Читать книгу Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №5 - Альманах - Страница 4
Надежда Гикал
ОглавлениеЖивёт в Подмосковье.
Автор шести поэтических сборников хайку и танка:
«Упала радуга с небес» (2004 г.)
«Солнечный дождь» (2006 г.)
«По лунной радуге иду» (2006 г.)
«Сад надежды, любви и печали» в 2 т. (2007 г.)
«Навстречу музыке дождя» (2012 г.)
«Эхо души моей» (2017 г.)
Награждена медалью Московской литературной премии (2015 г.), медалью им. Мацуо Басё (2016 г.), медалью Антуана де Сент-Экзюпери (2018 г.).
Член СП России. Член Интернационального Союза писателей. Руководитель клуба любителей японской культуры «Ветка сакуры».
Анна Ахматова в поэзии, живописи и воспоминаниях современников
Анна Андреевна Ахматова вошла в молодую русскую поэзию в Петербурге в эпоху, названную позже Серебряным веком. В знаменитом ночном кабачке «Бродячая собака» собиралась вся литературно-художественная элита. Здесь, по воспоминаниям Ю. П. Анненкова, «Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица, со своей «незавитой чёлкой», прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полудвижений и полужестов, читала, почти напевая, свои ранние стихи»[1].
Ахматова становится своего рода символом петербургской богемы. Художники, поражённые необычной красотой этой женщины, пишут её портреты, а поэты посвящают ей восторженные строки. Хотя многих она сама опередила, написав с большим сходством свой портрет:
На шее мелких чёток ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шёлка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая чёлка.
И непохожа на полёт
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
И бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья[2].
Необычайно выразительный, почти скульптурный стихотворный портрет создан её другом Осипом Мандельштамом:
Сам небожитель Александр Блок посвятил Анне Ахматовой строки, воспевающие «таинственное и противоречивое обаяние женской красоты»[4]. Образ прекрасной женщины стилизован под образ испанки – знаменитой Кармен.
«Красота страшна» – Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан – в волосах.
«Красота проста» – Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребёнка,
Красный розан – на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна»[5].
В своих «Воспоминаниях» Ахматова уточняет: «У меня никогда не было испанской шали, в которой я там изображена, но в то время Блок бредил Кармен и испанизировал и меня (Ахматова имеет в виду увлечение Блока Любовью Александровной Дельмас, прославленной исполнительницей роли Кармен. – Н. Г.). Я и красной розы, разумеется, никогда в волосах не носила» (2, 137).
Литературные портреты Ахматовой передавали не только неотразимое воздействие её необычной красоты, но и печать избранности. В книге «Дневник моих встреч» Ю. П. Анненкова читаем: «Всякий раз, когда я видел её, слушал её чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от её лица: глаза, губы, вся её стройность была тоже символом поэзии»[6].
Анна Ахматова, по словам С. М. Городецкого, являла собой олицетворение Музы поэзии. Она была самой Поэзией.
О несомненном ощущении таланта в Ахматовой говорит и О. Мандельштам:
Как Чёрный ангел на снегу
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу, —
Есть на тебе печать Господня[8].
«Печатью Господней» была поэзия. Лишь ей принадлежала душа Ахматовой. Об этой единственной принадлежности – пронзительные строки Николая Гумилёва, который раньше других разгадал эту душу:
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов
Живёт в таинственном мерцанье
Её расширенных зрачков.
«Златоустой Анной»[10] называла Ахматову Марина Цветаева, не только отдавая ей первенство в поэзии, но и даря любовь своего сердца:
В певучем граде моём купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
– Ахматова! – и сердце своё в придачу[11].
Невозможно рассказать обо всех посвящениях Ахматовой, которые могут составить солидную антологию[12]. Так же, как её живописные портреты могли бы заполнить собой особую, ахматовскую галерею.
Начало XX века – неповторимое время. «Поэзия жила тогда внушениями живописи, а живопись – поэзии»[13]. Образы поэтов служили идеалом для художников.
Анна Ахматова обладала поразительной внешностью. Её современник Г. В. Адамович вспоминал: «…красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, неподдельной одухотворённостью, чем-то сразу приковывавшим внимание»[14].
Это подтверждает и Николай Недоброво, друг Ахматовой, эстет, человек большого вкуса: «Попросту красивой назвать её нельзя, но внешность её настолько интересна, что с неё стоит сделать и леонардовский рисунок, и гейнсборовский портрет маслом, и икону темперой, а пуще всего поместить в самом значащем месте мозаики, изображающей мир поэзии…»[15]. Уместно сказать, что спустя сорок лет такая мозаика была сделана Борисом Анрепом для Лондонской Национальной галереи.
