Читать книгу Разрушенная Вселенная - Алиса Лиделл - Страница 4

My Chemical Romance ”Cancer”

Несмотря на то, что я слаб и повержен, я сольюсь с этим звуком.

Твой призрак так близок ко мне, я вывернутый наизнанку, ты – тайна.

Не позволяй мне уйти.

Twenty One Pilots ”Goner”

Мир перед глазами раскачивался из стороны в сторону. Что здесь происходит? Неужели началось землетрясение? Неплохо, особенно учитывая тот факт, что парень уже немного устал от своей сложной жизни. Судьба его – страдания. Ох, нет, подождите. Кажется, с землей и с окружающими людьми все хорошо. Значит, у молодого человека просто кружится голова. Жалко, на самом деле, очень жалко. Но везде нужно искать свои плюсы: таким образом Шарлю все же удастся дойти до кабинета психиатра.

Пошатывающийся, как после попойки, парень налетел на дверь. Та почему-то распахивается слишком сильно, из-за чего Шарль падает на ковер. Джессика от неожиданности уронила на стол папку с документами. Очень странно, когда в твой кабинет без стука врывается едва знакомый человек.

– Месье, месье, с вами все в порядке? – спрашивает девушка, подбегая к упавшему Шарлю. Молодой человек медленно поднимается с пыльного ковра, пытаясь попутно отряхнуться, но в итоге бросает это дело, решив сосредоточиться на разговоре.

– Мадам Андерсен, я Шарль, Шарль де Фоссе. Я не уверен, что Вы меня помните, но мне нужно поговорить с Вами о Вашем пациенте, – стараясь восстановить размеренное дыхание и внутреннее спокойствие, произнес парень.

Сейчас не время для буйных истерик. Шарль имеет полное право обсудить с Джессикой состояние своего возлюбленного. Это не карается законом. А Ноэль, разумеется, переживает очень зря. Де Фоссе далеко не псих, поэтому справится с беседой без каких-либо проблем.

– Ох, месье де Фоссе. Да, я Вас помню, – улыбнулась девушка самой очаровательной улыбкой, которую только могла использовать для налаживания контакта с человеком. Шарль крепко сомкнул губы, сдерживая усмешку. – Присаживайтесь, пожалуйста. Я думаю, что могу уделить Вам парочку минут. Вы имеете право задавать вопросы.

Джессика указала на свободный деревянный стул для посетителей, стоящий возле стола самого психиатра. Андерсен отправилась на свое рабочее место. Холодные и, казалось бы, незнающие слез глаза девушки столкнулись с небесно-голубым взглядом ее посетителя. В голову Шарля пришла глупая мысль: а что, если Джессика видит насквозь парня и может прочитать его, как открытую книгу? Но это глупости. Бред сумасшедшего. Так не бывает.

– Я думаю, что Вам уже сообщили, что у Генри наблюдался абстинентный синдром. Не скрою, что и сейчас состояние пациента оставляет желать лучшего. Но Вам не стоит переживать об этом. Генри окружают квалифицированные врачи и крепкие санитары, так что, будьте уверены, скоро мы забудем об этой ситуации, как о страшном сне, – уверенным и дьявольски спокойным голосом произнесла девушка.

– Что Вы имели ввиду под «крепкими санитарами»? – сердце продолжало бешено колотиться в груди, как у больного аритмией, совершенно не собираясь возвращаться к своему обычному нормальному ритму.

На секундочку Шарлю показалось, что в глазах Джессики промелькнуло нечто, напоминающее сожаление и, быть может, страх. Однако де Фоссе сразу откинул такие глупые мысли. Андерсен – врач-психиатр с, вероятнее всего, неплохим стажем, раз на ее попечительстве находятся пациенты с достаточно тяжелыми болезнями. Вероятнее всего, она уже успела за время работы и учебы насмотреться на несчастных людей и их страдания, поэтому вряд ли теперь уделяла этому большое внимание.

– Пациенты с абстинентным синдромом достаточно буйные, месье де Фоссе, – заправив мешающийся локон волос за ухо, спокойно отозвалась Джессика.

Конечно, Шарль читал и литературу, и смотрел фильмы, в которых главный или второстепенный герой мог оказаться наркоманом. Писатели и режиссеры используют эту идею, а читатель или зритель невольно узнает чуть больше о том, о чем знать бы вряд ли хотел. Но де Фоссе эта скользкая и неприятная тема касалась всегда, но не так прямолинейно. Шарль даже и подумать не мог, что когда-нибудь будет клясться в любви наркоману, целовать его мягкие мармеладные губы, гладить его нежную бледную кожу, а тот в ответ будет ненавидеть свою жизнь и делать все, чтобы избавить себя от мучений на Земле.

