Читать книгу Дом для меня 2 - Амита Скай - Страница 7

Звонок Жанны застал их в тот момент, когда Самсон наконец зажал Лера в прихожей между дверью на террасу и вешалкой, завешенной куртками.

– Жри, я сказал!

– Ни за что!

– Это просто, бля, барсучий жир! Ты скоро легкие выплюнешь, идиот! – рычал Самсон, пытаясь в сотый раз запихнуть в Лера несчастную ложку лекарства.

Вообще Самсон еще ни разу с Лером как с пациентом не сталкивался. Он знал про его спину, про сердце, но как-то пока это не доставляло проблем. Когда же Лер заболел, тут Самсон познал еще одну скрытую грань его личности, о существовании которой до этого не подозревал и которая оказалась сюрпризом, потому что Лер, как и Самсон, не любил лечиться и терпеть не мог таблетки. Его стратегия лечения была простой и идиотской: пить чай с медом, сделать горчичники и ждать, пока само пройдет, ну и еще закинуться терафлю, например. Самсон сам, как приверженец примерно такой же стратегии (наглотаться терафлю и ехать на работу), особо не трогал Лера, но когда кашель стал все более пугающим, взял лечение Лера в свои руки и столкнулся с упорным сопротивлением.

Самсон не был бы самим собой, если бы не переупрямил Лера (войной и угрозами), но, несмотря на лечение, Леру становилось все хуже и кашель становился все сильнее, и тут Самсон вспомнил про эффективное средство – барсучий жир. Потом Самсон сто раз обозвал самого себя кретином, потому что, когда Лер, уже открывший рот, чтобы проглотить с протянутой ложки барсучий жир, задал вопрос – что это, вместо того чтобы соврать, что это, и поскорее запихнуть средство в рот, Самсон честно ответил и стал свидетелем человеческих сверхспособностей: а именно – мгновенной телепортации Лера из-за стола на кухне в дальний угол гостиной.

– Не подходи ко мне с этой херней! – припечатал Лер, настороженно следя за наливающимися бешенством глазами Самсона.

– Эта "херня" очень полезная! – Самсон чувствовал себя родителем неразумного ребенка и уже чувствовал за собой некое право по применению ремня.

– Вот сам ее и ешь! – Лер двигался в противоположную сторону от приближающегося к нему Самсона с банкой и ложкой.

– Тебе сколько лет?! Я тебе че, должен объяснять…

– Не надо мне ничего объяснять! Я пробовал эту гадость в детстве, больше ничто и никогда не заставит меня пережить этот опыт снова!

"Ничто и никогда" случилось с Лером примерно через двадцать минут беготни двух лосей по дому.

– Нет! Нет! Нет! – Пойманный в прихожей Лер кашлял и пытался вывернуться, но лишь сползал на пол вместе с упавшей из-за потасовки вешалкой и сжимающим его в тисках Самсоном.

– Открой рот по-хорошему! – рычал Самсон, уже сам измазавшийся в барсучем жиру, который стек с ложки на руку, а дальше в процессе потасовки заляпал не только руки, но и одежду, и лица, в общем, жир был везде, кроме рта Лера, и это было лишь одним из двух фактов, которые бесили.

Второй факт заключался в неизбежном осознании фатальности ситуации, потому что для того, чтобы запихнуть в Лера ложку с жиром, требовалось зачерпнуть ее из банки, с которой Самсон бегал за Лером, а для этого нужно было, чтобы Лер хоть пару секунд не вырывался, а защитник лосей только и ждал, когда Самсон отвлечется, чтобы предпринять очередную попытку бегства, да еще и Патриций воспринял происходящее как игру, радостно лая и весело помахивая хвостом, пытался запрыгнуть на них, чтобы осчастливить любимых хозяев, вылизав их красные от веселья лица. Никакие окрики на собаку не действовали, та лишь отбегала на минуту и, покрутившись вокруг своей оси, возвращалась обратно.

И в этот момент на помощь Самсону пришел случай. На часах уже было начало двенадцатого ночи, когда зазвонил телефон. Кто может звонить в такое время? На звонок Жанны у Лера (как и у Жанны на Лера) стоял трек: Californication – Red Hot Chili. Первые аккорды их любимой песни взволновали, екнув в сердце беспокойством. С чего бы Жанне звонить так поздно?! Лер напрягся, замер и получил ложку жира в рот. Отплеваться не вышло, победоносно улыбающийся Самсон зажал ему рот рукой и одним взглядом пообещал жестокую расправу за подобное.

