Читать книгу На тропе Луны - Алла Вологжанина - Страница 6

Стена древнего замка так и крошилась под пальцами. Главное – не ухватиться случайно за плющ, роскошно оплетающий твердыню. Помнить, что опираться можно только о куски железа, тут и там торчащие из стен.

Не смотреть вниз.

Расстояние до цели считаем по рывкам – ухватиться за железку, вдохнуть, подтянуться, вскидывая тело на ненадежную эту опору, ободрать плечо о камень.

Выдохнуть и дать предательски дрожащим рукам секундный отдых перед следующим рывком. И так пятнадцать раз, пять этажей вверх, по три рывка на этаж. С железной арматурины – в оконный проем, с подоконника – на козырек окна, с козырька – на следующую арматурину И ни звука.

Тихо-тихо, чтобы не потревожить ни охрану, ни обитателей замка, двое убийц ползли по стене. Ни слова друг другу, ни лишнего вздоха – нельзя разжать зубы, нельзя уронить зажатый в них нож.

На предпоследнем рывке руки почти отказали – не столько мышцы, сколько ободранные ладони.

Не успела испугаться – верный напарник, обгонявший на полкорпуса и один рывок, буквально втащил ее на самый верх…

– Карин, ты что, совсем спятила? Выплюни быстро!

Карина выплюнула свернутую в пластинку фольгу от шоколада, так похожую на лезвие ножа. Наваждение с замками и убийцами рассеивалось как дым.

Пятиэтажка. Пожарная лестница. Верный напарник, друг детства Митька готовился навешать ей по первое число.

– Ты дура или прикидываешься? Резанешь нечаянно языком по фольге, на рефлексе руки разожмешь и… Двадцать метров до асфальта. Жить надоело?

Девчонка пожала острыми плечами и уселась прямо на крышу. Старые джинсы натянулись на коленках, открыли худые лодыжки.

– Я просто замечталась, – буркнула она и обхватила колени руками.

– О чем?

В Митькиной голове не очень-то укладывалось, что можно карабкаться на крышу и при этом еще мечтать о чем-то постороннем. Но долго сердиться на Карину он не умел, поэтому просто пристроился рядом, свесив ноги.

Карина смотрела на город. Противная дрожь в руках не унималась. Все-таки она немного переоценила свои силы. Допотопная пятиэтажка с почти четырехметровыми потолками – на три рывка больше того, к чему она привыкла. Да еще и без единого привала, без нормальных горизонтальных участков. Пожарная лестница там была не лестница, а смех один – большую часть перекладин давно спилили и сперли «на металлолом».

Но то, для чего они рисковали свернуть себе шеи, стоило любых страхов, ушибов… Наверное, даже падения стоило.

– О чем ты там размечталась, если тебе эта фигня в пасти понадобилась?

– Я представила, что с ножом лезу на стену… ну там… замка или башни.

– Ого. А нож-то зачем? Кого резать?

– Брр, Мить, ну чего сразу резать? Просто… это круто – с ножом в зубах, незаметно на самый верх. На поиски ответов и разгадок. Миссия невыполнима, все дела.

– Скажешь тоже, «невыполнима», несчастное проникновение со взломом, да и куда? В пыльный городской архив. Не светит ни драки, ни погони… – Митька растянулся на животе и почти по пояс свесился с двадцатиметровой высоты. – Фу, так долго не провисишь, – хрипло пробурчал он и снова уселся, не потрудившись отодвинуться на безопасное расстояние от края крыши. – Вон там, слева, фрамуга открыта.

Фрамугами назывались форточки в огромных старых окнах. В такую запросто пролез бы любой из них, а то и оба вместе.

Карина теребила косу. Косища у нее толстенная, а руки, как будто специально для контраста, тощие до прозрачности. С виду не скажешь, что она способна пятнадцать раз подтянуться, но поди ж ты – залезла сюда.

Девочка, запрокинув голову, с досадой смотрела на необычно яркое ночное светило. Мало того что близость полнолуния нервировала, даже в человеческом обличье вызывала желание завыть, так еще и спалиться недолго под этим прожектором. Если какой-нибудь случайно припозднившийся прохожий заметит, что на крыше пятиэтажки (бывшее ремонтное училище, ныне – с десяток полудохлых офисов и учреждений) засели двое подростков.

Девочка впихнула в уши капельки наушников, нащупала плеер в кармане.

