Читать книгу Неизвестные мгновенья их славы - Алла Зубова - Страница 6

После непышной Верочкиной свадьбы дом Сатиных притих. У всех остался осадок от неблаговидного поступка близкого и дорогого всем человека. Событие старались не обсуждать. Время шло, и оно постепенно сглаживало неловкость семейной истории. У всех. Но не у Наташи. Внешне она будто казалась спокойной. Много играла на фортепьяно: ведь Сергей очень хвалил ее способности и был убежден, что она могла бы стать талантливой пианисткой. Девушка стала любить дальние прогулки в одиночестве. Интересовалась новыми сборниками стихов. Но только Алена, прислуживавшая в той части дома, где была Наташина спальня, слышала, как безутешно рыдала, уткнувшись в подушку, ее горемычная любимица.

Обо всем, что читатель узнает дальше, написано по моим воспоминаниям о рассказе Алены Григорьевны Кузнецовой, крестьянки села Ивановка Тамбовской губернии, родной сестры моей милой бабушки Саши.

Жаркий летний день 1940-го года. Мне девять с половиной лет. Я играю в палисаднике. Собираю тёмно-зелёные широкие листочки от сирени, скалываю их острой маленькой палочкой и делаю себе наряд: корону, ожерелье, опоясие. Бабушка моя тут же подметает веничком мелкий сор. Дедушка отправился с большой тележкой в лес выкашивать траву на полянках. Вдруг перед домом останавливаются дрожки и к нам в калитку идет бабушка Алена в нарядной сатиновой кофте, простроченной спереди мелкой строчкой и черной юбке с воланами. Тогда ведь между деревнями ни телеграфа, ни телефона не было. Гость сваливался, как снег на голову. Охают мои бабушки, обнимаются, плачут от радости, что Бог привел свидеться.

– Ну, будя, будя, сестрица нам с тобой сладкими слезами мокроту разводить. Ставь-ка самовар. Я вот пирогов со всякой ягодой напекла.

Пока бабушка Саша проворно готовит угощение и чаепитие, Алена Григорьевна расспрашивает меня про московскую родню, про мою маму – она ведь ее крестница. Гостью усаживают возле стола на венский стул, я возле нее пристраиваюсь на скамеечке: хотя я ее хорошо знаю, но все же она для нас человек редкий и потому особенно интересный, глаз с нее не спускаю, ловлю каждое словечко и все примечаю. С нетерпением жду, когда сестры наговорятся и мне можно вежливо встрять со своими вопросами.

Кто такой Сергей Рахманинов я знала давно. Правда, его имя открывалось для меня понемногу. Сначала бабушка Саша, укладываясь на ночь, пела мне про сирень. Я догадывалась, что это совсем не колыбельная песня, и тогда бабушка, как могла попонятнее, рассказывала о музыканте Сергее Васильевиче Рахманинове, который жил недалеко от нас и сочинял хорошие песни. Потом больше всего мне рассказало о нем радио. Симфонии остались для меня звучащей тайной, а романсы, маленькие произведения я, подрастая, хорошо запоминала.

Вот и сейчас, улучив момент, когда в разговоре сестер наступила пауза, я попросила бабушку Алену рассказать, как она пела Рахманинову?

Алена Григорьевна помолчала, глубоко вздохнула и с негромкой печалью начала вспоминать:

– Не сразу это случилось, внученька. Он-то кто был? Музыкант, барин, а я – простая прислуга. Он про меня и знатом-то не знал. И в господском доме у Сатиных я только прибиралась. Помогала их младшей дочке Наталье Александровне. А она-то уж очень полюбила Сергея Васильевича, своего двоюродного брата. Он-то, бывало, каждое лето в Ивановку приезжал, а тут – как злой человек наворожил. Одну весну сирень отцвела, (уж он эту пору очень любил), вторая весна прошла. Он все не едет. Наталья Александровна и так-то худенькая, а тут одни косточки из открытого воротничка торчат.

Настала зима. От Сергея Васильевича ни слуху, ни духу. Пришел февраль – кривые дорожки. Снегом все завалило. В тот раз метель с вечера разбушевалась. Час уж поздний. Прохожу мимо спаленки Натальи Александровны. Слышу – плачет. Я полегонечку двёрку приоткрыла, тихо спрашиваю: «Барышня, не надо ли вам чего? Успокойтесь. Не плачьте». Она мне в ответ: «Я не плачу… это метель так плачет…»

