Читать книгу Албазинец - Алексей Воронков - Страница 11

Уезжая в Москву, Зиновьев поручил управление амурскими казаками Онуфрию Степанову Кузнецу. Имя этого человека вскоре прогремит по всей Руси после того, как в 1655 году он с небольшим отрядом ратных людей выстоял против десятитысячного войска маньчжуров, пытавшихся захватить построенный еще Ерофеем Хабаровым на реке Хумаэрхэ Кумарский острог.

Чтобы закрепиться на Амуре, царь возымел намерение образовать особое Амурское воеводство. Устроителем его был назначен енисейский воевода Пашков. 18 июля 1656 года в сопровождении трехсот казаков тот выступил из Енисейска. Однако он пошел не тем путем, по которому ходили его предшественники, – не через Илимск, Олекму и Тугир, а отправился по Ангаре и через Байкал, вышел в Забайкалье, где за три года до него уже побывал отряд сотника Петра Бекетова, построившего там несколько русских острогов, в том числе у устья реки Нерчи – Нерчинский городок, который стал главной опорой для занятия и освоения Амура. Местное бурятское и тунгусское население добровольно признало власть московского царя и стало выплачивать ясак. В окрестностях Нерчинска казаки и прибывшие следом за ними переселенцы-крестьяне начали поднимать пашню и сеять хлеб.

В 1658 году Пашков послал из Нерчинска на Амур тридцать ратников искать Степанова, чтобы объявить ему о своем назначении начальником Амурского края. Но тем так и не удалось с ним встретиться.

Однако вскоре отряд Бекетова, спустившись на Амур по Шилке, все же сумел установить связь со Степановым, после чего Приамурье от верховьев и до самого устья реки со всем его левобережным населением вошло в состав Русского государства.

Маньчжуров такое соседство не устраивало. Ведь они сами мечтали о широких завоеваниях. Попытались было помешать русским их продвижению на восток, но поражение в битве при Ачан-городке надолго охладило их пыл. Тогда они перешли к другой тактике – начали насильственное переселение дауров и дючеров в Маньчжурию. Сжигая их посевы, разрушая и уничтожая селения, маньчжуры стремились превратить Приамурье в пустыню. Не имея возможности добывать себе продовольствие, русские-де не смогут долго прожить на этой земле.

К 1657 году даурские и дючерские селения были полностью уничтожены. Амур обезлюдел. Не с кого царевым слугам стало брать ясак, и не у кого было получать продовольствие. Своих пашен покамест было мало, хлеба не хватало, и казаки Степанова вынуждены были совершать набеги на маньчжурские селения в низовьях Сунгари. В одном из таких походов в июне 1658 года отряд Степанова попал в засаду и был разбит. Часть его людей сумела прорвать вражеское кольцо и уйти в верховья Амура. Сам же Степанов, а с ним двести семьдесят казаков погибли в бою.

Почуяв силу, маньчжуры усилили свои набеги на русские городки, выросшие на берегу Амура. Некоторые из них им удалось взять приступом, а затем сжечь и разрушить. Среди этих городков были Албазинский и ближайший к нему Кумарский. Часть оставшихся в живых казаков вынуждена была вернуться на Лену, остальные ушли к Нерчинску.

Безлюдье воцарилось на амурских просторах. Лишь развалины поселений свидетельствовали о бывшей здесь некогда жизни.

Вот таким и увидели Амур Никифор Романович Черниговский и его товарищи, когда они в зиму с 1665 на 1666 год прибыли в эти края. Однако уходить отсюда они не собирались, ибо лучшего места для постройки крепости трудно было найти. Амур тут делает большую пологую излучину, прижимаясь главными водами к русскому берегу. Вдоль всей излучины стеною высится скалистый берег. На нижнем конце ее, где Амур плавно огибает скалистый выступ, и было решено возвести основные сооружения крепости. Отсюда река хорошо просматривалась во все стороны. Не случайно в свое время именно здесь люди Хабарова решили возводить свои фортеции.

Думали: вот наладят жизнь, а потом и пашенным делом займутся. Как это было до прихода на Амур, когда они и хлеб растили, и несли службу в низших чинах.

Начали с того, что стали восстанавливать подъездные дороги к Албазину. Очищали их от упавших дерев, гатили топи, бутили ямы. Одновременно принялись возводить часовню – ну как без своего храма православному? Мудрить с архитектурой не стали – сделали все по-простому. Обыкновенный одноэтажный деревянный сруб на сваях из мореной лиственницы с деревянной колокольней. При часовенке – два дома. Тот, что попросторнее, – для батюшки, другой – для сторожа. Часовенку нарекли в честь Николая Чудотворца. Позже на территории острога была возведена Воскресенская церковь с приделами Богородицы Владимирской и Архангела Михаила.

Городок рос на глазах. Укреплялись и его стены, в коих появились две проезжие и три угловые подзорные башни, а также два ряда бойниц для верхнего и нижнего боя, что позволяло вести интенсивный огонь по врагу. Не забыли укрепить и подходы. Вокруг крепости был вырыт ров шириной в три сажени и глубиной в полторы. За рвом с двух сторон в два яруса были вбиты надолбы – стесанные в острый конец бревна.