«Зоммм, зоммм, ночь за окном…» – полушепнул Покровский.

– Ты дождала-а-а-ась волчьего часа… – тихонько подпела Карина[1].

– Эй, чего распелась?

Карина снова дернула плечом, словно говорила «отстань».

– Просто задумалась, – нехотя отозвалась она.

– О чем?

– Ну как… Кто мы и зачем пришли в этот мир. Ну, и еще о том, что все люди как люди, думают о смартфонах, о шмотках, контрольных… а я, как философ дебильный, размышляю, «зачем живу».

– А чего ты хотела? Мы не можем думать, как люди. Потому что мы волки.

Карина только вздохнула.

«Как это Митьке удается так хорошо уживаться и в человеческом, и в волчьем «варианте себя»?» – в стотысячный раз подумала она.

Митька же ни о чем не думал. Почти. Разве что о том, как круто сидеть на крыше ночью. И еще как же здорово, что ему в лучшие друзья досталась именно Карина, а не кто-нибудь другой. Все считают, что она странная, но с жизнью, которая ей перепала, будешь странным. На ее месте он был бы гораздо страннее, так что она вообще молодец, держится.

– Карин, слушай… а ты маму свою помнишь?

Карина не обернулась, но как-то напряглась:

– Конечно, помню, я же большая была, семь лет, когда мама… разбилась.

Каринина мама возвращалась из командировки, ехала из челябинского аэропорта в маршрутке. На самом подъезде к их городку что-то случилось – то ли водитель не справился с управлением, то ли заледенелая горная дорога пошутила с особой жестокостью – микроавтобус с пассажирами сорвался с перевала.

С тех пор Карина жила с теткой Ларисой (которую обкромсала до «Ларика» исключительно из вредности – тетушка сокращения имен не выносила). Тетя долго не отпускала племянницу в школу, лет до десяти. Опасалась, что та весь класс перегрызет, не иначе. Зато когда она все-таки решилась, оказалось, что Карина здорово обогнала одноклассников по всем предметам. И здорово отстает от них по умению заводить друзей и просто общаться.

Сначала класс возликовал – мелкая, зажатая, заучка да вдобавок очень-очень рыжая. Новенькая казалась идеальной мишенью для насмешек и всяческих «забиваний». Но не тут-то было. За внешностью трепетной инопланетянки скрывались крепость и упругость полицейской дубинки. К тому же характер у нее оказался отнюдь не как у мишени, плюс драчун и заводила Митька в лучших друзьях. Короче, обидчики в момент получали отпор.

– А к чему вопрос-то, Митьк?

– Да ни к чему. Просто подумал – почему теть Лариса не стала твоего папу искать?

– Наверное, были очень серьезные причины. Она с мамой цапалась все время, чуть ли не дралась. Зато обе быстренько э-э… сдружались, если надо было меня достать. Ну и когда мама… когда мамы не стало, Ларик ни разу не была в восторге оттого, что я ей в наследство перепала. Если бы папа был доступный абонент, то она бы меня ему сбагрила. Это потом мы как-то привыкли обе, сначала ад был.

Карину передернуло. Не любила она всякие там воспоминания.

Они все были пропитаны нелюбовью.

Не превращайся. Никогда. Не подходи к другим детям. И к взрослым тоже. Не говори о волках. Не говори о превращениях. Вообще ни с кем ни о чем не говори. И отойди от меня, папочкина копия, рыжая порода. Кто это был? Мама, тетка? Да обе, какая разница…

От нелюбви Карина привыкла сбегать в учебу, музыку и книги. И еще – к Митьке. До переезда в эту глухомань она никогда и не мечтала, что встретит кого-то вроде себя. И что у нее будет Лучший Друг На Всю Жизнь.

Со дня первой встречи Карины и Митьки возле дома бабушки (которую она так и не увидела) прошло почти восемь лет. За это время Митька подрастерял сходство с ангелочком. Напротив, в лице его проступило что-то нахально-хулиганское, а курносый нос и светлосерые с раскосинкой глаза еще больше усиливали это впечатление. Он вымахал – Карина теперь едва доставала макушкой до его подбородка, хотя тоже росла, не тормозила. Правда, если не закручивать в тугой узел волосы или не стягивать их в толстенную, с две руки, косу – то можно и сравняться ростом. Стоило вытащить шпильки-заколки, как над ее головой словно огонь вспыхивал – мелкие завитушки сполохом взметались, вырвавшись на свободу, спадали ниже талии, да еще и переливались прямо на глазах от светло-апельсинового до темно-красного, почти черного. На такую копну все оборачивались, а привлекать лишнее внимание Карине строго-настрого запрещала тетка. Кроме того, волосы мешали, вот она и носила их безжалостно скрученными на затылке, как у балерины. Взрослости такая прическа, как ни странно, не добавляла. Карине приходилось откликаться на «деточку» куда чаще, чем это полезно для самолюбия барышни почти четырнадцати лет от роду.

