей-то голос в толпе хашара спросил.
– Это ты чтоль жених?
– Я – гордо ответил Волька.
– Да что ж мы за христиане ежели своими руками молодых брачной ночи лишим, животы свои никчемные спасая?
Хашар остановился. Тишина повисла на обреченными.
– Дети на стене бьются, а мы на них лестницы попрем? Да я лучше тут сдохну!!!
Вязанка упала на землю.
Щёлкнул кнут, но русич, поймав рукой жало плети, не прогнулся под ударом. Монгол попробовал выдернуть хлыст, но безуспешно. Удар кулака опрокинул опешавшего завоевателя на землю.
Покорные, смирившиеся с участью и смертью рабы вдруг распрямились. Злой огонёк зажегся в их глазах. Ещё мгновение и хашар устремился на монголов. Завязалась рукопашная схватка. Монголы были застигнуты врасплох. Вырвав из рук врагов мечи и сабли пленные яростно атаковали захватчиков. Батый приказал кавалерии смести всех.
Удар конницы был ужасен. Рубили всех без разбору, топча копытами и дрогнувших степняков, и одичалых рабов. Штурм не состоялся, а воспрявшие духом славяне приняли богатырскую смерть в неравном бою.
Город проклятьем и укором возвышался над холмами, будя в монголах бессильную злобу.
Женщины убирали со столов и делили оставшиеся после пира харчи. Отец Вольки Опустился на скамью потерев больное колено. Он жестом подозвал дочку.
– Марья, ты б снесла Брату тормозок с ужином. А то он с этим горько, даж поесть не успел. А я Варенье пока комнату ее покажу.
–Хорошо, батюшка. – закивала головой девушка.
Варя протянула ей небольшое лукошко.
Ржаной хлеб, ломоть сыра, кровяная колбаса, да шмат сала легли на дно корзинки.
– Я мигом. – Марья улыбнулась. – притащу тебе муженька, а то ишь чего удумал, его жена ждёт в ночь супружескую, а он на стене в войнушки играть затеял.
Старый кузнец улыбнулся.
– Беги уже. Скоро совсем стемнеет.
* * *
Петля замка предательски заскрипела, но поддалась. Засов, недовольно скрежетав поехал в сторону. Теперь запорное бревно можно было снять. Тяжеленный дубовый ствол медленно пополз вверх.
Руки и ноги булочника тряслись под неимоверной тяжестью, но злость на князя и страх перед монголами придавали сил. Стараясь не шуметь, булочник опустил запор на грунт.
– Вот так… А то ишь чего удумали, своевольничать. Я на вас всех найду управу. Посмотрим, как вы перед монголами запоёте. Взяли манеру… указки указывать.
Отец Варвары оттащил волоком бревно в сторону.
– Дядь Федот, а ты накой ворота отпираешь?
– Да у меня под стеной у реки схрон потаенный есть. Там и барахлишко разное припрятано. Доче на приданое хоронил. Вот решил достать. Раз время пришло.
Марья улыбнулась.
– Так надо было кого на помощь взять, одному то дюже опасно.
– Опасно…– булочник шагнул к девушке, в его руке блеснул нож. – Но я ж сюрприз хотел сделать.
Странный взгляд насторожил девушку, и она успела отпрянуть назад от размашистого удара. Острие ножа разорвало кожу и увязло в костной ткани рёбра, не добравшись до легкого и сердца.
Марья закричала.
Федот схватил ее за косу и повалив на землю продолжал наносить удары ножом в грудь. Девушка затихла. Булочник бросился к воротам. Тисовые створы заскрипели. Но на крик дочери хромая подоспел отец. Он понял все сразу.
– Изменааааа!!! Изменааааа!!! – кузнец перехватил клюку, как рабочий молот.
Булочник бросил в распахнутые ворота факел.
Монгольский дозорный заметил огонёк. Загрохотали барабаны, заржали лошади, монголы прыгали в седла.
– Что ж ты сват учудил, ирод окаянный?
Булочник сделал выпад ножом. Клюка ударила Федота в голень ниже колена. Булочник рухнул.
– Волька же тебя голыми руками за сестру удавит, как же ему потом Вареньке в глаза то смотреть? Скотина.
– Вырежут вас монголы всех до единого. Нищеброды, голь подзаборная!!! А я дочь спасу!!! И от них, и от вас. Ей тринадцать всего. Жить и жить еще.