В остроге помимо двух церквей находилась приказная изба с покрытой тесом крышей, где хранились войсковое камчатное знамя, приходные и расходные книги, челобитные и поручные казаков, а также войсковая казна. Помимо этого были служебные помещения и четыре жилых двора. Еще пятьдесят три жилых двора располагались за крепостной стеной. Избы в большинстве своем курные, рубленные, со всеми ухожами и хозяйством опричь жилья. Внутри – сермяжная простота: горенка с волоковым окном, дубовый стол со скамьями, лавка у стены, в углу печь.

В 1670 году мирная жизнь для Албазина закончилась, когда, переправившись через Амур, к острогу подошла многотысячная армия маньчжуров. Враги попытались взять крепость приступом. Опасность была настолько велика, что в Москву поспешили доложить, что Микифорка-де с товарищами побиты. Но только это все были враки. Атаману и его казакам удалось выдержать длительную вражескую осаду, так что на следующий год старец Гермоген с братией вышли из-под защиты крепостных стен и воздвигли более страшную для врага духовную защиту – они заложили первый камень в строительство монастыря Всемилостивейшего Спаса близ Албазина. Его возводили на средства албазинских казаков, а также на мирские подаяния, ходя по миру с иконою.

Возле монастыря вскоре появилась крестьянская слобода в один посад – Монастырщина, построенная гулящими людьми и переселенцами, приписанными к Албазинскому острогу. Село как село – рубленые избы с огородами, плетневые сараи, овины. В черемуховую пору его не видать. Глянешь издали – одно сплошное белое облако. На въезде в него стоит оберег в виде креста, на который какой-то озорник напялил рубаху с портками. То ли человек, то ли распятый Иисус.

Пашенные крестьяне обрабатывали монастырские земли, разводили скот, лошадей, занимались ремеслами. Следом возникло еще несколько крестьянских селений – ведь народ-то продолжал прибывать на Амур. Кто-то шел в поисках лучшей доли, кого-то сослали сюда за какую-то провинность и посадили на пашню, дав ссуду – старых лошадей и жеребят, которые ни в соху, ни в борону не годились. Ральниками[19] их снабдили тоже старыми и негодными. Пришлось все это покупать у торговцев в долг.

Многие из переселенцев были людьми умелыми и работящими, оттого земли под Албазином уже скоро превратились в хлебородные пашни, и вышло так, что уезд стал полностью обеспечивать себя хлебом, а излишки его продавал. А когда и казаки занялись землепашеством, то и вовсе наступила благодать. Сюда за мучицей да зерном ехали из Селенгинска, Якутска, Нерчинска и даже с далекого Енисея.

В отстроенном Гермогеном монастыре появились первые иноки, которые зарабатывали себе на пропитание тем, что мололи албазинцам и слободским на двух монастырских мельницах зерно.

Когда на монастырской земле был поставлен первый скит, сюда из острога перенесли чудотворные иконы, о которых в народе ходили разные легенды.

Их было три – Святителя Николая Чудотворца Можайского, Спаса Нерукотворного и икона Божьей Матери «Слово плоть бысть», впоследствии названная чудотворной Албазинской.

Все эти иконы привез в далекий край иеромонах Гермоген. А до того времени они находились в Киренском Свято-Троицком монастыре на Лене, который был основан старцем. Надо сказать, что Гермоген не любил рассказывать о себе. По слухам, он прибыл в Сибирь из Москвы, будучи уже иеромонахом. Что его сюда привело, неизвестно. Но дело тут видно вот в чем.

В 1620 году была учреждена Тобольская и Сибирская епархия, в духовное ведение которой входили все территории от Уральских гор до Тихого океана. У тобольских архиереев тут же возникли трудности, ибо легче было в сибирских условиях построить церковь, чем обеспечить новопостроенные храмы опытными священнослужителями и причетниками. «В Сибири теперь попами стала скудость великая», – сообщал в 1638 в одном из своих донесений в Москву архиепископ иркутский Нектарий. Решить этот вопрос церковные власти попытались при поддержке правительства. Предполагалось организовать добровольное переселение духовенства в Сибирь из епархий центральной России.

Архиереям в Казанской, Ростовской и Великопермской епархиях и в Москве предписывалось подобрать для отправки в Сибирь священников – «людей добрых, крепкожительных, духовных учителей, которые б были по преданию и по правилам святых апостолов и святых отцов, а не бражников». Однако пожелавших покинуть свои места нашлось немного – слишком опасным был путь на восток, да и необустроенность на новых местах была великая. Так что в 1640 году в Сибирь вместе с новым архиепископом Герасимом отправилось всего шестьдесят человек, включая домашних. Позже дело наладилось, и ряды духовенства стали пополняться усерднее. Однако потребность в священнослужителях здесь еще долго ощущалась.

Иеромонах Гермоген прибыл в Восточную Сибирь с одним из правящих тобольских архиереев и тут же принялся за строительство храмов. Первые зиждители сибирских монастырей были людьми грамотными и энергичными. Они отличались непоколебимой верой в Христа и благочестием. К таким людям относился и иеромонах Гермоген, за которым прочно закрепилась слава ревностного поборника православия, талантливого проповедника, организатора и устроителя монастырской жизни.