Читать книгу Хюльдра - Алена Половнева - Страница 4

Камин пылал. Черноглазый ходил по комнате, не выпуская из рук кочерги, и подбрасывал в огонь новые поленья. Выдав очередной круг вокруг кресел и стола, он снова приближался к очагу и ворошил погибающее в огне дерево. Пламя разгоралось все ярче и ярче и вскоре достигло таких размеров, что ухитрилось пару раз лизнуть дымоход. Но Черноглазому казалось, что в комнате все еще слишком холодно.

Он знал, что зря тревожит огонь. Причина того, что по его спине то и дело пробегает холодок, смешанный с крупной дрожью – пустой поднос, на котором обычно был рассыпан его порошок. Только одинокая, жалкая и бесполезная коктейльная трубочка перекатывалась по нему как издевательство над его недугом.

Черноглазый знал, что через пару часов ему станет совсем плохо. Язык перестанет ворочаться, а ноги откажутся повиноваться приказам мозга. Чтобы не погрязнуть в панике и безысходности, он плеснул себе двойную порцию виски и опрокинул его в себя будто яд.

В комнате становилось все жарче и жарче, но никто не обронил ни слова упрека. Старая Актриса скинула с себя шаль и осталась в своем превосходно скроенном шелковом платье. На огненные всполохи из камина с ее шеи деликатным матовым блеском отзывалась нитка жемчуга.

Старой даме было очень жарко и очень некомфортно. Она волновалась, как бы тонкая ткань платья не промокла на спине и не прилипла к телу. В таком виде невозможно будет пребывать на людях, тем более в обществе мужчин! К тому же, Старая Актриса переживала, что воздух в комнате сделается слишком сухим, а ведь это вредно для кожи!

Но мудрой женщине приходилось держать себя в руках. Более того, ее целью было не просто сохранить лицо, вытерпев невыносимую жару, но также и не выказать ни тени недовольства. Такая задача под силу лишь великим актерам, и она с достоинством приняла этот вызов.

Причиной ее добровольного самоистязания стало то, что грешно ставить в вину женщине. Любопытство.

Старую Актрису очаровала удивительная легенда, которую этот несносный мужчина начал рассказывать прошлой ночью. Раньше он вспоминал только похабные истории про то, как кто-то где-то напился и с кем-то проснулся. Они были такими неприличными, что Старой Актрисе то и дело приходилось затыкать Мальчишке уши, чтобы не смущать его невинный разум этими непристойностями.

Но вчерашняя была действительно чем-то из ряда вон! Какое красноречие! Какие эмоции! Какие слова и выражения! Он говорил, и его вдохновение преобразило его внешность: глаза перестали быть просто дырками в черепе, и то и дело вспыхивали огнем. Его жесты становились то резче, то плавнее, чутко улавливая ритм повествования. Его голос сделался глубже и размереннее, гипнотизируя слушателей и унося их в далекую волшебную страну, где обитали прекрасные босоногие девы, дочери Луны и леса.

Но даже не выверенные интонации и не инстинктивно верно сделанные паузы заинтриговали Старую Актрису. Ее покорила страсть. Такая жгучая, что, казалось, никакие наркотики, алкоголь и куртизанки, существующие на этой планете, не смогли бы ее утолить! Она была уверена, что главным действующим лицом в этой истории окажется женщина, но не простая, а непременно обладающая какими-нибудь весомыми и неоспоримыми достоинствами вроде неземного обаяния, которое она позаимствовала у своей прабабки, волшебницы-хюльдры.

Но кто она такая? Кто эта женщина, что свела с ума этого странного мужчину с незаживающей ссадиной на затылке?

Весь день Старую Актрису терзали вопросы. Она не находила себе места и дважды срывалась с дивана, на котором возлежала, чтобы найти Черноглазого в этом большом пустом доме и потребовать ответа. Но ее разум, грозя сердцу указательным пальцем, велел ей оставаться у себя в покоях и ждать вечера. Что если он и так собирался продолжить историю, а она лишь собьет его с толку своими вопросами?

Легенда не отпускала старую даму. Даже когда она прилегла днем отдохнуть, ей вдруг приснился сон, чего не случалось уже двадцать два года. Она увидела себя, стоящую в чаще леса. На ней было то же платье, что и сейчас, но свои великолепные туфли она держала в руках. Ее босые ступни ощущали сырую землю, мягкий мох и маленькие сучки и веточки, которые приятно покалывали ее пальцы и пятки. Ощущения были такими реальными, что почтенная дама вдруг подумала, что страдает лунатизмом и сейчас, не открывая глаз, спускается по траве вниз с холма.

Старая Актриса была уверена, что если она сейчас выскажет свое «фи» по поводу температуры, то так заинтриговавший ее рассказчик просто развернется и выйдет вон. Такое уже случалось не раз, например, когда она всего лишь обратила его внимание на каплю, стекавшую с края его стакана на драгоценную полировку обеденного стола. Однако молодой человек (которому не мешало бы выслушать лекцию о хорошем воспитании) отреагировал на то невинное замечание слишком остро. Он вскочил на ноги, произнес непечатное ругательство и швырнул стакан в камин. Стакан лопнул с ужасным звуком, а пламя страшно вспыхнуло, пожирая алкоголь! Даже сейчас, вспоминая ту сцену, Старая Актриса приложила руку к вздымающейся груди. Бог мой, как она тогда разволновалась!

