Читать книгу Рутхэйн. Погружение в хаос - Альф Берхт - Страница 8

Поистине зачаровывает танец песчинок вездесущей пыли, который становится зримым лишь в сиянии флутоловых лучей. Непредсказуемый, хаотичный и в то же время такой последовательный. Именно столь ярко выраженное противоречие в совершенно естественном явлении и делает его таким особенным.

В сиянии этих лучей, сильно приглушенных тяжелыми, практически не пропускающими свет шторами, сидел темноволосый юноша неземной красоты. Его ноги были подогнуты под себя с упором на пятки, а белоснежное ханьфу[7], раскинувшееся вокруг него, спущено с плеч. Одеяние, фиксируемое поясом, не спадало ниже положенного, обнажая один лишь торс.

Ларион слегка наклонился вперед, устремив рассредоточенный взгляд прямо перед собой. Он знал, зачем он здесь. Знал, почему сидит на циновке в таком смиренном положении, словно ожидая своей участи. Знал, потому как находился в зале для занятий, где власть над всем принадлежала его учителю. Неспешно убрав длинные волосы со спины через плечо, юноша прислушался. Шаги Альгора были, как всегда, тихими и ровными, практически невесомыми. Но не они заботили Лариона. Куда бо́льшую тревогу в его душе порождал шорох с завершающим четким ударом чего-то об пол.

Несмотря на то, что в помещении было темно, тусклые отблески света, пробивающегося в комнату, давали возможность без проблем ориентироваться в пространстве и находить необходимые вещи. Тем, что сейчас держал в руках учитель, была плеть. Он бегло осмотрел своего ученика, словно ещё раз убеждаясь в том, что тот по-прежнему достоин нахождения здесь. Ларион – один из лучших. Антарес, что был подобен пластилину, позволяющему ваять из себя что угодно. Добрый, терпеливый, верящий его словам без сомнений. Для Альгора он имел особую ценность, сверкая в его глазах с каждым днем всё ярче. Его алмаз, его сокровище! И таких учеников у мастера было всего четверо. Избранные, кому было позволено носить белые одеяния.

Раскрытые ладони Лариона ровно лежали на его коленях, дыхание оставалось размеренным, едва слышным, взгляд – смиренным. Готов! Хрустальные глаза Альгора сверкнули холодом прежде, чем юноша успел ощутить на своей спине первый удар плети. Тягучая тишина без каких-либо ощущений, и спустя мгновение стремительно нарастающая боль. Он не вскрикнул, не издал ни единого звука, лишь дыхание сбило свой ритм на пару вдохов. На спине появилась ещё одна багровая отметина, что легла поперек множества других. Ларион почувствовал облегчение. Он знал, что это не всё, это всего лишь начало преподаваемого ему урока. Но подсознательно стало легче. Первый удар всегда самый неожиданный, самый болезненный и самый невыносимый. Хуже него только ожидание этого самого удара.

– Что есть боль? Боль – это телесное ощущение. Реакция на посягательство к неприкосновенной плоти. Боль не может оставить безучастным. Помни: тело – это далеко не всё, чем обладает антарес. Куда важнее его дух! Поврежденную плоть можно вылечить. Уязвленный дух – нет! – сильным, уверенным голосом говорил учитель, ловко совмещая удары плети с наукой. – Не отгораживайся от боли. Прими её и используй, дабы твой разум оставался чист и способен управлять внутренней силой. Не будет пользы в агонии крика от раны, способной отнять твою жизнь. Прими боль, как союзника, влей в неё силу и преобразуй в атаку. Пусть тело смертно, дух невозможно убить никаким оружием. Сила твоего духа и есть жизнь. Борись духом!

Альгор продолжал наносить новые удары один за другим с некоторой монотонностью, ритмичностью. Пальцы антареса побелели от напряжения из-за усилий сдерживания. Ладони взмокли, сильнее вжимаясь в колени. Он искренне пытался забыть о боли, не обращать на неё внимания. Но каждый удар напоминал о ней с новой силой. Отчаяние – вот что познал юноша на этом уроке, осознавая, что паника, засевшая в его груди, требовала взмолиться и попросить пощады. Но этого не должно было случиться! Ларион был решительно настроен взять свои чувства под контроль. Но как это возможно? Как не забыть о боли, а использовать её? Как обратить её в свою силу? В момент, когда антарес был ближе всего к тому, чтобы потерпеть фиаско, он закусил губу. Привкус крови тут же оставил свой след на его языке. Так тоже нельзя! Он должен чувствовать боль, но не показывать её! Слишком больно, чтобы думать.