C. В. Рахманинов с собакой Левко на мостках у берега реки Хопер близ имения Красненькое. Фотография 1899 года

Чтобы хоть немного успокоить ее, говорю, что в народе примета – большие снега к большому зерну. А еще песня такая есть и тихонечко запела: «Как со вечера пороша выпадала хороша…» Гляжу, девонька повернулась ко мне, всю песню до конца прослушала и просит: «Спой еще, какую знаешь». «Милая моя барышня, – говорю ей – я столько песен знаю, что их петь – не перепеть». До самой полночи потихоньку ей пела, пока она совсем не успокоилась. А на другой день барышня подвела меня к большому черному фортепьяну и сказала, чтобы я пела песни, а она будет играть музыку. И потом что придумала? Приказала в сундуках разыскать самый красивый сарафан, мои волосы заплесть в косу, уложить вокруг головы и повязать их широкой шелковой лентой под цвет сарафана. Только с обувкой вышла заминка, ничего к наряду не подошло. Барышня даже свои башмачки принесла. Да куда там! Её-то ножка тоненькая, а моя-то, крестьянская, по голой земле растоптанная. Я сама быстро связала из тонкой конопляной веревочки чуни. Хозяйка моя молодая хоть и одобрила, но сказала, что будем искать. А чего там искать? Дедушка твой, Андриан Иваныч, мастер лапти плесть, каких поискать. Передала ему свой наказ, мерку указала, так он сплел чудо-лапти, и царице не зазорно в них ходить. Собрала Наталья Александровна всех свободных людей в доме, усадила их перед роялью, вывела меня к ним разнаряженную, а сама села играть. Называет, какую песню нужно петь, я ее и пою. И так хорошо, задушевно получилось, что иные даже прослезились. Бывало, в праздники соберутся гости, она и им такое вот представление со мной устраивала. Очень заинтересовали ее старинные песни, на больших листах ноты написала. Делом-то утешным для себя занялась, гляжу и повеселела моя девонька. А весной, на Пасху от Сергея Васильевича весточка пришла, дескать собирается лето у тетеньки Сатиной погостить, будет торопиться, чтобы сирень в цвету застать.

И правда, приехал. Увидел свою сестрицу, удивился, как она выросла, да какая пригожая стала, вот тут уж их Господь друг с дружкой и сводить начал.

– Ну, а пела-то ты когда Сергею Васильевичу? Как он с тобой разговаривал? – тереблю за широкую юбку бабушку Алену.

– Обязательно все тебе расскажу. Только в другой раз. А сейчас за мной дрожки для дальней дорожки приедут. Домой пора.

Каникулы мои приближались к концу. Бабушка Саша по всей Хорошавке узнавала, кто собирается в Москву, чтобы меня пристроить в попутчицы.

Мы завтракали, когда неожиданно, как и в прошлый раз, перед крыльцом остановилась легкая тележка со спинкой и из нее проворно выбралась бабушка Алена с небольшим узелком. Мы выбежали ей навстречу. С радостными охами и ахами, перецеловавшись, повели гостью в горницу. Хозяйка сразу принялась за самовар, дедушка Андриан подсел к сватье. Но разговора у них не получалось, потому что собеседник был сильно глухой на оба уха. Покричав-покричав, Алена Григорьевна приказала мне отвести деда во двор, пусть он там своими делами занимается, придет к рюмочке, когда стол будет накрыт.

И опять две сестрицы, перебивая друг друга стали меняться хорошими и печальными новостями. Угостившись, выпив по несколько лафитничков малиновой наливочки, бабушка Алена обняла худенькие плечи моей бабушки:

– Давай, Саша, тряхнем стариной, споем, как бывалоча. Начнем с любимой песни Сергея Василича… Я заведу, а ты мне вторь.

Плавно, душевно полилась мелодия: «Поутру на заре по росистой траве…». Второй голос ее расцветил: «Я пойду свежим утром дышать».

Я сидела, боясь пошелохнуться, чтобы не помешать песне. А мои бабушки, закончив одну, запевали другую. Звенело золотой цепочкой «Во субботу день ненастный», «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», «Ой, да ты калинушка», «Позарастали стёжки-дорожки». Я слушала и сердце мое «сладко таяло в груди». Мне было не жаль, что все меньше оставалось времени об обещанном бабушкой Аленой рассказе о Рахманинове. Наверное, в моей детской душе зарождалось предчувствие, что такого пения я больше никогда не услышу. И действительно, это был последний раз в моей жизни. А потом началась война.

И все-таки Боженька услышал мою молитву. Весь тот день я не отходила от Алены Григорьевны, заглядывая ей в глаза. Помогла и моя милая бабушка Саша:

– Да не томи ты внучку. Ведь обещала!

– Ну и присуха девка! – То ли в осуждение, то ли в одобрение, смеясь, сказала бабушка Алена – Пока за мной таратайка не приехала, сядем здесь на крылечке, расскажу тебе про Сергея Василича. На чем я остановилась?

– На том, как Сергей Василич приехал и как с Натальей Александровной Господь друг с дружкой сводить начал.