– Вам не стоит переживать. Все будет хорошо, – улыбнулась Джессика, заметив, что посетитель изрядно измучен и потерян.

– Да, конечно. Спасибо, мадам Андерсен, – вяло отозвался Шарль. – Я все еще не могу с ним встретиться?

– Боюсь, что нет. Сейчас совсем не время.

Честно говоря, словами Джессики парень первый раз в жизни был обрадован. Если раньше молодой человек был уверен, что точно хочет встретиться с Генри, что он может помочь больному своим приходом, то теперь сомневался в том, что имеет достаточно сил, чтобы зайти в палату к возлюбленному. Дома де Фоссе даже и подумать не успел о том, как все на самом деле серьезно и тяжело, но замогильная атмосфера в кабинете Джессики и ее спокойный, даже немного равнодушный голос словно помог открыть Шарлю глаза на все произошедшее. Генри нужна помощь настоящих профессионалов. Никакой друг, родитель или парень ему не поможет. В то же время и сам Шарль медленно лишается разума. Страшные мысли, тяжелые раздумья скоро доведут парня до невеселого конца.

***

Город был похож на кладбище, несмотря на то, что по его улицам все еще ходили живые люди. Для измученного взгляда де Фоссе все прохожие были совершенно одинаковыми и в общей сложности напоминали живых трупов, вылезших из могил. Даже та девчушка в красивой кожаной курточке, которая задорно хохотала из-за какой шутки мальца, стоящего рядом с ней, уже умерла. Почему-то Шарль был настолько убежден в этом, что никто и никогда не сможет вытолкнуть эти дурные мысли из его больной головы.

Нет, ну а действительно, разве нет в этих умозаключениях чего-то похожего на правду? Что, если каждая жизнь начинается именно с подъема человека из могилы? Допустим, его тело, внешность, используется как материал для создания других людей. И все последующие – повторение предыдущих. Ладно, да, де Фоссе немного увлекся. Просто ну что можно понимать под словом «живой»? Ходящий по земле? Дышащий? Счастливый? Не потерявший веру? Вряд ли та девочка чувствует себя убитой, хотя кто знает, кто знает. Генри тоже притворялся счастливым.

Черт, опять Генри! Почему все мысли в конечном итоге сходятся к одному единственному образу? Честное слово, сейчас больше всего на свете де Фоссе хочет прекратить думать об этом солнечном кудрявом мальчике с красивыми пасмурными глазами, которые всегда выдавали сильные ливни, поливающие внутренний мир Генри. Черт-черт-черт! Опять! Это выходит случайно и незапланированно. Наверное, от того, что еще ни к кому и никогда Шарль не испытывал таких сильных чувств, из-за того, что без своей любви парень уже не видел жизни. Ведь подумать только о том, как сильно изменилось все после того, как у молодого человека появился этот ребенок с сахарной пудрой на носу.

– Блять! – зло выругался Шарль себе под нос, пнув камешек, на который случайно наступил, потому что не смотрел под ноги.

Все снова сводилось к одному. Де Фоссе каждый день терзался страхами о состоянии своего возлюбленного до такой степени, что иногда не мог сосредоточиться ни на чем другом. Да, это ненормально, это неправильно, в какой-то степени это раздражало и Генри, но парень ничего не мог поделать со своими мыслями. Что он мог поделать с тем, что мальчик являлся настоящей Вселенной, в которой так слепо и быстро затянуло несчастного флориста? Взорвется Вселенная – взорвутся и ее жители. Разве это, блин, не логично?

– Шарль! – послышался где-то сзади женский голос, обладатель которого собирался в большей степени не привлечь внимание молодого человека, а буквально приказывал ему остановиться, обернуться, да еще и броситься на встречу. К слову, узнать этот мерзкий аристократический голосок Чарльз мог из тысячи.

К парню ровной грациозной походкой подошла красивая высокая женщина средних лет в белом классическом пальто с огромным черным шелковым бантом на поясе, с красивым беретом на голове и обутая в невысокие ботиночки на платформе. Одежда явно была не из дешевых, а аксессуары, дополняющие образ, полностью подтверждали гипотезу о том, что женщина умеет и может позволить себе красиво наряжаться. Диапазон цветовой гаммы был небольшим, а в целом основными цветами являлись черный и белый. Личико у дамочки тоже было вполне себе симпатичным. Аккуратные черты лица и бледная кожа выглядели так, словно прохожая, если бы жила в средние века, была бы самой настоящей аристократкой. Да, она была уже взрослой, но, если честно, догадаться об этом нельзя было ни по внешности, ни по стройной фигурке. Только едва выступающие морщинки, замазанные толстым слоем косметики, уставшие серо-голубые и носогубные складки выдавали истинный возраст дамочки.