Ещё при жизни Ахматовой её портреты пишут Альтман, Делла-Вос-Кардовская, Анненков, Петров-Водкин, Осьмёркин, Тышлер… Перечень таких имён можно продолжать долго.
И всё же первое место в портретной галерее Анны Ахматовой, несомненно, принадлежит удивительному по силе выразительности рисунку Амедео Модильяни.
Художник утверждал: «Линия – это волшебная палочка; чтобы уметь с ней обращаться, нужен гений»[16]. В совершенстве владея «волшебной палочкой», он создавал свои рисунки мгновенно. Всего пять-шесть выразительных летящих линий – и перед нами монументальный, скульптурный портрет Ахматовой.
Рисунок А. Модильяни, как говорила она сама, был единственным её достоянием. Все последние годы он неизменно висел у неё в изголовье.
Искусствовед Н. И. Харджиев по просьбе Анны Андреевны написал об этом рисунке небольшую заметку, в которой отмечал, что образ Ахматовой у Модильяни похож на «аллегорическую фигуру «Ночи» на крышке саркофага Джулиано Медичи, этот едва ли не самый значительный и таинственный из женских образов Микеланджело»[17].
В целом же портрет Ахматовой – это вневременной образ поэта, «прислушивающегося к своему внутреннему голосу.
Так дремлет мраморная «Ночь» на флорентийском саркофаге. Она дремлет, но это полусон ясновидящей»[18].
Эта заметочка Харджиева очень понравилась Ахматовой: всё было сдержанно и возвышенно.
Искусство «волшебной палочки», о котором говорил А. Модильяни, продолжил и по-своему воплотил в своих знаменитых портретах Ю. П. Анненков. Он создал два портрета Ахматовой. Вот что сам художник рассказывает о работе над ними: «Печальная красавица, казавшаяся скромной отшельницей, наряженной в модное платье светской красавицы. Я сделал с Ахматовой в 1921 году два портретных наброска: один – пером, другой – в красках, гуашью»[19].
Оба эти портрета, говоря словами писателя Е. И. Замятина, можно назвать «портретами бровей Ахматовой». «От них – как от облака – лёгкие, тяжёлые тени по лицу, в них – столько утрат. Они как ключ к музыкальной пьесе: поставлен этот ключ – и слышишь, что говорят глаза, траур волос, чёрные чётки на гребнях»[20]. В этих портретах тот же вневременной синтетический образ поэта, в котором отражается не только биография конкретного человека, но и биография эпохи.
Облик Ахматовой, одухотворённый, сдержанный, с оттенком трагичности, привлекал художников. Как счастливы были те, кто имел возможность писать её портрет. Вот строки из дневника Ольги Кардовской: «Я любовалась красивыми линиями и овалом лица Ахматовой… А она, лёжа на своём диване, не сводила глаз с зеркала, которое стоит перед диваном, и на себя смотрела влюблёнными глазами. А художникам она всё же доставляет радость любования – и за то спасибо!»[21]
Многие известные художники испытали эту «радость любования». Однако далеко не все…
Но однажды Анна Ахматова сама настояла на том, чтобы писали её портрет. И обратилась она не к знаменитому художнику, да и не к художнику вовсе, а ещё только ученику, постигающему мастерство живописца. Это был молодой Алексей Баталов, который в то время брал уроки у известного художника и педагога Р. Р. Фалька. Не хватало времени, не хватало уверенности в себе, терзали сомнения по поводу нужности этих занятий. В этот момент Ахматова и обратилась к нему с просьбой написать её портрет. Как это было, Алексей Баталов рассказывает в своей книге «Судьба и ремесло»:
«…Анна Андреевна спросила меня, как идут занятия у Фалька… Я стал рассказывать ей о своих сомнениях и трудностях, видимо, более стараясь уверить и утвердить себя, чем описать истинное положение дел… Анна Андреевна долго молчала, а потом без тени иронии вдруг сказала:
– Жаль. Я хотела предложить вам попробовать сделать мой портрет…
Я остолбенел от неожиданности и головокружительной крутизны поворота всех моих намерений, рассуждений, жалоб… Легко представить себе, какое действие произвела на меня эта фраза, если учесть, что, написав от силы пять или шесть портретов друзей и родственников, я знал о том, как давно Фальк мечтает пополнить свою галерею портретом Ахматовой, я видел, как старик Фаворский делал карандашные наброски её головы, наконец, я собственными руками прибивал в спальне Анны Андреевны строго окантованный рисунок Модильяни… я стоял посреди комнаты, там, где меня застали её слова.
