Читать книгу Богатство идей. История экономической мысли - Алессандро Ронкалья - Страница 46

Давайте обратимся теперь к другому важному течению мысли, утилитаризму Бентама, который сформировался и приобрел влияние в период между «Богатством народов» (1776) Смита и «Основами» (1848) Джона Стюарта Милля. В некоторых аспектах – как мы увидим в главе 10 – он открыл путь «маржиналистской революции»; в других аспектах он может помочь нам понять переход, ставший во многих отношениях шагом назад, от смитовского понятия человека, направляемого богатой совокупностью страстей, к рикардовскому понятию экономического человека.

«Утилитаристская революция» родившегося в Лондоне философа Джереми Бентама (1748–1832) произошла в области, отличающейся от политической экономии, хотя во многих отношениях затрагивающей ее, а именно в области этики. В этой области на протяжении веков дискуссия (упомянутая выше, подразд. 2.1) заключалась в противостоянии двух подходов: де-онтологического и консеквенциалистского. Бентам осуществил решающий вклад в развитие последнего.

В нескольких словах, деонтологический подход утверждает, что действия «хороши» или «плохи» сами по себе: моральное качество действия является присущей ему характеристикой. Например, нанесение человеку вреда, безусловно, является «плохим». Консеквенциалистский подход утверждает, что о любом действии надо судить в том конкретном контексте, в котором оно было произведено, т. е. исходя из его последствий. Даже нанесение вреда человеку может быть «хорошим», например, если кто-то вынужден был это сделать, чтобы предотвратить убийство этим человеком кого-нибудь другого[308].

Деонтологические теории этики обычно основывались на принципе авторитета; традиционно они ассоциировались с религиозными заповедями и были характерны для обществ, ориентированных на уважение к традициям. Консеквенциалистские теории этики вышли на первый план вместе с новой рационалистической ориентацией эпохи Просвещения. Многие философы и социальные реформаторы (такие как Беккариа и Верри в Милане: см. выше, подразд. 4.8) по-разному способствовали успеху данного подхода; Бентам среди них, несомненно, сыграл решающую роль.

Бентам суммировал консеквенциалистскую этику в выражении «принцип наибольшего счастья», или «принцип полезности», который составляет фундаментальную аксиому его первой важной работы, «Фрагмента о правлении». Согласно этой максиме Бентама, «именно наибольшее счастье наибольшего числа людей является мерой добра и зла» [Bentham, 1776, p. 393]. Данный принцип происходит из двух источников – от Хатчесона и (через Беккариа) от Гельвеция (ср.: [Halévy, 1900, p. 13, 21])[309]. Если воспринимать его буквально, то он предполагает два элемента («наибольшее счастье» и «наибольшее число людей»), которые одновременно надо максимизировать. Данный ключевой элемент необходимо учитывать при интерпретации Хатчесона и Беккариа; однако представляется, что «исчисление счастья» (felicific calculus) Бентама предполагает максимизацию только одной переменной: общего социального счастья.

Исчисление счастья, предложенное Бентамом в качестве основного элемента его консеквенциалистской этики, состоит в количественном измерении и алгебраическом суммировании удовольствий и страданий, возникающих в результате любого действия или ряда действий (где удовольствия, разумеется, имеют положительный знак, а страдания – отрицательный). Добро – это то, что дает в качестве результата алгебраически положительную величину счастья и, следовательно, увеличивает «количество счастья» в человеческом обществе; зло – это то, что дает в качестве результата отрицательную величину счастья и, следовательно, уменьшает количество общего счастья[310].

Таким образом, «исчисление счастья» направлено на измерение общественного воздействия как индивидуальных действий, так и выбора государственной политики; Бентам, однако, сосредоточивает свое внимание на последнем.

Давайте обдумаем этот момент. Частное и общественное воздействие индивидуальных действий совпадают, если индивиды, преследующие свои личные интересы, не затрагивают интересов других; в таком случае эгоистичное поведение также автоматически ведет к общему благу, что обеспечивает исполнение так называемого тезиса о естественной тождественности интересов. Именно на этом тезисе основаны наиболее крайние идеи laissez faire, согласно которым оптимальные общественные условия возникают, когда индивиды преследуют собственные личные интересы. Необходимо подчеркнуть, что данный тезис отличается от позиции, занимаемой, к примеру, Адамом Смитом, обсужденной выше в подразд. 5.3 и 5.8, согласно которой индивидуальное поведение руководствуется адекватным набором правовых и моральных норм, защищаемых общественными учреждениями – полицией и отправлением правосудия. В основе концепции laissez faire Смита лежит, скорее, убежденность в том, что в несовершенном мире мы должны отказаться от мечты о «просвещенном государе», поскольку каждый гражданин может позаботиться о собственных интересах гораздо лучше, чем кто-либо иной. Бентам же колебался между идеей «просвещенного государя» и крайними теориями laissez faire (что, в частности, косвенно отразилось в его защите ростовщичества против предложения Смита установить максимально допустимый размер процентных ставок, [Bentham, 1787]); вместе с тем его вера в благожелательный Разум, типичная для французского просвещения, вела его преимущественно в первом направлении, к приданию центральной роли «законодателю».

