Читать книгу Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века - Алона Китта - Страница 5

Подходил к концу первый семестр – шел декабрь. Первоначальное состояние эйфории сменилось в моей душе чувством спокойной умиротворенности согласия с собой. Этому способствовали, несомненно, успехи в учебе, из-за чего даже гордые ленинградки стали смотреть на меня по-другому. Дружба с Олей и роман с Гариком в свою очередь также способствовали проявлению утерянного самодовольства, так как помогали осознать свою значимость – ведь я была интересна не только для представителей своего пола, но и противоположного, а в том возрасте это было для меня очень актуально. Тетушка предоставила мне полную свободу, да и как бы она стала меня контролировать, не вылезая из поездок? К тому же она гордилась, что ее племянница – студентка, вероятно, это ее приподнимало в глазах подруг – проводниц, так что относилась она ко мне даже с подобострастием. Тетя и здесь в своей комнате, на своей жилплощади держалась незаметно, почти так же как в деревне, во время отпуска, и скоро я почувствовала себя полной хозяйкой. Нельзя сказать, что я этим злоупотребляла, наоборот, старалась прибрать в комнате и что-нибудь приготовить к тетиному приезду, но то обстоятельство, что я могла пойти куда угодно и с кем угодно и вернуться даже очень поздно, а тетя никогда ничего не говорила по этому поводу – все это возвышало меня в собственных глазах, ставило вровень со взрослыми, которые жили, как хотели, и ни перед кем не отчитывались. Таким образом, я была тогда почти счастлива, и только Аська умудрялась вносить некоторый разлад в мой гармоничный мир. Я так до конца и понимала ее, она была непредсказуема в поступках, поэтому общение с ней вносило элемент неожиданности, иногда какой-то бесшабашной несуразности. То она выступает в роли доброй феи, превратившей Золушку в прекрасную принцессу, то на следующий же день едва отвечает на приветствия, окидывая при этом таким взглядом, как будто мы почти не знакомы. То она защищает меня от Алискиных насмешек, а то сама выставляет меня на всеобщее посмешище из-за какой-нибудь моей небрежности в прическе или одежде. И как только я, стараясь подавить обиду, решала держаться от нее подальше, она появлялась такая тактичная и дружелюбная, ласковая и приветливая, то в ней трудно было узнать ту, полную презрения особу, которая еще вчера обливала меня ледяным холодом.

И как всегда неожиданно, примерно в середине декабря Аська вдруг предложила мне сопровождать ее на вечеринку бывших одноклассников.

– Здрасти пожалуйста, – удивилась я, – с чего это вдруг? Я в твоем классе не училась. И потом у тебя есть Скоков.

– А причем тут Скоков? – она вдруг поморщилась. – Скоков – это совсем другая жизнь.

– Не понимаю.

– Да что ж тут непонятного? Ну не подходит он для нашей компании – возраст, взгляды, то да се… И потом… не нужен он мне на этой вечеринке.

До меня, кажется, дошло. Очевидно, в этой компании был какой-то конкурент Скокову, бывший, настоящий или потенциальный, и Аська хотела казаться свободной, но я-то ей была зачем?

– Ася, я —то тебе зачем?

– Как зачем? Для уверенности.

– Скажи уж получше: для контраста. Прекрасная Анастасия на фоне бедной Лиды. Ася рассмеялась, а потом строго одернула меня:

– Не прибедняйся. Тебе повезло пообщаться с умными людьми.

Я подумала: что же, меня одни дураки окружают, а вслух сказала:

– Хорошо, пойду пообщаюсь с умными людьми из бывшего твоего класса.

В назначенный день мы встретились с Аськой возле метро «Площадь Ленина», и она повезла меня в такую даль – сначала автобусом, потом трамваем, что этот путь казался бесконечным. К тому же подмораживало, и дул холодный пронизывающий ветер и я ругала себя на чем свет стоит, зачем я согласилась на эту авантюру – сопровождать Аську на вечеринку. Но все имеет свой конец, и мы вошли в подъезд одной из многочисленных девятиэтажек – и как только ася их не перепутала!