В какой-то момент юноше показалось, что его рассудок помутился. Ему почудилось, будто он видит потоки эфира и может почувствовать их на расстоянии. Будто он способен определить колючее тепло других ядер, золотое свечение которых становилось направленным в бесчисленном множестве природных потоков. Они неосознанно создавали в окружающем пространстве целую сеть связанных между собой конструкций. В его глазах помутнело? Нет. Его глаза были открыты и сияли переливами золота ярче, чем прежде! Он нашел ближайшее золотое ядро, которое способно было даровать ему силу, и воспользовался им для того, чтобы выдержать это испытание.

Восприятие антареса изменилось. Своими ударами учитель словно сорвал с него глухой кокон, обнажая нервы до болезненного, невыносимого состояния чувствительности. Боль осталась, но утратила свою былую значительность.

Тридцать второй удар завершающим штрихом лег на спину Лариона, оставляя ему на память вычурную роспись злого художника. Альгор идеально управлял силой наносимых ударов, соблюдая золотую грань. Удары должны быть достаточно сильными, чтобы боль проникла даже в самые отдаленные уголки души, и достаточно аккуратными, чтобы не допустить появления большого количества крови. Кровь на одежде мастер не любил. Особенно на белой…

Данный урок, с виду являющийся неуместно жестоким, был просто необходим для того, чтобы в разуме самого ценного алмаза закрепилось осознание собственной силы. Альгор стремился научить его пользоваться внутренним резервом вопреки страданию.

Спрятав плеть обратно в чехол, до следующего раза, учитель отошел к столу, на котором стоял уже остывший отвар из трав. Он знал, как непросто было перенести всю эту боль Лариону. Заметил, как тот чудом сохранил свое положение после последнего удара, едва не рухнув обессиленно на пол. Уловил его оборвавшееся дыхание в момент, когда он едва не высвободил из груди выдох облегчения. Это было бы позором.

Альгор неспешно, словно по наитию, наполнял небольшую чашку полезным снадобьем, ожидая, когда антарес приведет себя в порядок. Как только шорох тканей утих, мастер развернулся. Сделав несколько шагов по направлению к своему ученику, мужчина присел перед ним, накрыв его белоснежное одеяние своим, словно сотканным из тьмы, ханьфу, подвязанным серебряным поясом.

– Урок закончен, Ларион. Надеюсь, этим вечером я услышу твою гуцинь[8].

Протянув юноше чашку с отваром в знак сочувствия его состоянию, Альгор взглянул на него ещё раз. Белое ханьфу, возвращенное в подобающее состояние, сильнее прежнего подчеркивало бледность кожи антареса. Прокушенная губа без слов объясняла причину её ярко выраженного алого оттенка. Но глаза Лариона сияли сильнее прежнего. Чистые, невообразимо добрые, преданные. Похоже, не выдержав натиска пепельного взгляда Альгора, юноша спрятал свои глаза за густыми ресницами. Слишком тяжелый взгляд. Слишком много власти чувствовалось в нем.

– Да, мастер. Я приду на закате, – достаточно ровно ответил антарес, приняв холодными пальцами преподнесённую ему чашку. Горький отвар был сейчас очень кстати. Он хорошо убирал привкус крови во рту и в то же время избавлял от сухости в горле.

В целом мастер остался доволен тем, как юноша прошел это испытание, поэтому простил ему несдержанность, проявленную в виде припухшей нижней губы.

Внезапно за тонким простенком что-то шелохнулось, нарушив уединение антаресов. Оставив своего ученика приходить в себя и даже не допуская мысли о том, чтобы помочь ему подняться, Альгор направился туда, откуда доносились тревожные звуки. Что-то подсказывало ему: это плохой знак!

Ларион не стремился оценивать поведение и поступки мастера, потому не придал никакого значения столь спешному его уходу.

* * *

Зайдя в свою личную комнату, отделяемую от учебной лишь небольшим простенком, Альгор сразу же посмотрел на низкую кровать, огороженную невысоким бортиком. На ней лежала девушка. Точнее, ранее лежала девушка, а сейчас с едва уловимым шорохом из-под покрывала на пол осыпался сероватый песок. Покрывало постепенно проседало. Мастер хорошо помнил этот звук, звук шороха песчинок. Он знаменовал конец, утрату золотого ядра. Его Аури покидала этот мир. Как же так?! Он был так скуп в последнее время, не находя ей достойной замены. Она была… была…

– Аури… – бесцветно выдохнул Альгор, едва стоя на непослушных ногах. Споткнулся, кинувшись к ложу. Опустился у изголовья на колени, пачкаясь белесыми разводами. Рука осторожно легла на подушку, обрамляющую посеревшее лицо девушки. – Аури…

Не было предела отчаянию антареса. Не было подходящих слов, чтобы описать его состояние. Невозможно. Даже приглушенный голос не отражал этого чувства в полной мере. Альгор понимал: ничего не вернуть. Ничего. Ему не помогут ни молитвы, ни чудеса. Сила ядра иссякла, а значит, тело неизбежно прекратит свое существование.

