Читать книгу Шишкин корень, или Нижегородская рапсодия - Алиса Стрельцова - Страница 8

Отдышались только у следующего перекрестка.

– Хвоста вроде нет. – Я вгляделся в темноту.

– Откуда ему быть-то? Примерещилось тебе, Серега. – Гришка с улыбкой похлопал меня по спине.

– Все слышал своими ушами, что-то серьезное затевают. Про выставку еще говорили.

– Про выставку?.. Ладно, расскажешь все подробно за ужином, – может, правда что путное услышал. Деньгу я твою разменял. Держи, припрячь получше, рубль с мелочью оставь в кармане. Да пересчитай сначала – все без обману, процент я со своих заплатил.

Я почувствовал, что краснею, вспомнив, какие мысли бродили у меня в голове. Чтобы реабилитироваться в собственных глазах, сказал:

– Разве ты можешь обмануть, Гриш!

Гришка приподнял бровь:

– Врать – себя не уважать! Деньги лучше в ботинки спрячь, так надежнее. А теперь айда в трактир! – Он махнул головой в сторону двухэтажного здания.

– Только я угощаю! – не удержался я.

Мы подошли к крепкому наполовину бревенчатому дому. На кирпичной стене прямо над крыльцом висела табличка: «Трактиръ. Кузьмичъ», рассекая бревенчатые стены второго этажа – другая, вертикальная, с надписью «Нумера».

– Может, где-нибудь в более приличном месте поедим? – аккуратно предложил я, услышав долетающие из трактира звуки расстроенного пианино и фальшивый женский голос, выводящий приторный романс.

– Ишь, ресторацию ему подавай! В приличное место нас с тобой, Сергей Шишкин, не пустят: мордой не вышли. А это, между прочим, лучший трактир в этой части города, здесь закуску бесплатную дают! – Гришка решительно подтолкнул меня к крыльцу.

У входа располагалась ведущая на второй этаж лестница с лакированными перилами, отдававшая затхлым, пыльным ковром. Слева была раздевалка, справа – прилавок с нехитрыми закусками и несколькими самоварами. За прилавком возвышался огромный шкаф с посудой.

Мы прошли в большую комнату, которая была плотно уставлена наряженными в цветастые скатерти столиками. Отделка простая, без ковров и занавесей. В конце комнаты – небольшая сцена, в углу – пошарпанное пианино. Пианист только что закончил играть и неспешно потягивал из стакана жидкость, напоминающую клюквенный морс.

Зал гудел, было душно и дымно – не продохнуть. За столиками сидели мужчины. Молодые и в возрасте. Одеты по-разному: кто совсем просто, как мы с Гришкой, кто посолиднее. Несколько бородатых мужичков в старомодных кафтанах мирно прихлебывали чай из фарфоровых блюдечек. Женщин среди посетителей я не заметил, если не считать молодую особу, спустившуюся со сцены и скрывшуюся за задней дверью.

Половой – так, с Гришкиных слов, назывались официанты в трактирах – поставил на наш стол «казенную закуску» из соленых огурцов и вареной ветчины и положил «карточку» с предлагаемыми блюдами.

– Уважь нас, Еремей Сидорыч, подай нам самовар чаю с леденцами ячменного сахару, уху ершовую с расстегаями и де-воляй. – Гришка положил кулаки на стол и торжественно приподнял левую бровь.

– Не извольте беспокоиться, Григорий Никанорыч, сделаю, – вежливо поклонился половой, седой, причесанный на пробор бородатый старичок в длинной рубахе, подпоясанной расшитым поясом с кисточками.

Как только половой отошел, я расхохотался:

– Ну, Григорий Никанорыч, вы прямо барин! «Еремей Сидорыч, иди валяй уху с расстегаями».

– Сам ты «иди валяй». Де-воляй – блюдо такое, французское, вкуснятина первейшая. Еще спасибо скажешь. Давай лучше налегай на закуску.

Похрустывая огурцом, я начал рассказывать о том, что услышал ненароком во дворе дома процентщика:

– Так вот, сижу я за забором, жду тебя и слышу – два мужика разговаривают: один постарше и покультурнее, он еще заикается, а второй молодой вроде и разговаривает все больше на жаргоне. Тот, что постарше, говорит: мол, завтра в полночь заберетесь в дом, пока хозяин будет на выставке. А Пианист там пожар устроит, чтобы отвлечь, значит. В доме никого не будет, поэтому вам нужно выкрасть из сейфа бумаги и сжечь их, а если в сейфе будут деньги или украшения, можете забрать себе. С Пианистом завтра они на балу встречаются. Бал у какого-то араба, а может, имя у него такое – Арап, я не понял. Там они еще что-то про балерину и акробата говорили, я не расслышал. Эти двое вроде тоже помогать будут дом грабить.

– Ты меня совсем запутал. Циркачи они, что ли, или артисты какие – акробат, балерина, пианист и араб?

– Да нет, на цирковых не похожи. Первый больше на барина смахивает: голос у него властный, я бы даже сказал – респектабельный. А молодой – блатной, вор, наверное.

– Ага, первый – барин, второй – фармазонщик6. Как их звали, помнишь? – Гришка набил рот ветчиной.

– Нет, они друг к другу по имени не обращались. У молодого есть помощник – барин его Сивым называл, он тоже с ним грабить пойдет. Завтра в полночь. – Я так увлекся рассказом, что мужики за соседним столиком стали оглядываться.

– Тише ты, ишь расшумелся! А с выставкой что?

– В полночь хозяин дома уедет на выставку, потому что Пианист там устроит пожар. Дома останется только прислуга, но она в другом крыле спит. Грабить будут кабинет – там сейф за картиной, а в нем бумаги и деньги. Но барину было важно уничтожить бумаги, все до одной. Что-то важное в них, что никто не должен узнать, понимаешь?