Читать книгу Разрушенная Вселенная - Алиса Лиделл - Страница 3

The Pretty Reckless ”My medicin”

Я понимаю тебя, но когда ты успел поверить, что одинок? Ты говоришь, что пауки ползают внутри тебя и сделали себе дом там, где когда-то был свет.

Twenty One Pilots ”Friend, please”

На второй день пребывания в психиатрической больнице можно было достаточно просто объяснить слабость, боли в мышцах и даже симптомы простуды. Заболеть после всего того, что произошло, достаточно просто. Джессика на всякий случай обеспечивала своего пациента и другими лекарствами, которые не имели никакого отношения к психическим заболеваниям. На всякий случай, для профилактики.

Есть Генри тоже отказывался, но здесь мадам Андерсен так же не была удивлена. Почему вообще больной человек, который лишился мотивации и жизни в целом, должен думать о еде? Бессонница была, но это совершенно нормально для состояния месье Тортелье. Пациент был постоянно на взводе и ощущал чувство тревоги. Это нормально, не так ли?

Под конец третьего дня у больного поднялся жар. Тогда уже Джессика начала поднимать панику, но диагноз все еще оставался одним и тем же: Генри подхватил грипп. Хотя передумала Андерсен достаточно быстро. А конкретно в тот момент, когда парень собрался придушить своего врача. В общем, все закончилось тем, что руки Тортелье связали. Бесчеловечно? Возможно. Но Генри не первый и не единственный буйный пациент.

Когда она в очередной раз зашла в палату, Генри сидел в углу и раскачивался из стороны в сторону, при этом напевая похоронный марш. Кажется, Джессику парень не заметил. Ну и хорошо. Врач подняла с тумбочки градусник, который около десяти минут пихнула Тортелье в подмышку. Как оказалось, Генри решил не мерить температуру и просто отложил аппарат.

– Мы решили сами себе диагнозы ставить, да, дорогой? И вылечишь ты себя тоже сам? – произнесла Джессика, тем самым привлекая внимание парня.

Генри перевел взгляд на врача и замер в неестественной, какой-то кукольной позе. Выдавало молодого человека только то, что он дрожал, а зубы его стучали от озноба. Андерсен сделала несколько шагов в сторону Тортелье, но остановилась, когда тот в ответ на ее действия еще сильнее прижался к стене.

– Хватит с меня этого цирка. Поднимайся, дорогой. Разве тебе не холодно на полу?

– Не твое дело, – огрызнулся Генри, – отстань от меня.

Джессика нахмурила брови, искренне не понимая, что происходит. Что она пропустила мимо ушей и глаз, чего не заметила?

– Поднимайся, – твердым голосом сказала Джесс, вспоминая инструкции поведения врача в таких вот незапланированных ситуациях.

Тортелье некоторое время сидел на полу, но потом, обняв себя руками и дрожа всем телом, поднялся на ноги. Он шатался и не мог стоять ровно, он кривился и кусал губы, прокусывая их до крови, но почему-то именно сейчас внутри Андерсен возникло нечто, напоминавшее глупый животных страх. Генри сделал маленький шажок навстречу, а Джессика инстинктивно отступила назад.

– На кровать, дорогой, ложись на кровать.

Генри кивнул головой и потащился к своему спальному месту, но в один момент резко обернулся и с нетипичной быстротой достиг минимального расстояния с Джессикой.

– Т-ты что творишь? Я позову санитаров.

– Я больше не буду пить то, что ты мне даешь. Ты пытаешься меня убить. Я не хочу умереть с помощью твоего участия. Моя смерть – это мое решение. Я умру тогда, когда я захочу, – его голос был хриплым и низким, а зрачки в глазах практически полностью перекрывали радужку. Джессика вжалась в стену, стараясь казаться как можно более уверенной и бесстрашной.

– Никто не пытается тебя убить. Я обещала твоей семье, что помогу тебе.