– На милосердие монгольское рассчитываешь. Думаешь предательством жизнь себе продлишь?
Федот снова бросился в атаку. Клюка угодила в голову предателю. Кузнец навалился всем телом на Булочника. Трость перекрыла трахею. Кузнец напряг могучие натруженные руки. Громко хрустнул сминаемый кадык. Булочника тряхануло в агонии.
– Прости меня Варенька. – прошептал кузнец и направился к воротам.
Кавалерия монголов лавиной неслась к распахнутому входу в город, размахивая саблями и факелами.
На крик кузнеца прилетело несколько жителей и навалились на ворота. Но одна из створок остановилась уперевшись в невидимую преграду.
– Не успеем, ой не поспеем мы!! Дурень старый, – бросил кузнец и вышел за ворота.
Качнув бревенчатую дверь, старый кузнец ударом ноги выбил стопоривший ворота вражеский шлем.
Монгольские всадники стремительно приближались. Огненный змей уже распался на отдельные огоньки факелов.
Стащив с себя рубаху, привязал ее за огромное бронзовое кольцо.
– Аааааа!!! —Ноги кузнеца уперлись в матушку сыру землю, мышцы вздулись стальными буграми, ворота качнулись и поплыли, а первые стрелы всадников звеня впились в дерево створок.
Ещё мгновение и ворота сошлись, глухой удар возвестил о том, что запорное бревно водрузили на место.
Отец Вольки развернулся лицом к монголам и глубоко вздохнув развёл руки в вольном размахе, словно пытался обнять вечность.
Дождь стрел накрыл кузнеца.
* * *
Волька стоял на стене. Он видел тучу стрел, обрушившихся на отца. Сердце сжалось. Он отвернулся зная, чем это закончиться.
Варенька, поднявшаяся на стену к мужу, стояла рядом. Голова мальчишки опустилась на ее плечо.
– Он у тебя герой. – ладонь девушки зашебуршила в волосах Вольки. Сын кузница сделал неловкую попытку обнять девушку, его рука скользнула по ее груди. Сердце застучало словно кузнечный молот. Сквозь ткань сарафана пальцы почувствовали набухающий бутон соска. Он одернул руку и покраснел.
– извини. – начал он заплетающимся голосом
Она взяла его руку и положила на талию и улыбнулась:
– Ты муж мне, законный, твое право теперь.
Он, осмелев поднял на неё глаза, пытаясь отыскать ответ в изумрудных очах девушки на извечный, как само бытие вопрос. Она смотрела на него не отводя глаз, уверенно, кидая вызов самой смерти, сердце девушки билось часто щеки предательски горели.
– Некогда нам с тобой жданки ждать, смерть под городом монгольской ратью встала. И Батя твой жизнь отдал что б у нас с тобой хоть одна ночь, но была.
Руки научившиеся крушить и убивать, привыкшие к тяжелой работе у раскалённого горна обрели нежность, он прижал ее к себе и впился в ее уста долгим и неумелым поцелуем.
Голова шла кругом.
В страстном и нежном поцелую реальность ушла из-под ног, уже не было вокруг боли и потерь были только они.
Монгольская кавалерия подошла слишком близко к стене. Ответный залп защитников Козельска был прицельным и с десяток скакунов вернулись в стан волоча за собой трупы своих хозяев.
– Гонца ко мне!! – Орал Батый, проклиная неповоротливость всадников.
Посыльный рухнул перед ханом на колени.
– Стрелой лети к Кадану и Бури. Пусть бросают все и разворачивают тумены на Козельск. Без их осадных орудий этот городок нам не взять. И пусть следуют незамедлительно, без остановок.
Гонец скрылся в темноте за пологом шатра.
Оставляя Хана на едине с его мрачными мыслями. Проклятый городишко уже смертельно унизил великого Хана, заставив его просить помощи.
* * *
Огромные валуны разметали баррикаду горожан, а горшки с нефтью сеяли пожары.
Монголы шли медленно, не торопясь. Наглые и надменные. Свист и улюлюканье витающие над полками, сплетались в странный напев.
Подпустив монголов почти вплотную, защитники дали залп, буквально сметя первые ряды. Но монголы не замедлили шаг, буквально затаптывая своих же раненых. Свежие, сытые. Тумены Кадана и Бури пришли три дня назад, и ещё не поднимались на штурм стен. Их стяги, не знающие поражений, гордо реяли в потоках весеннего ветра.
