Читать книгу Путь домой идет через болото. Часть 3 - Алексей Янкин - Страница 18

Исконным занятием любого таежного жителя является охота. И, несмотря на то, что для обитателей скита охота никогда не была основным поставщиком продуктов, все же именно она давала львиную часть потребляемого ими мяса и шкур, тогда как домашний скот держался скорее ради молока, а куры ради яиц. Птицу забивали изредка, по семейным торжествам либо религиозным праздникам. Корову или козу дозволялось колоть только поздно осенью, ближе к Рождеству, да, пожалуй, на свадьбу, что случались далеко не каждый год. Козы особо ценились за вычесываемый из их шерсти пух. Падшую от болезни скотину в пищу не употребляли в любом случае. Охота же велась в редкие дни, свободные от насущных в поле или огороде дел. Ради шкур промышляли исключительно зимой, так как летние, редкие, да к тому изъеденные личинками слепней, никуда не годились. Добытые шкуры обрабатывались и раз – два в год выменивались в поселке (о месте нахождения которого, со слов Митяя, мне категорически не велено сообщать) на товар, нужду в котором на тот момент испытывали. Именно встреча с подобной группой, возвращавшейся с очередных торгов, и стала причиной моего невольного появления здесь. Летняя охота рассматривалась скорее как развлечение, отдых. Нечто вроде спортивной забавы. Если зимой две – три промысловые бригады, по три – четыре человека, уходили в тайгу на несколько месяцев, то летом желающие «поскрадывать зверя» шли в тайгу на считанные дни. Обычно охотники не отходили далеко от скита. Промысел велся большей частью на зайцев, оленей, косуль, кабанов, край на лося. Его летнее мясо не особенно вкусно. Причем ни в коем случае не трогали самок с малыми детьми и били за раз не более одного, лишь в азарте другого, крупного зверя. Только что б порадовать сородичей свежим мясом. Лишь в охоте на зайцев меры не знали, оправдываясь их плодовитостью. Староверы относились к тайге, как к своему подсобному хозяйству, рачительно и с большим уважением.

Примерно через неделю моего проживания в скиту, человек пять мужчин, составлявших, как я понял, более-менее постоянный костяк охотников, засобирались в тайгу. С ними напросился и я. Интересно посмотреть на то, как эти люди промышляют зверье. В последующем это могло пригодиться и мне. Я ни минуты не сомневался, что рано или поздно уйду из скита и вернусь на свое любимое болото.

В скиту, как оказалось, имелось два ружья, но использовались из-за дефицита зарядов крайне редко. В основном охотники предпочитали ставить различного рода ловушки. Для добивания – копья (или «рогатинки», как они говорили). Одно из ружей имелось в семье Архипа, второе у другого пожилого охотника. Никогда на охоту не брались оба ружья разом. Слишком велика ценность каждого. Сами владельцы называли свои ружья «берданами», либо попросту – «ружжо». Услышав про «берданку» я заинтересовался и стал просить показать их мне.

Ружья довольно старые, но тщательный уход, смазка и бережное обращение сохранили их в приличном состоянии. Осмотрев и подержав в руках то, что получил от отца Митяй, я сразу понял, что никакие это не «берданки», то есть «пехотные винтовки системы Бердана № 2», а так называемые «фроловки». «Фроловка» – переделанная для охотничьих нужд трехлинейная винтовка системы Мосина. Производилась переделка следующим образом: устанавливался новый, без нарезов ствол, чаще 28 калибра (что было на обоих «ружжах» и в данном случае). Снимался магазин на пять патронов, отверстие в этом месте ложи маскировалось хорошо подогнанным деревянным вкладышем. Деревянное цевье поверх ствола снято полностью и значительно укорочено нижнее, в связи с чем отсутствует и шомпол (остатки от отверстие под него так же закрыты деревянной пробочкой). Снят винтовочный прицел, замененный обычным «целиком» с прорезью. Соответственно на дульной стороне ствола установлена простейшая «мушка». Сверху, на ствольной коробке «берданки» Митяя имелась полустертая надпись «…имп…» и двуглавый имперский герб. Охотники использовали металлические гильзы, сами при этом лили пули и катали дробь из свинца. Снаряжали патроны, используя приобретаемый в результате редких обменов свинец и порох. Свинцовые пули и дробь, к тому же, аккуратно извлекались из тела жертв при её разделке, готовке и поедании, для чего в центр обеденного стола ставилась специальная мисочка, в которую каждый едок сбрасывал попадающиеся ему кусочки металла.

