Читать книгу Внутри звездопада - Алла Горбунова - Страница 2

подружка весёлого серого воробья

уличного музыканта, аскающая в метро

и одноногая девушка журавля

ждут жаворонков, грачей, куликов-сорок

на птичий собор, пламенный птичий костёл

а подо льдом реки

рыбы сложили в огромный яркий костёр

свои колкие руки, разноцветные плавники

крылья падают ниц, плавники воздымаются ввысь

лепестками, качаясь, плывут, как мальки в невода

и вода ударяет в песчаный мыс

и цветы улетают, как птенцы из гнезда

в никуда, в никогда.

я буду ходить по одной и той же дороге

от дома до станции от станции до магазина

эй, что нового на дороге? и что вечно

останется тем же самым?

вот новые люди идут по дороге а вот знакомые люди

вот алкоголик Букаха под грузовик попавший

вот продавщица постаревшая тётя Валя

я буду смотреть на одни и те же озёра

в лесу на одни и те же деревья

что нового появилось сегодня на закате и на рассвете?

что осталось как было?

знаю эту полянку эту скамейку

этот клочок болота это грибное место

эту развилку

я буду останавливаться у одних и тех же предметов

смотреть подолгу любя и запоминая

я никогда не пресыщусь одним и тем же любимым

буду проснувшись спрашивать каждое утро:

как спалось? что нового и что вечно

останется тем же самым?

пусть отвечает: люблю тебя новой любовью

наяву и во сне, но вечно

остающейся той же самой

я буду ходить по одной и той же дороге

от дома до станции от станции до магазина

эй, что нового на дороге? и что вечно

останется тем же самым?

перед смертью старики начинают всё время спать

говорят: «и что это я всё сплю?»

от смерти проснувшись говорят: «как долго я спал»

«надо делать дела»

а я всё ворочаюсь,

сквозь сон думаю:

когда уже утро?

какая тяжёлая, какая долгая ночь

с добрым утром,

бабушка, дедушка,

вот и утро пришло

как я долго спала

надо делать дела

силы мои со мной

ум мой светел

мне ничего не снилось

я вернусь в Питер снова

скоро

когда мёртвые выйдут из могил

совсем скоро

я вернусь в Питер

когда мы снова станем детьми

когда нас снова полюбят те кто нас разлюбил

и мы снова полюбим всех кого разлюбили

я уже почти в Питере, да

осталось совсем чуть-чуть

я вернусь в Питер снова

когда

вырастет новый лес

через пару поколений

когда

море вновь подойдёт к моим окнам

через пару тысячелетий

когда человечество смоет с лица земли

детка, я вернусь снова

прожить с тобой мои лучшие годы

я вернусь чтобы снова

впервые увидеть маму

всё встанет на свои места

все вещи вернутся на свои места

и я вернусь в Питер

всё родное, любимое, одноразовое не имеет души

долгим тяжким трудом

ты добыл себе душу

и уходишь всё дальше

а потом оглянёшься и видишь —

всё родное, любимое, одноразовое

стоит за твоей спиной

на тебя смотрит

в своём первозданном, телесном, дремучем Раю

осуждает или прощает

он такой же как мы да не такой

наш да не наш

с ним что-то не так

глубинно знает природа что с ним не так

понимает и не понимает

или он спасёт нас

или погубит

в глазах его стыд и жалость

в глазах его гордость и дерзость

как ты смотришь на них бессмертный

что ты сделаешь нам бессмертный

Когда-то всё цвело

Мы слушали колёсную лиру

В дубовом лесу

Меж деревьев прятался Волк

Красная Шапочка шла по лесу

Проведать бабушку

Бабушка не слушается, выплёвывает лекарства,

Вызывали психушку

Бабушка Красной Шапочки

Запертая внутри Волка

Поёт:

Сколько в Волке людей

Эти люди в крови

Сколько в Волке детей

Проникших сквозь зубы к нам

Когда-то молоко было глубоким

Каша была густой

Бабушка была молодой

Под окнами бродил Волк

Провожала в школу Красную Шапочку

Встречала из школы красную варежку

Водила красное платьице к детским врачам

Запрещала красным чулочкам гулять по ночам

Не узнаёт, собирает тюки

Топчется в коридоре

Открывает духовку, смотрит:

Кто эти дети играющие в коридоре?