Черноглазый бросил насмешливый взгляд на старуху. Ишь, как разошлась! Надувается как озабоченная жаба на кочке, но замечаний по поводу жары не делает. Даже не замечает, что Мальчишка снял ожерелье с ее собаки и теперь они меряются силами, перетягивая украшение: шпиц вцепился в него зубами, а пацан – двумя руками. Псина оказалась на удивление сильной: Мальчишке то и дело приходилось упираться ей в грудь своими крошечными сандаликами, чтобы не сдавать позиций. В другой раз эта возня позабавила бы Черноглазого, но теперь… У него не хватало сил.

– Сегодня у нас будет экскурс в историю. Перенесемся прямиком в тридцать шестой год, когда рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер подписал указ о создании специального курса обучения для девушек, желающих обручиться с истинным арийцем.

Критерии отбора были строгими: психическое здоровье, чистая кровь, тело без шрамов, родимых пятен и наколок.

В школе невест учили, прежде всего, домоводству и уходу за детьми, то есть натаскивали для роли жены и матери – главного предназначения женщины. Еще были обязательны два урока физкультуры в день.

Когда число школ выросло до тридцати, руководству пришла в голову идея – ввести градацию невест по уровням. Высший эшелон – длинноногие голубоглазые красавицы – изучали еще и основы генетики и учения о расах, политологию, историю, риторику, светские манеры и по окончанию получали документ, подтверждающий, что они могут вступать в брак с членами СС.

Девушки попроще (встречались даже с примесями еврейской крови) отдавались в жены офицерам и освобожденным работникам национал-социалистической партии Германии, невостребованные – отправлялись в рабочие лагеря заниматься сельским хозяйством – единственным видом труда, доступным одинокой немецкой женщине.

Старая Актриса слушала, затаив дыхание, а Мальчишка принялся снова возиться с собакой. Про нацистов ему было неинтересно.

– Где брать «второй сорт» было более или менее понятно, восемь миллионов немок, есть из чего выбрать, – Черноглазый потер лоб, предчувствуя боль, – но с «высшим сортом» дело обстояло туговато. Красавицы быстро заканчивались. И тогда мистики, коих в то время было немало, обратились к древним мифам о хюльдрах. Вот идеал женщины, посчитали они. И красота, и кровь, и волшебство!

Во время второй мировой войны северная страна – родина хюльдр – была оккупирована, и пока политики делили земли, а введенные в страну немецкие войска опустошали погреба и чуланы, нацистские мистики – специалисты по оккультным наукам и их ударные группы – прочесывали леса в поисках хюльдр. Они вылавливали всех без исключения лесных пастушек, решив, что фрау, руководящие школами нацистских жен, рассортируют «добычу» на месте. У кого шрамик, родинка или нос кривой – тех в школы «попроще» или в лазареты, чтобы древние целительские секреты не пропали даром.

Но просчитались «охотники»! Самопожертвование, идеализм, смирение – это основы воспитания немецких женщин, но хюльдры родились свободными и свободными собирались умереть. Они оказали достойное сопротивление оккупантам. Стоило какому-нибудь простофиле лишь на секундочку зазеваться в лесу или попасть под чары, как – эть! И он уже под кустом с разодранным когтями горлом и перекушенной сонной артерией. «Охотники» или не знали, или не учли одного простого правила, передаваемого аборигенами из поколения в поколение: никогда ни при каких обстоятельствах не зли хюльдру! Будешь мертв!

– Какие ужасы вы рассказываете, – прошептала впечатлительная Старая Актриса, сцепив руки у груди.

– Мне перестать? – насмешливо спросил Черноглазый. Он закрыл глаза, даже тусклый свет камина раздражал его. – Дальше еще страшнее будет! И кончится плохо.

– Ну что вы! – воскликнула старая дама. – Продолжайте!

– Те из хюльдр, кому удалось вырваться, и те, кому удалось не попасться, в попытках замаскироваться прибегали к крайним мерам: они вырывали себе волосы, уродовали носы, ломали ноги. Смирение – это точно не про них! Кому-то удалось совершить невероятное – выйти замуж. Замужняя женщина, пусть даже белокурая и прекрасная, уже не представляла интереса для рекрутеров. Однако шла война, мужчины были куда большей редкостью, чем сахар или шелковые чулки.

Мальчишка и пес, устав возиться, легли рядышком на пушистую шкуру у камина и задремали.

– Словом, суровое было время, – сказал Черноглазый тихо и мягко, глядя на них. Тупая и невероятно сильная головная боль наконец настигла его. Его язык еле ворочался. – «Охотникам» удалось поймать всего шестнадцать особей, и ни одна – вы представляете, ни одна! – не согласилась стать женой «эсэсовца». Четыре покончили с собой, остальные двенадцать поступили в концлагеря в распоряжение врачей, которым не терпелось разузнать, как устроено их волшебство. Там и сгинули.

Старая Актриса сокрушенно покачала головой.

– То есть хюльдры были истреблены? – спросила она разочарованно.

– Я уверен, что Брижит Бардо была хюльдрой, пережившей войну, – Черноглазый мученически улыбнулся и спрятал лицо в ладонях.

Старая дама не поняла, шутит ее собеседник или нет. Лично она ничего волшебного в этой актрисульке не находила!

***

– Ты веришь в магию?

Алиса отрицательно помотала головой и устало откинулась на подушку. Лаврович провел пальцами по ее раскрасневшейся щеке. Она поймала его руку и поцеловала каждую костяшку. У Лавровича по спине пробежали мурашки, и он снова впился в ее губы своим жадным ртом, совершенно позабыв, что две минуты назад они закончили очередной раунд любовных утех, второй на сегодня.

И по итогам двух раундов – сокрушительное поражение Лавровича. Нокаут.

