Читать книгу Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №5 - Альманах - Страница 2

Совпавшие не пазлом, но рубцом,

Глубокой раной, залитой свинцом,

Печатями на всех больничных койках,

Мы возвели в квадрат немую стойкость —

Держаться рядом и держать лицо.

Мы были неучтённый компонент

В продуманном вселенском полотне,

Настырная особенная каста.

Мы носим под одеждой сопричастность

Вне площади измятых простыней.

Совпавшие по эллипсам орбит,

Порогам дня, что предстоит прожить,

Двух крайностей неразрешимый ребус,

Мы держим на руках большое небо,

А значит, не перестаем любить.

Срывает сизый ветер этажи,

Швыряет вслед измученным продольным.

Мой город мёртв и высушен до жил,

И полнокровным я его не помню.

Цепляется надрывное тепло,

Нащупав землю пальцами слепыми.

Я столько лет врастаю в ее плоть,

Что забываю собственное имя.

И всё вокруг – открытая ладонь

Со множеством болезненных отметин.

Мой город – разорённое гнездо,

Где по бетонным рёбрам ходит ветер

И, обнимая стылые межи,

Лежит в степи оплаканная груда.

Я столько лет врастаю в рубежи,

Что уходить мне некуда отсюда…

С каждой из них становишься злей и строже,

Учишься быть мудрее, сильнее, старше.

Каждое утро приходят они без кожи —

Женщины, ждущие зрелища и реванша.

В тёмной прихожей снимая чужие крылья,

Смотрят мне в душу, как в окуляр прицела,

Ищут во мне чувствительные болевые,

(Были и серебряные пулевые),

Но у меня суверенитет и цельность.

С каждой идёшь на дно, но и дна не чуешь,

Не достаёшь во тьме ни песка, ни камня.

Донные рыбы, драконы с единой сутью —

Твёрдый раствор, судьбинная амальгама.

С каждой из них становишься злей и зорче,

Не повторяешься в первой крутой подаче

Женщинам без хитиновой оболочки,

Белым дольменам, спрятавшим звуки плача.

Каждое утро приходит всё новый идол

С линией жизни в заметный суровый прочерк.

Я научилась – я делаю длинный выдох,

Все девять жизней спуская им по цепочке.

Вчера я думала о том, что якорь стар

И ржавой крошкой больше не удержит,

Что я сама себе как самодержец —

Владелица бумаги и мансард,

Где по стеклу спускаются слова

В дождливый полдень пряного июля.

Вчера я думала, что больше не горюю

И мне меча из ножен не достать,

Как не достать старинный артефакт

Пропахшему сигарой букинисту,

Летучему голландцу – вечно – пристань,

Ленивому – вершины мастерства,

И отстраниться молча, и забыть,

Закрыть давно не крашенные ставни,

Не думать ни о ближнем, ни о дальнем,

И ничего в себе не отразить.

И как молчат пустые зеркала,

Бессонно глядя в темноту прихожих,

Так нарастить затворничества кожу

И холод пальцев прятать в рукава.

Но мне такой не выпросить судьбы,

И якорь держит крепко позвоночник,

Нельзя ни отказаться, ни умолкнуть,

Ни бросить словоблудной ворожбы.

Все те, кто от рождения заклят,

На землю не вернутся с корабля.

Чертовски невменяемо и остро

Глядят глаза у оттепели пришлой.

И между ней и небом третьим лишним

Раскинул город мокнущие кости.

На поводке оголодавших веток

Привязаны, как тощие борзые,

Деревья, одичавшие и злые,

Упёртые в небесные просветы.

И стены изливаются на землю

Остатками немых радиоточек,

И каждый проходящий обесточен,

Сведён с ума, зависим и бесцелен.

И день достаёт из каких-то своих закромов

Чудесные запахи кофе, зимы, пирогов,

Пуховый платок и бумажный цветок на иконе,

И хрупкое кружево снега на детской ладони.

И бабушка, словно носатый смешной снеговик,

Купает в сугробе молдавский цветной половик.

А в сонной квартире в углу есть магический веник,

Темнеет смола на ветвях у стареющей ели,

Игрушки и звёзды, сменившие координаты,

Уложены бережно в самую мягкую вату.

Осыпались сказки, и полный дождя коробок

Теперь отправляется сладко дремать в уголок.