– Мне кажется, – продолжала после мёртвой паузы Ахматова, – вам удаются лица. Это было в 1952 году. С той поры я больше никогда не писал портреты. Но время, когда я выполнял этот заказ, те дни и часы… остались в душе как самая высокая награда за все мои старания и стремления проникнуть в тайны изобразительных искусств»[22].
Портрет был впервые воспроизведён на обложке альманаха «День поэзии» в 1989 г., в год столетнего юбилея А. А. Ахматовой. Сдержанная, спокойная, уже много познавшая и пережившая, располневшая, но величественная, с взглядом в себя, и в этом взгляде высшее знание, – такой изобразил Алексей Баталов Анну Андреевну Ахматову.
Образ Ахматовой до сих пор волнует воображение художников. К 120-летию со дня её рождения тверской художник Леонид Константинов написал графический портрет «А. Ахматова. Одиночество».
Знавшая поэта А. А. Саакянц писала: «…одиночество было неразлучным ахматовским спутником, – сколько бы нас всех ни толпилось рядом»[23].
Не было равновеликих…
Картина Л. Константинова – это двойной портрет. Слева воспроизведён ахматовский рисунок-автопортрет, справа – собирательный образ Анны Ахматовой, какой её увидел художник на фотографиях 1920-х гг. Внутреннее родство между «моделью» и художником, которое возникло во время работы над картиной, позволило создать портрет женщины-поэта, ставшей символом целой эпохи.
Фон картины очень сдержанный: окно как театральная декорация, пустая комната – символ одиночества, неумелый рисунок полудевочки-полуженщины…
Живёт на картине лишь лицо Ахматовой. Мягкая женственность, глубина раздумий, величавая, царственная изящность облика, его одухотворённость – всё это волнует, притягивает, не отпускает. Художнику удалось передать не только внешнее сходство, но и внутреннюю наполненность образа выдающегося поэта.
Писатель Д. А. Гранин, встречавшийся с Анной Ахматовой, сказал: «Было в ней особое достоинство. Она осознавала свою ценность»[24].
Нам же, думается, потребуется немало времени, чтобы осознать и постичь до конца всю ценность её поэзии и духовный масштаб её личности – великого Поэта XX века.
1
Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: В 2 т. Л.: Искусство, 1991. Т. 1. С. 107.
2
Ахматова А. А. Собрание сочинений: В 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 1. С. 141. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера тома и страницы в скобках.
3
Мандельштам О. Э. И ты, Москва, сестра моя, легка…: Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии; венок Мандельштаму. М.: Московский рабочий, 1990. С. 83.
4
Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, 1973. С. 59.
5
Блок А. А. Лирика / Вступ. ст. К. И. Чуковского; сост. и коммент. В. Г. Фридлянд. М.: Правда, 1985. С. 289.
6
Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Т. 1. С. 107.
7
Цит. по: Поэзия Серебряного века I: В 3 т. М.: СЛОВО/SLOVO, 2001. Т. 1.С. 495.
8
Мандельштам О. Э. И ты, Москва, сестра моя, легка… С. 84.
9
Гумилёв Н. С. Сочинения: В 3 т. М.: Художественная литература, 1991. Т. 1.С. 130.
10
Цветаева М. И. Поклонись Москве…: Поэзия. Проза. Дневники. Письма. М.: Московский рабочий, 1989. С. 88.
11
Там же. С. 84.
12
Первая антология посвящений А. А. Ахматовой, составленная искусствоведом и литературоведом Э. Ф. Голлербахом, была издана в 1925 г. и включала 20 стихотворений.
13
Носик Б. М. Анна и Амедео. История тайной любви Ахматовой и Модильяни, или Рисунок в интерьере (Документальная повесть). М.: ОАО Издательство «Радуга», 1997. С. 170.
14
Там же. С. 67.
15
Там же. С. 66–67.
16
Цит. по: Филатова Л. Судьба художника // Календарь «В мире прекрасного». 1984. 16–30 ноября.
17
Харджиев Н. О рисунке А. Модильяни // Ахматова А. А. Сочинения: В 2 т. М.: Панорама, 1990. Т. 2. С. 234.
18
Там же.
19
Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Т. 1. С. 114.
20
Замятин Е. И О синтетизме // Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Т. 1. С. 14.
21
Кардовская Е. Д. Неизвестный портрет А. Ахматовой. М.: Сов. художник, 1984. С. 330.
22
Цит. по: День поэзии. М.: Советский писатель, 1989. С. 6–7.
23
Саакянц А. А. Спасибо Вам! Воспоминания. Письма. Эссе. М.: Эллис Лак, 1998. С. 226.
24
Гранин Д. А. Запись беседы с режиссером М. А. Захаровым (ТВ, Первый канал, передача «Серпантин» от 18.10.1993).