Читать книгу Альманах «Российский колокол» №1 2020 - Альманах - Страница 12

Возжелала в день янтарный

Да на склоне звонка лета

Лихо творчеству предаться,

Точно бегу в вольном поле

На ретивом скакуне.

Мне пособием – раздолье,

Златотысячника стансы,

Да подсолнечника рондо,

Да чабрец в лугах привядших,

Да калины куст – вдвойне…

Мне природа со-творила,

Источая перлы дивны

Средь равнин роскошных русских,

Средь узгорий, перекат…

Небо мне благоволило.

…Солнцезвонны переливы…

И в согласии созвучий

Тонкострунностью березы

Отточился слова лад.

Воды лились, словно рифмы…

Воды – русские сапфиры,

Точно брошенные с неба

В славу русских рай-долин.

Реки – чьих-то слез молитвы.

Реки, славою омыты.

Реки – духа очищенье

И взысканье тишины…

Так душа желала слова,

Да на склоне звонка лета,

Точно бега в чистом поле

На ретивом скакуне…

Сердцу кланялись березы

В переливов ореолах,

С четкой, в пестрой бахроме.

Сердце, полное дарами,

Сердце – чаша богоданна…

И глаголал ветер тайны

При серебряной луне.

Вскружилась неба пастораль,

Вся в блестках золотых,

Опоенная ветром даль

Возжаждала свой стих

Налить, наполнить до краев,

Упиться влагой слов,

Глаголов, звуков, вещих снов,

Небесных, вышних, сих…

И зеленилась дождь-листва,

И свежею строкой

Стекали в мир, цвели слова,

И медом пах покой…

Каштан на время пригасил

Лампадки в витражах,

А дождь всё лил,

Всё саги лил

И не хотел молчать…

И выткал яблоневый крас

Баллады на ветрах…

И вишня томная в садах

Оплакала свой прах…

Ей скоро удалой июнь

Косички заплетет.

…А май, а май – он вечно юн,

Но он в душе цветет.

Мне травы освежали путь,

Жемчужилась роса,

И я познала влаги суть

Всемайского стиха.

Запылал янтарный рассвет…

Услыхал мир мятежный: «Нет».

Встала Спарта, встали Афины:

Будем биться до самой могилы,

И другой у нас Родины нет!

…Вновь октябрь листает те фразы…

Был суров ответ Метаксаса.

И застыла фашистская клика

На копье словес троеликих…

Гор слышны халкидонских вздохи:

Охи[7]!

Охи! – выдох свободной нации;

Безоружен Эмилио Грацци;

Помнят Питер и Сталинград

Звуков горна исконный лад:

Охи!

Матерь Божья сошла с Афона —

Древних эллинов щит-оборона,

Христиан всех надежный Покров!

Сладким плодом на ветви веков,

Красной меткой на тканях эпохи —

Охи!

Снова брезжит над миром рассвет…

Кто-то тщится затмить его цвет…

Молвим злу одним вздохом: «Нет»,

Вспоминая истории строки:

Охи!

Изрек мне яблоневый цвет:

Постигнешь ль ты меня, поэт,

В моем нежнокипенье,

В буянье разноцветных гамм, —

Тогда перо свое отдам

И сладко вдохновенье!..

О, как же дотянуться мне

В таинственной сей глубине

К бутону откровенья?

Молиться день и ночь ветрам,

Кто в силе, ангелов питать —

Легко их дуновенье…

Сих свежевытканных ветров.

…Но ветр улыбкою сквозил:

«Непостижим, непостижим…»

Душе успокоенье…

Милуйся созданным, поэт…

Прекрасен яблоневый цвет —

За гранью откровенья!

где пределов ни моря, ни памяти нет,

где сливаются небо и радужный свет,

брезжит тихий рассвет,

покаянный рассвет,

и молитвы горит здесь нетлеющий свет…

там и чайки в лазурь по-иному кричат,

тожде дух свой

стремят…

…и плывем, и плывем, и плывем, и плывем,

рассекая пространство и время крылом…

край моленьями очищен, как вешня вода,

край, досыта испивший горя, мук без стыда.

…меж берез да и сосен – кресты да кресты,

нашей горькой судьбины седые холсты.

…край, далекий и близкий, в бескрае морском.

от веков Благодать здесь изваяла дом,

где эфир псалмопением весь растворен

да играет волна, как Пасхальный Канон!

…где пределов ни моря, ни памяти нет,

где сливаются небо и солнечный свет,

брезжит тихий рассвет,

покаянный рассвет…

…в Вечность шествует остров-ковчег.

…А что есть тишина, поведает мне вечер,

Окутанный морозной дымкой снов.