– Хорошего дня. Шарль, я слышала, что твоя «настоящая француженка» попала в психиатрическую больницу, – совершенно равнодушным голосом произнесла женщина, прожигая высокомерным взглядом своего собеседника, от которого молодому человеку захотелось куда-нибудь поскорее скрыться.

– Да, мама, он, блять, попал в больницу, – отрезал де Фоссе, не имея ни капли желания общаться с этой женщиной.

«Настоящая француженка» – это очередная издевка из уст матери, которая образовалась за счет качественного, но не долгосрочного обмана родственников относительно второй половинки Шарля. Омерзительно то, что даже сейчас, в бедственном положении, Барбара предпочитает упомянуть произошедшее давно, не желая даже признавать бедственность ситуации, сложившейся сейчас. Конечно, де Фоссе прекрасно знал, как относилась мать к Генри, а именно терпеть его не могла, но разве это повод сейчас издеваться над ним и над состоянием своего сына?

– Я просила тебя не выражаться. Хотя бы в моем присутствии, – тяжело вздохнула Барбара, обреченно покачав головой, словно мат – единственное, что могло волновать ее.

Но, вообще-то, Шарль заметил то, что мать кусала губы, что обычно не делала, потому что помада – вещь дорогая, она должна выигрышно смотреться на устах. Так же от взгляда парня не укрылся тот факт, что в глазах Барбары действительно горело волнение. Неужели, она переживает из-за чего-то? Оу, да ладно, это женщина способна что-то чувствовать?

– Мама, мой парень пытался покончить жизнь самоубийством, а ты заливаешь мне про мою обречённую культуру речи! – зло отозвался молодой человек, выделив слово «парень» назло матери, после отвернувшись от Барбары, чтобы хоть как-то избежать ее пытливого взгляда.

Женщина прикрыла глаза ладонями, вновь качая головой. Да, Шарль прекрасно знал, что далеко не все родственники смогут свыкнуться с мыслью о том, что он встречается с парнем. Это даже звучит как-то неправильно и мерзко. Де Фоссе, например, пришлось потратить достаточно много времени, чтобы перестать кричать после каждой подобной мысли о своей влюбленности. Но Барбара переступала через все приемлемые границы. Она обратила свой протест против этих неправильных отношений на ненависть к Генри. И, если честно, это еще более отвратительно.

– Хорошо, я хотела поговорить не об этом, – ну да, конечно, Барбара разговаривает с кем-то, даже с родственниками, только когда ей что-то нужно от них. – Известны причины его глупого, безответственного и эгоистичного поведения?

Голос женщины дрогнул, а Шарль тут же сосредоточился, вновь поворачиваясь к матери лицом и проклиная себя за то, что не видел взгляда Барбары, когда та произносила эту фразу. Так, и отчего это она интересуется этим?

– Он болен, – потускневшим голосом отозвался молодой человек, – чего ты от него хочешь? Придумал себе какую-нибудь очередную проблему и решил, что пора заканчивать. В прошлый раз он, вроде, психанул из-за Хельги, с которой расстался три тысячи лет назад. Понимаешь, причина не всегда может быть логичной. Далеко не все его действия можно объяснить.

Барбара нахмурила брови и коротко кивнула головой, все еще выражая безразличие и равнодушие относительно Генри и разговора.

– Мне жаль, – ни капли искренности. – Если нужны будут деньги, то обращайся, – ладно, чего это с ней? Может быть, она связана с «самоубийством» Генри, поэтому теперь истинную аристократку мучает совесть? – Но все-таки, я думаю, что тебе стоит отказаться от этой глупой затеи. Ты можешь найти себе человека, который подойдет тебе гораздо больше. Посмотри, сколько девушек вокруг.

А нет, все в порядке, раз она вновь начинает эту тупую песню. Разве не ясно, что Шарль не может избавиться от своего сердца, которое жило лишь его образом, от мозга, в котором застыли мысли только о нем? Солнце! Генри – единственное солнце в жизни де Фоссе, несмотря на то, что причиняет столько боли. За самое лучшее приходится платить очень дорого, но Шарль всегда будет справляться с неподъемной суммой, потому что полученное гораздо важнее потерянного.

– Я гей, – тяжело вздохнул Шарль, объясняя эту простую вещь матери в тысячный раз. – Мне не нравятся девушки. А Генри я люблю.

– Это все твоя дурь, – уверенно произнесла Барбара. – Насмотрелся на людей, ежедневно шагающих по улицам. Кто вообще разрешил им заниматься этой пропагандой?

