Читать книгу Албазинец - Алексей Воронков - Страница 12

Гермоген появился в окружении нескольких монахов и послушников. Завидев спускающуюся к реке процессию со святыми образами и хоругвями, вслед за ней бросилась толпа зевак, а бывшие в ожидании на берегу Амура настоятели обеих албазинских церквей и их служки как-то разом подобрались и стали ждать появления старца.

Это был невысокий человек с темной бородою на бледном, покрытом глубокими рытвинами изможденном лице вечно пребывающего в постах человека. На нем была обыкновенная монашеская ряса и старенькая скуфья на голове. Трое из его постников несли святые иконы. Впереди процессии шел рыжеволосый, долговязый монашек в клобуке, державший в руках икону, именуемую «Слово плоть бысть» с изображением Богоматери с ребенком во чреве. По обеим сторонам лика ее были видны два шестикрылых серафима.

Эта икона с некоторых пор стала символом защиты местного казачества в борьбе с врагом. Теперь всякий раз, когда маньчжуры подходили к стенам Албазинской крепости, монахи поднимали эту святыню высоко над головой и, молясь во славу победы русской, держали ее до тех пор, пока не заканчивалась битва и враг постыдно не отступал.

Вслед за долговязым монашком в ряске послушника не спеша и с чувством собственной значимости двигался круглолицый безбородый отрок, прижимавший к груди икону Святителя Николая Чудотворца Можайского. Спаса же Нерукотворного нес широкоплечий чернявый молодец со смоляными кудрями на голове. То был Шандор, цыганский сын, некогда сбежавший из своего родного табора, кочевавшего по Сибири с медведем. Однажды в Иркутске он случайно попал на воскресную службу в Благовещенский храм, откуда вышел совершенно другим человеком. Завороженный убранством церкви и всем, что увидел во время службы, он решил принять православную веру. А когда кто-то из святых отцов услышал, как он поет, то его тут же пригласили в церковный хор. Вопреки воле родных цыганский юноша целиком окунулся в православие и возмечтал служить диаконом.

Добрых и светлых людей на пути у цыгана встречалось немало. Первым его наставником стал отец Тихон, служивший настоятелем в одном из иркутских храмов. Тот помогал восемнадцатилетнему Шандору познавать законы Божьи. Еще тогда, когда он впервые переступил порог церкви, понял, что его жизненная стезя там, где храм. Постигать все приходилось с азов. Юноша ни дня не учился в школе, но, взявшись за алфавит, освоил его за три дня – настолько высока была его тяга к учению.

В таборе не одобрили выбор Шандора. Мать, испугавшись, что сын, став церковным служителем, теперь не женится, а, значит, не подарит ей внуков, грозилась свести счеты с жизнью. С большим недоверием к выбору парня относились и его брат с сестрой. А у бабушки даже пропал дар к гаданию. Цыгане пытались выкрасть его и увезти с собой, однако не получилось. Так и остался парень при церкви.

А однажды старательного инока заметил старец Гермоген. К тому времени Шандора уже назначили помощником старосты одного из иркутских храмов – должность которую он исполнял с необыкновенным рвением. Гермоген поговорил с отроком, а потом вдруг предложил ему ехать с ним на реку Лену, где старцем был основан Киренский Свято-Троицкий монастырь.

Начало этому строительству положила челобитная священника Илимской Спасской церкви Амвросия Толстоухова, поданная по просьбе крестьян и промышленников Ленского Волока в марте 1663 года воеводе Обухову. Тот с пониманием отнесся к просьбе. В 1665 году от Тобольского митрополита Симеона поступила благословенная грамота, предписывающая «монастырь построить, и церкви воздвигнуть со всяким церковным строением невозбранно».

По грамоте монастырю отводились земли по реке Киренге и Лене, заимка Скобельского и другие. До 1669 года обитель именовалась Усть-Киренскою пустынью, а затем Свято-Троицким Киренским монастырем.

Монастырь начал свою долгую и славную историю на том самом месте, где после возвращения из Москвы на Лену новоназванный управитель приленских земель сын боярский Ерофей Хабаров поставил большой деревянный крест как символ мирного присоединения обширного края к российской земле. Этот крест освящал «черный поп» Илимской Спасской церкви Ермоген, как его величали люди. Он же и стал первым строителем духовной обители Пресвятой и Животворящей Троицы, которая понесла в глухой край свет христианской истины.

