Читать книгу Tempus - Алиса Михайловна Атарова, Алиса Атарова - Страница 10

Сердце плачет, екает; всадник скачет дорогою.

Между холмов, между равнин, между домов, среди могил.

Ты меня встреть, ты продержись. Быстрая смерть, долгая жизнь <…>

Смерти много, жизнь одна.

– А. Вдовин

Мэтью проснулся очень рано и прислушался, не открывая глаза. Весь дом еще спал, не было слышно ни шороха, ни скрипа, только звонко пела птица за окном, равнодушная к страданиям человека. Несколько минут он оцепенело лежал, слушая ее трель и вспоминая, что произошло вчера, затем резко сел на кровати, протирая глаза. Печаль тут же, словно готовилась заранее, свинцовым одеялом опустилась на его плечи, заставляя сгорбиться. Он свесил ноги с кровати и оглянулся на храпящего на животе мистера Страута, но мгновенно потерял к нему интерес.

Одевшись, он тихо покинул помещение и посмотрел на кусочек неба, щурясь от солнца. Словно в насмешку, это был прекрасный ясный день, какие в Лондоне выдавались не так часто. Понимая, что его сегодня ждет, он с отвращением поднес руку к глазам, закрывая их от солнца, затем достал трубку и закурил. Он стоял во дворике, широко расставив ноги и высматривая разбудившую его птицу. Юноша никуда не спешил, зная, что весь день будет полон боли и суматохи, но пока – пока он мог насладиться тишиной.

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышла миссис Пирс с ведром в руке, выливая его около крыльца. Она заметила молодого человека, который, закинув голову, задумчиво курил трубку. Кухарка не стала его окликать, однако плеск воды заставил молодого человека встрепенуться, и он тут же послал женщине вымученную улыбку.

– Доброе утро, миссис Пирс.

– А ты сегодня рано, – заметила та, отмечая следы измождения на его лице. По ее собственному мнению, этот мальчишка совершенно не умел ни скрывать тревогу, ни позаботиться о самом себе. За всей его бравадой и шутками миссис Пирс видела неуверенного в себе ребенка, который сейчас понятия не имел, как ему пережить сегодняшний день.

– Что-то не спалось, – он придал своему лицу добродушное выражение, откинул вьющиеся волосы со лба, приведя их в еще более жуткий беспорядок.

– Пойдем, поможешь мне, – решила кухарка, открывая дверь и заходя в дом. По себе она знала, что лучшее лекарство от душевной боли – это работа. Чем больше у тебя работы, чем сильнее ты устаешь, тем меньше у тебя времени и сил на скорбь, и тогда даже ночью ты способен спокойно спать. Это лекарство она «принимала» и сама, когда умерли ее муж и маленький сын от холеры.

Мэтью безропотно направился за ней, вытряхая табак на землю и убирая трубку за пазуху. Через некоторое время он уже чистил и нарезал яблоки, пока миссис Пирс замешивала тесто. Женщина поглядывала на него из-за плеча и отмечала, что работа не прогоняла его задумчивость, поэтому она смело водрузила перед ним корзину картошки.

– Чисти, – сказала она, забирая у него яблоки.

– Миссис Пирс, мне кажется, вы питаете сегодня ко мне особую ненависть! – воскликнул юноша, с ужасом глядя на картофель.

Та рассмеялась, утирая пот со лба рукой, испачканной в муке. Лицо Мэтью тоже несколько просветлело, он и вправду отвлекся от угнетающих его мыслей и даже несколько расслабился. Правда, это совершенно не помогло ему морально подготовиться к встрече с Лиззи, которая уже вскоре спустилась вниз, когда миссис Пирс только поставила шарлотку запекаться.

– Доброе утро, дорогая, – сказала она, увидев девушку.

– Утро, – бесцветно произнесла та. Лиззи выглядела так, словно не спала вовсе – ее глаза была красными, опухшими. Она кивнула Мэтью, и тот неловко искривил губы в ответ.