– Да прекрати ты уже! Дело не в пропаганде! Если ты нихера не понимаешь в этом, то заткнись, пожалуйста. Ты считаешь себя интеллигентной, да? Но во Франции сейчас модно поддерживать сексуальные меньшинства. Хотя погоди… Ебать, да я уверен в том, что ты их поддерживаешь в своем этом тупом высшем обществе! Да, признайся, ты делаешь это! – Барбара все с тем же равнодушием и высокомерием смотрела на сына, но в ее глазах промелькнуло что-то на подобии стыда. – Лицемерка! – выкрикнул напоследок сорвавшийся с цепи Шарль и быстрым шагом ушел прочь с улицы, в конечном итоге бросившись бежать. Мыслям нужно дать волю, чувства нельзя запирать в себе, а срываться на матери – не самый лучший вариант. Спрятаться бы от всего этого мира, чтобы не было никаких Барбар, Генри и вообще никого и никогда.

***

– Что-то случилось?

Под огромным деревом, пожалуй, единственным на опушке, сидел самый обычный обиженный на мир подросток, который каждый день вел свою бесконечную войну с обществом, не понимающим его, проигрывая в бою, благодаря чему погружаясь в страшную депрессию, или же наоборот побеждая, устраивая себе после чего маленький, но не длительный праздник, потому что расслабляться при таких условиях ни в коем случае нельзя. Рядом по-турецки восседал маленький мальчишка, который вовсе не был сыном шейха, а являлся простым ребенком простых родителей, который переживал о судьбах остальных людей и не мог терпеть слезы на щеках близких.

Это уютное местечко напоминало картину. Основными цветами являлся зеленый – это трава – и голубой, потому что лазурное небо сегодня как никогда раньше удивляло своей безупречной чистотой. Удивительные растения с розовыми, красными, фиолетовыми, оранжевыми лепестками являлись некими элементами декора, без которых все равно было бы понятно, что имел в виду художник, но при отсутствии которых картина уже не была столь привлекательна и приятна взгляду.

Подросток сбегал сюда каждый раз, когда его сердце разбивалось на кусочки, когда внутренности сжимались и превращались в огромную кучу, где было невозможно что-либо разобрать. На опушке было тихо и нестрашно. Тут никто чужой не мог влезть в твои мысли и попытаться подарить тебе глупый взрослый совет. А вот что забыл здесь глупый мальчишка, пока было не ясно даже постоянному посетителю этого места.

– Зачем ты сюда пришел? – фыркнул парень, прижимая коленки к груди и пытаясь незаметно убрать остатки недавней истерики со щек. – Я могу разобраться со своими проблемами и без сопливых детей.

В серых глазках, кажется, просто по определению не могло возникнуть злобы. Мальчик широко улыбнулся на слова юноши и сорвал ромашку. Ребенок, который даже не умеет фокусироваться на разговоре, потому что еще слишком глуп и неумел, принялся рвать лепестки с цвета, что-то проговаривая себе под нос.

– Ты не можешь, – все так же заинтересованно играясь с несчастной ромашкой, неизвестно как провинившейся перед глупым мальчишкой, произнес непрошенный гость на этой опушке.

Тогда подростка очень сильно разозлила эта высокомерность маленького ребенка. Какого черта он вообще тут забыл? Почему он решил, что может лезть в чужую жизнь? Дети порой бывают невыносимыми придурками, с которыми просто невозможно разговаривать нормально.

– Вали отсюда, – грубо произнес парень, прикусив до боли губу.

Ребенок поднял на юношу свои завораживающие глаза, в которых, казалось, отображалось что-то невыносимое прекрасное, заманивающее, но в то же время устрашающее и опасное. Что за черт? Отчего в голову лезут такие мысли? Этот мальчишка – всего лишь глупый представитель личинок, который даже разговаривать правильно еще не до конца научился.

– Шарли, тебя кто-то обидел? Кто-то сделал тебе… больно? – прошептал мальчишка, сжав в руках уже и не без того помятый цветочек.

Подросток крепко стиснул зубы, чтобы вновь не начать кричать и плакать в одно и то же время. Воспоминания, так не вовремя влезшие в голову, причиняли неимоверную боль, а этот мальчишка еще и лезет не в свое дело со своей никому не нужной помощью.

– Хочешь, я побью этого негодника? Отрежу ему волосы, чтобы ему было обидно-обидно! А еще я могу позвать своего плюшевого песика. Он очень смелый! Мы вместе с ним точно справимся, – со странными огоньками в глазах уверенным и твердым голосом произнес мальчик, отбросив в сторону цветочек.