– Нет! Не пытайся! Не пытайся! – он потянул руки к шее врача, но даже не успел прикоснуться к коже, благодаря вовремя подоспевшим санитарам. Андерсен правда знала, что у Тортелье в любом случае ничего не выйдет. Ее мучало кое-что другое: почему милый мальчик резко превратился в маньяка-садиста? Он ведь даже никогда не был убийцей, а практиковаться мог исключительно на своих венах.

И тогда уже Андерсен начала задумываться, что в странном поведении молодого человека виноват вовсе не грипп. Однако от родственников не было никаких показаний на этот счет, а анализы еще проверить не успели. Но если мысли Джессики окажутся правдой, то стоит признать, что Генри – достаточно проблемный пациент, несмотря на то, что по рассказам родных об этом не могло даже идти и речи.

Чем дальше, тем хуже. Генри кричал и плакал одновременно. Его ноги сводило судорогами, он часто чихал, садился, потом падал, зевал, звал на помощь, но помочь в этой ситуации парню мог лишь он сам. Месье Тортелье заварил эту кашу исключительно по своей воле.

Джессика не спала всю ночь, впрочем, как и ее пациент. Девушка наблюдала за парнем и фиксировала каждое его движение, контролировала его состояние и помогала ему всеми возможными способами, естественно, с помощью санитаров. Мадам Андерсен переживала за этого мальчика, как за близкого человека. В конце концов, его жизнь сейчас зависела исключительно от Джесс.

Где-то под утро, когда Генри, кажется, стало немного лучше, парень уснул. Джессика была не уверена, что период затишья продлится слишком долго, но сейчас у нее появилось время все обдумать.

– Мадам Андерсен, вы нормально себя чувствуете? – обеспокоенно спросил один из санитаров. Кажется, его звали Эдиком. Во всяком случае, так к нему обращались остальные. Парень был достаточно крепок и силен не только физически, но и морально. Несомненно, для работника психиатрической больницы это очень важно.

– Что за вопрос? – ухмыльнулась девушка. – Сейчас это не главное. У нас есть время немного отдохнуть. Воспользуйтесь им с головой.

На самом деле, Джессика безумно устала. Лет через пять-десять ей самой понадобится помощь хорошего психолога или, возможно, даже психиатра. Сколько нервов в день уходило на пациентов? А ведь Генри – далеко не единственный душевно больной. Конечно, Джесс не одна является врачом, но количество пациентов все равно превосходило количество специалистов.

Девушка по пути зашла к автомату с кофе, решив, что немного бодрости сейчас не помешает. Не спать целую ночь – это настоящие мучения, которые Андерсен проходит далеко не первый раз. Но, конечно, страдания Джесс никогда не сравнятся с тем, что испытывал юный пациент. Мальчик ведь еще совсем молодой, за что ему вся эта ерунда? Удивительно, что никто не заметил проблем у парня. Куда смотрели его родители, к примеру? Решили, что сын уже вырос и сам может за собой последить? Человеку с биполярным расстройством крайне тяжело самому себя вытаскивать из черной дыры.

Все могло обойтись, включая психушку. Надо сказать, что Джессика прониклась некой любовью к этому глупому ребенку, поэтому правда не хотела бы, чтобы мальчик попадал в это неприятное место. Но теперь уже ничего не поделаешь. А жаль.

Джессика, только появившись в своем кабинете, подошла к огромную шкафу, дверцы которого были заперты на ключ, и, открыв одну из них, достала с полки дело пациента. Что мадам Андерсен уже успела написать там за эти два дня? Достаточно много, надо сказать. А теперь еще одна запись. Вообще, в лучшем случае, писать нужно как можно чаще, чтобы не упустить даже самой малейшей детали.

«С 23 сентября у пациента наблюдается абстинентный синдром. В ночь с 24 на 25 сентября все симптомы достигли пикового состояния.»

Андерсен поняла, что засыпает. Это совершенно не удивительно. Что ж, ладно. Санитары стоят на страже покоя несчастного пациента, следовательно, можно немного вздремнуть, пока остальным «жителям» психиатрической больницы не объявят подъем. Джессика написала у себя на руки напоминание – «сообщи родителям» – и устроилась на диване, чтобы немного отдохнуть.