Как и когда попали эти ружья к староверам, они мне так и не открыли. Но учитывая, что «фроловки» массово переделывались из «мосинок» после гражданской, в конце двадцатых, тридцатые годы двадцатого века, можно было предположить и примерный период их появление у жителей скита. О способе же появления стоило лишь догадываться. Из нескольких, случайно промелькнувших в разговорах фраз, я заподозрил, что оба ружья – трофей, взятый во время последней войны староверов с лесовиками.

Вышли очень рано, за час до восхода солнца. Старший в группе – Архип. Кроме него мой приятель Митяй, его брат Егорша, один из бывших моих охранников Иван (Ваньша), оказавшийся вполне добродушным малым, да два незнакомых мне охотника – Осип и счастливый отец пары близнецов Тимошка. Все, кроме Архипа, молоды, лет до тридцати. Мы поднялись по склону, по которому несколько дней назад спускались к скиту. Вскоре вошли в лес, свернули направо и почти по прямой углубились в тайгу, двигаясь до тех пор, пока солнце не перевалило за полдень. Миновали несколько ручьев, переправились вброд через небольшую речку. То опускались вниз, в тесные распадки, то поднимались в горку и шли верхами, пока не оказались в густой смешанной тайге. Здесь разделились на две партии, каждая из которых принялась устанавливать ловушки в своем месте. Наша группа, состоявшая из Архипа, Дмитрия и меня, ладила ловушки на зайцев. Ловушки оказались весьма громоздки и сложны, давящего типа, называемые «пастёнками» за некоторое внешнее сходство. Для их сооружения пришлось поодаль свалить несколько нетолстых сосенок, обработать их нужным манером, включая замазывание хвоей с землей затесок от топора и уже в виде заготовок на руках перетащить к месту установки, стараясь как можно меньше наследить, в конце ступая по брошенным на земь хвойным лапам. После того, как очередная «пастёнка» была насторожена, спусковое устройство приведено в «боевое» положение мы с Митяем отходили в сторону, а Архип аккуратно устранял оставленные следы, собирая сосновые ветви и заметая ими напоследок. Я с интересом наблюдал за изготовлением ловушек. На мой взгляд, они были довольно примитивны и неуклюжи. Кроме того их изготовление требовало много времени, материалов и усилий. В конце концов, выпросив у подозрительного Архипа несколько шнуров, я в три четверти часа, с учетом выбора места, установил восемь простейших петель – силков (насколько хватило шнура). Седобородый и его сын пренебрежительно осмотрели изделия моих рук. Архип даже крякнул, что-бы не рассмеяться:

– Этось чо, у вас такие забавки ставят?

– Ставят.

– И чо, кто иматся?

– Бывает.

– Только вервь хорошу споганил. – махнул он с досады рукой.

– Ладно, ладно, посмотрим. – примирительно молвил Митяй, но было ясно, что и он имеет в виду что то типа: «чем бы дитя не тешилось…».

К вечеру все собрались в условленном месте подальше от охотничьих участков. За приготовлением ужина на костре делились впечатлениями и мои сотоварищи не преминули рассказать друзьям о тех веревочках, в которые я собирался поймать кого либо. Все много смеялись и подшучивали надо мной, делая предположения, кто же попадется в мои петельки. Правда смеялись не зло, а как над несмышленым дитятей, который не знает настоящей таёжной жизни. Я отшучивался, а сам молился про себя, прося всевышнего (или кто тут в тайге за главного?), что бы он послал в мои ловушки хоть одного захудалого зайца. Это уже дело принципа.

После ужина, перед сном, разговорились о разновидностях ловушек, которые применяют жители скита. Оказалось, что не так уж давно у них пользовались большой популярностью самоловы, состоящие из настороженных простейших луков и пары спусковых шнуров, натянутых с обеих сторон тропы на высоте груди предполагаемой жертвы. Эта снасть очень добычлива, особенно на крупную дичь. Но после нескольких несчастных случаев, особенно когда погиб сопровождавший на охоте отца подросток, Старец настрого запретил устанавливать самострелы. Охотники очень жалели, но запрет Старца блюли строго. Неукоснительное соблюдение установленных норм являлось для них само собой разумеющимся, основой благополучия общины. Никому даже не приходило в голову нарушить установленное на что либо табу, ибо верили, что принятый на совете стариков запрет всегда разумен и установлен ко всеобщему благу.