Шарль невольно улыбнулся, выслушивая угрозы от этого невинного дитя с писклявым голоском, но вскоре вновь состроил серьезную мину, потому что на слабость способны только истинные придурки. Смелых и твердых характером эти проявления нежности совершенно не касались. Любовь и привязанность всегда губят человека.

Однако, несмотря ни на что, юноша помнил мягкого плюшевого песика, единственное животное, которое разрешил завести сыну отец. Домашний питомец – это ответственность. Камиль никогда не уделял маленькому Генри достаточно времени, поэтому со щеночком они вдвоем точно не справились бы. Генри считал иначе: он уже взрослый мальчик, поэтому, разумеется, проблем с крохотным животным не возникло бы.

– Разве мама тебе не говорила, что решать проблемы кулаками не стоит? – произнес Шарль, слишком поздно осознав то, что не стоило упоминать лишних раз маму Генри. Но ребенок, кажется, совершенно не боялся говорить о родителе.

– Но папа говорил мне, что если твоих любимых людей обижают, то не нужно бояться рисковать собой ради их счастья! – смешно по-детски смешно выговаривая слова, все так же твердо отвечал мальчик.

Парень поднял глаза на мальчика. Злость и ненависть куда-то испарилась. Сколько Генри лет? Совсем мало. А он говорит такие странные вещи. Так непонятно ведет себя. Чего он добивается? Может быть, просто начитался умных книжек и теперь пытался блеснуть своим умом? Нет, этим точно не стал бы заниматься ребенок в возрасте девяти лет с честными серыми глазами и небывалым желанием жить, несмотря на все то, что в свой ранний возраст успел пережить.

– Я люблю тебя. И я дорожу тобой. Поэтому я буду тебя защищать. И я не боюсь ничего-ничего! Ну, только кошек и немножко кукол, но если нужно будет, то я готов и с ними побороться. Правда-правда! Только не грусти, пожалуйста, – последние слова Генри почти шептал, опустив голову вниз и разглядывая крохотного муравьишку, ползущего по стебельку к цветку

Все проблемы Шарля такие глупые и крошечные, буквально высосанные из-под пальца. Взгляните на этого мальчишку, который пережил то, чего вы все так боитесь. Его жизнь сложна и безумна. Судьбе все равно на возраст человека. Она выбирает жертву спонтанно и издевается над ней, выжимает все соки. Но Генри держится! Вы взгляните на этого ребенка, который смеется всем неудачам в лицо и верит, что все будет хорошо, стоит только верить и любить.

– Ты дорожишь мной? Даже несмотря на то, что я оторвал голову твоей плюшевой лисичке и называл тебя девчонкой? – дрожащим голосом спросил парень, нахмурив брови.

Генри широко улыбнулся и покачал головой.

– Мама говорила, что люди злятся не просто так. Это крик о помощи. Они просто хотят, чтобы их услышали, чтобы им помогли. Они не знают, как спасти по-другому. А я люблю тебя, поэтому я хочу тебе помочь. Ты мой лучший друг.

Шарль никогда и подумать не мог, что когда-нибудь будет считать девятилетнего мальчика тем самым единственным человеком, который целиком и полностью его понимает. Так вообще бывает? Но де Фоссе никогда не считал это важным. Главное в этой истории то, что у Шарля есть Генри, который, несмотря на свой возраст, может помочь, крепко обняв своего друга и внеся в его опустошенную душу любовь и тепло, а у Генри есть Шарль, при котором можно не бояться плакать и говорить о своих переживаниях, не притворяясь вечно счастливым.

Отсюда, с обрыва, мир кажется таким огромным и зацикленным на своих интересах, что невольно забываешь обо всех мелочах, обо всех своих глупых проблемах. Сколько отчаявшихся людей ходит по Земле? Одни потеряли своих близких из-за тяжелых болезней, из-за несправедливости жизни, других предали и оставили в полном одиночестве. А ты сидишь здесь, смотришь на мир с высоты птичьего полета и смеешь жаловаться на свою жизнь. А ведь у тебя есть друзья, родители, ноги и руки, способность здраво мыслить и спокойно передвигаться.

Серое небо, занавешенное ватными облаками, тихий ветерок, едва качающий листья на одиноком дереве, – сегодня мир казался слишком спокойным, словно отцветшим, уставшим от жизни. Случится апокалипсис? На планету нападут пришельцы? Начнется мировая война? Все равно. Земля пережила слишком многое, чтобы уделять внимание таким мелочам. Умереть на пике – не худший вариант.

