Читать книгу Неизвестные мгновенья их славы - Алла Зубова - Страница 7

Село Ивановка. 1965 г. Фото автора

1965-ый год. Москва. Жаркий июль. Я – журналист, недавно назначенный корреспондентом очень популярной у всех слушателей молодежной радиостанции «Юность». Добилась командировки на свою малую родину – Тамбовскую область. Буду собирать материал об Августе Лунине, герое-комсомольце, погибшем во время Великой Отечественной войны. А основная-то цель – во что бы то ни стало попасть в Ивановку.

Работая в архиве обкома комсомола, узнаю, что путь до Ивановки далековат, километров 150. Сотрудник краеведческого музея подробно рассказал мне о жизни Рахманинова в Ивановке, показал часть небольшого зала с сохранившейся мебелью из имения, приобретенные музеем рукописи, ноты композитора. Когда же я сказала, что мне очень бы хотелось побывать в Ивановке, найти кого-нибудь из жителей села, кто видел Сергея Васильевича, что-нибудь помнит о нем, музейщик с сожалением развел руками: «Нет, никого не осталось, зря по такой жаре, по пыльной дороге будете мучиться». На том и распрощались.

Но существует на свете такая замечательная вещь – везение, особенно ценная для журналиста, поисковика, добывателя и дознавателя чего-либо. В областной художественной галерее разговорилась с одним живописцем, пожилым человеком. Поведала ему о своем огорчении. А он мне спокойно говорит: «Просите обкомовский газик, собирайте все свое журналистское оснащение и на третьей скорости мчитесь в Ивановку. Разыщите там Ивана Давыдовича Купрякова, он совсем старенький, но память отменная, замечательный дед. Будет вам отличный, редкий материал».

Поблагодарив своего спасителя, помчалась в обком, раздобыла газик, попросила водителя ехать самым коротким путем, прямо по степной целине. Едем. Кругом до горизонта – степь. Ровнехонькая. Ни пригорка, ни овражка. В Ивановке останавливаемся возле крайнего дома. Расспрашиваем, как нам найти Ивана Давыдовича Купрякова. Узнаем, что живет он на другом конце села. Нашли небольшой справный купряковский дом. Не успела я выйти из машины, а уж Иван Давыдович сам идет мне навстречу. Знакомимся. Объясняю, кто я и зачем к нему приехала. Сразу же включаю «репортер», который моего собеседника нисколько не смущает.

Далее я приведу отрывки из очерка, который сразу же по приезде из командировки, после расшифровки пленки с записью беседы с Иваном Давыдовичем Купряковым был опубликован в газете «Говорит Москва». Несколько позже я сделала три больших радиопередачи о Рахманинове в Ивановке, где звучало много его музыки и воспоминаний о нем.

Итак, бережно раскладываю половину чудом уцелевшей за более чем пятьдесят лет газетной полосы и предлагаю читателю фрагменты из серии «На репортерских тропах».

Иван Давыдович мне обрадовался. Старик не скрывает, что ему лестно видеть гостью из Москвы, которая не поленилась дать такой крюк и приехать персонально к нему. Иван Давыдович сед, улыбчив, словоохотлив, легок на ногу, памятлив, а он уже девятый десяток разменял.

Иван Давыдович Купряков, коренной житель Ивановки

Мы идем по деревенской улице, и Купряков рассказывает, где что было.

Родился Иван Давыдович в людской при имении. Отец его ходил за лошадьми, мать кухарила. Как подрос, определили его пасти небольшое овечье стадо. Овцы были дорогой шленской породы, и их держали отдельно от других. Здесь на выгонах и увидел впервые Ваня Купряков Сергея Васильевича, который приехал в Ивановку погостить у своей тётки. Рахманинову в то время было лет 17. Молодые господа держались просто, не чурались деревенских парней.

– Раз как-то – вспоминает Иван Давыдович, – решили они поставить спектакль. Народу сбежалось со всей деревни. Артисты в костюмы наряжались. Когда представление закончилось, вздумала молодёжь ракеты пускать. Ребятишки ликовали. Все хорошо обошлось, да только последняя ракета не зажглась. Зашипела, чиркнула и упала на конный двор. Шарили, шарили – не нашли. Только по домам разошлись, слышим набат. Пожар. Сгорела конюшня.