***

Нам с детства утверждают, что мир прекрасен и восхитителен. Нам читают сказки о том, что принцесс всегда спасают принцы, что добро побеждает зло, что любовь всегда сильнее всех недугов. «Волшебство кругом, дорогие дети! Верьте в чудо!» – говорила учительница литературы в школе. Одна девочка в классе, что всегда носила длинные разноцветные гольфы и подражала Пеппи Длинныйчулок, обожала эту добрую и милую женщину и верила каждому ее слову. Она, кажется, даже писала рассказы и верила, что в будущем приедет прекрасный парень, который превратит грязную оборванку в прекрасную девушку. И что же стало? Девушка умерла от СПИДа, который подхватила у незнакомца, изнасиловавшего ее в темной подворотне. Говорят, родители «Пеппи» погибли в автокатастрофе, а ее отчислили из университета за неуплату, после чего бедняжка бросилась во все тяжкие.

Только глупцы верят в сказки. Всем известно, что в жизни нужно бороться и страдать, чтобы достичь желаемого. Здесь не ценят профессионалов своего дела, зато прочищают путь ничтожным сыновьям больших начальников. Здесь алкоголики и наркоманы спокойно заводят детей, а прекрасным людям раздают отказы об усыновлении. В чем смысл этой жизни?

Я не знаю, в какой момент все началось, но я перестал ценить свою жизнь. Попытки выкарабкаться кажутся мне настолько ничтожными и глупыми, что я уже не пытаюсь спасти. Люди, которые клянутся о том, что всегда будут рядом, в итоге предают. Ты в этой жизни один. Всегда один. Ты никому не нужен. И, если честно, я правда не понимаю, зачем идти вперед и стремиться к чему-либо.

– Ты сидишь здесь уже достаточно давно, но даже не подошел к барной стойке, – ко мне подошла женщина в коротких шортах и колготках в сетку. Ладно, никто не имеет права ее осуждать за такой наряд, потому что он идеально вписывается под стилистику этого клуба, целиком и полностью заполненного пьяными танцующими людьми. Кажется, они называют это «весельем».

– Вам не кажется употребление алкоголя глупой затеей? Ты пьешь, забываешь все на несколько часов, а утром просыпаешься с адской головной болью и осознанием того, как отвратительная твоя жизнь, – женщина нахмурила брови, а потом расплылась в странной улыбке.

Мерзкое местечко. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сможет поверить в то, что я могу проводить свое свободное время в подобных заведениях. Ладно, буквально несколько месяцев назад я и сам о подобном подумать не мог.

– Сколько тебе лет, юный философ? – с издевкой в голове произнесла женщина. Идиотский вопрос. Возраст вообще ничего не рассказывает о человеке.

– По ощущением, мне уже давно перевалило за сорок, – ухмыльнулся я в ответ. Ладно, притворство, притворство и еще раз притворство. Из меня вышел бы хороший актер.

– Интересно-интересно. Тогда, думаю, ты будешь не против новых знакомств? Я – Джулия. Так ты сказал, что алкоголь уже не помогает тебе забыться и расслабиться? У меня есть кое-что более действенное для тебя. Некое лекарство от всех проблем. Ты забудешь про несчастную любовь, про разрушенную карьеру, про разбитую мечту. Ты забудешь обо всем. Тебя утянет в сказочное волшебство. Ты ощутишь себя беззаботным ребенком. Никаких проблем.

Не знаю, чем я тогда думал, но это было полностью осознанное решение. Я просто уже ничего не боялся в жизни. Я пережил столько всего, несмотря на свой юный возраст, что я уже не искал подарков от судьбы, а с нетерпением ждал своей гибели. «Лекарство от всех проблем». Красиво звучит. У меня много проблем.

***

25.09

МАМОЧКА, Я НАРКОМАН! ЗАЧЕМ Я ЭТО ВСПОМНИЛ?!

***

– К-как это абстинентный синдром? – женщина от неожиданности крепко сжала двумя руками запястье бывшего мужа, который на данный момент времени сидел вместе с ней в кабинете Джессики Андерсен. – Ломка, что ли? Как у наркоманов, да? – Каролин издала нервный смешок и перевела свой взгляд на Камиля. – Я… ты… мы… Помнишь, какими глазами смотрел на тебя твой отец? – теперь уже женщина смеялась, словно умалишённая. Но ее нельзя за это винить. Боже, нет, ни в коем случае. Ни одному родителю не пожелаешь такого счастья.