– Кофе? – спросила миссис Пирс.

– Мне да, – тут же отозвался молодой человек.

– Сам себе нальешь, – осадил его появившийся на кухне мистер Колсби. Он был полностью одет и гладко выбрит. Мэтью невольно почесал свой подбородок, к которому не притрагивался уже три дня. От дворецкого не укрылось это действие, и он уставился на кучера, который выглядел не самым опрятным образом. Однако, уже открыв рот, чтобы что-то сказать, он решил проявить сегодня невероятный такт, бросив взгляд на поникшую Лиззи, и промолчал.

– Доброе утро, мистер Колсби, – сказала девушка, поднимая на него глаза.

Дворецкий был совершенно непроницаемым и очень скрытным человеком. Никто в особняке не знал ничего о его прошлом и понятия не имел, была ли у него семья. Эмма предполагала, что он никогда не был женат и детей у него нет, но поскольку она много чего предполагала, никто не принимал ее слова за абсолютную истину. Однако за все годы, что Мэтью провел в особняке, он никогда не видел никого из родни Колсби и не слышал о них никаких разговоров, потому в принципе все сходились в мысли, что это правда. Поэтому было бы сложно представить, что дворецкий знал, как обращаться с горюющими людьми. Посидев немного на своем месте, Колсби наскоро выпил чашку кофе и, не дожидаясь завтрака, ретировался, объяснив это тем, что у него много дел.

Впрочем, Лиззи была ему явно благодарна за отсутствие вопросов. Мэтью знал, как та не любит чужую жалость, а потому лично он старался вести себя как обычно, но, когда все его шутки улетели в молоко, он неловко замолк. А с появлением на кухне заплаканной Эммы атмосфера и вовсе стала похожей на поминки.

– Ладно, отправляемся, – он вскочил с места, запихивая в себя остатки пирога. Лиззи согласно кивнула, оправила платье и поблагодарила миссис Пирс за завтрак.

Они негласно решили взять кэб, чтобы не идти пешком, потому что, казалось, даже солнце причиняет Лиззи почти физическую боль. Когда они садились, из дверей выскочила Эмма с корзинкой и впихнула ее в руки Мэтью.

– Это от миссис Пирс для миссис Никсон, – пробормотала она и метнулась обратно в дом. Кэб отъехал, и Мэтью заглянул под салфетку – там была половина шарлотки.

– Миссис Пирс – очень внимательная женщина, – заметил он. Лиззи безучастно кивнула. Молодой человек решил ее не трогать, и остаток пути они провели в молчании, оба глядя по сторонам, но не друг на друга. Оба словно настраивали себя на нужный лад – Лиззи по мере приближения к родному дому словно выпрямлялась, в спине проявлялась твердость, а в лице некоторая сухость и равнодушие, а Мэтью тем временем силился убрать с лица глупое растерянное выражение, которое появлялось у него всякий раз, когда он не знал, что ему делать.

– Прибыли, – сообщил кэбмэн. Они выбрали, расплатились и подошли к дому Никсонов.

– Я… – неожиданно сказала Лиззи, но Мэтью понял ее без слов и крепко сжал ее ладонь.

– Тебе не обязательно быть самой сильной. Я буду рядом, – сказал он ласково. Она удивленно посмотрела на него, задержав взгляд на несколько секунд дольше, чем того требовали приличия, а затем сжала его ладонь в ответ и тут же высвободила руку. Ее плечи расправились еще сильнее, но из них исчезла напряженность. Она сделала последний шаг вперед, постучав по двери.