Шарль бросил крохотный камешек вниз и потерял его из вида спустя всего несколько секунд полета. Холодный, но умиротворенный ветер играл с волосами парня. Вся эта будничность и серость успокаивала, но не в привычном понимании. Молодому человеку становилось все равно на то, что случится с миром в дальнейшем, какая участь ожидает близких людей и, в конце концов, что случится с ним самим. Судьбы не существует. Только темная бездна, куда медленно, но верно засасываются все люди. И бездне этой есть название «апатия». Когда человеку становится все равно, то он теряет свою жизнь.

Раньше Шарлю казалось, что нет и не будет ничего сильнее любви. Он, как последний глупец, верил, что сильные и настоящие чувства способны творить волшебство. Но нет, извините, нет! Человека нельзя вытащить из его страхов с помощью поцелуев, нельзя спасти его жизнь клятвами в вечной любви на закате дня, нельзя открыть глаза на все лучшее в этом мире благодаря теплым и уютным объятиям. Человек способен на все, если он того хочет. В противном случае даже пытаться помочь ему бесполезно.

– Я так и знал, что ты здесь, – раздался скрипучий голос за спиной Шарля. Парень невольно вздрогнул от неожиданности. Сейчас, в этот неприятный период жизни, больше всего на свете хотелось остаться на обрыве одному.

– Камиль, – выдохнул де Шармун, оборачиваясь.

И действительно, перед взором Шарля предстал мужчина средних лет с собранными черными волосами в хвост, что, честно говоря, всегда казалось парню глупой идей, ибо локоны все равно вылезали из-под оков тугой резинки. Молодой человек вообще не понимал, зачем Камиль отрастил себе эти макароны на голове. Да Шарль, если честно, вообще отца Генри совершенно не понимал. Он совершенно другой человек с каким-то странным и необъяснимым взглядом на жизнь. А Шарль – просто Шарль. Ничего необычного.

– Я считаю тебя виноватым, – зачем-то выпалил парень. – Не только тебя – много кого, на самом деле, – но этому ему явно было у кого учиться.

– Перестань. Это происходило задолго до рождения Генри, – фыркнул Камиль в ответ.

– Заткнись! – взвизгнул Шарль, перебив мужчину, после чего закрыл уши и отбежал к несчастному одинокому дереву, которое сейчас целиком и полностью олицетворяло душевное состояние парня.

Но почему, объясните, почему? Рядом были Ноэль, Жирард, Камиль, которые протягивали руку помощи, но Шарль упорно продолжал чувствовать себя самым одиноким человеком на свете. Вероятнее всего, де Фоссе очень сильно ошибался, когда думал о том, что потерял все чувства на свете и способность плакать вместе с тем. Он все еще человек, психически нестабильный и самую малость неуравновешенный, но человек.

Молодой человек плюхнулся на колени и обхватил свою голову руками, пытаясь спрятаться от всего мира, от всех невзгод и несчастий. Сколько лет Шарль опустошал свое сердце, чтобы научить Генри любить этот мир? Сколько дней он потратил на то, чтобы маленький племянник смог улыбаться искренне, чтобы не боялся идти вперед? Де Фоссе отдал все, что только мог, своему возлюбленному, но удивительному кудрявому мальчику с глазами цвета хмурого и дождливого денечка было недостаточно чувств Шарля. Генри так и не научился жить для себя, а не для других. А его возлюбленный потерял эту способность. И теперь, когда единственный источник света угасал и превращался в пепел, исчезал и смысл жить.

– Знаешь, у каждого свой способ выражать свои эмоции и зашивать шрамы на сердце, – произнес крёстный парня, приближения которого к себе Шарль не услышал, – и я рад, что ты выбрал слезы и истерики, – кажется, в голосе мужчины прозвучали нотки грусти.

Шарль вытер глаза и уставился на крёстного.

– Ты самый херовый отец на всем свете, – выплюнул парень.

– Я знаю, – прикусил губу Камиль.

Шарль лишь покачал головой и бросил короткий взгляд на старое дерево, после чего, нахмурив брови, принялся изучать его более досконально. Почему оно здесь растет в полном одиночестве, такое дряхлое уродливое? Отчего на его ветвях продолжают появляться зеленые листья? Растение давно должно было погибнуть. Здесь отвратительная земля, здесь мало солнца. Не удивительно, что другие деревья предпочли другие места для развития. Но с этим-то что не так?

– Как, по-твоему, выглядит смерть? – наконец, вспомнил про существование крёстного молодой человек.

– Ну… костлявая, в черном плаще. С косой, – без особого интереса к разговору ответил Камиль. – Почему ты вообще спрашиваешь это?

– Потому что я считаю, что у каждого человека своя смерть.