В. А. Сатин, С. В. Рахманинов, Н. А. Сатина, Е. Ю. Крейцер, С. А. Сатина (стоит)

– И свел! Обвенчались и зажили они душа в душа. Скоро и первая их дочка – Ирина – родилась. Наталья Александровна такой хорошей хозяйкой оказалась, что все диву давались. Самая главная ее забота, чтобы ништо Сергею Василичу работать не мешало. Меня-то она ему во всем наряде сразу показала. Знал он, что я много песен пою, даже те, которые в пугачевскую смуту пелись. Но он с утра до вечера музыкой занимался. Когда совсем устанет, выйдет за околицу и там гуляет. Нашто уж возле имения парк красивый, а он степь любил, нравилось ему, как дикая трава пахнет. А иной раз меня кличут, мол, барин зовет. Подойду к его флигельку, в окошко постучусь. Он сразу же откликается и просит, чтобы я зашла и песни ему попела. Встану я недалеко от окна…

– А он за рояль? – спрашиваю ее.

– Нет-нет! Никогда под песни не играл. Сергей Василич окошко откроет, облокотится о подоконник, голову на свои длинные пальцы положит и слушает. Один раз пою, а голос у меня как задрожит. Он сразу спрашивает: «Что с тобой, Алена?»

Я ему и говорю, что раздор в нашей семье случился.

– Какой раздор? – удивляется. – Я твоего свекра знаю, мужик хороший, работящий и Алексей твой – человек смирный, совестливый.

– Вы, Сергей Василич, не слыхали еще, должно быть, что брат Алексея – Петр на Кавказе служил, теперь домой вернулся, да не один, а с женой.

– Ну и хорошо! На свадьбу не потратитесь – шутит он.

– Хорошо-то, хорошо, да молодка-то его с Кавказу. Черкеска… Свекровь моя баба тихая, добрая, но уж очень богомольная. Нет, говорит, моего благословения иноверке. Но ведь Петр мужик умный, все предвидел. Невеста окрестилась, веру нашу приняла, в полковой церкви их обвенчали. Петр даже у начальства бумагу для подтверждения взял. А свекровка знать ничего не хочет, говорит на порог бусурманку не пущу. Так и живут пока в сарае. А я присмотрелась к сношеньке-то, она уж чижоленькая… Не по-людски все выходит.

Сергей Василич слушал меня внима-а-а-тельно, потом будто сам себе говорит: «Да-а… Интересно… Был бы жив Лермонтов, может, и про ивановскую черкеску написал… только совсем другую историю. Ты вот что, Алена, иди домой и ни о чем не горюй. Я твоего свекра-кузнеца хорошо знаю, поговорю с ним по душам, потом к батюшке нашему зайду, попрошу его, чтобы он с твоей свекровью как следует потолковал. Даст Бог все и уладится. Потом весело так говорит: «Ты ведь помнишь, как нам с Натальей Александровной венчаться запрещали? А все обошлось. И тут дело уладится».

И правда, считай в один день Сергей Василич горе наше по степи развеял. С его благословения зажила семья Кузнецовых лучше прежнего. Дай ему Бог всех благ.

Бабушка Алена три раза перекрестилась и замолчала.

– И это все? – осторожно спрашиваю я.

Бабушка Алена тихонько засмеялась.

– Ну, почему же все. Жизнь шла своим чередом. На зиму господа в Москву уезжали, а чуть половодье сойдет и они тут как тут. Сергей Василич у тестя имение выкупил и стал полным хозяином. Музыкой-то он, конечно, как всегда занимался, но и землей, и всеми службами распоряжался сам. Очень новой техникой увлекался, тракторами, сеялками, веялками. Все из-за границы выписывал. Самое лучшее. Уж какое бы имение разбогатое было бы, да война с Германией в 14-ом году началась, а потом и вовсе – революция. Видно не хотел он на весь этот разор смотреть, уехал с семьей за границу. Когда уезжали, Наталья Александровна всем, кто работал в доме, дарила что-нибудь на память. Мне много красивых вещей подарила, но самое дорогое для меня —большое овальное зеркало в резной раме.

– Бабушка Алена, на следующее лето я уж совсем большая буду, можно, я к тебе в гости приеду? Очень хочется посмотреть, где Рахманинов жил.

– Приезжай, внученька, я гостям всегда рада, да только ничего после Сергея Василича не осталось.

– Как так?

– Вот так… Весь красавец-дом по кирпичику растащили, его флигелёк, все постройки по бревнышку раскатали. Парк с дубами, березками, кленами до последнего деревца вырубили.

– И что ж там теперь?

– Пустырь.

– А сирень?

– Уцелела сирень. Только растет она в палисадниках: у меня, возле домов в Ивановке, вот и у твоей бабушки Саши сколько ее, да какой разной!

Послышался слабый стук колес. К дому подъехала легкая тележка со спинкой. Дяденька, сидевший спереди с вожжами, громко позвал: «Алена Григорьевна! Собирайся! – потом пошутил – «Ивановка-то по тебе уж соскучилась?!»

Мы все попрощались с надеждой на встречу, не ведая, что видимся с Аленой Григорьевной в последний раз.