***

Следующие несколько дней пролетели словно их и не было, хотя, возможно, этого бы Мэтью и хотелось. К счастью, а может быть, напротив, к сожалению, мистер Зонко дал им обоим по неделе отгула, во время которой они занимались устройством похорон, разговорами с полицией и другими делами, которые всегда возникают, когда случается такое горе. Мэтью вновь пришлось взять на себя руководящую роль, потому что Майкл оказался к этому совершенно неспособен – в первое утро после смерти Мэри он видел его первый и последний раз, и уже тогда тот был пьян вдрызг. Все последующие дни он где-то пропадал и не возвращался домой до самих похорон. Да и на них он умудрился чуть не свалиться к соседнюю могилу и был оттащен самим Мэтью.

Поэтому все заботы поначалу легли на плечи троих оставшихся людей: миссис Никсон (но по причине смерти второго ребенка она совершенно не могла соображать и соответственно решать что-либо, она лишь заливалась слезами и выла всякий раз, когда речь заходила о похоронах, а потому ее было решено освободить от хлопот и дать вволю погоревать), Лиззи (поскольку ей пришлось утешать мать, которую нельзя было оставить одну, она тоже быстро выбыла из этого списка) и Мэтью. Так вот и получилось, что всеми приготовлениями занимался юноша. Мэри не была очень общительной, а потому подруг у нее было мало, да и те также работали на улицах. Они приходили к Никсонам выразить свои соболезнования, и их лица, не скрытые ночной тьмой, при свете дня казались особенно усталыми и жалкими. Мужчина, с которым жила Мэри, и вовсе пропал без вести: полиция долгое время не могла найти его после освидетельствования и потому подозрения сначала пали на него. Однако через неделю он объявился в каком-то кабаке, а его алиби подтвердило, что он не мог этого сделать. Миссис Никсон хотела с ним встретиться, но Мэтью посчитал, что это лишь пошатнет и так не слишком стабильное ментальное здоровье бедной женщины, а потому отговорил ее.

Похороны прошли 1 апреля. «Какая насмешка», – думал весь день Мэтью. Эти похороны, которые пришлось полностью оплатить ему, да еще и дать взятку священнику, поскольку проституток не полагалось хоронить на церковном кладбище, казались ему какими-то ненастоящими и гротескными. Словно они разыгрывают спектакль, и после окончания главная актриса выйдет к публике за аплодисментами. Немногочисленные подруги Мэри – проститутки – выли белугами, прижимая платки к носам, Лиззи, тихо ронявшая слезы, миссис Никсон, подурневшая и постаревшая за эту неделю, Майкл, который опирался на соседнее надгробие и непрерывно икал во время речи пастора, и он, Мэтью, русский приемыш. Фарс, трагикомедия! Но занавес все не опускался, и гроб в могиле притягивал взгляд, словно магнит. Мэри жила, словно жизнь была одной большой шуткой и ее всегда можно было переиграть в следующем акте, и хоронили ее в день дурака. Эти мысли заставили горло Мэтью болезненно сжаться. Лиззи тихонько взяла его за руку и молча смотрела, как гроб с ее единственной сестрой опускают в глубокую яму.

Вдалеке, на границе кладбища Мэтью заметил констебля, который равнодушно наблюдал за ними. Его лицо было словно вылеплено грубыми руками из глины – вот нос, вот узкие глаза, вот мазок-подбородок. Их глаза встретились, но констебль не отвел взгляд, и не выдержав, отвернулся Мэтью. В чем его интерес здесь? Он оглянулся – Майкл ронял слезы прямо на чужое надгробие, а за полами сюртука у него что-то тихонько позвякивало о камень. Проститутки рыдали навзрыд – с соплями, красными лицами и размазыванием обильной косметики по лицу. Пудра на их белых лицах потекла, оставляя комичные дорожки на щеках. Казалось, что они стараются перерыдать друг друга, показать, кто горюет больше, но вместе с тем им не хватало актерского мастерства. Миссис Никсон стояла молча, оглушенная горем. Она больше не могла лить слезы, и теперь ее глаза лишь как завороженные следили, как опускается лопата в грунт и с глухим стуком роняет землю на дерево. Стук. Стук. Стук.