– А сама-то ты отца помнишь? – не отставал Митька.

Кое-что его удивляло. Раз уж Карина так задавалась вопросом, зачем нужны дети-волки, то почему она не начала с самого логичного – не попыталась связаться со своим папой и расспросить его?

– Плохо помню, – буркнула в ответ девочка. – У меня почему-то более-менее четкие воспоминания начинаются с переезда сюда. Странно, да? Память у меня вообще-то хорошая, но все, что было до нашего знакомства, – как в тумане мутном. Отец, ну… рыжий-рыжий-конопатый, как я. Я, когда совсем дура мелкая была, у мамы спросила однажды, кто он, где он. А она честно сказала: «Не хочет нас знать». Я глаза вытаращила: «Из-за тебя или из-за меня?» Хватило же ума. Мама сначала развопилась как обычно: «Из-за тебя, паршивки», а потом успокоилась и говорит: «Из-за себя самого». Ну, на том и закончили. У меня отчество Александровна, потому что бабушку Сашей звали. Хорошо, не Таней, а то была бы Татьяновна. Понятно же, что у отца семья своя есть, и это не я. Да и фиг с ним.

Вообще-то Карине все время казалось, что взрослые знали больше, чем говорили, на то они и взрослые. Она как-то раз набралась храбрости и спросила у Ларисы, не от отца ли она унаследовала умение становиться волком.

– Не говори глупостей, – неожиданно небрежно отмахнулась та. – С наследственностью это никак не связано.

И осеклась, словно сболтнула лишнего. Так Карина поняла, что тетушка знает о ее природе больше, чем хочет показать.

Сегодняшний день стал последней каплей в чаше терпения девочки.

Утром не было первого урока. Об этом Карина вспомнила уже после того, как умылась и нехотя упихала в себя бутерброд. Обнаружив, что до начала занятий есть больше получаса свободного времени, она решила заняться своим гардеробом.

С одной стороны, легко собираться в школу, в которую полагается ходить в форме, – надел и пошел. С другой стороны, городские восьмиклассники на это «полагается» радостно забивали. Они то носили форменные пиджаки и свитера с драными джинсами, то комбинировали клетчатые юбочки и брюки с крутыми футболками, украшенными принтами и рисунками на грани приличного. В этом смысле Карина от всех безнадежно отставала. На распродажах ничего «этакого» не откопаешь, а секонд-хендами в их городке именовались убогие комиссионные магазины. Так что никаких нарядов за копейки, что вы, и не мечтайте.

Черт возьми, тетушка – дорогой, известный репетитор. Зарабатывает прекрасно, зато экономит буквально на всем (кроме Карининого образования). Зачем им нужен счет в банке, если Ларисино зимнее пальто едва ли не старше Карины, а море они обе видели только в Интернете? К счастью, хотя бы со шмотками Карина приспособилась худо-бедно разбираться сама. Иногда ее выручали старые шкафы – предки женского пола были модницами, а ткани их странноватых платьев были красивыми и качественными. Так что то кружевную маечку то необычную юбочку она могла и самостоятельно себе соорудить.

Сейчас она нацелилась на платье из мягкой гладкой материи в серо-голубую, с капелькой зеленого цвета клетку. Его прежняя владелица была весьма монументальной дамой. Для тощей Карины из этого платья можно было выкроить не то что юбку, а вообще целый комбинезон, ее заветную мечту с шестого класса. Но без теткиного разрешения лучше было не рисковать.

Карина приложила платье к себе. Трогать ткань – и гладкую, и шершавую одновременно – одно удовольствие. С комбинезоном придется потрудиться, ну, да ничего, мама Митьки и Люсии наверняка не откажется помочь.

Девочка покружилась по комнате, как в вальсе, снова развернулась к шкафу и отскочила, едва не заорав от ужаса.