И день достаёт из каких-то своих закромов

Кусочки волшебного детства, халдейских даров:

Потёртое кресло, лохматого злого кота

И куклу в серванте, застывшую там навсегда.

И мир так надёжен, и столько всего он сулит!

И что происходит – задумано лишь для любви.

Октябрь светел, флаги и ключи

На городских воротах ходит ищет.

И свой закат от горького кострища

Пока еще не в силах отличить.

Почти укрыта влажная земля,

Напитанная будто сладким чаем,

И воздух в октябре необычаен —

Грибная смесь со вкусом миндаля.

Октябрь – пряность, пестрый алфавит:

Анис, корица, звездочки шафрана

И дымкой от небесного кальяна

Засушенный на клумбе аконит.

Такая в переулках тишина,

Что кажется – уже перед уходом,

Окидывая дом хозяйским взором,

Октябрь вспоминает имена.

Этот август будет не мальчиком, но мужчиной,

Другом, старателем, золотцем, половиной,

С головой, несомненно, в чем-то повинной.

Да бог с ней, в этом особый смак.

Будет смотреть с прищуром хитрый малый,

Бродить по садам, задворкам, сердцам, вокзалам,

Пить с кем попало и ночевать с кем попало,

В кармане таскать коньяк.

Этот август умеет крепко брать за запястье,

Водить на маяк, дышать в унисон, сбываться,

Падать к ногам, тянуть в полумраке снасти,

Наматывать на кулак,

Стоять по колено в рассветных молочных водах

Милым юнцом, языческим грозным богом.

Время застынет, нападает яблок много,

И потечет смола.

Этот август придет, обнимет руками склоны,

Разный: дождливый, жаркий, уже влюбленный,

Качающий берега, корабли, понтоны,

Ястреба ставящий на крыло.

Будут звенеть стрекозы, и ляжет платье

Прямо в подсолнухи, в солнечные объятия.

Август, какой он разный, его не хватит,

Время ему не по росту – всегда мало.

Когда однажды разжимаешь пальцы,

Прислушиваясь к отголоскам боли,

Боясь, что это было слишком просто —

Открыть глаза, вдохнуть холодный воздух,

Обжечь гортань, закашляться от спазма

И счастья в каждой нежной альвеоле,

То прорастаешь в небо, как апостол,

Как строгая струна, прямая хорда.

И тянешься за вдруг спокойным пульсом

Хрустящими больными позвонками,

Не веря в остановку, землю, точку,

В кольцо, где начертали: «Всё проходит,

Пройдёт и это», смутно осязая

Свой новый берег, твердь его и камень.

И повод жить теперь предельно прочен —

Печать богов, скрепляющая ордер.

А жена его выла, выла в сто голосов,

Сто собачьих смертей сулила и сто костров.

Только был его шаг размашист и светел взор.

Пожелавший волю всегда умножает скорбь.

По нему ли седые травы в степи горят,

За околицу вдовы выйдут ли колдовать?

На озёрах ведьма ликом что медь и мёд.

Никакой молитвой не победить её.

И пускай руке никогда бы не знать меча,

Лучше ржавый серп, овраги да молочай,

Лунь-трава у дуба, молнией что сожжён,

Лишь бы пахла зельем ласковая ладонь.

И пускай по следу жгут ввечеру огни,

На кровавом небе скроется птичий клин,

Брат наточит нож, покачнётся в хмельном седле,

Нет озёрной ведьмы теперь никого милей.

…Как подуют ветры, высушат чернозём,

Заметет снегами тропы вокруг озёр.

Спускайся в царство звуков и морфем,

Простых решений, чисел, линий, схем,

Подземный институт бездушных правил.

Купи жетон и выбери свой путь,

«Не прислоняйся», не дыши, не будь,

Останься частью пластика и стали.

Спускайся вниз, оглохни и смотри

На сумрачный цепляющий ретрит

Из множества прямых, причин и следствий,

Заложников неведомой игры,

Ведущей в параллельные миры,

Которым никогда не пересечься.

Так прост геометрический маршрут,

Где ты не ждёшь и где тебя не ждут,

Но все и вся преследуют друг друга.

Смотри перед собой и замечай

Простые числа, литеры, печать —

Отмычку заколдованного круга.

Запомнишь их – и можно получить

Пароль на выход, тайные ключи,

Количество шагов и переходов;

И бог тоннелей Чёрный Недосып

Тебе накинет лишние часы

Свободы наверху – иди, расходуй!