– Прощай, скин17, – тихонько сказала Лиззи, стоящая рядом с ним, и Мэтью крепко сжал ее за ладонь, которая слегка подрагивала.

– Прощай, Мэри, – сказал он сам, глядя, как исчезает гроб под слоем земли.

Ему неожиданно вспомнилось, совсем не к месту, как она задорно смеялась, когда решила научить его целоваться.

«Ты ведь такой глупый, наверняка, никогда не целовался! В твоем возрасте это позор, у нас в Ист-Энде любой ребенок поопытнее тебя. Давай я тебя научу, ну же, иди сюда, цыганенок, не бойся. Я тебя не съем, ха-ха-ха! Ближе, рот чуть-чуть приоткрой, наклонись, вот так… Ну я так знала: совсем не умеешь целоваться!»

Мэтью поднял подбородок вверх, чтобы не потекли предательские слезы.

Стук. Стук. Стук.

***

– Кажется, в Уайтчепеле нашли еще одну девушку. Ее закололи 39 ударами.

– Да что ты говоришь? Не может быть, Боже спаси. Вот чудовище!

– Говорят, она была проституткой, подозревают одного из ее клиентов…

– Какое же животное может сотворить такое…

Было начало августа – самая прекрасная пора, когда в утренних газетах разнеслась весть о том, что на лестничном пролете в бедном районе найдена убитой женщина.

В особняке Зонко о новости узнали, когда мистер Колсби отложил утреннюю газету с громким недовольным вздохом. Это означало, что новости Лондона либо совершенно обескуражили его, либо привели к негодование. Обычно это случалось, если на бирже падали акции или… происходило какое-то громкое скандальное дело, о котором все будут судачить еще недели две. Дворецкий скандалов не любил, поэтому он обычно тут же откладывал газету, допивал свою чашку и уходил, поторапливая остальных.

После того, как он уходил, о новости быстро узнавала остальная прислуга – они хватали оставленную газету, и если новость была достойная, то ее бурно обсуждали за еще одной чашкой чая, пока вниз вновь не спускался уже порядком раздраженный Колсби и не разгонял всех по своим местам.

В этот раз, стоило мужчине отложить газету и покинуть кухню, как Мэтью тут же протянул к ней руку и подтянул к себе.

– Ваши ставки, что так раздражило нашего дражайшего мистера Колсби сегодня? – ухмыльнулся он, разворачивая страницы.

– Биржевые акции упали! – сделала попытку миссис Пирс, убирая тарелки.

– Я думаю, что какая-нибудь леди оказалась замешана в романтическом скандале, – мечтательно протянула Эмма, уставившись в потолок.

– Тебе бы только что-нибудь неприличное, – одернула ее Лиззи, при этом бросив суровый взгляд на Мэтью.

– Сейчас посмотрим, – сказал тот, не заметив ее взгляд, поскольку целиком погрузился в чтение. Однако узнав суть, он с таким же недовольным вздохом, как и Колсби, отложил газету.

– Ну говори же! – нетерпеливо поторопила его Эмма.

– Нет, я… – он кинул странный взгляд на Лиззи, – я опаздываю, мистер Зонко наверняка опять спустит с меня три шкуры, – он опрокинул в себя остатки чая и вскочил с места, сжимая газету в руках с твердым намерением унести тайну с собой. – До скорого!

– Эй! – крикнула ему вслед служанка. – Хотя бы газету оставь! Миссис Пирс!

Та стояла у выхода с кухни и ловко выхватила газету у Мэтью. Тот вскрикнул, но поскольку он действительно опаздывал, ему оставалось только чертыхнуться и выбежать из столовой.

– Сейчас узнаем, – сказала кухарка, разворачивая газету. – Убийство в Уайтчепеле, – коротко отозвалась она спустя некоторое время. – Судя по всему, убийцу еще не нашли. Но по всем признакам… – тут она так же, как и Мэтью, бросила взгляд на Лиззи, – …это убийство очень похоже на смерть твоей сестры, вероятно, поэтому мальчик не захотел говорить.