Отражения комнаты там больше не было. И вообще ничего не было.

В глубине зеркала колыхался туман, и его хлопья походили на крупных поджарых собак. Из глубины явственно потянуло холодом, но не снежным, а ненастоящим каким-то, неживым, сухим. Миг – и вот уже из зеркальной двери на девочку таращится громадное, в человеческий рост, бледное лицо.

Зеркало, конечно, несколько окривело от старости и отражало предметы не так чтобы уж совсем точно… но не настолько же! Да и не было в комнате никого, кроме Карины. А она никогда не обладала ни такой белоснежной кожей – без единой веснушки или родинки, – ни сияющими черными волосами, капризной волной падающими на лоб, ни печальными лилово-голубыми глазами…

Лицо колыхнулось, словно на волне качнулось, вроде бы слегка уменьшилось. Из глубины зеркала в сторону девочки потянулась тонкая рука, в ней сверкнуло что-то бирюзовое… вот сейчас оно доберется до поверхности зеркала, окажется в комнате… Разум отказался служить Карине.

– А-а-а! – заорала она. – Лара-а-а-а!!! Лари-и-и-ик!!!

Лестница, ведущая из мансарды на первый этаж их старого дома, возрыдала о ремонте, когда Карина промчалась по ней вниз. Обычно девочке немалого труда стоило спуститься, не переполошив мышиное семейство, которое жило в кладовке под лестницей, прямо как Гарри Поттер до всех событий. Но сейчас ей было не до того. Она даже платье не выпустила из рук, вцепилась в него, как утопающий в случайное бревно.

Внизу лестницы столкнулась с Ларисой. Та с вытаращенными глазами неслась ей навстречу. Тетка крепко ухватила девочку за плечи и встряхнула ее.

– Что? – испуганно спросила она. – Что случилось? Ты чего орала?

– Там… – только и смогла выговорить Карина. Слова не шли на язык, она только рукой махнула в сторону комнаты. – Там в зеркале рожа, – выдавила она наконец.

Тетка секунду всматривалась в лицо племянницы, а потом, закусив губу, решительно направилась наверх. Карина потащилась за ней.

Все в комнате было как всегда и так же, как всегда, отражалось в зеркале. К нему-то и подошла Лариса. Уперлась ладонями в стеклянную поверхность.

– Ты видишь, ничего нет!

И обратилась к зеркалу.

– А ты слышишь? Тебя нет! – сказала она с такой злостью, что Карину передернуло. – Тебя не существует, и не смей ее мучить!

С этими словами Лариса изо всех сил двинула ногой по зеркалу. На пол хлынул сверкающий водопад. Но этого Ларику показалось недостаточным, и она, навалившись на шкаф, попыталась его сдвинуть. Безуспешно.

– Помоги-ка, – вдруг обратилась тетка к племяннице совершенно нормальным тоном, словно не она только что разбила зеркало ногой.

Карина послушалась. Вдвоем они подозрительно легко сдвинули громоздкий предмет мебели почти на метр в сторону окна.

– Какая ты сильная, – заметила Лариса, – вот и оборотень в хозяйстве пригодился.

– А что сейчас было такое? – спросила Карина. – В смысле все это…

– Видишь ли, некоторые предметы соприкасаются со всякими потусторонними мирами, – буднично объяснила тетка. – Теперь мы отодвинули шкаф, и больше через него никто не пролезет.

Вот и поди пойми, всерьез Лариса говорит или шутит.

– Что ты уставилась? – продолжила тем временем тетка. – Передачи про экстрасенсов смотреть надо. Кто теперь этот развал убирать будет? Я, что ли?

И, противореча самой себе, она взялась за разбитую дверцу шкафа. Та жалобно хрустнула и отвалилась.

– Зараза! – рявкнула Лариса, едва успев отскочить в сторону.

На дне шкафа что-то сверкнуло. Ярко-голубым, вернее – бирюзовым. Осколок зеркала? Нет. В шкафу спокойненько лежало какое-то украшение. Которому неоткуда было взяться. Разве что призрак принес.

– Что это? – Карина успела первой.

Браслет, который она схватила, был бешено красив. Полоса бледно-желтого металла, усыпанная мелкими сверкающими камнями – сразу видно, что не какими-нибудь стекляшками, – зелеными, бирюзовыми и светло-голубыми. Наверное, браслет охватывает руку в два витка, танцует вокруг запястья, упругий и легкий. Казалось, что она держала сейчас кусочек моря, волнующегося, бурлящего, невообразимо живого. Ничего подобного ей не доводилось видеть – ни в кино, ни в книгах, вообще нигде.