Мужчина перевел взгляд на Шарля, ожидая разъяснения и какого-то скрытого смысла. Парень, если честно, и сам до конца не понимал, зачем задумался о таких странных вещах. Он ведь все еще самый обычный молодой человек, которого, как и всех остальных, интересует веселье, клубы, выпивка, но уж точно не философия и психология. Это Генри имел привычку размышлять о смысле бытия и о каждой незначительной мелочи, которая, по его мнению, несет за собой большие последствия.

– Ну смотри, – ухмыльнулся Шарля, когда заметил недоуменное выражения лица крёстного, – моя, например, будет пахнуть сладостями. Тортами, пирожными, кексами, сладкими булочками, шоколадом, круассанами.

Камиль изогнул левую бровь.

– Смерть от сахарного диабета?

– Теперь я понимаю, почему Генри не любит сладкое, – фыркнул парень.

Очередной звонок в дверь. Куда успел пропасть этот мальчишка? Шарль звонил ему на мобильник минут десять назад. Все были целы и живы. И теперь спрашивается: что успело случиться за этот короткий промежуток времени? В квартиру забрались воры? Убийцы? Или Генри не дождался и куда-нибудь ушел? Или, быть может, случайно заснул? Честно говоря, этот паренек с причудами иногда был способен на все, что угодно.

– Извини, пожалуйста! – наконец, кудрявое чудо соизволило открыть дверь. Шарль посмотрел на друга и невольно ахнул. Все лицо, руки, теплый вязанный свитер и даже брюки были испачканы каким-то белым порошком. – Я думал, что я все успею сделать вовремя, я, эм, я даже время засекал, и все шло по плану, но ты, эм, ну, ты же знаешь меня, – Генри прикусил губу и драматично вздохнул.

– Ты рассыпал кокс, когда пытался спрятать его от меня? – буркнул Шарль.

Старший парень отпихнул от прохода удивленного младшего и, наконец, зашел в квартиру. По воздуху распространился аромат выпечки. Удивительно. Неужели Каролин решила проведать своего ребенка? В таком случае, все планы парней накроются медным тазом. Шарль и Генри так давно ждали того дня, когда Камиль уедет в командировку и оставит своего сына в гордом одиночестве дома, что какая-то там «заботливая» мамаша с огромными тараканами в голове точно не имела права разрушить их прекрасную совместную неделю.

– Тебе не стыдно? Отец только за порог, а ты уже херней какой-то страдаешь, – покачал головой Шарль, строя из себя глубоко разочарованного в друге человека.

– Прекрати! Ты же знаешь, как я ко всему этому отношусь! – возмутился Генри, скривившись для должного эффекта.

– А черт тебя знает, – пожал плечами старший парень. – Что ты тут жжешь?

– Эй! Вообще-то, я пеку кексы с сахарной пудрой.

Генри гордо задрал нос к верху, в то же время слизывая с пальцев белый порошочек, который оказался вовсе не коксом, а размельченным сахарным песком.

– Ты же не любишь сладкое, – настороженно произнес Шарль, пытаясь заглянуть в самую глубь сумрачных глаз напротив, чтобы разглядеть всю правду.

– Но ты же любишь. Я хочу, чтобы мои кексы ты тоже любил.

На лице старшего парня невольно застыла глупая счастливая улыбка, которую, несмотря на все старания, было просто невозможно стереть или скрыть. Если бы Генри и Шарль были бы героями какого-нибудь дурацкого детского сериала, то в глазах второго бы наверняка возникли крохотные алые сердечки. Черт возьми, Шарль слишком очевиден!

– Эй, малыш, – таким неожиданно слащавым даже для себя голосом произнес де Фоссе прозвище Генри, которое использовал уже, обращаясь к тому, около семи лет, что ему самому от себя стало противно, – я уже обожаю твою выпечку.

Генри, который и не без того уже был красным, как рак, засмущался еще сильнее, а потом, не выдержав напора эмоций, заключил своего лучшего друга в теплые объятия. Лавандовый свитер, в отличие от всех остальных свитеров, не кололся, а был на удивление приятным для восприятия. Быть может, на самом деле это Шарль просто сейчас все ощущал совершенно иначе, не так, как минуту назад, но разве это вообще может иметь какое-либо значение?

– А еще от моей смерти будет нести сигаретами, который она будет пытаться заглушить запахом дешевого одеколона, – Шарль невольно улыбнулся, но спустя мгновение потух и помрачнел.

– Я совсем тебя не понимаю. Но, полагаю, ты говоришь не о раке легких, – все с тем же недоумевающим лицом отвечал Камиль.

– Итак, мистер Генри Тортелье, вы попались с поличным, – тем самым тоном произнес Шарль, которого Генри всегда старался остерегаться. Наверняка его сейчас не погладят по головке. Да лучше бы об этом узнал папа! Но не лучший друг, который уже давно заменял мальчику старшего брата и родителей, очень злых, к слову, родителей. – Какого черта я застал тебя, курящего за школой?