И никнут голоса, и умолкают речи,

Но всё слышнее отзвуки веков…

Стекает день в лазурном озаренье;

Молва истаивает в дланях льда.

Душа поет псалмами умиленья,

Когда мерцает дальняя звезда…

Снежинки падают – ложатся на ланиты[8],

И облачает иней бархат век,

И мир нам отверзается, как свиток,

И прорастает в небо человек.

И ты срываешь звезды, как ранеты,

Сиянье сердца отдаешь взаймы,

И сам себе ты кажешься планетой,

Преображенной таинством зимы.

Поведает о тишине мне точно вечер

В чарующей морозной дымке сна.

И никнут голоса, и умолкают речи,

И первозданность днесь обнажена.

…Снова мчишься по этой трассе,

Ты, затерянный в техночасе.

От Кабула до Джелалабада —

Снова дернуть за ручку Ада…

…А по правую руку – река

Изумрудной свивается лентой…

Сколько братьев моих на века

Ты сокрыла в объятьях смерти…

…Этих скал зубы-кашалоты

Сколько срезали здесь пехоты!..

…Из-за каждой сопки, вершины

Смерть глядела на побратимов…

…А вдоль трассы – оливки, orange…

Я вкушаю горькую горечь.

…А дорога всё дальше мчится,

Моя память рекой струится…

…А вот там, за тем перевалом,

Наши без вести скрылись капралы…

…Горька память восьмидесятых!

Сколько ж стежек тут невозвратных —

В этой дивной стране, Афгани!..

Эвкалиптово свет дурманит…

Где горы свой мерный творят звукоряд,

Где орли привольно ширяют

И вьется кимвалов раскованный лад,

Просторы собой обнимая…

Там дивный Захария Богу служил,

В предвестии Нова Завета,

И Богу во всём этот муж угодил

Сукупно с женой Лисаветой.

И дом их вон там, на вершине, стоял

Среди кипарисов, да лилий,

Да кактусов, да разноцветия трав…

И был он во всём изобилен.

Лишь скорбью объята благая чета

В свершении лет благодатном:

Им Бог не послал в утешенье дитя,

А лета склонились к закату.

Когда же Захария в храме кадил,

Творя по обычаю чрЕду,

Тут ангел его посещеньем почтил,

О сына рожденье поведал,

Но тот не поверил: он был человек —

Хоть праведен, немощью мечен.

И тотчас сомкнулись у старца уста,

И стихли в устах его речи:

Он нем был до мига блаженна, пока

Младенец, презревши закон естества,

Родился – ниспали тут узы отца!..

«Ему Иоанн будет имя!» – сей рек,

Вещал о Пророке он свету.

Перебирая травы, словно четки,

Вставало солнце над землей родной.

Луга, дубравы, все в алмазных блестках,

Молились, отражаясь красотой.

И псалмопенье над водой парило,

Скользил луч света, в зелени роясь.

…Листалась Книга тайн неторопливо;

Веков искрилась радужная вязь.

Кони Пржевальского на небосклоне —

Стражи земные – небесные «зоны».

Кони Пржевальского ночью заржали,

Зарево-пламя трикраты вещали.

Вздыбился лес вековечными кронами;

Звезды от жара здесь стали холодными…

Зиждились села крестораспятием.

В сечи жестокой гинула братия.

Гинула рать за Адамов тот грех,

Что и доселе вершит человек,

Грех преслушания отчей любви —

И утопает планета в крови!..

Сеятель вышел в час сеять недобрый

Чуждое зерно в почву дородну;

Сеял пшеницу, взошел лишь… чернобыль…

Зычно заржали крылатые кони!

Августа зов из палат этих атомных,

С пущей болот, с недоведомых чащей,

Что не уловит пылкий взгляд сталкера…

…На небосклоне кони Пржевальского.

Кони Пржевальского в злате-сапфире —

Зов к нам, земным, из незримого мира.

Он – слиток стонов, визгов, брязга стали…

Он на посту – довечный рядовой;

Его коренья кровью пропитались,

не лишь отцовской, верно, и чужой.

О, эти листья! Боли и страданий

На целый свет хватило бы – с лихвой!

А он шумит весной надежд и счастья…

Детишек смех под кроной той густой!

«Пантеры», «Тигры» зубы изломали

Об эти вековые дерева.

На островке средь Волги-океана

Тщеславцев смерть тут лютая нашла!..

Свидетель, самовидец тех баталий,

Что их умом постигнуть не дано…

Потомкам шелестит во назиданье:

«Война, ребята, – страшное кино!»

Он пережил младых своих героев…

…И матерей, взлелеявших сынов…

И он стоит в зеленом вечном строе,

Как Вера, и Надежда, и Любовь!