Читать книгу Глубоко под землей - Алена Воскресенская - Страница 9

Снег шел, не прекращаясь, ровно сутки. Костер давно прогорел, хорошо хоть получилось нагреть воды, чтобы приготовить горячую похлебку. Но злой ветер дул с прежней силой, и путникам пришлось тесно прижаться друг к другу, чтобы сохранить хоть какое-то тепло. Никлаус жутко злился от того, что Онур сидел так близко к его невесте, но ничего не мог поделать, понимая, что это единственный шанс выжить в непогоду. Они спали, спали и спали, редко выглядывая наружу из своего укрытия, чтобы убедиться, что продолжать путешествие невозможно.

Через сутки снег прекратился, и ветер утих, словно ничего и не было. Начало светать, сквозь стволы деревьев стали даже проглядывать солнечные лучи. Мужчины заторопились в путь; Анна, так и не избавившаяся от ощущения, что она промерзла до костей, с молчаливой отстраненностью последовала их примеру. Идти было сложно, дорогу замело. Онур как обычно шел молча впереди, утаптывая тропу для коней. Чувствовалось, что общая усталость вот-вот обернется раздраженностью.

Анна молилась про себя, чтобы в ближайшей деревне им удалось найти приют, и отчаянно гнала прочь мысли о том, что вся эта поездка не имеет смысла и является ошибкой. Она уже не в первый раз задумывалась о том, что взяла ношу не по силам, но понимала, что пути обратно нет. Конечно, она в любой момент могла бы развернуться, чтобы поехать назад в Веенпарк, и понимала, что оба спутника с большим облегчением приняли бы ее решение. Но она не могла предать доверие подруги, не могла лишить отчаявшуюся мать надежды на спасение ребенка.

Анна часто вспоминала свою семью и тот момент, когда покойный отец в приступе пьяной злобы с силой бросил новорожденную сестренку на пол. Малышка на несколько страшных мгновений замолчала, и Анна, тогда сама еще совсем ребенок, испугалась, что девочка умерла. Но больше всего ее ужаснули глаза матери, ставшие совершенно безумными, отчаянными, когда она увидела свое неподвижное дитя и припала к малышке, в исступлении требуя от нее хоть малейшего писка или вздоха. Сестренка выжила, мать выходила ее ценой невероятных усилий, но те отчаянные глаза Анне не забыть никогда.

Путники, вытянувшись в цепочку, шли все дальше по узкой тропе. Впереди пеший Онур протаптывал дорогу, ведя коня под уздцы, за ним на лошадях следовали Анна и Никлаус. В какой-то момент гвардеец задержался, и чужак, остановившись в ожидании, обратился к Анне:

– Лес мертвый. Чую, что дело плохо.

Девушка, погруженная в невеселые мысли, на окружающую обстановку почти не обращала внимания, но после слов Онура прислушалась. И вправду, который день путники шли в абсолютной тишине. После непогоды, со свистом и шумом обрушившейся на них накануне, в лесу царило полное безмолвие. Ни единого звериного следа на свежевыпавшем снегу, ни одной нахохлившейся птицы на ветках. Справа от дороги, в обрыве по-прежнему звонко струилась река, но ее хрустальное звучание в лесной тишине было каким-то инородным, неуместным.

Из-за поворота показался Никлаус, и компания снова двинулась в путь. Вскоре на главной тропе появилось новое ответвление, ведущее, очевидно, в ближнюю деревню. Анна скрестила пальцы на удачу: пусть только в деревне будут люди! Она готова переплатить вдвое, втрое, лишь бы только их пустили в теплую избу, чтобы отогреться и выспаться у печи. Мучил не столько голод, сколько невыносимый холод, от которого девушка никак не могла избавиться. Ей казалось, что стужа пробралась в самое нутро и оттуда пронзает все ее тело ледяными иглами, от чего девушку периодически била дрожь.

Когда из-за деревьев показались первые дома, Анна от радости еле сдержала крик – из трубы ближайшего шел дым! Но Онур по-прежнему шел встревоженный, что-то его настораживало.

Деревня была совсем маленькой, Анна разглядела не больше десятка домов. Избушки стояли плохонькие, темные, покосившиеся, некоторые настолько низенькие, что войти в них, пришлось бы согнувшись. Вдалеке у кривого забора на завалинке сидел человек. Никлаус помахал ему, но тот не ответил.

Онур остановился, осматриваясь.

– Не торопитесь, – негромко произнес он. – Здесь что-то не так.

Никлаус бросил на него злобный взгляд, спешился и решительно направился к первому же дому.

– Эй, хозяева! – громко позвал он. – Есть тут кто?

Ответа по-прежнему не последовало. Анна ощущала всю ту же странную тишину. Не лаяли собаки, не мычали коровы, не раздавались людские голоса.

Гвардеец толкнул калитку и направился к избе. Даже под толщей снега на дворе угадывался беспорядок: валялась опрокинутая набок тележка, друг на друга были нагромождены пустые кадки, под навесом разбросана огородная утварь. Никлаус постучал в дверь и зашел в дом.

– Хозяева! – снова громко позвал он, пытаясь осмотреться в полумраке. Изба была маленькой, тесной, с подслеповатыми крохотными окошками. В углу белела давно не чищенная печь, вдоль стен угадывались лавки.

Вдруг он услышал шарканье чьих-то ног, и в середину избы вышла женщина, прижимавшая к себе какой-то черный чурбачок. Хозяйка была грязная, простоволосая, в дурно пахнущих лохмотьях, непонимающим взглядом она уставилась на Никлауса.

– Мне нужен ночлег, – с отвращением отпрянул от хозяйки гвардеец, не уверенный уже, что ему хотелось бы остановиться в этом доме. – Ты понимаешь, что я говорю? – с тревогой спросил он женщину, поскольку та по-прежнему молчала. – Ночлег мне и моим спутникам. Нужны кров и еда, – он попытался объясниться жестами, но женщина вдруг впихнула ему в руки чурбачок и страшным скрежещущим голосом проговорила: