Читать книгу Последний русский интеллигент. Повести - Амаяк Павлович Тер-Абрамянц - Страница 7

Каждый день пребывания в Казахстане был пронизан особой семипалатинской тоскою. А по ночам снился башенный Таллин, море, корабли на рейде…

Таллин и в самом деле здесь казался сном: казалось, не может существовать такой прекрасный город в том же мире, в котором живет неказистый Семипалатинск, где хорошего – лишь вечно синее небо да дикие наигрыши трехструнной казахской домры, которые доносились изо дня в день из радиоприемника.

Часто, играя в одиночестве в комнате, я невольно прислушивался к этим звукам и от них неожиданно жарко взметалось еще не прозревшее сердце и, бросив игру, я замирал: и мнился мне табун, бешено мчащийся по степи, и я был и всадником, и конем…

…Или, наоборот, настоящим мне казался лишь Таллин, а Семипалатинск скучным, необязательным сном, который надо лишь пережить, чтобы снова когда-нибудь проснуться…

В воротах двора стояла огромная лужа, углубляемая тележными и автомобильными колесами, пополняемая конской мочой, желтоватая, с радужными пятнами бензина, зацветающая зеленым мхом с наступлением жары.

Дети играли в углу двора, где лежало громадное сухое бревно с насечками. Однажды сюда пришла костлявая высокая баба в платке, с белым лицом, с большим носом, крохотными глазами – чистая людоедка из сказки – в одной руке у нее была квохчущая курица, в другой – гладко блестел топор.

«Курятинку-то любите?…» – улыбнулась она нам. Прижав шею курицы к бревну, она взмахнула топором, куриная голова отскочила и упала на землю. Обезглавленная курица неожиданно вырвалась из ее рук и забегала около бревна, хлопая крыльями, заскребла сухую землю ногами. «Ах ты, ух ты!» – похохатывала баба, ловя жертву и, поймав, еще дрожащую и трепещущую, понесла прочь.

Однажды, играя вместе с соседскими девчонками и мальчишками, мы принялись в этом углу двора копать и вдруг наткнулись на кость – кусок челюсти с зубами. Зубы были толстые, длинные, не человечьи – лошадиные. Мы продолжали еще более увлеченно копать, то и дело находя новые костные отломки челюстей – то лошадиных, то, помельче, очевидно, собачьих или овечьих, всякий раз, откапывая, с волнением гадали – человеческие ли и, вновь испытывали легкое разочарование. На следующий день мы были полны решимости копать дальше, но взрослые запретили нам, опасаясь, что мы докопаемся до какой-нибудь заразы.

Возможно, здесь был какой-нибудь скотомогильник.

И всюду была смерть и опасность: в здешней земле, в жирной мухе, садящейся на гладкую мякоть арбуза, в сорокоградусном морозе, во время которого в степи замерз взвод солдат, совершавших лыжный переход; в Иртыше, в котором все время кто-то тонул…

Но самой большой опасностью были люди. Город все чаще будоражили слухи о новых зверских преступлениях.

Мы с мамой перестали ходить гулять на поросший лесом остров, где кого-то зарезали.

Профессора Тэна убили ножом в подъезде собственного дома, когда он возвращался вечером домой, после успешной защиты докторской диссертации: сняли наручные часы.

Профессора я никогда не видел, но отец знал его лично и было заметно насколько он потрясен нелепой смертью коллеги. Вообще в нашем счастливом полунищем мире часы считались довольно большой ценностью и убийства из-за них не были редкостью.

Как-то раз, когда мы пошли с отцом в городской парк отдыха, я увидел двух пьяных молодых казахов. Один, сжимая что-то в руке, гнался за другим. И столько было исступленной злобы в раскосых глазах, столько звериной ненависти, что было ясно: догонит – непременно убьет.

7.Пора чудес.

Необычно яркое солнце в одинаково безоблачном и зимой, и летом небе вынуждало постоянно щурить глаза, и я думал, что если мы здесь задержимся надолго, я окончательно превращусь в казаха.

В мире происходили большие события. Где-то далеко и высоко кипела большая и интересная жизнь, волны которой докатывались и сюда. Вдруг всюду, по радио, дома, на улице, заговорили, как о событии необыкновенном, чудесном, о том, что запустили впервые космический корабль с человеком.

– На Луну? – обрадовался я.

– Нет, пока только вокруг Земли, в космос….

Я почувствовал себя немного обманутым: что такое космос представлялось плохо – темная звездная ночь?…

– …В космосе невесомость – все предметы летают, и тяжелые, и легкие…

Я смотрел вокруг и пытался представить, что бы творилось в комнате, если бы наступила невесомость – все предметы летают: чашки, ложки, книги, подушка, я хожу по потолку и даже недавно купленное пианино «Беларусь», которое втаскивали наверх на веревках, обливаясь потом, восемь рабочих, могу передвинуть кончиком пальца!

– А ракета быстрее самолета?

– Гораздо быстрее, – объяснял отец, – семь километров в секунду, р-раз! – он стукнул костяшками пальцем по столу, – и семи километров нет!