В первые же годы монастырь стал обзаводиться хозяйством. Огромную поддержку монастырю оказал Ерофей Хабаров. В 1663 году он выделил деньги на строительство Троицкой церкви, позже передал монастырю за сто рублей мельницу стоимостью в тысячу рублей. Более того, он завещал монастырю свою деревню Хабаровку и близлежащие заимки, которые поступили в распоряжение обители в 1671 году. Пришло время, и монастырское хозяйство стало самым крупным в Прибайкалье – оно снабжало хлебом не только приленское население, но и жителей Камчатки, а затем и Аляски.

Шандор, послушав речи старца о житии приленских монахов, возгорелся желанием подвергнуть себя новым испытаниям на пути служению Богу. А когда в 1665 году несколько десятков казаков после убийства их предводителем Микифоркой Черниговским илимского воеводы Лаврентия Обухова подняли в Усть-Киренге бунт и отправились на вольный Амур, он безоговорочно последовал за старцем.

Теперь он был один из немногих, кто знал всю правду о том, почему Гермоген отправился вместе с бунтовщиками. Хотя нет – всю правду он знать не мог, разве что только его пытливый ум силится добраться до истины.

Вот люди, к примеру, говорили о том, что старца насильно атаман увез с собой на Амур. Но ведь Шандор помнил нечаянно подслушанный им разговор Гермогена с Хабаровым. А говорили они о том, как хорошо было бы наладить духовную жизнь в неизведанных, загадочных краях, коими они считали Приамурье. Нет, не смог бы старец без молитвенной подготовки и упования на промысел Божий уйти в дальние земли. Доказательством тому являлось то, что тот взял с собой на Амур три иконы, которые стали чудотворными святынями. Да-да, Гермоген вместе с Ерофеем Павловым давно обдумывали будущее Приамурья при духовном участии старца. А тут случай подвернулся.

А слух о том, что Гермоген был увезен насильно, скорее всего распространили сами духовные власти, чтобы обезопасить его и себя от обвинения в сочувствии разбойникам и убийцам.

Гермоген ревностно следил за тем, чтобы православные албазинцы посещали храмы. «Всем людям необходимо прибегать к помощи Божией и приходить в храм пред лицо Его, а вам – это он казакам, – по роду службы своей в особенности. Вы – казаки, и жизнь ваша боевая. Каждая пуля и удар сабли не смертоносны ли для вас? Если же вы останетесь целы, невредимы, то сим, несомненно, обязаны благости и милости Божией, дивно охраняющей вас на бранном поле».

Старец был человеком умным и наблюдательным, и он видел, что наиболее ревностными христианами являлись не кто-нибудь, а женщины-казачки. Они и впрямь были глубоко набожны, так что местные святые отцы, используя их авторитет в казачьей семье, влияли через них на крепость веры мужей. Которые, надо сказать, порой отлынивали от посещения церкви. А все потому, что их религиозные убеждения подчас носили характер видимости, не затрагивали глубины чувств. Ведь народ-то на Амур приходил всякий. Так что были и такие, что и без царя в голове, и без Бога в душе. Вот и приходилось Гермогену и его помощникам вселять в них веру Господню.

Чтобы закрепить эту веру, святые отцы не только настойчиво приглашали людей в церковь, но и пытались заставить поселенцев поклоняться священным некрополям, почитать иконы, праздновать дни святых угодников. Особым почитанием среди амурских казаков пользовались праздники святого великомученика и победоносца Георгия, вселяющего боевой дух в ратных людей, архистратига Михаила, который будто бы был невидимым покровителем храбрых казаков на войне, Николая-чудотворца – покровителя странствующих и путешествующих, что было близко казачеству. А еще день святого Алексея – человека Божьего. Не обходили казаки стороной и другие церковные даты. Так что порой праздники Святой Троицы, Рождества Христова, Святочные дни превращались в настоящие народные гуляния.

Гермоген следил за тем, чтобы и светские праздники проходили под неусыпным оком Господа. Молебны и литургии были обязательны во время таких торжеств, устраиваемых в Албазине и других амурских острогах и селениях, куда распространялось влияние старца. Они проводились в войсковые праздники, царские дни, в честь военных побед. Особо торжественно служили молебны в знаменательные для царской семьи дни – священного коронования, рождения престолонаследника, а также юбилейные годовщины царствования династии Романовых.

Согласно христианской вере, праздничными объявлялись воскресные дни, когда в местных церквях шли богослужения с проповедями добрых дел и духовного очищения. Именно церковь пыталась наставить православных амурцев на путь истинный – избавление от дурных привычек и неугодных Богу привязанностей. Старец хорошо знал эту публику, знал, что здесь тать[20] на тате сидит и татем погоняет, однако терпеливо пытался духовно переродить людей.