Справившись с рвотными позывами и выбравшись из захвата, Лер рванул к раковине и телефону, споткнувшись по дороге на куртке, благо Самсон стоял рядом и успел его поймать.

– Господи, как ты до своих двадцати пяти дожил и башку свою еще не проломил?! – задал Самсон риторический вопрос.

Лер выпил воды, потом допил остатки еле теплого чая и еще зажевал мандарин, когда, наконец, мерзкий вкус на языке перестал ощущаться. Жанна больше не звонила. Лер вытер рукавом рот и, взбежав по ступенькам, зашел в свою музыкальную комнату.

Телефон не отвечал. Тревога завибрировала в груди и потянула под ложечкой. Жанна обычно всегда была на телефоне, в любое время суток, боясь упустить какого-нибудь важного клиента, а тут тишина. Лер набрал снова, и опять тишина. Лер еще раз позвонил и еще. Жанна сбросила. Это вообще было не в ее стиле. Лер открыл чат и набрал сообщение: "Если не ответишь, я выезжаю". Жанна прочла, потом начала что-то писать, потом перестала, потом опять начала. На третий раз Лер позвонил и после пятого гудка подруга наконец подтвердила вызов.

Непривычная тишина в трубке напрягла, Лер даже на экран посмотрел, вдруг на удержание поставил, но все было в порядке… кроме Жанны.

– Жан… – позвал Лер, и на том конце трубки тихо всхлипнули. У Лера сердце в пятки упало и разбилось. – Жан, мне нервничать нельзя… Ты это… не молчи…

В трубке шумно втянули сопли, а потом сдавленный, с явно задушенными слезами голос попытался заговорить:

– Я… я… все нормально, Лерчик… Я потом перезвоню.

– Не-не-не! Стоять! – рявкнул Лер, сымитировав Самсона. – Так не пойдет. Давай говори! Не вынуждай больного человека в ночь ехать к тебе. Говори по-хорошему.

Лер замолчал, а Жанна видимо собиралась с силами, и в этой напряженной, взволнованной тишине они сквозь пространство протягивали руки друг к другу. Жанна, судя по возобновившимся тихим всхлипам, не могла взять себя в руки как ни пыталась. Лер, занервничав, заходил кругами по комнате, потом остановился у окна, открыл форточку, увидел, как на крыльцо вышел покурить Самсон вместе с Патрицием, и оперативно захлопнул окно, пока в очередной раз не прилетело крепкой Самсоновой заботы.

– Жан… – Лер сел на банкетку у фортепияно. – Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

На том конце, шумно высморкавшись, угукнули.

– Ты знаешь, что если ты ограбила банк, то ты можешь спрятаться у меня дома? – тихо спросил Лер и с облегчением расслышал тихий смешок.

– Спасибо, родной! – Кажется, Жанне стало чуть легче.

– Что случилось?

– Я… – Жанна явно собиралась сказать, но горло снова сдавило, и с той стороны снова тихо заплакали.

– Я в твоей команде, Жан. Давай вываливай, – уговаривал Лер. – Ты кого-то убила? – в ответ раздался смешок сквозь слезы. – Я уверен, он этого заслужил. Привози, закопаем у меня за домом.

Жанна плакала и смеялась сквозь слезы, Лер нес какую-то чушь. Самсон, который очевидно грел уши под дверью, принес чай с малиной и бутерброды. Лер в благодарность перехватил его руку и потерся носом о ладонь, чмокнул в запястье и отпустил впервые смутившегося от такой бесхитростной, но, видимо, цепляющей ласки.