– Ясно, – сухо отозвалась девушка, разом напрягаясь. – Эмма, нам пора за работу, – она поднялась с места и привычным движением расправила несуществующие складки на платье.

– Да, конечно, – было видно, что второй служанке очень неловко из-за того, что она настаивала и невольно разбередила только начавшую заживать рану в сердце Лиззи. Но ничего уже поделать было нельзя… Она со вздохом поторопилась за мисс Никсон.

В это время Мэтью уже вывел коляску к главному входу, дожидаясь мистера Зонко. Теперь тот не дожидался послеобеденного времени, чтобы ехать к миссис Спелл, и заявлялся к ней с самого утра на правах близкого друга, благо, дел в парламенте у него с приходом лета было немного. Мэтью смотрел на спину Искорки и невольно думал о новости, которую только что узнал. Второе убийство? Нет, Лондон совсем не был тихим и безопасным городком, но что-то его настораживало во всем этом.

Со смерти Мэри минуло три месяца, и за это время много чего произошло: весна закончилась, уступив свое время лету, и в Лондоне был разгар светского сезона, а значит весь город оживился. Их же собственная жизнь мало чем отличалась от прошлого, разве что Зонко и миссис Спелл, кажется (по заверениям Эммы), становились все ближе, и сам джентльмен не пропускал ни одного бала и званного обеда, чего с ним прежде не случалось. Никто уже не сомневался, что они вскоре обручатся и поженятся, а потому Мэтью приходилось видеть ее каждый день. Не то чтобы ему это сильно нравилось, но, в конце концов, у него не было права высказывать свое недовольство. Поэтому каждый раз при виде вдовы он принимал малость напыщенный, но равнодушный вид и безуспешно старался не обращать на нее внимания. После того бала ни он, ни вдова больше не говорили друг другу ничего, кроме кратких приветствий, и, конечно же, не обсуждали брошь, однако надежда и алчные взгляды юноши, которые тот бросал на украшение, бывшее любимым у Спелл, никуда не делись.

Ради Лиззи и мысли, что сейчас он ей нужен как никогда, Мэтью сначала на время отложил идею выкрасть часики, рассудив, что раз уж вдова не планировала никуда уезжать, торопиться ему некуда. Однако неделя отсрочки превратилась в две, затем в месяц, и постепенно брошь превратилась в навязчивую идею, преследовавшую его даже по ночам. В этих смутных снах изумрудные змеиные глаза сводили его с ума, они превращались в лисий взгляд из-под вуали, который прожигал его до самого нутра и заставлял испытывать животный ужас перед хищником. Не понимая, что с ним происходит, Мэтью потерял сон и покой, стал более нервным и задумчивым, что заметили все в особняке. Часть его души стремилась вернуться обратно в XXI век – эта мысль была с ним восемь лет, она стала ему настолько родной и уютной, что невозможно было отказаться от нее. А вторая половина его души хотела остаться в Лондоне, она же придумывала бесконечные отговорки не сообщать Лиззи о поездке в Россию. Иногда эта дурная половина, привыкшая к комфортной и беззаботной жизни, шептала ему, что никакого дома у него никогда и не было, что все это привиделось ему, а сам он – цыганский босяк, брошенный родителями в детстве в Ист-Энде. Это поднимало волну ужаса внутри молодого человека и заставляло просыпаться в холодном поту жаркими летними ночами. Проходило время, и он жил как будто в ожидании чего-то: впрочем, вся его жизнь теперь казалась юноше «залом ожидания», где кто-то однажды его забыл в детстве, и теперь ему нужно найти дядю с громкоговорителем, чтобы тот объявил, что потерялся мальчик, чтобы кто-то – родной и близкий – взял его за руку и отвел на свое место