– Кара, не нужно, – тихо прошептал мужчина, бережно прижав Каролин к себе.

Андерсен с интересом разглядывала бывших супругов. Кажется, история становилась все запутаннее.

– Так у вас это семейное? – все же решила прервать идиллию между мужчиной и женщиной Джессика.

– Нет, что вы себе позволяете! – взвизгнула от возмущения Кара, оттолкнув от себя Камиля. – Хватит болтать языком понапрасну. Рассказывайте, что там с нашим сыном.

– Я уже сказала: абстинентный синдром, вызванный, вероятнее всего, каким-то наркотиком.

– Я правда не понимаю, как мы всего этого не замечали, – взвыла несчастная мать.

– На первой стадии любые болезни не так заметны, как хотелось бы. В обратном случае жить нам всем было бы гораздо проще, – покачала головой доктор, поднимаясь со своего места и подходя к окну.

В кабинете наступила полнейшая тишина, только иногда были слышны тихие всхлипы Каролин. Мадемуазель Андерсен правда пыталась разобраться и помочь, но чем дальше в лес, тем запутаннее становилась история. Возможно ли, что сами родители имели какую-то связь с наркотиками? Черт знает.

– А как давно это у него? – со вздохом произнес мужчина.

– Как только будут готовы анализы, вы узнаете об этом первыми.

В общем и в целом, пробыла парочка в больнице не долго. Каролин пыталась прорваться к своему сыну, но в этот раз Джессика решила, что даже родителей пускать к несчастному пациенту не стоит.

***

Удар! Стекло разбивается вдребезги. Внутри бушует великое множество эмоций, которые уже никак не выплеснуть словами. Если бы рядом кто-нибудь был, то Шарля давно бы уже везли на полицейской машине под замок. Ноэль очень сообразительный мальчик, в отличие от Жирарда, поэтому де Фоссе заперли в ванной. Ладно, быть может, со стороны друзей это действие было немного жестоким, но истерики Шарля иногда напоминали камерную войну по убыткам.

– Я ненавижу тебя! – зло крикнул мальчик в пустоту, укрывшись тонким пледом, надеясь, что оно сможет защитить от всех невзгод. К несчастью, помощи больше просить было не у кого. – И жениха твоего ненавижу! Я ненавижу все, что связано с тобой! Ты самая плохая мама во всем белом свете. Я тебя ненавижу! – паренек вытер позорную слезу, скатывающуюся по щеке. Шарль не девчонка, чтобы реветь.

Когда Шарль первый раз увидел маму, целующую в щёку другого мужчину, не отца, он не разговаривал с ней целый день. Родители развелись уже давно, и де Фоссе прекрасно понимал, что больше они никогда не сойдутся, но в тот момент всё равно отчего-то было безумно больно.

Но тогда проблемы только начинались. Потом ребенок встретил нового мужчину мамы, когда приехал к ней в гости. Тогда уже Шарль не разговаривал с Барбарой две недели, а перед этим разбил почти все кружки в её доме. Обидно было, когда обнаружил мальчишка на пальчике маме обручальное кольцо. Потом, к сожалению, драгоценность куда-то пропала. Все почему-то решили, что это все проделки Шарля, поэтому отец посадил сына под домашний арест.

На свадьбу Шарля брать не решились, поэтому он остался со старой теткой, нянькой, которая обнаружила у себя после крепкого сна тараканы в волосах.

Если вам вдруг станет интересно, отчего у отца Шарля так много седых волос, то ответом станет один голубоглазый мальчишка с шилом в одном месте.

Да, Шарля водили к психологу, но тетеньки и дяденьки говорили, что это возрастное, что это пройдет. Мальчик просто ревнует маму. Разве его можно в этом винить?

Нет, конечно нет!

– Господи, да что с ним такое? – нахмурив брови, спросил Жирард, наматывая локон черных волос на палец.