Она опять сделала это, чертова ведьма! В который раз он пытался порвать с ней? В пятый? В десятый? В сто двадцать восьмой? Лаврович должен был бы помнить точное число, ведь каждый раз был для него пыткой! Ему приходилось постоянно одергивать себя, когда она была рядом: не смотреть в глаза слишком долго, контролировать дыхание, не распускать руки. Конечно, он знал, что проще будет, расставшись, не общаться, пока не утихнут чувства, и честно пытался спрятаться от своей нежной подруги. Даже регулярно отбрыкивался от посиделок в общей компании, рискуя одичать без своих друзей. Но всё равно всё время думал о ней. Вернее, она постоянно напоминала о себе! Не оставляла его в покое, кружила, дурила! Она была везде!

Например, на прошлой неделе Лаврович склеил роскошную девицу. У девицы был внушительный бюст и копна рыжих волос.

– Алиса, – манерно пискнула она, протягивая руку для закрепления знакомства.

Лаврович похолодел, пожал девичью ладонь, после чего, извинившись, вышел из бара и не вернулся.

И год назад! Лаврович наконец-то завел прочные отношения со спокойной и милой девушкой, имени которой теперь не мог вспомнить. Она пекла ватрушки и ходила по его квартире в чулках. Но мерзкая Алиска однажды заскочила в гости и все разрушила! То ли что-то занесла, то ли просто зашла поболтать по старой памяти и вынудила Лавровича сравнить свою невнятную девчонку с тихо сияющей бывшей любовницей. Кстати, кошка Лавровича, Шанежка, была того же мнения. Мстительно гадящая в тапки его почти супруге, она бессовестно мурлыкала на коленях у Алиски, подставляя круглую голову под ее легкие пальчики.

То же случилось и четыре года назад, когда Лаврович приметил Марину. Лидер общественного движения, яркая, привлекательная, уверенная в себе, она выступала на летней площадке университетской базы отдыха перед своими питомцами и теми, кто хотел ими стать. Когда у Марины и Лавровича проклюнулись кое-какие отношения, он, очарованный ее характером, крепким рукопожатием, смелым взглядом на жизнь и на людей, решил представить ее своим друзьям. Лаврович помнил, как высоко оценил Марину Пашка и как равнодушно кивнула ей витающая в облаках Нина. И он на всю жизнь запомнил выражение Алискиного лица! На нем читалось такое смятение пополам с мольбой, что Лавровича захлестнуло горячей волной. Он не смог тогда точно определить, что за чувства его охватили. Гордость тем, что он ей небезразличен? Неловкость за то, что причиняет ей муки? Горячее желание немедленно раскрасить это растерянное бледное личико бесстыжим румянцем, который обычно появлялся у нее после долгих поцелуев? Скорее всего, последнее, потому что две минуты спустя Лаврович увлек Алису недалеко в лес, опрокинул на мох, сорвал с нее трусики и проделал все то, что никогда бы не решился сотворить со вдумчивой и серьезной Мариной.

– Я, похоже, неправильно все поняла, – сказала ему Марина извиняющимся тоном.

В другое время он устыдился бы своего поведения, но тогда все его внимание было приковано к следам его пальцев, оставшимся на Алисиных белых плечах.

Позже, когда он очнулся от наваждения, то горько пожалел о том, что сделал. Марина завела роман с Павлом и спустя год вышла за него замуж. Теперь, наблюдая за их разваливающимися отношениями, Лаврович четко понимал, что куда больше ей подходит. Как и она ему! Марина и сейчас была великолепна: серьезные оленьи глаза, гладкие волосы, миниатюрная фигурка, спокойный голос, деликатный смех и бездна ума – Лаврович на ее свадьбе разве что локти не кусал, забыв, что ему следует радоваться за лучшего друга. Усвоив горький урок, он бросил все силы на борьбу с наваждением по имени Алиса Заваркина.

К тому же Лавровича нет-нет да и тревожило одно неприятное наблюдение – то, как он бессовестно наслаждался властью над Алисой. Он тогда, на базе отдыха, мог сделать ей очень больно, но предпочел спасти, укрыв от разочарования. Пожалуй, это оправдывает то жгучее удовольствие от ее беспомощности.

Но этой беспомощности (как и короткой юбчонки) было чертовски мало для продуктивных отношений. Лаврович пересек двадцатипятилетний рубеж и кое-чего достиг: с блеском закончил аспирантуру, построил с нуля свой бизнес, связанный с web-разработкой, купил и отремонтировал квартиру-студию в только что отстроенном и очень престижном районе «Ракушка». Здесь селились высокопоставленные чиновники и крупные бизнесмены, которых влекло к стеклу, бетону и простору. Подобное соседство очень льстило Лавровичу.

Однажды оглядев всё, чем он мог похвастаться, он понял, что пора разделить свою жизнь с другим человеком.

– Найти жену в наше время – дело нехитрое, – Лаврович делился соображениям со всеми, кто хотел его слушать. – Но найти себе в жены настоящего человека – задача для супергероя.

– Если уж ты отказываешься от брутфорса и метода простого перебора, то вскрой эту систему, используя математику. Метод анализа иерархий, например, – посоветовала ему Алиска прошлой осенью.

На улице было дождливо и слякотно, ноябрь вступил в свои права. Они сидели в кофейне ее сестры, Лаврович пытался работать, а Алиска болтала ногами и что-то рисовала на салфетке.

– МАИ подойдет для оценки уже имеющихся альтернатив, – возразил Лаврович, – мне нужно кое-что иное…

Алиска оторвалась от рисования и в раздумьях уставилась в потолок.