Когда Сергей Васильевич женился на Наталье Александровне Сатиной – своей двоюродной сестре, – они поселились в Ивановке и проводили здесь большую часть года. Рахманинов до тех пор никогда не занимался хозяйством, а тут ему пришлось взять на себя хлопоты. Как утверждают люди, близко знавшие его, Сергей Васильевич оказался хозяином рачительным, образованным и деятельным. Но о первых его шагах на этом поприще и до сего времени живут среди ивановцев байки.

Иван Давыдович смеется:

– Рассказывал мне бывший управляющий Петр Семенович. Едут они на дрожках, поля осматривают. Сергей Васильевич, дотошный такой, все выспрашивает. «Это что, рожь или пшеница?» Управляющий объясняет: «Рожь». «Как считаешь, уродилась?»

«Да, слава богу, колос тяжелый». Сергей Васильевич слезает с дрожек, щупает колос, удивляется: «Как же это на тонком стебле держится такой тяжёлый колос. Не упадёт? Поддерживать его ничем не надо?»

В другой раз проезжают мимо паров. Земля заросла травой, ромашкой, колокольцем. Пестрота веселая. Рахманинов заинтересовался: «Что это такое?» Управляющий не знает, как потолковее и покороче объяснить, что такое пар. Говорит: «Так себе, чебур-хабур». Рахманинов ему: «А нельзя ли, Петр Семенович, этого чебур-хабура побольше посеять?»

Приезжал Рахманинов в Ивановку ранней весной. Рояль всегда с собой привозил. Не раз Иван Давыдович вместе с мужиками перевозил на лошадях большой ларь, в котором был дорогой инструмент. Сергей Васильевич работал в угловой комнате. Целый день из открытых окон слышались звуки рояля. И те, кто находился в саду, не всегда в них улавливали стройную мелодию.

Купряков качает головой и лукаво улыбается:

– Моя хозяйка тоже в саду работала. Летом дел много. Всякая ягода, цветы. Наталья Александровна сама во все вникала, тоже весь день в заботах. Бывало, бабы подойдут к ней: «Наталья Александровна, a Сергей Васильевич все бренчит и бренчит. Попросите его для нас сыграть». Наталья Александровна – к окну. «Сережа, не нравится бабам твоя игра. Давай что-нибудь повеселее». А он – «ха-ха-ха!» Густой у него голос был, с хрипотцой. Смеется. И «камаринского» заиграeт. Бабы платки долой и в плясовую. Тесть его, Александр Александрович иногда поворчит, не надо, мол, баб от дела отрывать. А Наталья Александровна вступается за баб: «Ничего, папа, они отдохнут, и работа бойчее пойдет».

Рассказываю Ивану Давыдовичу, что здесь, в Ивановке, жила родная сестра моей бабушки Алена Григорьевна Кузнецова. Помнит ли он ее?

– Вот те на! – всплескивает руками дед. Да кто ж ее на селе не знал! Уж как она пела, дак сам Сергей Васильевич слушал ее и говорил, какие чудеса есть в русском народе.

– А помните ее сына Петра, который привез со службы на Кавказе молодую жену-черкешенку. Имя-то ее было Мариам, а когда крестилась дали ей имя Мария?

– Как же не помнить?! Ведь вся деревня сбежалась на нее посмотреть. Красивая была, волосы, как смоль, черные, глаза карие, как спелые вишни. Трое ребятишек у них с Петром было. Маленькие, шустрые, черноглазые. Их черкесятами поддразнивали. Никого из них на селе не осталось. Как Петр умер, со всей семьей Машу родные к себе на Кавказ забрали.

Уже стемнело, захолодало, а Иван Давыдович рассказывал о последних годах жизни Рахманинова в Ивановке, о 1905 годе, о послеоктябрьских днях. Иван Давыдович «академиев не проходил» и с нотной грамотой не знаком. Да он и не пытается судить о Рахманинове как о композиторе. Он говорит о нем – о человеке. Долгую, нелегкую жизнь одолел простой русский крестьянин Иван Купряков. Он сеял хлеб, воевал, хоронил детей. Жаль, конечно, что ему не пришлось научиться тонко ценить музыку своего знаменитого земляка. Но Ивану Давыдовичу страстно хочется дожить до того времени, когда его внуки и правнуки в память о Рахманинове, восстановят парк, а в новой школе, которая строится на территории бывшего имения, ученики будут слушать музыку Рахманинова, будут учиться ее ценить. Будут учиться гордости за свое село, за свой край.