– Он всегда так себя ведет. Дай ему время, – пожал плечами Ноэль, словно подобное зрелище действительно не являлось чем-то удивительным и ненормальным.

Музыкант тяжело вздохнул. Ладно, быть может, Кавелье был в чем-то прав. Не каждому пожелаешь такого счастья, как влюбиться в больного человека, который, вместо того, чтобы лечиться, принимает наркотики и причиняет себе боль. Признаться, Жирард и сам не был рад такому повороту событий, но парень предпочитал не психовать. Лучше приберечь свои слезы на похороны.

– Как думаешь, им там удастся помочь Генри? – дрогнувшим голосом спросил Ноэль, стараясь говорить как можно тише.

– Если человек хочет умереть, то он умрет обязательно, – пожал плечами Жирард в ответ, словно говорил что-то самое обычное и естественное. – Знаешь, у меня была знакомая в детстве, алкоголичка-социопатка. Всю себя посвящала алкоголю, но повеситься решила после того, как обрела смысл в жизни. Посчитала себя недостойной, может быть.

Кавелье не очень хорошо знал Жирарда, они вообще были знакомы через Шарля и Генри, как можно было догадаться, поэтому и удивляться немного испуганному взгляду Ноэля не стоило. Однако Жирард недовольно изогнул бровь, задавая своему собеседнику немой вопрос.

– Извини меня за любопытство, но о ком мы так говоришь? – проглотил ком в горле парень. Да, возможно, он не имел права лесть в личную жизнь Жирарда, но любопытство – очень плохая черта характера месье Кавелье.

– Не поверишь, но я говорю о своей матери, – с какой-то необъяснимой гордостью в голосе ответил музыкант. – Вообще, знаешь ли, у меня очень интересная жизнь. Мать повесилась, когда мне было пять, мачеха меня терпеть не могла и запирала в комнате…

Из ванной раздался протяжный вой. Ноэль прикусил губу и обнял себя руками.

Шарль очень долго сидел на одном месте и смотрел в белую стену.

Сегодня его первый раз взяли на день рождения сына очень хорошего друга папы, взявь с Шарля искреннее обещание, что он не натворит никаких глупостей.

Мальчик честно пытался, но в итоге вы выдержал и сбежал, потому что смотреть не мог на милую улыбку маленького Генри и серые-серые глазки, которые, казалось, читали всех насквозь. Сколько возле него было родственников и слов восхищения! Де Фоссе не любил этого ребенка, потому что чудесных крошек все восхваляют, словно богов.

Паренек рефлекторно повернул голову, когда услышал звук падающего на пол предмета. Нет, Шарль по-прежнему одинок в этом мире. Просто книжка свалилась с полки. К слову, по удивительному совпадению, это была любимая книжка мамы.

Паренек стащил со стола ножницы и жадно, со странным блеском в глазах, начал резать в клочья страницы. Но тогда мальчик решил, что этого не достаточно. Каждый должен осознать всю боль Шарля, которую он хранит в себе.

– Почему меня никто не ценит?! – прошипел паренек, словно пытаясь узнать у несчастной книжки ответ на этот вопрос. – Неужели я настолько ни на что не годен, раз меня могут поменять на книжку?! Я ненавидел тебя с самого рождения. Ты хочешь украсть у меня маму. Все хотят украсть у меня маму. Мою маму! Не трогай мои вещи, не трогай, не трогай! – Шарль поднялся с колен и с диким криком ударил книжкой по стене.

В голове промчались картинки девочки с темно-карими глазами в длинном голубом платье и крохотного мальчика с пухлыми розоватыми щечками. Шарль упал на колени, пытаясь смыть слезы с лица, заставить себя прекратить. Но вода была везде, даже рубашка уже успела намокнуть. Разорванная в клочья книжка валялась рядом, пока Шарль осознавал, что только что уничтожил часть души своей мамы. Это произведение для Барбары было неким талисманом удачи. Что Шарль натворил?!