– Что вроде сетки с крупными ячейками? – спросила она. – Чтобы мелкая рыбешка проплывала, даже не потревожив сигнальный поплавок, а крупная – намертво застревала?

– Именно, – подтвердил Лаврович, невольно отметив, как хорошо она его понимает. И слегка огорчившись, что его решение жениться на ком-то другом не произвело на Заваркину должного впечатления.

Алиска с энтузиазмом выхватила еще одну салфетку из салфетницы.

– Берем равнозначные критерии, – сказала она и нарисовала на салфетке два овальных «пузыря».

В первый она вписала «Ум», во второй – «Вн. привлекательность», и от каждого «пузыря» пустила вниз по три стрелочки.

– Почему три? – поинтересовался Лаврович, заглянув ей через плечо и едва удержавшись, чтобы не лизнуть ее ухо.

– Этого достаточно, – сказала Алиса.

К «Уму» она приписала «Начитанность», «Логичность суждений» и «Наличие высшего образования». К «Внешней привлекательности» отнесла «Стиль», «Качество тела» и «Сексуальность».

– А ты хорошо меня знаешь! – удивился Лаврович, отбирая у нее салфетку.

– Ага, – радостно подтвердила та, – это твоя рыболовная сетка. Каждой встречной девушке выставляй оценку от одного до десяти по каждому из критериев и вычисляй среднее арифметическое. Если оценка выйдет больше пяти, то к барышне стоит присмотреться. Уточнение: к качеству тела относи не только наличие или отсутствие целюллита, но и физиономию. Смотри, чтоб нос был в середине лица и все такое. К стилю присовокупи умение держать себя на людях и тому подобную дракоту, которую ты так любишь…

– Дракоту? – не понял Лаврович. – Что это?

– Не знаю, – улыбнулась Алиска, – но вряд ли что-то хорошее. Пойду, подкараулю свою сеструху.

Алиса, громко скрипнув стулом, встала и подошла к стойке, за которой наливали кофе, и принялась болтать о чем-то с бариста, взвизгивая, хихикая и размахивая руками.

– Умение держать себя – по нулям, – тихо сказал Лаврович и, глядя на нее, вытянул еще одну салфетку. На ней он начертил жирный ноль и, подумав, обвел его еще три раза, после чего снова оценивающе уставился на Алиску.

Стиль отвратительный! Мешковатые свитера из «H&M» и треники из «Uniqlo», вечно непричесанные волосы, ногти без маникюра и иногда чудовищная неаккуратная красная помада. Огрехов в стиле Алисы Заваркиной было так много, что их исправление (естественно, с сопротивлением на каждом шагу) виделось Лавровичу каторжной работой. Определенно, ноль!

Качество оболочки? Симпатичное лицо, но слишком мягкое и невнятное: скошенный подбородок, губки бантиком, глаза цвета трухлявого пня – нет породы. Лавровичу нравились темноглазые и чернобровые, с прямым носом и бровями вразлет. Он считал, что такая внешность явно указывает на наличие благородных предков. У Алиски – хорошая кожа, но слишком белая. На морозе она приобретала неприятный глазу вишневый румянец, на жаре мгновенно краснела и обгорала так, что до нее невозможно было дотронуться. Лишние неудобства. Что касается тела… У Лавровича вырвался огорченный вздох. У нее имелся и целлюлит, и мягкий животик, и вялый трицепс, и немного сутулые плечи, характерные для человека, который много времени проводит за компьютером.

– Плохая форма, очень плохая, – Лаврович покачал головой и вывел на салфетке троечку.

За сексуальность он, не думая, поставил ей десятку, пытаясь отогнать от себя навязчивые картины их совместного постельного прошлого.

Лаврович принялся за соседний «пузырь» – «Ум». В логичности ей не откажешь, это факт. Но загвоздка в том, что она проявляется только в чертежах на салфетках, отнюдь не в поступках. Сколько раз он наблюдал ее непоследовательность? Сквозь ячейки «рыболовной сетки» Лаврович видел побеги на море в середине семестра, брошенную профессию, отсутствие амбиций. Почесав нос, он вывел ей пять.

С «Образованием» все, казалось бы, просто: Лаврович и Алиса закончили один факультет, пусть и оценки у нее были похуже. Но она ни дня не проработала по специальности, после выпускного заявив, что ничему так и не научилась и теперь пойдет в журналистику, как ее сестра. И Лаврович снова разделил оценку на два: оценил ее диплом о высшем образовании как имеющийся, но бесполезный. Снова на пятерочку.

Про ее начитанность он ничего не знал. Читает ли она книги? Интересуется ли чем-нибудь, кроме… Чем она вообще интересуется? Лаврович вдруг понял, что они никогда не разговаривали об этом. Это означало только одно – ей нечего было сказать! Лаврович твердой рукой вывел еще один ноль.

– Двадцать три разделить на шесть – это получится меньше четырех, – констатировал Лаврович.

Разочарование кольнуло его, но он тут же уверил себя, что на одной сексуальности супруги крепкой семьи не построишь. Он посмотрел на Алиску, которая все еще торчала у стойки, общаясь теперь не с бариста, а со своей сестрой.

Лаврович невольно передернул плечами. До чего же жуткая баба, эта сестра! К ее физиономии, возможно, когда-то симпатичной, навсегда приклеилось выражение стервятника, зорко следящего за подыхающей добычей. Ее тело было покрыто тонкими длинными шрамами, которые она и не думала скрывать, а солдатскую стрижку и невротичную худобу не могли снивелировать ни дизайнерские шмотки, ни высокое общественное положение. И ее репутация, к тому же! Муж-гей, брат-наркодилер, сын неизвестно от кого, детство в детдоме!

