Читать книгу (Не)крутышка Кэт - Алиот Браянс - Страница 1

Я висела над потолком и с какой-то грустной отстранённостью смотрела на свое обвитое трубками тело. С высоты в пару метров, оно казалось таким маленьким, слабым, юным и таким беззащитным.

Рядом, держа меня за руку, плакала мама. Папа весь бледный, отрешенно спокойный, вцепился маме в плечо с такой силой, что костяшки на пальцах побели.

«Ей, наверное, больно, – пронеслось в голове, – но эта боль ничто против боли душевной».

– Мы не можем ничем помочь, – говорил седой усталый профессор, – мы не сталкивались с таким, чтобы вот так, ни с того, ни с сего, молодая здоровая девушка сгорела за три дня. Мы перепробовали все, но ничего не помогает. Тело просто не реагирует на лекарства. Мы думали сегодня погрузить ее в медицинскую кому, но не успели. Катя впала в коматозное состояние еще ночью, а сейчас, спустя три часа наблюдений и реанимационных мероприятий, я могу констатировать, что мозг – мертв. Еще несколько часов и начнут отказывать органы, – он замолчал, выдерживая паузу, давая родителям возможность осмыслить всю трагичность ситуации, а уже спустя пару минут поспешил продолжить, – у вашей дочери в бумагах есть согласие на донорство. Мы бы хотели, чтобы вы приняли решение и…, – запнулся, поймав суровый взгляд отца и уже тише, почти шепотом: – Нам для дальнейших исследований…

– Выйдите, – коротко молвил папа своим обычным приказным тоном.

Уставший доктор, вздыхая, поспешил удалиться.

– У вас несколько минут, – кинул, закрывая дверь.

– Сет, он хочет, чтобы мы убили нашу девочку? – как-то совсем растерянно спросила мама.

Отец обреченно вздохнул.

– Лина, он сказал, что Катя уже умерла. Хотя тело еще продолжает функционировать, постепенно умирая, – повторно озвучил приговор доктора, проводя тыльной стороной своей ладони по моей щеке.

Такая редкая для него ласка… А я, как назло, ничего не чувствую!

– Нам стоит согласиться на это их… донорство? – мама все еще захлебывалась рыданиями, хотя истерика уже немного отступила, вернув хрупкое самообладание.

– Катя уже с этим согласилась, хотя и не думаю, что это основная причина того, что врачи нас торопят…, – пробормотал почти неслышно папа. – Нам с тобой предстоит решить: отпустить ее сейчас или дать ей помучаться еще несколько часов.

Мне хотелось кричать. И я забилась в безмолвном крике: вот она я! я здесь! я еще жива!

Но все было бесполезно. Меня не слышали.

Я спланировала вниз к своему телу и попыталась соединиться с ним – так возвращались все герои фильмов и книг. Тело же несмотря на то, что я легла прямо в него, так и не отреагировало – я просто скользнула вниз и очутилась под койкой.

Наверное, я действительно уже умерла и остается только ждать пресловутый белый свет.

– Два часа, мы дадим ей два часа, и если улучшения не будет, то…, ‑ мама не договорила, только покачала головой в обычном жесте отрицания. А потом все также сидела рядом, заливая слезами мою зацелованную ладонь. – Какая же ты горячая, девочка моя, – шептали уставшие губы.

Отец, сжав последний раз ее плечо, вышел в коридор и кивнул братьям, те поспешно прошли в палату, окружая мать. Только старший Кирилл остался в коридоре.

Кир с отцом вышли на лестницу, а я, устав от прощаний и слез, последовала за ними.

– Три дня, три дня назад, она веселая вернулась домой. Все шутила, что защитит диплом и будет орать «Я свободен! Словно птица в небесах…», – папа с бессильной яростью, стукнул кулаком в стену, так что оставил красные следы, а на него посыпалась штукатурка, – а потом раз и температура под 40. «Ничего, пап, ты же знаешь, я не болею. Отосплюсь, и все будет хорошо», – передразнил он меня, с точностью передав интонации, с которыми эти самые слова были сказаны.

– Врачи так и не поставили диагноз, – продолжил после короткой паузы, – а сейчас они говорят, что ее мозг мертв. Нашей девочки больше нет, – голос сорвался и новый удар о стену, вызвавший новую волну обсыпающейся штукатурки, – Жаль, что я не курю, – уже взяв себя в руки, добавил, отряхиваясь, мой любимый полковник.

– Па, а точно ничего нельзя сделать? Может пригласить еще кого-то из врачей? Созвать консилиум? – спросил всегда рациональный Кир. Старший в большой семье, он, возясь с нами со всеми пока родители были заняты то службой, то выступлениями, привык во всем полагаться только на себя и отвечать за всех, поэтому его следующие слова меня не удивили: – Я переслал результаты анализов Герхарду, он обещал проконсультироваться со своими знакомыми. Ответ должен прийти с минуты на минуту, – и как бы в подтверждение этих слов его телефон завибрировал.

Брат принялся изучать заключения, а потом вообще позвонил и быстро заговорил на немецком.

– Что, сын? – задал вопрос испуганный отец, и в его голосе щемящими нотками прозвучала только что родившаяся надежда.