Свежесколоченные, не струганные лестницы уперлись в кирпич раскуроченных стен. Зазвенела сталь.
Волна за волной монголы налетали на бастион. И снова и снова откатывались, усыпая поле перед стеной ранеными и убитыми. Ряды защитников редели. Но не было ни стонов, ни плача с их стороны. Урусы умирали молча, стиснув зубы. Мужчины, женщины все стояли в одном строю и разили врагов. Не было ни слов, ни команд. Лишь скупой звон стали.
Чингизиды наблюдали за боем с холма, выбранного Батыем. За пятьдесят дней, что стоял Козельск, Великий Хан изучил каждый камушек, каждый бугорок, каждую травинку на вершине смотрового холма.
Сейчас он сидел на сколоченном подиуме и наблюдал, как спесь слетает с лиц двоюродных братьев. Их кровожадные волки скулили и дохли как обычные шакалы под ударами урусов.
– Что заставляет этих обреченных на смерть так цепляться за жизнь? Ведь исход предрешён. Город выгорел до тла. А они все равно бьются. Как звери. Лишь бы увидеть ещё один рассвет или закат. Зная, что помощь не придёт. У Урусов не осталось ничего что можно было отобрать, кроме самой жизни. Гордость и честь отобрать невозможно. Но когда больше ничего не осталось, они приобретают огромнейшее значение. Бедные люди особенно тщательно хранят честь и веру. И чем богаче человек, тем больше страхов обуревает его.
Сейчас паника и ужас поселились в сердцах смелых степных наездников, а может просто русское золото отяготило их мошну, и они уже в мыслях и мечтах тратили эти богатства на утеху и прихоти, и смерть на стенах этого проклятого городишка не входила их планы. И ни угрозы, ни плаха уже не могли изменить данность.
Жажда золота была сильнее страха смерти, это помогло сломить отчаянное сопротивление Рязанцев и Владимирцев.
Батый засмеялся. Он хохотал сквозь слёзы. Он понял почему нельзя завоевать все Земли.
– Мир слишком огромный. Намного больше людской жадности.
Чингизиды обернулись, в недоумении.
– Остановите штурм. Это пустая трата монгольской крови.
Бури взмахнул платком. Заиграли барабаны. Монголы отступили, даря защитникам ещё один рассвет.
– Завтра всех рабов на масло. Поставить котлы. Пусть урусы все видят. Рубите долго. Пусть умирают в диких муках. А войску скажите: Урусов много, невольников мы ещё захватим. Завтра Козельск падет.
* * *
Страшную картину осветил рассвет. Толпы голых славян стояли в очереди за своей смертью. Тела рубили на куски и складывали в котлы вытапливая жир. Рубили без пощады и мужчин, и женщин, детей.
Волька сглотнул слюну, но ком подкативший к горлу не исчез.
Натруженная рука легла на его плечо.
– Смотри сынок, и не вздумай отвести глаз. Ибо некому кроме нас свидетельствовать перед богом за их злодеяния.
– Так если мы падем что ж наших, то ждёт?
– Я сам боюсь этих мыслей, Волька.
– Там же и дети, и женщины.
– Уж лучше от родной руки, чем такой страшной ....
Волька вздрогнул, как от раската грома и обернулся. Варька стояла, рядом всматриваясь в чадящую кострами даль.
– Обещай, что не допустишь....
– Я не смогу …
– Должен. Ты муж мне и в ответе за меня. Не позволь мне расстаться с этим миром в муках и упаси господи отречься от веры Христовой под пытками.
– Мы не…
– Столько боли. Это наш последний рассвет. Не отдавай меня им. И не позволь мне дойти до самоубийства. Спаси меня от этих страшных пыток. Ты должен. Должен…
Варя вложила клинок в руку мужа и впилась поцелуем в губы Вольки.
Треснула пронзаемая ткань, лезвие ножа легко нашло девичье сердце.
Но в ее глазах светилась благодарность.
– Я буду тебя ждать. – тихий шёпот смешался с последним выдохом.
– Я не стану задерживаться.
Безжизненное тело обмякло в руках юноши. Воевода помог спустя тело Вареньки со стены.
– Подожди Волька, ещё одно дело к тебе есть. Не менее важное. Княжича нашего Василия подменить надобно. От смерти лютой уберечь.