И дело даже не в том, чтобы «видеть». Дело в том, что браслет действительно казался… живым.

– А ну дай сюда! – Лариса выхватила у племянницы украшение.

– Откуда он взялся? Ларик, отдай!

– В школу, что ли, наденешь? В шкафу, скорее всего, очередной тайник был. В нашем доме их без счета. – Лариса тяжело опустилась на стул.

– Лар, ну так нечестно! Не буду я его носить, но он же дорогой! Если его продать, то можно на море поехать, лестницу нашу паршивую починить, тебе шубу купить и мне что-нибудь не из секонд-хенда…

Карина говорила, но понимала, что несет ерунду. Не рассталась бы она с браслетом. Ни за что и никогда.

Тетку же ее заявление вконец обозлило.

– Надо же, как ты распрекрасно все подсчитала! А мордой в реальность не хочешь? Так вот, Карина, мне пятьдесят три года. С виду, может, и пионерка, только по здоровью давно пенсионерка. Ноги и сердце знают, сколько мне лет. Я истратила свою жизнь на тебя и, кстати, на твою маму взбалмошную. И этой жизни в сухом остатке все меньше и меньше, а значит, твоя жизнь без меня, в полном одиночестве все ближе и ближе…

– Ларис, ты что, с ума сошла? – Злость пополам со слезами так и затопила девчонку. – Что там с твоим здоровьем? У нас же деньги есть, я знаю, что ты их копишь, да еще эта побрякушка теперь… за деньги все можно вылечить.

Последняя фраза уже не проговорилась, а прорыдалась. На разговорах с теткой Каринина выдержка заканчивалась. Сколько раз требовала от себя «не плачь, а злись», ничего не получалось. Вернее, получалось и то и другое сразу, что в конечном счете было только хуже.

– Да какие пятьдесят три, что ты врешь вообще? Ты же такая красивая…и молодая… ты если болеешь, то вылечишься, а я вырасту и уеду… в институт поступлю, на работу устроюсь. Ты… Ты без меня хорошо жить буде-е-ешь!

Взбеситься как следует у Карины не получалось, зато когда она ревела, тетка выходила из себя и вовсе в два счета.

– Надо же, какой я, оказывается, изверг! – завопила она во всю силу легких, вскакивая и ногой отбрасывая стул. Черные кудри взметнулись вокруг головы и зашевелились, как живые. – Прямо жду не дождусь, как бы тебя из дома вышвырнуть. Уйди с глаз моих, пока я тебя не прибила, папочкино отродье! И мамочкино тоже, прям не знаю, кого больше.

– Ну, Ла-а-ар…

– Что «Лар»? Что ты мне «ларкаешь»? – И вдруг, как это обычно бывало, разом успокоилась. – Выть прекрати и слушай, повторять не буду. Учиться ты не поедешь. Никуда из этого дома ты не уедешь, и не мечтай. Если дашь волю своей волчьей природе, могут пострадать люди. Ни в чем не повинные, но главное – в отличие от тебя – ЛЮДИ. Поняла?

– П-поняла…

– А теперь мозгами своими хвалеными воспользуйся, умница-отличница, – снова начала заводиться тетка. – Как ты жить собираешься, когда меня не станет? На что? На переводах через Интернет много не заработаешь. Ты думаешь, я каждую копеечку откладываю из жадности? Думаешь, мне самой ничего не хочется, ни платья красивого, ни пирожного? Да мне просто жить подольше хочется. А нельзя! Потому что лечись не лечись, трать деньги не трать, все одно – рано или поздно я умру, а ты останешься.

Лариса закончила свою тираду, и в большой, полупустой запущенной комнате повисла тишина. Только эхо теткиного пронзительного голоса нервно дрожало в углах. Вот тебе и раз. Как-то до сих пор Карине даже в голову не приходило, что теткина «скупость» – это, по сути, забота о будущем племянницы.

– Пойду в школу, – буркнула наконец Карина и поняла, что от плача у нее началась икота, как у маленькой.

Лариса только кивнула. И тут увидела платье, которое Карина бросила на диван. Откуда оно и свисало до пола.

– Это еще что?