Подняв край покрывала, осторожно, дабы не нарушить хрупкую оболочку, мастер хотел увидеть то, что стало причиной её смерти, прежде чем тело полностью исчезнет.

– Упрямая девчонка! – прошипел сквозь зубы Альгор, увидев на левой стороне груди девушки, прямо под ключицей, зияющую рану с обсохшими корочками крови. – А я был с тобой так добр…

На груди Аури виднелось множество царапин, повреждающих кожу, и знак нанесенного им рисунка. Если бы сейчас было возможно добраться до её руки, то под ногтями он точно нашел бы второе подтверждение её упрямству. Глупое дитя! Она с жестоким упрямством старалась избавиться от татуировки, что связывала её ядро в его. Была бы послушной – прожила бы ещё несколько месяцев. Успела бы порадоваться теплым денькам. Кто ей подсказал, что повышенная слабость в её теле напрямую связана с этой печатью? Неужели сама догадалась? Не имеет значения. Теперь, из-за её упрямства, нескольких месяцев нет и у него тоже!

Пальцы Альгора продолжали зарываться в горстку праха, что остался на подушке. Они сжимались в кулак до хруста суставов. Как же всё быстро закончилось!

Но довольно трагедии! Нужно было понять: как? Как это всё случилось так скоро? Неужели это Ларион? Неужели это он похитил жизнь его эльвириума?

Точно! Во время урока Альгор почувствовал колебания эфира. В момент, когда открылись способности антареса. Но мастер и предположить не мог, что его лучший ученик посмеет дотянуться не до внутренней силы, а до ядра ослабленного в конец эльвириума. Похоже, юноша – слишком хорошая ему замена, и Альгор не смел его осудить за этот поступок. Сам был таким.

* * *

Ларион ещё раз убедился в том, что его ханьфу в порядке. Поправил пояс и налобную ленту. Убрал назад волосы, стараясь как можно меньше напрягать спину. Руки, особенно пальцы, плохо слушались, но он сумел вернуть на поднос опустошённую чашку и даже самостоятельно подняться на ноги, отчаянно стараясь совладать с головокружением.

– Ларион! – резко произнес Альгор. Он чувствовал, что его ученик ещё не покинул соседнюю комнату.

Юношу словно окатило ведром холодной воды. Что произошло? Отчего голос мастера был таким строгим? Он не слышал подобного по отношению к себе с тех пор, как получил право носить белоснежные одеяния.

В результате внезапного всплеска тревожных эмоций антарес совсем позабыл о своем состоянии, послушно подойдя к краю стены. Он замер на углу, не смея сделать более и шага.

– Да, мастер… – с ожиданием худшего отозвался Ларион.

– Как много ты добился в мелодии «розыск»?

– Если имею четкое представление о том, что нужно найти, отыскать сумею. Но нужно время.

– Рад это слышать. Будучи тем, кто забрал жизнь моего эльвириума, ты должен справиться с задачей, найти для меня хорошую замену, другого носителя золотого ядра! Ты понимаешь, о чём я тебя прошу, Ларион?

Да, юноша слышал слова мастера, но как же тяжело было поверить в услышанное. Как он мог? Разум отказывался в это верить. Осознание того, что он забрал чью-то жизнь, стало для антареса худшим испытанием, чем плеть. Печаль, испуг и скорбь заполнили его сердце. Он не спорил, не пытался ничего узнать или уточнить. Ларион думал лишь о том, как загладить вину. Как исправить допущенную им ошибку. И не нашел ничего лучше, как прислушаться к словам Альгора.

– Да, я вас понял, мастер. Я найду для вас эльвириума с самым сильным золотым ядром. Просто подождите немного, – глухо ответил юноша, но в его голосе ярко прослеживалась решительность.

– Это то, что я хотел от тебя услышать. Я рассчитываю на тебя.

– Да, мастер!

В словах более не было смысла. Ларион, смиренно поклонившись Альгору, направился к выходу из комнаты, оставляя наставника наедине со своими мыслями.