Коленки Генри дрожать начали еще тогда, когда Шарль отправил на телефон странное сообщение, повод для написания, в общем-то, был понятен сразу: «Малыш, а ты знал, что курение убивает человека?» Весь оставшийся день Генри постоянно вздрагивал от каждого шороха и боялся и шаг сделать без своих одноклассников. Они, конечно, вряд ли бы помогли, но так парень чувствовал себя немного увереннее.

– Я уже взрослый! Сам могу решать, что мне можно делать, а что нельзя! Ты мне не отец, чтобы ругаться, – пропищал Генри дрожащим голосом. Да, конечно же мальчик боялся, но Шарль об этом уж точно не должен был знать.

– В том-то и дело, что я не твой папаша, у которого ты можешь только нахвататься всякого дерьма, но уж точно не научиться чему-то стоящему. Я выбью эту дурь у тебя из головы, слышишь, выбью!

Уже давно знакомое чувство раздирало грудь, отчего становилось трудно дышать. Шарль только недавно обсуждал свою проблему с Ноэлем, что случайно подслушал Генри. Тогда старший парень еле-еле убедил младшего в том, что все хорошо. Но вряд ли мальчик продолжал думать, что у его друга в жизни все идеально. У Шарля действительно есть проблема: он не умеет сдерживать свой гнев.

Парень потянул Генри за ушко, тот пытался сопротивляться, но держался крепко: не кричал и не плакал.

– Я хочу, чтобы ты меня услышал. Пойми, малыш, я всего лишь беспокоюсь о тебе, – Шарль приблизился лицом к уху Глеба, чтобы тот точно услышал все сказанные слова, – сигареты не помогут тебе справиться с проблемами, они только загубят и ухудшат твою жизнь.

Внезапно де Фоссе словно током ударило. По нежной коже юного друга стекала первая соленая слеза. Генри сжимал губы и щурился, но рыдания было уже не остановить. Шарль тотчас отпустил мальчика, на что тот моментально отпрыгнул от него и плюхнулся на кровать, прячась под покрывалом. Старший парень схватился за голову, осознавая то, что точно не имел права причинять боль младшему. Шарль вполне мог объяснить все нормальным языком, предложить помощь. Генри – натура чувственная и ранимая. Это происшествие его злопамятный мозг точно не забудет.

– Генри, я не хотел, – просипел Шарль, осторожно присаживаясь на кровать рядом с плачущим ребенком. Мальчику уже было шестнадцать лет, но иногда парню казалось, что милое кудрявое создание навсегда останется для него юным и крохотным (хотя Генри совсем скоро перегонит по росту своего друга). – Я очень беспокоюсь о тебе, слышишь? Я хочу, чтобы ты вырос здоровым.

Мальчик стянул с себя покрывало и сел, вытирая распухшие от слез глаза.

– Ты разочаровался во мне, правда? Ты думал, что я уже взрослый и умный, чтобы понимать такие простые вещи. От меня одни проблемы! – Генри опустил голову, пряча лицо, но Шарль вполне мог заметить соленые дорожки на его щеках.

– Не говори так, – вздохнул парень. – Все совершают ошибки. Ты же помнишь, каким я был в твоем возрасте? Уверяю тебя, твоей отец в шестнадцать лет тоже занимался чем-то странным и необъяснимым. Ты подросток. Это нормально. Просто пообещай мне, что в дальнейшем не будешь скрывать от меня такие важные вещи. Ты знаешь, что я всегда рядом. Я готов помочь. Вместе мы очень сильные.

Генри шмыгнул носом и потянулся вперед, чтобы прижаться к Шарлю и уткнуться носом в его плечо.

– Обещаю.

Надо ли говорить о том, что свое обещание мальчик не выполнил?

– Я клоню к тому, что смерть, быть может, напоминает умирающему человеку самые важные вещи, которые так близки были его сердцу в течение жизни. Что если смерть действительно придет за мной с перепачканными сахарной пудрой губами? Я вспомню о том, что жил не зря. Что в моей жизни были прекрасные моменты. Но в то же время, наверное, я буду очень сожалеть о том, что больше никогда не смогу испачкать кухню своего крёстного сахарной пудрой. Как тебе это? – грустно улыбаясь, подвел итог молодой человек.

– Звучит очень интересно, – ухмыльнулся Камиль в ответ.

Счастье было. И если постараться, то его можно еще воскресить. Главное не отчаиваться. Нужно запастись терпением, потому что ждать придется долго. Но оно того правда стоит.