Лаврович поморщился и пририсовал к своей «рыболовной сетке» еще одну «ячейку», в которую бисерными буковками вписал «Достойная семья». Салфетку с оценками Алисы он скомкал и спрятал в карман.

– Возможно, следует уделить особое внимание пункту об употреблении алкоголя, – сообщил Лаврович Алиске, когда та вернулась за стол, прихватив с собой два бесплатных кофе: эспрессо – для себя и латте с имбирным сиропом и сахаром – для него.

– Но ты же сам пьешь, – удивилась Алиса.

– Я могу, а моя будущая жена не должна, – отрезал Лаврович, дивясь ее непонятливости.

– Понятно, – протянула Алиса, подозрительно глядя на своего друга, – ты пририсовал что-то еще? Дай посмотреть.

Алиса выдернула салфетку из-под его локтя, прежде чем Лаврович успел возразить.

– Знание иностранных языков? Ты же сам ни на одном не говоришь! – веселилась Алиска. – Кандидатская диссертация? Это что? Требование к будущей жене? Ты всерьез?

– Мне не нужен человек, который ни к чему не стремится, – проворчал Лаврович, нахмурившись.

Он попытался вырвать салфетку из ее рук, но Алиса ловко увернулась.

– А это что? «Достойная семья», – прочитала Алиска, и улыбка сползла с ее лица.

Она подняла возмущенный взгляд на Лавровича, и тот испугался того, как преобразилось ее лицо: глаза сузились, ноздри, наоборот, раздулись, рот оскалился, обнажив клыки. Когда Алиса подалась вперед, Лаврович невольно отпрянул.

– Ты решил добавить этот пункт, глядя на мою сестру? – поинтересовалась она хрипло и страшно. Лаврович не удивился бы, если бы за ее спиной вдруг выросли кожистые крылья. – Тебе не нравится моя сестра?

– Кому она, в самом деле, может нравиться? – Лаврович попытался перевести все в шутку, но мимические мышцы отказались ему повиноваться, и улыбка вышла вялая и виноватая.

Даже его голос прозвучал тихо и жалко, и в нем откуда-то взялись предательские умоляющие интонации. По его виску стекала капля пота.

– Мне. Мне она нравится, – сказала Алиса еще тише.

Отодвинувшись от его лица, она разорвала пополам салфетку, которую все еще держала в руках.

– Твой план провалится, – спокойно и тихо сказала она, – ты останешься одиноким и разбитым, потому что ни одна женщина никогда не увидит в тебе человека. Ты будешь дойной коровой для тех, кто отдается за коктейли, и для тех, кто пишет диссертации. Они будут называть тебя занудой, тратить твои деньги, мерзнуть на твоих сквозняках и шпынять твою кошку, а ты будешь молча страдать. Так происходит с теми, кто слишком много думает!

Закруглив свое страшное пророчество, Алиса резко отодвинула стул, подхватила свое пальто и вышла, оставив Лавровича в состоянии крайнего смятения. И как будто этого было мало, он наткнулся на холодный взгляд Анфисы Заваркиной, стоящей за стойкой и, вероятно, слышавшей часть разговора.

– У нас все в порядке, – поспешил уверить Лаврович эту гарпию.

Это было вранье. Отношения были безнадежно испорчены, и в тот вечер Лаврович впервые в жизни напился в стельку. Когда он вернулся домой, его трясло так, что пришлось плотно закрыть все окна и балконные двери, чего он никогда в жизни не делал. Несмотря на царящий холод, Лаврович покрылся нездоровой испариной, и на мгновение ему показалось, что на стены его уютной квартиры наползла черная плесень, а потолок покрылся трещинами. Он потерял сознание.

Зиму Лаврович прожил без Алисы, стараясь не вспоминать ни о ней, ни о самой ссоре. Когда ему удавалось, он продуктивно работал, завтракал с коллегами, болтался с Пашкой по заведениям, цеплял девиц. Но когда он случайно натыкался на ее подарок, спрятанный в глубине бельевого шкафа – плюшевого лося со смешными мягкими рогами, символ любимой ею Норвегии – или она являлась ему во сне, смеющаяся, сияющая, безумно сексуальная, то его снова принимались терзать навязчивые воспоминания и мучительные мысли.

Стараясь от них отделаться и хоть как-то облегчить свое существование, Лаврович пропадал в барах и ночных клубах с сомнительными приятелями, нюхал кокаин и напивался так, что на утро не помнил ни себя, ни того, что делал прошлой ночью. В те бесконечные недели он просыпался с больной головой, тут же заливал в нутро виски пополам с обезболивающим и принимался ходить из угла в угол по своей квартире. Шанежка, сидя в своей спальной корзинке на холодильнике, смотрела на него с осуждением.

Весной Лаврович обнаружил, что долг по его кредитке составляет двести тысяч рублей. Ему пришлось возвращаться к своему покрывшемуся пылью бизнесу и более пяти месяцев налаживать дела, вытягивая себя из ямы, долговой и эмоциональной. К началу августа он был в полном порядке.

Но вчера все его усилия пошли прахом. Лаврович столкнулся с Алисой в супермаркете.

Она стояла перед стеклянной горкой, закрытой на ключ, и разглядывала дорогие коньяки. Лаврович незаметно подкрался к ней сзади. От нее по-прежнему пахло сандалом, а отросшие белокурые пряди были разбросаны по плечам. На ней был мешковатый свитер, который Лаврович ненавидел, черный лак на ногтях заметно облупился, зато крепкий маленький зад обтягивала соблазнительная крохотная юбочка в мелкий цветочек.