Юноша кивнул головой.
* * *
– Княжич, ты беги через северную стену до реки и там в низ по течению. Да хранит тебя господь. А мы с малым тут обо всем позаботимся.
Волька поправил великоватый шишак, украшенный сусальным золотом.
– А вы?
– А что мы? Нас осталось горстка, так или иначе это последний штурм больше защищать город не кому. Наши семьи уже заждались нас там. – Воевода кивнул головой в небо.
– Как я один то?
– Ты князь. Ты укор не пришедшим на помощь. Ты свидетель наших подвигов. Кому, как не тебе поведать миру историю нашего сопротивления?
Княжич протянул руку, сыну кузнеца. Дружинник ответил крепким рукопожатием.
– Мою чащу испьешь. Моей смертью погибнешь. Я могу что-то сделать для тебя?
Волька сильно повзрослел за время осады. Не детская усталость и печаль сверкала в его глазах.
Тяжелый валун, брошенный монгольским требушетом возвестил о начале атаки.
– Главное не сдавайся княже. Мне туда… на стену надо, расскажи миру о нас.
Ответить князь не успел, Волька уже мчался к развалинам крепостного вала.
Всеволод положил руку на плечо юного князя.
– Не гоже время терять. Поспешим.
Горшки со страшным топливом устремились к Козельску. Огонь охватил мёртвый город.
Все живые собрались на остатках стены. Стоя со слезами на глазах, защитники жаждали лишь смерти и мести. Адреналин бурлил кровь. Руки сжимали оружие. Ненависть и ярость предавали сил.
Растеряв все горшки с натопленным жиром. Полчища Батыя пошли на штурм. Монголы приближались, дикая злоба и ущемлённая алчность жгли их сердца. Урусы встретили их со зловещей улыбкой. Зазвенела сталь, затрещали древки, полилась кровь. Израненные защитники умирали прям на стене. Живым редутом заслонив пробитую требушетами брешь, урусы стояли словно титаны, громя монгольскую рать, стена из щитов была крепче кирпичной.
Без счёта жизней собрала смерть в этот полдень. Жажда наживы, проснувшаяся у потерявших всех захваченных рабов монголов, наткнулась на жажду смерти урусов. Словно боевые машины, подобно каменным утесам среди волн, стояли крестьяне и ремесленники Козельска.
Нервы Кадана и Бури сдали. Барабаны застучали отход. Радуясь, что до них так и не дошла очередь, монголы повернули к лагерю.
Кроваво солёный вкус последнего поцелуя жёг губы облаченного в княжеские доспехи Вольки.
Юноша знал, что не сможет пережить ночь и встретить новое солнце без улыбки любимой.
– Она ошиблась. Мы снова устояли. Не смотря на пожары и обстрел камнемётов. – мысль обожгла сознание каленым прутом. Слеза заволокла глаза.
– Так долго я не выдержу, я не хочу ждать до завтра.
Юноша отбросил тяжелый щит, и снял кольчугу. Солнце играло на его белой коже. Было немного зябко. Волька вынул из рук павшего рядом мясника топор. Он был тяжеловат для левой руки. Но зато раны, нанесённые этим лезвием, были ужасны. Княжеский меч взметнулся к небу.
– Урааааааа!!! – Мальчишка устремился на отступающих монголов.
– Аааааааа!!! – почти три сотни голосов последних защитников Козельска слились в этом крике.
Не ожидавшие атаки монголы падали словно колосья под серпом жнеца. Среди них началась давка и сумятица. Обагрённые кровью, голые по пояс, урусы собирали урожай. Кадыгей сын Кадана устремил свою дружину на встречу русской ярости. Но пал под ударом. Лезвие глубоко засело в черепе и топор выскользнул из рук Вольки.
Один за одним полыхали требушеты.
Оставляя за собой лишь горы трупов и кровь, русские лавиной неслись к монгольскому стану.
Мир сузился до радиуса, описываемого лезвием княжеского меча. Волька разил врагов не оглядываясь. Он не видел, да и не мог видеть, как тает русский кулак, вклинившийся в массу монгольского войска. Княжеский меч переломился, и обломок оборвав жизнь очередного врага, вырвался из рук. Волька нагнулся за монгольским копьем, но удар в затылок свалил его с ног. Золоченый княжеский шишак слетел. И ветер ласково трепал слипшиеся от крови русые волосы юноши. Руки скрутили и связали. Волька попробовал встать, но жесткий удар сбил его с ног.