– Да я… ик… спросить хотела: можно комбез сошью? Его все равно никто не носит… и покупать ничего не придется, только пуговицы… – Эта будничная тема казалась какой-то инопланетной по сравнению с тем, что было только что пережито и оплакано.

Лариса протянула руку и коснулась ткани:

– Бабушки твоей… Шерсть итальянская, очень дорогая была. Такая и сейчас, наверное, ценится… Шей, черт с тобой. А кстати, ты почему еще не в школе, а модами какими-то занимаешься?

– Так первого урока же нет, я сейчас пойду уже.

– Бегом давай.

Карина бросилась в ванную. Отлично… не хватало только прийти в школу с опухшим красным лицом. Надо хоть водой отмочить хорошенько. Кое-как умывшись, она решила пока убрать платье обратно в шкаф. Встряхнула свой будущий модный наряд. Из кармана что-то выпало. Тонкая мятая полоска бумаги. Наверное, лежала там, сколько платье не носили. То есть дольше, чем Карина живет в этом доме…

Девочка развернула пожелтевший обрывок. В самом деле – словно от книжной страницы оторвали самый краешек, во всю длину. Надо же, на французском! Карина вчиталась в обрывки предложений, набранные необычным красивым шрифтом, вроде готического:

Строк должно было быть гораздо больше, просто не каждая из них занимала всю ширину страницы. Поэтому Карине достались какие-то невразумительные куски. Она уже хотела сунуть обрывок в карман, где тот и лежал до сих пор, но тут зацепилась глазом за одну из последних строк:

Это лю гару означало «оборотень».

– Мамочки… – прошептала она, вчитываясь в остаток. Увы, там было негусто:

Кое-что было понятно, например vie eternelle означало «вечную жизнь», в которую Карина как-то не очень верила. Третья строка означала «благодаря этому эффекту», а следующая – «разделена, но также». Что, интересно, «также» и что вообще было разделено? Да, вот еще «эта лента» и «следующий период». Спасибо маме и тетке за то, что вдалбливали в нее языки (ну ладно, не так уж и вдалбливали – учеба давалась ей довольно легко). Хотя, что толку в переводе, если в руках у нее жалкий обрывок, где словно невзначай упоминается оборотень? Может, это вообще из мистического романа-фэнтези страница была?

Размышляя таким образом, Карина уже знала, куда пойдет после занятий (впервые за пять лет тренировок прогуляв секцию легкой атлетики).

Ни в школьной библиотеке, ни в городской ничего похожего не нашлось. Заведующая секцией редких и старинных книг Ирина Викторовна, седая и строгая дама с жемчужной брошью на воротнике, не пустила ее в хранилище. Зато она внимательно всмотрелась в обрывок, потом в лицо Карины.

– Кормильцева… Кормильцева, – задумчиво и холодно произнесла она. – А ты меня не помнишь? Мы с тобой однажды встречались, давно, правда.

Карина помотала головой.

– Конечно, ты довольно маленькая была. Ты ведь покойной Александре Кормильцевой внучкой приходишься?

Карина кивнула.

Ирина Викторовна кивнула в ответ.

– Послушай, девочка, – голос ее немного потеплел, – я с Александрой была немного знакома. Не близко, нет. Но я ее очень уважала. Поэтому ты мне поверь – книги такой у нас в библиотеке не было никогда, я их все до единой помню. Твоя бабушка как-то интересовалась подобной вещью. Так вот, эту книгу набрали вручную относительно недавно, лет сто пятьдесят – сто семьдесят назад. Шрифт абсолютно индивидуальный, авторский, как сейчас говорят. Для тех времен это нетипично, тогда у типографов появились более или менее стандартные наборы. Тот, кто такую книгу порвал, – варвар и должен в аду гореть. Но у тебя есть своя причина интересоваться ею, не так ли?

Карина снова кивнула, не зная, что сказать. Про варвара, который за порчу книги должен гореть в аду, прозвучало знакомо. Но где она слышала подобное, с ходу не вспоминалось.

– Ты говорить умеешь? – снова посуровела библиотекарь.

– У… умею, – выдавила Карина.

Общение с малознакомыми людьми давалось ей с огромным трудом. Она то отмалчивалась-заикалась, то срывалась на грубости. И все от стеснения.

– Так скажи что-нибудь, не заставляй меня монологи произносить, – усмехнулась Ирина Викторовна.