Дверь нам открыл хозяин квартиры, симпатичный юноша по имени Женя. Вечеринка еще только началась, мы немного опоздали, правда – все уже сидели за столом. Ася наскоро познакомила меня с компанией – там было человек 12 – но я никого не запомнила, да и вообще некоторые подробности этого вечера уже стерлись из памяти, то случилось то, чего и следовало ожидать – я не вписалась в круг Аськиных одноклассников. До сих пор чувствую стыд при мысли, какой дурочкой я им казалась, на сколько интересней, раскованней и эрудированней они были. Я не могла поддержать элементарный разговор и хотя наслушалась в группе про Франсуазу Саган или Альбера Камю, но прочитать не удосужилась. И вообще за всю свою жизнь я читала не то, что эти ребята, песни слушала не те, путешествовала там, где они. Одни сплошные «не»…

И постепенно умиротворение, и покой уходили из моего сердца, уступая место тоске. Женя, хозяин квартиры, сидел рядом, и все время подливал в мой бокал. Эти ребята пили только сухое вино – никакой водки, никаких крепленых вин, это считалось дурным тоном. Сухое вино мне показалось кислятиной – я же раньше не пила ничего, кроме «Лидии». Ну, кислятина и кислятина, вроде забродившего кваса.

А Женя что-то говорил мне прямо в ушко, да так нежно, таким вкрадчивым голоском, был так любезен и велеречив, что на какое-то время я перестала ощущать собственную неполноценность и беседовала с ним, как будто мы были уже знакомы долгое время. Словечко за словечком, глоток за глотком – и вдруг бедная моя голова закружилась и перестала соображать, а язычок начал заплетаться, но не смотря на это, желание поговорить было непреодолимым, и слова так и лились из меня нескончаемым потоком. Женя тем временем обнял мою талию и постепенно придвигался все ближе, но я не обращала на это внимание. Смолк магнитофон, и черноволосый мальчик запел под гитару:

«Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет,

Господи, дай же ты каждому, чего у него нет…»¹

Черненький мальчик несколько раз посмотрел в нашу сторону, а потом, подмигнув Жене, начал петь другую песню:

«Вставайте, Граф, рассвет уже полощется,

Из-за озерной выглянул воды.

А кстати, та вчерашняя молочница

Уже проснулась, полная беды.

Она была робка и молчалива…»²

Кое-кто захихикал и мне показалось, что в этой песне есть какой-то обидный намек, но я решила, что даже если это и так, самое мудрое сейчас – это проигнорировать его. И я выпрямилась, оттолкнув Женю и продолжала слушать песню, в упор разглядывая черненького мальчика. Наверное, вид у меня был тогда довольно наглый, так как, встретившись со мной глазами, он вдруг смутился, покраснел, и даже голос его немного задрожал.

– Так-то! – мстительно подумала я, а Женя опять полез со своими объятиями и зашептал пьяным шепотом:

– Пойдем на кухню, Лида, я угощу тебя коктейлем.

Коктейль я тоже пробовала впервые в жизни – гордо тянула через соломинку и улыбалась Жене. Он был симпатичным, даже красивым, этот Женя – блондин с серыми глазами и черными, как будто накрашенными, бровями и ресницами. Щеки его разрумянились, глаза блестели, он тоже улыбался и также с улыбкой отставил наши коктейли в сторону и предложил осмотреть квартиру. Мы пошли в какую-то комнатку, где горел торшер мягким розовым светом, освещая письменный стол, тахту, покрытую ворсистым пледом, и стелажи до потолка с множеством книг.

– Это моя комната, – сказал Женя.

– Боже мой, сколько книг! – воскликнула я.

Он подошел сзади, обнял меня за плечи и спросил: «Тебе здесь нравится?»