Восторженные крики монголов вдруг стихли.
Захватчики расступились. К скрюченному Вольке кто-то подъехал на коне.
Русич попробовал поднять голову, но не смог.
Кто-то из сопровождавших всадника произнёс:
– Великий Бату хан спрашивает, чего ты ищешь князь Василий? И чего хочешь?
Злоба клокотала внутри вчерашнего мальчонки. Но Волька молчал, стиснув зубы.
–Твой титул не спасёт тебя ни от смерти, ни от пыток. Как не спас твоего деда.
Юноша снова попытался встать, и снова не удачно.
– Я выбью из тебя крики и мольбы о пощаде, – прокричал кто-то из окружения Батыя и с размаху ударил Волку ногой по рёбрам.
Русич перевернулся от удара, а на губах выступила кровь. Он вспомнил вкус крови Варьки и собравшись с силами встал во весь рост превозмогая боль.
Батый подъехал к нему и наклонился, пытаясь заглянуть в глаза.
Волька плюнул в лицо полководцу, перемешанная с кровью слюна заляпала щеку и небесно-голубой воротник.
Батый в ярости спрыгнул с коня.
–Ты захлебнешься кровью, проклятая русская свинья.
Вольку начали бить. Били сильно и профессионально. Причиняя не терпимую боль. Хрустели кости, выворачивались суставы, но Волька молчал. Наконец кто-то с силой мокнул голову мальчика в чан с кровью.
Сопротивляться сил уже не осталось совсем…
И вдруг тяжесть и боль исчезли, а тело освободилось от пут и боли. Волька выпрямился. Где-то там внизу монголы измывались над его телом, а тут ярким светом сияла радуга.
Звонкий родной голос шепнул в ухо.
– Ты чего так долго то? Я успела соскучиться. Пойдём я тебе все покажу.
Девушка протянула руку и улыбнулась.
От неё веяло счастьем и спокойствием.
– Пойдём.
Волька не заставил себя просить дважды. Он летел окрылённый странным чувством, пьянящим словно крепкое вино. Он был околдован сиянием голубых глаз дочери пекаря.
Монголы вытащили безжизненное тело Вольки. Израненное и искалеченное лицо русского мальчишки улыбалось. И эту счастливую улыбку уже было не стереть.
Ведь истинно счастливый не тот, кто живет долго. А тот, кто живет каждый день.
А смерть? Ну на то она и смерть, что б разок с ней встретиться. Она ведь не злая. Пусть и не добрая, но точно не злая. Всего лишь дежурный, что собирает листки финальной контрольной, или скорее самостоятельной работы на тему: " Как я сделал этот мир лучше". А уж что мы нацарапаем на этом листке, своими корявыми закорючками зависит от нас самих. Кто-то уповает на Бога и пользуется святыми писаниями, как шпаргалкой. И сдаёт работу без тени страха и сомнения. А кто-то, уповая на себя, бездарно тратит отведённое ему время на похоть и порок, забывая о самом экзаменационном задании. И при этом дико боится сдать испачканный кляксами неудач и промахов лист. Страшась не только результата экзамена, но и самого дежурного, его собирающего.
Семь недель Козельск гордо стоял супротив монгольской Орды. Мелкий городишко с небольшой дружиной, костью застрял в горле завоевателей. Окончательно сорвав планы по молниеносному захвату Русской Земли.
Потом так же застрянет у шляхтичей Смоленск. Наполеон споткнётся у Бородино. Гитлеровцы увязнут под Севастополем и обломаются под Сталинградом. Доблесть русского воина, идущая сквозь столетия, – дар, живущий в крови и нынешнего поколения. А сможем ли мы быть достойны его? Готовы ли мы жить каждым днём, любить всем сердцем, без условий и договоров, способны ли мы на самопожертвование ради близких? Решать нам самим. И только нам.
И задуем ли мы этот уголёк, разменяв богатство души, ради славы и звона монет или раздуем пламя, обогреющее обледенелые и зачерствелые сердца. Тоже только наш Выбор. Но главное, что нужно запомнить из всех уроков, преподнесенных историей:
«Враг всегда остаётся Врагом. Нельзя делить с ним хлеб и звать его в дом.»