Кто эти мёртвые гуляющие в коридоре?

Я не поеду в морг, – говорит, – сегодня.

Не знаю, простится ли вам.

Когда всё расцветёт

Мы услышим колёсную лиру

В дубовом лесу

Ржавыми ножницами мы распорем Волку живот

Смерти, безумию, старости мы распорем живот

Когда всё расцветёт

Когда в дубовом лесу

Мы услышим колёсную лиру

Колёсную лиру!

Выйдет бабушка невредимая

Молодая дедушкина жена

Скажет: Чем вас кормить?

Молодая красивая мамина мама

Скажет: Что будете есть?

Что будете пить? Будем есть,

Будем пить и говорить: «Спасибо!»

Наелись? – Наелись! —

На здоровье! – Спасибо!

Не знаю, простится ли нам.

музыка, голоса из глубин земли

скалы, из расселин которых выходит свет

крепости в горах, путешествия по бурному морю

чем ближе смерть, тем прекрасней становятся сны

чем глубже болезнь, тем ярче, прозрачней, красочней

новая жизнь

на другом берегу в новом доме

за стеной, за забором, за туманом

поют монголы у мёртвого тела

давай засовывать пальцы в рот львице!

у меня вместо глаз пылающие огнём щели

чтобы достичь этой жизни

тело должно погибнуть

через текущие на юг реки древние мосты

из глаз монгола на меня смотрят дикие звери

если я выздоровею сны отступят как море

мне будут сниться обрывки дневной суеты

сны живых переполнены жизнью тела

я слышу монгольское пение

я чувствую новую жизнь

в снах моих до сих пор живут

выстрелы, падающие в траву,

ров, как русло мёртвой реки,

поле – поверженные полки

грусть, которая прежде жила

на вырубках и в урочищах,

на дне радости поселилась и там спала,

как пуля в сердце ворочаясь

старик прививает вишнёвое дерево и снимает

с него златогузки зимующее гнездо

снег отряхнув распрямляется поднимает

ветви вишнёвое дерево тянучись за звездой

мается старик своей старостью дерево прививая

по ветвям вишнёвым бежит молодая кровь

звезда из гнезда вылетает и забывает

что она была златогузкой и будет ей вновь

на соседней сливе боярышница зимует

смерть на пригорке стоит улыбается старику

зацветает вишня старик узнаёт родную

и вишнёвая кровь струится по черенку

начинается лето и вылетают над садом

боярышницы и бабочки шелкопряда

и земли не касаясь старик летает по саду

и бабушка-смерть с ним неразлучно рядом

он летает по пояс в утреннем тёплом тумане

сад сквозь небо растёт и лежат на траве облака

белая бабочка с ним и она снимает

с него старость как кокон ненужный для мотылька

раскрылись цветы, пробудилась божия кровь,

дурак в реку нассал, леший в дупло дрочил,

в небе на выпас вышло стадо божьих коров,

вышли из-под земли Джед Файер и Рипп Ван Винкль,

с ними портной Пипинг Том – и три старых козла,

три нарцисса Джед, Рипп и Том, ветрены и нежны,

три зачарованных деда, три цветка зла,

обсуждали друг с другом свои зимние сны,

и сказал Рипп Ван Винкль: в луковице своей

я спал в Каатскильских горах и жизнь свою пропустил,

и проснулся я старым дедом, как тот еврей,

что семьдесят лет проспал, а после о смерти просил,

и сказал Пипинг Том: под снежным сугробом зимой

я подглядывал за Годивой, и я ослеп,

но я пробивался наружу, окутанный тьмой,

потому что мне так любопытно – а что на земле?

и Джед Файер сказал: я была никакой не дед,

а чернокожая Джада, порномодель,

я снималась в порно с двадцати двух лет

там, под землёй, но другим я родился здесь.

и сказали они: неужели лгут

эти зимние сны, где мы, не рождены,

были кем-то другим, или гномы на горном лугу

нас опоили, и то были воистину мы?

и сказали они: мы не знаем о том,

родились или нет мы на свет,

или давно погибли Джед, Рипп и Том

Том, Рипп и Джед.