Я еле нашла в себе силы ответить – после выпитого коктейля у меня закружилась голова и я чуть не упала Жене на руки.

Он предложил присесть и я удовольствием опустилась на тахту – ноги уже почти не держали. Откуда-то под руку попалась подушка, я положила на нее голову, но головокружение не прекратилось. Глаза закрылись, а сознание уже куда-то уплывало, и я издали услышала свой голос:

– «Извини, Женя, кажется, я много выпила. Не надо было пробовать этот коктейль.»

Женя ничего не ответил, я чувствовала только его губы возле моих губ, его руки на моем теле и горячее дыхание рядом.

– «Ах ты, моя миленькая, ах ты, моя хорошенькая», – шептал он, расстегивая одну за другой пуговицы на моем платье.

У меня не было сил сопротивляться, но каким-то невероятным усилием воли я собрала в себе остатки семейных принципов и добродетелей, которые осуждали случайные связи, и почувствовала нестерпимо острый стыд, как будто мать незримо присутствовала в этой комнате. Вырвавшись из Женькиных объятий, я поспешила в коридор. Женя пытался меня удержать.

– Лидочка, куда же ты? – спросил он удивленным голосом, обнимая мою талию и хватая за руки.

– Не смей меня удерживать – ответила я громким шепотом, пытаясь освободиться, но Евгений повернул мое лицо к себе, и на миг встретившись взглядом, я уловила в его глазах недобрые огоньки.

– Что ты комплексуешь, девочка? Что ты такая зажатая? Или и хочется, и колется, и мама не велит?

Пока я проникалась недоумением, как это такой интеллигентный с виду юноша может говорить пошлости, он впился в мои губы жестким поцелуем.

– Кто здесь? Женя, ты? – послышался чей-то голос. Женя меня отпустил, и я рванула к вешалке, спотыкаясь о расставленную обувь, и лишь боковым зрением рассмотрела спросившего. Это был черненький мальчик.

Так, сапоги – один, второй, туфли в мешочек, шапку на макушку. Бежать отсюда, бежать! И не забыть сказать «спасибо» Аське за «приятный» вечерок! Схватив сумочку и пакет и надевая на ходу пальто, я выбежала на лестницу и только тогда успокоилась, но, правда, на время, пока спускалась вниз. В голове исчез страх перед тем, что могло случиться, растаял призрак хозяина квартиры, обнаружившего столь явное желание, но осталось чувство унижения, неприятный осадок в душе.

На улице меня обступили одинаковые серые девятиэтажки, и я даже не могла сообразить, в какой стороне трамвайная остановка. Шел мелкий, как крупа, снег, свет фонарей казался тусклым. Иногда откуда-то из-за угла врывался пронизывающий ветер, продувая до костей и засыпая лицо снегом.

Так куда же идти? Ситуация почти сказочная: налево пойдешь – пропадешь, направо и прямо – то же самое.

Голова кружилась немилосердно. Я сделала несколько шагов по обледенелым ступенькам и рухнула в снег. Поднявшись и немного пройдя наугад, я упала опять. Положение мой становилось отчаянным: я не знала, как дойти до спасительного трамвая, да и идти не могла. Ругала себя и обливаясь слезами, я нахлобучила отлетевшую было при падении шапку и стряхнула снег с многострадального пальто.

– Пойду вперед, – решила я. – Кажется, проспект в той стороне. А там спрошу у кого-нибудь…

Из подъезда вышла темная фигура. Я обернулась чтобы спросить дорогу у этого неизвестного, и узнала черненького мальчика. Вся муть снова поднялась со дна моей души, все похороненные страхи и образы вызвали тоску – долго же я буду вспоминать «прелести» этой вечеринки! Я шарахнулась в сторону – кто знает, что на уме у этого типа, но этот тип подкатился по тротуару, покрытому корочкой льда и чуть припорошенному снежком, и спросил как ни в чем не бывало:

– Что это ты убежала, как ошпаренная?