На самом деле, руководящей целью исследований Бентама было создание такого правового кодекса, который позволит достичь господства Разума в человеческом обществе, а основным инструментом законодателя при этом должно быть исчисление счастья. С его помощью законодатель может принимать во внимание поведение индивидов, мотивированных их собственным интересом, и воздействовать на него при помощи законов, устанавливающих награды и наказания, чтобы направить индивидуальное поведение в сторону оптимальной ситуации, соответствующей принципу наибольшего счастья. Разумеется, большие или меньшие количества счастья, возникающие в результате разного образа действий, рассчитываются для всего общества и оцениваются самим законодателем. (Нет необходимости даже в том, чтобы индивидуальное поведение направлялось исключительно индивидуальным исчислением счастья, индивиды могут в большей степени направляться своими привычками, чем постоянными рациональными подсчетами результатов каждого действия; значение имеет только то, что законодатель, если он захочет изменить индивидуальный выбор, может сделать это при помощи соответствующего набора положительных и отрицательных стимулов.) Другими словами, задача законодателя состоит в создании гармонии между частным и общественным интересом.

Использование законодателем исчисления счастья предполагает наличие двух предварительных условий. Во-первых, предполагается, что различные удовольствия и страдания каждого индивида могут быть сведены к количественной величине, изменяющейся вдоль одномерной шкалы. Во-вторых, предполагается, что колебания блага разных индивидов могут быть алгебраически суммированы. Точнее говоря, предполагается идентичность способности всех индивидов испытывать удовольствие и страдание.

Бентам во многих аспектах был истинно верующим в мощь Разума и в применимость исчисления счастья блага к одномерной, гомогенной человеческой природе. Тем не менее в действительности во всех его работах, количество которых впечатляет, нельзя найти, насколько мне известно, ни одного примера фактических расчетов такого рода, с численными оценками удовольствий и страданий. Бентам систематически ограничивается описанием элементов, которые влияют на «количество» удовольствий и страданий (таких как «интенсивность, продолжительность, определенность, близость, плодовитость, чистота и охват»). Этого было достаточно для его целей при рассмотрении специфических проблем, например, для определения критериев, которым должны соответствовать законы (в особенности относящиеся к наказаниям, как в дискуссии о смертной казни). Можно добавить, что идея отчетливо определенной, полной карты индивидуальных предпочтений, служащей основой фактической количественной оценки полезности и вреда, вовсе не приходила на ум Бентаму при рассмотрении поведения экономических агентов. Как мы видели выше, задача законодателя состояла в оценке общественных и индивидуальных предпочтений; исчисление счастья, подчеркнем это снова, было введено Бентамом в данном контексте (и в более общем плане – в контексте дискуссий об этике), а не в контексте анализа потребительского поведения.

Более того, хотя Бентам, кажется, и был склонен к субъективной теории ценности (которая, как мы видели, уже имела многовековую традицию), различие между его утилитаризмом и позднейшей маржиналистской экономической теорией состоит в угле зрения. Бентам оценивал результаты различных способов действия (и особенно правовых норм: типичное для современного утилитаризма различие между «утилитаризмом правил» и «утилитаризмом действий»[311] здесь неприменимо), анализируя их последствия, тогда как маржиналисты нацелены на оценку товаров через связь между меновой ценностью и потребительной ценностью. Понятие предельной полезности, на котором основана эта связь – как мы увидим в главе 10, – требует, чтобы потребление каждой последующей единицы каждого товара рассматривалось как отдельное действие. В этом (и в частности, в постулате снижающейся предельной полезности) нет необходимости с точки зрения бентамовского законодателя; в самом деле, весьма вероятно, что Бентам – и даже некоторые из его наиболее известных последователей, в частности Джон Стюарт Милль – посчитал бы, что использование в подобной аргументации исчисления счастья является слишком большой натяжкой.

В действительности Бентам не дал систематического анализа понятий ценности и цены. В его работах можно найти множество настойчивых заявлений о том, что «любая ценность основана на полезности», но это просто означает, что «там, где нет нужды, не может быть и ценности»: т. е. точно так же, как и у Смита и Рикардо, полезность была предварительным условием меновой ценности [Bentham, 1801, p. 83][312]. Однако это необязательно предполагает придание полезности характеристик, измеримых количественно, не говоря уже о том, чтобы полагаться на нее при определении меновой ценности. Действительно, как и многие другие авторы до него, Бентам отмечал избыток или редкость в качестве фактора, объясняющего цены, особенно при рассмотрении парадокса воды и алмазов; но от этого еще очень далеко до маржиналистской теории цен, требующей четко обозначенных предпосылок, в которые входит ясное обозначение функций спроса и предложения, без которых невозможно использовать инструменты дифференциального исчисления.