Лаврович попытался унять дрожь в пальцах, сжав кулаки. Он чувствовал привычное сочетание жара в паху с холодом, стекавшим по его позвоночнику, словно его собственное тело глумилось над ним. Лаврович знал, что жар – это желание, а холод – страх. Страх, что он снова теряет контроль над собой, над своими чувствами, над своей жизнью.

Алиса заметила в стекле витрины маячившую за ее спиной бледную тень. Она обернулась, улыбнулась, но, наткнувшись на его сосредоточенный взгляд, нахмурилась и прикусила губу, словно одернув саму себя. Но Лаврович уже успел прочувствовать ту энергию, которую она вложила в промелькнувшую улыбку, и в следующее мгновение, забывшись, положил руку ей на затылок и резко притянул к себе. Алиса покачнулась и уткнулась лицом ему в грудь, а ее проворные ручонки, помедлив секунду, скользнули в задние карманы его джинсов. Лаврович легонько потянул ее за волосы на затылке, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Прости за то, что я тебе тогда наговорил, – прошептал он.

– По-моему, это я тебе наговорила, – Алиса широко улыбалась.

Лаврович, забыв о покупках, взял ее за руку, вывел из магазина, усадил в машину и отвез к себе домой. Он не сказал ей ни слова, она не задала ни одного вопроса. Они провели эту ночь без сна, и Лаврович почти забыл про холодный липкий страх, позволив жару поглотить его существо.

– Ты веришь в магию? – снова спросил он.

– Мне пора, у меня самолет, – сонно откликнулась Алиса, но не двинулась с места.

Не выпуская свою ведьму из объятий, Лаврович попытался трезво оценить свое положение.

Она опять это сделала! Лишила его воли, вскружила ему голову, затащила в постель и заласкала почти до смерти! Он не может порвать с ней навсегда! Никогда не сможет!

И тут Лавровича осенила гениальная идея.

Он женится на Алисе Заваркиной!

Едва Лаврович принял это решение, его охватило, подняло и закружило чувство дикой, безудержной радости пополам с облегчением и непонятной благодарностью. Он едва не рассмеялся в голос. Он легонько поцеловал Алису в висок, осторожно отведя белесую, словно паутина, прядь волос. Лаврович решил, что купит кольцо с большим бриллиантом, сделает ей красивое предложение и даже подружится с ее жуткой сестрой. Чего бы ему это не стоило!

К тому же быстро захомутав свою колдунью, он избежит унизительного периода ухаживаний с его сомнениями и лишними денежными тратами. Алиска ведь и так ему почти семья, огромная часть его жизни! В нее сразу можно будет вкладывать деньги. Лаврович заменит ее позорный гардероб, купит ей машину и привьет привычку посещать салон красоты раз в неделю. И эти траты станут отличным вложением в будущее, инвестициями в полировку витрины семьи. Его семьи!

Конечно же, Алиса не должна догадаться о его намерениях. Предложение должно стать для нее сюрпризом. Потому что так интереснее и радостнее!

Лаврович так развеселился, что принялся слишком активно вертеться под одеялом, отчего его будущая невеста вздрогнула и приоткрыла один глаз. Лаврович испугался, что Алиса его легко раскусит, поймет всё по его счастливому лицу.

– Привет, – она потянулась всем телом, выпростав из-под одеяла розовые пальчики и выгнувшись так, что ее обнаженная грудь прижалась к Лавровичу.

Они закончили заниматься любовью только в пять утра, но от этого прикосновения кое-какие части его организма снова воспрянули духом.

– Свари мне кофе, – велел он, отстранившись от ее нежных рук.

Алиса широко открыла глаза и обиженно посмотрела на него. Она не удивилась, потому что точно знала, что значит этот тон. Сколько раз они, пока дружили, вместе смеялись над тем, как он по утрам выпроваживает своих случайных любовниц?

Лаврович едва не расхохотался, наслаждаясь ее растерянностью. Он прошел в ванную, где, закрывшись и включив воду, он улыбнулся своему отражению в зеркале.

Удивительно, какая счастливая лыба!

Вдруг нервных срывов больше не будет?

Что если тихое счастье теперь станет для него нормой жизни?

– Так и будет, – уверенно сказал он сам себе и расхохотался.

Алиса нашлась на кухне. Полностью одетая, она возилась с кофеваркой, включив его любимый вальс – она в точности соблюдала его утренние ритуалы и даже успела устроить жуткий сквозняк. Но сонливость и нежность на ее лице сменились беспокойством и раздражением, что еще больше развеселило Лавровича. Он подошел к ней сзади, положил руки ей на талию и прошептал:

– Мы – друзья, верно?

Ее плечи напряглись, голова опустилась, с губ сорвался вздох. Она повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза.

Лаврович видел, что причиняет ей боль, но не мог остановиться. Он мог бы раз и навсегда прервать ее муки, сказав, что любит ее, что просит быть его женой, что не может без нее жить. Но не стал, потому что второй раз за все годы знакомства власть над Алисой была в его руках!

Обычно рядом с ней он чувствовал себя оглушенным идиотом, поэтому сейчас решил схитрить – продлить состояние всемогущества хотя бы на неделю, до ее возвращения из Норвегии, чтобы после утилизировать его остатки, добавив их в то самое счастье, которым он сейчас втихаря упивался. И наконец разделить его с ней!

Ни острый взгляд, что она бросила на него, уходя, ни холодное неласковое «пока» не опечалило Лавровича. Ведь у них вся жизнь впереди! Будут и поцелуи на прощание, и нежные объятия при встрече, и декалитры совместно выпитого утреннего кофе!

– Как тебе удалось так меня околдовать? – спросил он у письма, что она прислала ему, едва приземлившись в Осло.

– «Целую и, как всегда, скучаю», – ответило письмо.

Неделю Алисиного отсутствия Лаврович решил провести с пользой. После ее ухода он, не откладывая, открыл свой ежедневник и принялся набрасывать план мероприятий по превращению Алисы в достойную спутницу жизни.

Как ни крути, она – плохой социальный партнер. Но хоть неглупа и привлекательна, что дает пространство для работы.

Он так и озаглавил этот список – «Алиса» – и напротив каждого пункта прописал примерную стоимость, щедро отсыпав на аксессуары и абонемент в лучший спортзал города. Теперь Лаврович понимал, что все, что виделось ему нерешаемой проблемой в ноябре – пустяки! Главное, она будет рядом с ним, она будет его женой!

Но лишь один пункт смущал счастливого жениха.

Анфиса Заваркина.

От перспективы породниться с этой гарпией Лавровича затошнило. Он несколько раз вдохнул и выдохнул, твердо решив оставить на время свои эмоциональные реакции в стороне и попытаться оценить будущую свояченицу непредвзято.

Во-первых, Анфиса была влиятельна. Она тесно общалась с чиновниками и промышленниками, в ее кафешку в обеденный перерыв иногда заскакивал сам губернатор, с которым она заговорщицки перемигивалась. И это уже не говоря о том эффекте, который эта женщина производила на рядовые умы. Всякие хипстеры стекались в кофейню только ради того, чтобы поглазеть на нее.

Во-вторых, Заваркина-старшая была профессионалом. Ее знали в городе, на ее работу ссылались федеральные СМИ. Она была из тех, кого Лаврович не мог не уважать. Ее амбиции восхищали его.

Хоть Анфиса Заваркина и не была приятной личностью, но Лаврович признавал, что она могла бы быть ему полезной.

Информация об остальных Алисиных родственниках была крайне скудна. То, что ее брат изготавливает и сбывает наркотики, Лаврович узнал от Пашки – однако всё, что тот плетет, нужно делить на двадцать. Заверения Проценко в том, что тот бандитского вида субчик на крутом мотоцикле, у которого они покупали кокаин и дизайнерские стимуляторы, и есть Василий Заваркин, могли быть пустой болтовней. Мужа Анфисы Лаврович, хорошенько подумав, решил и вовсе не брать в расчет.

В конце концов, всю эту информацию можно смело признать сплетнями. Алиса – красивая девушка, а красивые девушки всегда окружены завистниками и сплетниками.

Так, незаметно и потихоньку, Лаврович успокоил сам себя.

Этим утром после Алисиного отъезда (Лаврович в соответствии со своей выдумкой и не подумал ее провожать) он решил действовать и преставиться будущей родственнице официально. И поводом для знакомства с Анфисой Заваркиной Лаврович выбрал бриллиантовое кольцо и болтовню о свадьбе – то, что, по его мнению, приводит в восторг любую женщину.

Лаврович достал запасную кредитку и отправился в лучший ювелирный города Б. Там он улыбнулся хорошенькой продавщице и обменял круглую сумму на круглый бриллиант-солитер, оправленный в платину и окруженный бриллиантами помельче.

Спрятав в карман заветную красную коробочку с золотой надписью, Лаврович отправился в логово гарпии. Не думая о дороге, он плавно поворачивал руль своего седана и сочинял речь. Его посетило вдохновение, и он составил несколько гладких и красивых фраз, которыми решил уведомить Заваркину-старшую о своих намерениях в отношении ее сестры.

Но, протиснувшись в тесную каморку, в которой ютилась редакция «Благой вести», вдохнув затхлый воздух, приправленный вонью жареных пирогов с печенью, увидев гарпию в красном трикотаже, вопросительно смотревшую на него, Лаврович растерялся. Заранее заготовленные красивые слова провалились в желудок и теперь ворочались там, словно клубок змей, ядовито жаля его своей невысказанностью. Редактор газеты, сидящая тут же, выглянула из-за своего монитора и тоже уставилась на Лавровича с любопытством. У него вспотела спина, и он не придумал ничего лучше, как достать из кармана коробку с кольцом, открыть ее и протянуть Анфисе.

– Я согласна! – издевательски воскликнула та.

– Ты уже замужем! – воскликнула начальница Заваркиной, вытянув шею так, словно ее позвонки были маленькими телескопами.

– Ты тоже уже почти замужем, так что сиди, не ерзай, – одернула ее Заваркина и засмеялась.

Смех у нее был мелодичный и улыбка довольно приятной, только мелкие хищные зубки портили впечатление.

– Это для Алисы, – проскрипел Лаврович.

– Очень миленькое, ей понравится, – Анфиса пожала плечами.

«Миленькое» – это не то определение, которого ожидал Лаврович. Миленькой в его понимании могла быть открытка с котятами, а не кольцо от «Картье» с каратным бриллиантом.

– Чего ты хочешь? – спросила Заваркина, пристально вглядываясь в его лицо.

– Я хочу попросить у вас руки вашей сестры! – выпалил Лаврович и густо покраснел.

Анфиса усмехнулась.

– Расскажешь, что за история с письмами? – вдруг спросила она. – В которых Смоленской предлагают поработать театральной проституткой? Ты в курсе? Комментарий дашь? Комментарий в обмен на благословение!

Лаврович отрицательно помотал головой, удивившись столь резкой смене темы беседы. Он помнил, что с гарпией надо держать ухо востро: не заметишь, как она унизит тебя, измазав словесными фекалиями.