– А отсюда до Москвы быстро долетит?

– Быстро, пожалуй, минут за двадцать!

Все это, и невесомость, и скорость, уже впечатляло.

– А почему вокруг Земли?

– Потому что Земля круглая.

– ?…

Пришлось принять это на веру, несмотря на то, что я сам видел – море и степь были бесконечно плоскими, и долго еще не укладывалось в голове, что люди на другой стороне земли ходят относительно меня вверх ногами.

Впервые прозвучало словосочетание: «Водородная бомба». Атомной бомбой можно было разрушить весь Семипалатинск, как Хиросиму или Нагасаки, а водородной много городов. В это я поверил сразу. Это было «чудо» не качественного, а количественного порядка: тот же взрыв, но во много раз сильнее…

Прошла денежная реформа: старые большие, складывающиеся в два, четыре раза, чтобы уместились в кошельке или кармане рубли, были, заменены на банкноты меньших размеров и менее красивые. На первых страницах газет и журналов постоянно появлялись портреты и фотографии толстого лысого, похожего на хрюшку, человека. «Копейка рубль бережет! – улыбаясь, повторял отец его слова, и непонятно было, шутит он или всерьез. – Теперь одна копейка равняется одному рублю!» Помню и рисунок в газете: новая курносая копейка свысока поучает старый горбатый рубль.

Стоящий за трибуной с графином человек-хрюшка протягивал руку, указуя куда-то вперед и вверх: «Партия торжественно провозглашает – через двадцать лет в нашей стране будет построен коммунизм!»…

– А что такое коммунизм?

– Это когда все будут жить счастливо, все будет бесплатно…

– Как так?!

– Ну, все общее, все твое…

– Значит, я смогу пойти в магазин и взять что хочу и сколько хочу?

– Да.

– А если кто-то захочет взять очень много?

– Всего будет в изобилии.

– А если кто-то захочет взять все?

– Ну, люди будут сознательными и будут брать лишь то, что необходимо…

Я не очень представлял себе, как можно совместить свое и общее одновременно. А что, если я захочу самолет, дадут ли мне его?… Я так бы хотел его иметь, что чувствовал, что если кому-то он и не нужен, то для меня он просто необходим! – Но, все равно, дух захватывало!…

– А бандиты будут?

– Нет, к тому времени все сознательными станут, ну, единицы, исключения может и останутся, но их переловят и посадят в тюрьму…

Сознательность – это слово дисциплинировало и завораживало. Быть сознательным – значило отлично учиться, быть честным и справедливым, сильным и добрым, это значило приближать необыкновенное будущее, представляющееся в виде сладкого золотистого сияния.

А радио пело: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы!»…

– А скоро мы полетим на Луну?

– Скоро…

То, что полетим мы, советские, а не американцы, не вызвало сомнений, ведь мы первые запустили спутник на Луну, сфотографировали ее обратную сторону, запустили человека в космос, первые изобрели водородную бомбу, и у нас самая большая страна!

Луна манила. Она была ближе других светил и уже казалась достижимой! На ее белом лице можно было даже различить синие пятна, отчего оно казалась заплаканным, – возможно, это моря, океаны… Сколько же тонн фантастической литературы о полетах на Луну было мною проглочено позже! И где она теперь, вся эта литература? Мы уже о ней ничего не помним, кроме селенитов Герберта Уэллса да жюльверновской пушки. Случайно осталась лишь одна книга в памяти – «Желтое облако», автора уже не помню. Построена она была по классической схеме советской фантастики: коммунисты-космонавты прилетают на Луну, Марс, Венеру или другую планету, тамошние обитатели почти те же люди (только лысые, включая и женщин), но там капитализм или рабовладельческий строй: богачи и жрецы беспощадно угнетают народ. Народ готов к восстанию, ему помогают прилетевшие космонавты, которых правители хотят обманом уничтожить, но это им не удается, и на планете происходит революция, подтверждая тем самым необратимый ход истории от капитализма к социализму, от зла к добру. Иногда вместе с нашими прилетали и американцы, обычно один американец, на допотопном космическом корабле (а у нас целый экипаж, иногда даже с любимой собакой). Американец поначалу был недоверчив и мрачен, нервозен, но к концу оттаивал, перевоспитывался и становился чуть ли не коммунистом.

В романе «Желтое облако» хитрые правители Луны уничтожали прибывшие космические корабли специальным разрушающим железо желтым газом, но это, конечно же, им не помогло, ибо законы Маркса действуют не только на Земле, но и во всей Вселенной.

Но общим для всех этих рассказов, повестей и романов, и наших, и зарубежных – была мечта о существовании на Луне жизни! Надежда эта, с получением все новых данных и фотографий поверхности Луны от беспилотных аппаратов все более уменьшалась и окончательно рассеялась, когда на Луну шагнул первый человек, американец Нейл Армстронг. Луна оказалась всего лишь космической пустыней. Не обнаружена была жизнь ни на Марсе, ни под облаками загадочной Венеры, и чем дальше человечество продвигается во Вселенную, тем все более раскрывается беспредельность его одиночества.