– Разве? Мне показалось, я ушла незаметно, по-английски.

– В таком случае, мадмуазель, Ваш английский с каким-то нижегородским акцентом. Ты так толкнула бедного Женю, что полка сорвалась со стены и стукнула его по голове.

Я буркнула: «По делом!» И покосилась на неожиданного собеседника. В тусклом свете фонаря его лицо казалось нагловатым, улыбка самодовольной.

– Зачем он здесь? – подумала я.

Единственным моим желанием было добраться до дома и никого никогда не видеть из Аськиной хваленой компании.

– Ах, Вам не понравилось, что я ушла? Но Вы же не были в восторге и тогда, когда я пришла, – вслух сказала я.

– А почему я должен был быть в восторге от Вашего прихода? Согласитесь, мадмуазель, Вы не кинозвезда и не королева красоты. Да и пить Вы, к сожалению, не умеете.

Как я ненавидела его в эту минуту! Такой нарядный, чистенький, благополучный, умеет красиво говорить и петь под гитару, не растеряется в любом обществе. Наверняка, студент. Наверняка, родители пристроили в институт, а теперь и не пыльную работенку подыскали для своего дитяти, только учись, зайчик, только получи долгожданный диплом. Этакая закормленная рожа, даже не имея в виду деликатесы (пойди найди у нас в сельмаге те же труфеля или тот же растворимый кофе – днем, как говорится с огнем), хотя и без деликатесов жить невесело, а закормили премьерами, стихами, вернисажами.

Ах, ах, балет, ах, у Штополова что-то вчера голос не звучал, ах, пойдем на Копеляна. Кандинский, Малевич, Пикассо, Окуджава, Вознесенский, Фрейндлих с Владимировым, Товстоногов, Сальваторе Адамо, на чьи концерты билеты с рук стоили 50 руб. – все это было с детства этому типу.

Побегали бы Вы, месье, в школу за 3 км. через лес, поокучивали бы картошку да повозили бы навоз на огород… А то «пить не умеете!». Я потому и не умею, что не приходилось раньше, а кто бы меня получил-то этому, если в деревне строго было на счет того, что мужики пьют водку, женщины – красненькое, да и то стопку – другую, а уж что касается девиц незамужних, так им и нюхать спиртное не давали, а здесь храбрые какие все, взрослые – бокал, другой, третий. Коктейль этот, черт бы его побрал…

Но а после коктейля, стишков почитать, Гумилева там или Мандельштама, а на десерт и девушку облапить, особенно если новенькая, свеженькая.

«Она была робка и молчалива,

И, Ваша честь, от Вас не утаю

Вы несомненно сделали счастливой

Ее саму и всю ее семью»³

Да только спасибо, не надо мне такого счастья. Кто бы говорил…

Правду говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке – весь свой монолог я произнесла вслух прямо в лицо этому типу, у которого постепенно теряло наглое выражение.

– Да ладно, пойдем, я тебя провожу, – сказал он вполне мирно – тебе куда? На Загородный? Ну ты даешь, это же почти через весь город…

Мы медленно дошли до проспекта, ярко расцвеченного огнями. Разыгралась метель, ветер здесь продувал сильнее, а трамвая все не было. Одиноко качалась на ветру жестяная табличка, обозначающая остановку, поскрипывая и постукивая.

– Возьмем такси? – предложил тип, когда наше ожидание желанного трамвая подзатянулось, – У меня есть деньги.

И не дожидаясь моего ответа, пошел ловить машину на середину улицы.

Вскоре мы уже сидели в теплом салоне на заднем сидении. Дрожащим голосом я назвала адрес, автомобиль тронулся и понесся по ночному городу. Замелькали, заплясали огоньки – окна домов, уличные фонари, витрины, фары машин, освещенные салоны встречных трамваев и троллейбусов. Мерно постукивал счетчик, убаюкивала приятная мелодия Франсиса Лея, и я не заметила, как крепко заснула.