– Не дашь или не в курсе? – спросила Заваркина, наклонив голову набок.

– Может быть, вернемся к моему вопросу? – спросил Лаврович, мысленно отругав себя за то, что голосом выдал нетерпение.

– Чего ты вдруг решил жениться? Вы же друзья, – издевательским тоном произнесла Заваркина, широко взмахнув рукой.

Лаврович молчал, уставившись в пол. Он не собирался открывать этой стерве свою гениальную задумку и уж тем более не хотел делиться с ней своими чувствами!

– Я не дам благословения, – проговорила Анфиса равнодушно, указательным пальцем захлопнув крышку коробочки с кольцом, которую Лаврович все еще сжимал в руке.

– Почему? – проскрипел тот.

– Потому что имя тебе легион, – непонятно ответила Заваркина и отвернулась.

Лаврович судорожно сглотнул, поняв, что ему только что указали на дверь. Ему ничего не оставалось, кроме как признать свое полное поражение. Он спрятал кольцо в карман, вежливо кивнул редактору и вышел в темный коридор, заставленный всяким хламом. Глубоко вздохнув и призвав на помощь все свое самообладание, Лаврович вызвал лифт, который отозвался из шахты зловещим гулом.

Ждать пришлось долго, и он невольно оглянулся на приоткрытую дверь редакции. Вдруг, удивив сам себя, он на цыпочках подкрался к ней и прислушался.

– Зачем ты так сурово с ним? – тихонько спросила редакторша.

Заваркина помолчала и пошелестела бумагами.

– Моя сестра – очень привлекательная молодая женщина, – начала она тихо, – иногда я смотрю на нее, а потом на себя и думаю: «Зачем я перевожу три тонны французской косметики в год?». Ведь когда она появляется в поле зрения, все женщины… Как бы это помягче?.. Красивые и ухоженные вдруг начинают казаться вульгарными куклами. Некрасивые, но ухоженные, вроде режиссера Смоленской – знаешь ее, да? – выглядят размалеванными мартышками. Все прочие, обычные пассажирки маршруток – и вовсе топливом для биореактора.

Лаврович перестал дышать. Здесь он был согласен с гарпией. Именно такой эффект производила ее сестра! Воображая, как хороша она будет, когда он приведет ее в порядок, Лаврович и вовсе задыхался от восторга.

– Сначала мне казалось, что она специально расплескивает свои чары на кого попало, – продолжала Заваркина, перейдя на таинственный шепот, – я ругала ее за сомнительные знакомства, потому что мне казалось, что она намеренно выбирает всех этих несчастненьких замороченных задротов или конченых психов. Стремится спасти их, понимаешь? Но, хорошенько присмотревшись, я поняла, что это не она выбирает таких, а они сами сходят с ума рядом с ней. Она знакомится с абсолютно обычными, нормальными парнями, общается с ними вежливо и по-доброму. Она вообще очень добрая девушка… Но от этого вежливого интереса к их персонам, абсолютно искреннего и бескорыстного, у мужичков в голове что-то перемыкает и они каким-то неведомым образом умудряются растерять крохи самообладания и разума и превратиться в слюнявых зомби. Самое страшное – они периодически осознают во что превратились! И, наконец, катастрофа в том, что им кажется, что она специально так с ними, что она во всем виновата и что единственный способ избавиться от этого помешательства – это сделать Алисе плохо или больно. Раньше Васька за ней приглядывал. Ну, как приглядывал… Он недовольно хмурил бровь, и эти упыри, перепугавшись, бежали прочь!.. А я так не могу! Не получается! Вот и ходят тут, матримониальные планы свои разбрызгивают…

Лаврович развернулся и тихо, стараясь не задеть ничего, что могло бы зашуметь и выдать его присутствие, двинулся к лестнице. Выйдя на лестничную клетку, он припустил вниз, пробежал двенадцать этажей, и лишь оказавшись на улице, у машины, остановился, чтобы отдышаться. Упав на сидение своего серебристого автомобиля, он вычленил из вихря мыслей в своей голове одну, самую тревожную. Прислушавшись к себе, Лаврович понял, что боится.

Вдруг зомби – это он? Вдруг Заваркина говорила о…

Бред!

Вымученно улыбнувшись своему отражению в зеркале заднего вида и пристегнув ремень, Лаврович ткнул пальцем в магнитолу. Здесь, окруженный привычными запахами и красивыми вещами, он постепенно успокаивался.

Гарпия не знает! Никто не знает, что Лаврович сделал в ту ночь, когда Алиса Заваркина впервые оказалась целиком и полностью в его власти. И никто никогда не узнает! А Анфисе он все равно со временем сумеет понравиться, это точно!

Убедившись, что руки больше не дрожат, Лаврович повернул ключ в замке зажигания. Ему надо было поскорее вернуться домой: к семи обещала подъехать Нина, которой вдруг захотелось рассказать ему что-то важное и секретное. Лаврович догадывался, о чем пойдет речь.

Несколько раз Смоленская подкатывала к нему с предложением профинансировать ее очередной театральный проект. Лаврович понимал, что уже достиг того уровня благополучия, при котором хорошим тоном считалось участвовать в благотворительности, однако в этом вопросе он был избирателен. Забота о детях-сиротах из детского дома – достойный повод расстаться с частью накоплений. Помощь образованию – тоже да. Больнице святого Иосаафа – пожалуйста, будьте здоровы! Но даже бездомные животные и те сумасшедшие, что их спасают, казались Лавровичу более достойными благотворительного финансирования, нежели «Гнилая сцена» – театр Нины Смоленской.