– Я так и знала, что ты здесь. Если тебе нужна помощь, то я ря… – глаза вошедшей в комнату матери по размеру стали похожими на блюдца. – Шарль! Это же моя любимая книжка! На ней ещё был автограф моего любимого писателя… Шарль, это за то, что я вышла замуж не за твоего папу?

Так было и будет всегда: Шарль – белая ворона в своей семье, грязное пятно на ее чистой репутации.

– Может, ему все же нужно помочь? – заинтересованно произнес Жирард, переводя взгляд на дверь в ванную.

– Нет, я уже сказал. Это никому на пользу не пойдет, – покачал головой Ноэль.

Спустя минут пять после этого короткого разговора дверь в ванную отворилась и оттуда вышел растрепанный и помятый Шарль. Кавелье притянул к себе коленки и постарался выдавить из себя вялую улыбку.

– Мне похуй. Я иду к Джессике, – объявил де Фоссе, стаскивая с вешалки куртку и совершенно не обращая внимания на лица друзей.

– Шарли, не нужно горячиться. Жи сказал, что к нему сейчас даже родителей не пускают, – Ноэль слетел со своего места и бросился к другу, чтобы отобрать от него куртку.

– Не называй меня Шарли, залупа, – зло выплюнул парень, отпихивая от себя Кавелье. – Родители – не я. Чем эти придурки ему помогут, а? Я нужен ему. Нужен.

Ноэль попятился назад, потому что ему, на самом деле, стало страшно. Он не первый раз видел друга в гневе, но в такие моменты обычно Шарля не стоило волновать лишний раз.

– Слышишь ты, придурок, Ноэль говорит дело: идти в больничку смысла нет, – растягивая слоги, произнес Жи.

– Это в тебе смысла нет, – бросил Шарль, после чего исчез из квартиры.

– Идиот, – прокомментировал музыкант.

***

25.09

Допустим, я чокнутый. Ладно, с кем не бывает? Допустим, я лишился большей части своих воспоминаний и даже не вспомнил бы своего имени, если бы мне его не назвали. Допустим, у меня ребра выпирают настолько сильно, что трудно поверить в то, что мое тело на самом деле – это не только кости, обтянутые кожей. Допустим! Но почему я оказался еще и наркоманом? Неужели я был настолько плохим человеком, раз меня так сильно наказала жизнь? Хотя, если я бы дилером, например, то так мне и надо.

Ты знал, что если пять часов смотреть на потолок, то ничего, совершенно ничего, не изменится? Он по-прежнему будет таким же сероватым и плоским, таким же, как и всегда. От этого каждодневного пейзажа меня несколько раз стошнило. Я так отвратительно себя чувствую, словно съел всю кастрюлю очень испорченного супа.

Я не удивлен, на самом деле. Эта больница кажется мне безумно мерзкой, так что я не удивлен.

Я со страхом жду перемен в моем настроении, потому что даже когда их нет, мне все равно безумно плохо. Сегодня я пытался продырявить кожу – не так, как обычно, чтобы обвести дату, а по настоящему продырявить, – но у меня не вышло совершенно ничего, так как мои руки трясутся, как на морозе. Это немного нечестно. А еще в моей палате нет даже зеркала, которое я мог бы разбить. Тут вообще ничего нет!

Пару раз ко мне заглядывала Джессика. Она выглядела достаточно взволнованно. Ненавижу Джесс и санитаров. В этом дурацком месте она словно королева какого-то большого зла, а эти существа в коротких белых халатах – ее приспешники.

И снова я пытаюсь найти какой-нибудь смысл в этой дурацкой пустоте. Почему никто не хочет объяснить мне, что происходит? Может быть, потому что они боятся разрушить мою шаткую психику? Быть может, я вообще действительно в прошлом был каким-то преступником, убийцей или тем же дилером или поставщиком наркотиков? Быть может, на моей совести не мало убитых людей?

Мне все не понятно. Во всяком случае, я безумно устал, чтобы думать и писать. Дневник выматывает меня и выжимает все соки, как будто бы я занимаюсь каторжным трудом. Не удивительно. Мои кости все еще обтянуты лишь тонким слоем кожи.

Я опять потерял смысл во всем этом бреде.