– Ничего нового, па. Он тоже говорит, что шансов нет. Еще Инга обещала поднять американцев, так что пока подождем.

– Подождем, Кир, – апатично откликнулся папа, – Пора к матери. Ты только ей ничего не говори, она вроде уже решила отпустить.

Они вернулись в палату, где скорбящими статуями застыли родные. Мама, папа, три старших брата – и все возле моей больничной койки. Не хватало Инги – нашей младшей сестры, радости и гордости родителей в отличие от непутевой меня. И Ани жены Сергея, она осталась дома с племянниками. Я смотрела и любовалась. Какие же они у меня все красивые.

Отец, никак не выглядевший на свои почти шестьдесят. Бравый военный полковник, держащий в строгом кулаке своих подчиненных и муштровавший дома нас. Правда, совсем немного и с любовью.

Мама, стройная, маленькая и очень моложавая, сейчас тренер по спортивной гимнастике, в прошлом неоднократная чемпионка.

Кирилл, мой старший брат, боксер-чемпион, у нас восемь лет разницы, но это не мешало ему принимать самое активное участие в моей жизни. Это он дал в глаз решившему поцеловать меня парню, популярно объяснив, что если он еще раз увидит его возле меня до того, как мне исполнится восемнадцать, то кости собирать будет долго.

Сергей, наш средний, гроза всех преступников, следователь по особо важным делам. Он столько раз ходил по грани, попадая в разные ситуации, работая под прикрытием, что все мы вздохнули с радостным облегчением, когда в его жизни появилась Аня и пообещала, что родит ему детей, только если он будет рисковать меньше.

Вадим, младший из этой дружной троицы, единственный брюнет в семье, кроме меня и мамы. Тоже спортсмен – биатлонист, только неделю как вернулся с чемпионата, привезя с собой заслуженную медаль.

Инга… Память услужливо нарисовала образ младшей сестры – невысокой спортивной блондинки. В четыре года Инга увлеклась фигурным катанием и с тех пор ее жизнь вертелась около тренировок и соревнований. В принципе, как и любого из моих родственников. Только Сергей, заполучив десятый дан, выиграв чемпионат и параллельно закончив юридический, решил, что соревнования ему больше не нужны.

Я же в семье всегда была белой вороной. Абсолютно неспортивная, хотя бегала и тренировалась вместе со всеми, я перепробовала и научилась всему, что умели мои родственнички, но успеха так и не добилась. Мне не хватало их целеустремленности, и тренировки по четыре-пять часов в день давались через силу, выполняясь наполовину.

Ну вот, пока я вспоминала, подошло время прощаться. Я увидела, как отключили ИВЛ, что уже двое суток заставляло меня дышать, и сразу же раздался противный писк, а мониторы нарисовали сплошную линию.

Мама, плакала, навзрыд уткнувшись в плечо Кира – он всегда был самый надежный из нас.

«Ты же не подведешь меня, братец?» – спросила, и с удивлением поймала его взгляд. Нет, он меня не видел, но как-то безошибочно смотрел именно на меня, и в его глазах было обещание.

Родные покинули палату, а потом и меня повезли куда-то по коридору. Вот только белого ослепительного луча света все так и не было. Я снова и снова оглядывалась в его поисках и не находила.

«Неужели в ад?» – мелькнуло удивленное.

И тут же на память пришли все прегрешения: украла линейку в первом классе, подралась и сильно побила мальчика в третьем (это ему еще повезло, что братья ничего не узнали), разбила с другом стекло и выдала его злому дядьке (а потом неделю рыдала ночами и даже сделала то, чего больше всего боялась – рассказала родителям), убежала, испугавшись, от объяснившегося в любви парня (надеюсь, у него от этого не возникло комплекса?).

Что-то грехов за мной мало водится. Даже целовалась всего пару раз за свои двадцать с небольшим хвостиком лет. Грустно как-то. И вспомнить нечего. Хорошего я явно сделала больше. Даже жизнь девчонке спасла, предварительно нечаянно оттолкнув ее под машину. Но ведь вылетела на дорогу и начала тянуть на тротуар, не бросила. Да, и лет мне тогда было совсем мало. Восемь или около того. А потом еще были щенки, котята и даже потерянный мальчишка. Все спасены, обогреты, накормлены. А сколько сумок поднесла, а продуктов купила? Где же мой белый свет? Я тут уже ночь в морге сижу и мне, наверное, холодно.

Стоп, а почему в морге? Меня же на исследования? Очень уж хотели посмотреть, что там и как. Сама слышала врача и слова: «Готовьте операционную, будем производить изъятие». Хорошо ума хватило от родителей подальше отойти. Но все равно странно. Неужели, я не заметила операции? И тело в темном шкафчике, не посмотришь.

Нет, что-то не то. Не могла я не заметить операцию. Я же далеко от тела удалиться не могу, а оно всегда тут было. Как привез санитар, так и бросили, задвинув в холодильник.

Ладно, тело послезавтра похоронят, а что будет с моими 21 граммами (или сколько там весит душа?), что сейчас бесцельно болтаются рядом с ним? Что будет со мной?