– Я… я эту штуку нашла в бабушкином платье, – выдавила Карина, – и теперь выясняю, что и как. Вы же знаете, бабушка пропала без вести…

– За давностью считается погибшей. А ты расследование ведешь, что ли? Ладно, притворюсь, что поверила. Посмотри-ка сюда, – и нежно-розовый ноготь Ирины Викторовны ткнулся прямо в слово loup-garou. – Знаешь, что это значит?

– Знаю, вервольф. То есть волк-оборотень.

– «Итак, читала по-французски…» – вольно процитировала Пушкина библиотекарь. – А ты знаешь, сколько в нашем городе баек про волков-оборотней ходит? И не слишком старинных. Официально твоя бабушка действительно считается погибшей при взрыве в научно-исследовательской лаборатории в предгорьях. Но она же фольклористом была, что ей там среди пробирок делать? С другой стороны, про эту лабораторию говорили, что там специально выводят волков-оборотней, эксперименты ставят. Ты в дым без огня веришь? Вот и Александра не верила. Поэтому иди-ка ты, барышня, в читальный зал, только не художественной литературы, а периодики. И бери подшивки городских и областных газет за две тысячи шестой год. Взрыв был летом. Вперед, ищи информацию.

И она пошла, оглушенная.

В июле 2006 года мама привезла пятилетнюю дочку в бабушкин дом, в город, где Карина родилась. Неужели и ее вывели в той самой лаборатории, которой к их возвращению уже не было? С ума сойти.

Газеты подтвердили рассказ Ирины Викторовны, но там не было ни слова об оборотнях, старых книгах и прочем. Зато недвусмысленно сообщали о запретной зоне вокруг места взрыва. Тогда Карина решила обратиться к более надежному источнику информации – к сплетням и пересудам. Наверняка архив городского форума сохранился. А такая тема, как взрыв поблизости, уж точно обсуждалась любителями поболтать онлайн.

Заплатила за час Интернета в мультимедийном зале и зашла на городской форум. Кстати, действительно, баек об оборотнях по Сети ходит немало. Просто она как-то раньше не задумывалась, обсуждают ли волков в их городе больше, чем в других местах.

Карина вышла в архивный раздел, выбрала тему «Взрыв лаборатории на севере». М-да, как и следовало ожидать, интеллектуальность версий просто зашкаливает – инопланетяне, правительственный заговор, неудачное клонирование, пришивание волчьих голов к человеческим телам…

Примерно с десятого комментария начинаются ругань и выяснения, кто сам дурак. Карина уже собралась плюнуть на этот виртуальный детский сад, как вдруг раздалась трель звукового сигнала и замигал значок личного сообщения. Она кликнула «принять». Письмо было от старого, хоть и не очень близкого интернет-знакомца, DeepShadow, большого любителя историй об оборотнях.

DeepShadow to MoonlightGirl

Привет, что забыла в этом паноптикуме?

Подумала и ответила:

MoonlightGirl to DeepShadow

Привет, а тебе что за интерес?

Ответ пришел тут же:

DeepShadow to MoonlightGirl

Я давно ждал, когда ты… до вопросов дорастешь.

Надо же, ожидалец-терпеливец. Кто это, интересно?

MoonlightGirl to DeepShadow

До каких вопросов? Например, «Ты кто вообще такой?»

DeepShadow to MoonlightGirl

У нас с тобой, скажем так, много общих вопросов. Не глупостей этих, а настоящих. Тебе до ответов добраться проще.

MoonlightGirl to DeepShadow

Интересное кино. До каких это ответов? Сформулируй «настоящие» вопросы, а я подумаю, общие они или не очень.

DeepShadow to MoonlightGirl

Ну ты и партизанка.

«Зачем существуют оборотни?», «Что происходит?»

А вот тебе подсказка. Александра Кормильцева работала в городском архиве, в отделе фольклора. При ней бумажные карточки перенесли в комп. Она, и только ОНА полностью контролировала процесс, решала, что оцифровать, а что на бумажках оставить.

Будь добренькой, если найдешь в архиве чего полезного, не пожадничай, поделись. Мне туда в жизни не попасть.

И отключился.

И вот теперь они с Митькой сидели на крыше прямо над старым городским архивом и примеривались, как бы половчее «стечь» с крыши пятиэтажки в окно, и нет ли там ловушки.

По всему выходило, что лучший способ – прыгать.