* * *

Что такое «розыск», антаресу было известно достаточно давно. Вот только набраться опыта в данном направлении ему всё никак не удавалось. Впервые Лариону предстояло найти то, что не потрогать руками и не увидеть глазами. Сильное ядро другого живого существа, да ещё и эльвириума! Слишком сложно, но времени на то, чтобы жалеть себя, не было. Он дал слово – и сдержит!

Несколько суток антарес истязал себя, не позволяя себе уснуть. Он играл. Снова и снова играл мелодию «розыск». Ларион отчаянно старался найти в своем разуме ответы на вопросы: какие именно можно задать параметры поиска для носителя ядра; как выразить это в музыке; как найти то, чего не видел и уж тем более не особенно понимаешь? Впрочем, всё это было лишь отговорками. Истинная причина неудачи в поиске крылась в подсознательном страхе. В боязни вновь вернуть себе то чувство единения с другой, теплой энергией, что укрепила бы его. Звучит соблазнительно, но осознание того, что это может отнять чью-то жизнь, тут же отбрасывало подобного рода мысли в сторону.

Антарес сидел на густой траве прямо перед рекой, время от времени бросая в её сторону умоляющий взгляд с просьбой о помощи. Живая вода поблизости всегда усиливала исполняемую мелодию, помогая найти искомое быстрее. Но отчего-то даже с её помощью юноше не удавалось обнаружить даже намек на то, что ему было нужно.

Он не сдавался. Даже будучи на пределе своих возможностей, он не допускал и мысли о том, чтобы остановиться. Прекратить все эти мучения. Горделив, целеустремлен и не научен проигрывать. Шли вторые сутки, а осанка антареса оставалась всё такой же идеальной. На лице не проступало никаких эмоций. Смиренный, пропитанный спокойствием взгляд время от времени отрывался от струн, дабы взглянуть перед собой, убедиться, что всё ещё ничего не изменилось. Терпелив. Обладатель просто завидной выдержки.

Ноги уже ничего не чувствовали от возложенной на них нагрузки. Далекая боль доносилась лишь от кончиков пальцев, закаленных игрой на гуцинь. Они были растерзаны в кровь и отказывались слушаться. Но Ларион продолжал. Искал. Не окрепший после болезненного урока, с глубокими тенями под глазами от недосыпания, искал.

«Розыск» – не что иное, как расспрос. Разница только в том, что задаются вопросы по большей части миру, Вселенной, кодам сознания, а не живым существам.

Пальцы левой руки юноши мастерски танцевали по ладам, меняя тональность нот, тогда как правая послушно дарила нужные звуки, задавая ритм. Стоило мелодии закончиться, как Ларион начинал новую. Веки его опускались. Даже охлаждающие потоки ветра уже не придавали ему той легкой бодрости, которую даровали изначально. Хотелось закрыть глаза, дабы не чувствовать в них жжения. Всё чаще в голове антареса мелькали мысли о том, что нужно поспать.

Мелодия, начатая вновь, мягко разливалась в тишине глубокой ночи. Тихая, совершенно лишенная былой требовательности. Не было более сил на настойчивость. Игра перешла в разряд медитации, в глубокий сон наяву. Не покидало ощущение стремительного полета, заставляющего задержать дыхание. Веки закрылись. Странная невесомость. Тело антареса слегка покачивалось в такт мелодии, что переходила из одной тональности в другую. Не было отчета тому, что именно играли на гуцинь пальцы. Цель была одна – найти. Потому чем дальше, тем больше Ларион подсознательно разрушал мешающие ему потоки эфира, которые попадались на пути. Он стремился к тому, что крылось за ними. Мелодия не прекращалась ни на мгновение. Под сомкнутыми веками юноша увидел Флутол. Нет! Это было свечение золотого ядра. Сейчас, глубокой ночью, это невообразимо яркое сияние не спутать ни с чем! Он нашел. Нашел его! Того, кто поможет исправить допущенную им ошибку и вернуть всё на круги своя!

Антарес почувствовал, как его тело покрывается мурашками. Далеко, дальше, чем можно было себе представить… Ларион чувствовал себя как в кошмаре. Спал, но не мог проснуться, независимо от того, как бы сильно ему того ни хотелось.

Дыхание юноши стало тяжелым, прерывистым. Музыка постепенно стихла. Кисти его рук безвольно опустились на лакированные бока гуцинь. Антарес очнулся, неспешно открывая глаза.

Вот оно. Нужно просто протянуть руку…