– Я беременная…

Лер замер с открытым ртом и засунутым в него бутербродом. И завис. Вспомнился такой же вечер примерно год назад и Жанкино день рождения. Они сидели на кухне, Лер доедал свой контрафактный третий кусок торта и с опаской глядел на целенаправленно надирающуюся Жанну. На полу стояли вазы и трехлитровые банки с букетами цветов, которые в той странной атмосфере, которую Лер все никак не мог считать, совсем не придавали веселья. Жанна надиралась не коньяком или вином, а беленькой, и это напрягало Лера все сильнее, потому что "изысканность" – это второе имя Жанны, а тут…

Когда бутылка наконец закончилась не без помощи Лера в том числе, Жанна вывалила на Лера информацию, которую Лер не хотел бы услышать никогда и ни от кого. Лер вообще не знал, что делать с историей о том, что Жанну изнасиловал в семнадцать лет один из собутыльников ее отца и она умудрилась залететь от ублюдка. В небольшом городке где она жила, все друг друга знали, и если бы Жанна пришла на аборт, то об этом наверняка узнали бы на следующий день все, включая мать Жанны, которая вкалывала за четверых на заводе. Она сделала аборт буквально в каком-то подвале, а потом с чудовищными болями и воспалением попала в больницу, после того как потеряла сознание в колледже.

Мать примчалась в больницу и вместо поддержки вцепилась едва очухавшейся дочери в волосы.

– Шлюха! Дрянь! – бесновалась она, отвешивая пощечины словами и руками. – Я на тебя всю жизнь положила! Я тебе все отдала! Чего тебе мало-то было?! Ты не знаешь, что такое презервативы? Ебаться знаешь как, а как предохраняться нет?!

– Я ведь не стала ей говорить, что меня Мишаня изнасиловал, – пояснила Жанна, уставившись в стену перед собой стеклянными глазами. – Что ей делать с этой инфой? Это надо с батей разбираться, только разборки ничего не дадут, они и так каждый вечер скандалили. Скандалили, но не разводились. – Жанна криво улыбнулась. Лер сидел молча и трусливо молчал, не представляя, что делать с чужой фонящей за версту болью. – Ненавижу таких баб. Он ведь ее не запугивал, не бил, просто бухал, а она за его счет самоутверждалась, каждый день, как с работы придет, так рассказывает ему, какое он дерьмо, а он, подтверждая ее слова, каждый день пробивал очередное дно.

Жанна ненадолго замолкла, нахмурившись.

– Хотя, знаешь, я сейчас говорю тебе и понимаю… Думаю, я промолчала не из-за нее, а из-за отца. Он единственный меня любил и этого бы не пережил. Точно бы повесился или еще что… такие слабые люди… Он ее от меня и оттащил тогда в больнице. Все врачи молчали, типа поделом мне, в назидание. А он ее за волосы – и из палаты. Первый раз в жизни ей боль причинил. Выволок в коридор. Ко мне пришел и обнял.

Жанна сначала зажала рот рукой, затряслась, а потом заплакала. Лер неловким лосем ломанулся через стол к Жанне, больно налетев на угол стола, и обнял подругу, которая качала головой и пыталась сказать: "Да все хорошо, все нормально", но когда давишься слезами, сложно врать. Лер смотрел в стену за спиной Жанны, на красивые обои, блуждал глазами по извилистым линиям рисунка и искал в пространстве ответ лишь на один вопрос: что ему делать?

Что делать? Что делать? Что делать?…

Ответа не было, лишь чужая боль, от которой становилось больно самому. Лер сжимал Жанну в объятиях, прижимал к себе и боялся громких фраз. Что сказать? Как помочь? Чудовищная боль и такая же беспомощность. Фатальная невозможность что-либо изменить.

Лер не знал, сколько времени прошло, когда Жанна вновь заговорила. Лер осторожно отпустил её, аккуратно разжав объятия, боясь, что Жанна разбилась, и стоит ему ее отпустить, как она осыпется осколками.

Жанна подвинулась в большом кресле и Лер втиснулся рядом. Они таскали это кресло с гостиной на кухню, когда были вечерние посиделки с обсуждением планов на завтра, и не только. Можно было бы его там и оставить, но Жанна слишком любила интерьер своей кухни и не желала портить его неуместными элементами.

Они посидели так немножко рядом, пока Лер не понял, что это еще не конец истории, просто Жанна пытается взять себя в руки и больше не "грузить". И, возможно, для Лера было бы удобнее не знать, но у него самого было достаточно боли, чтобы равнодушно оставить такого же как он с этим внутренним врагом наедине. Эту горькую чарку нужно испить до дна и вместе, возможно так этого сквозь время отравляющего яда, разделенного на двоих, станет хотя бы чуть меньше.

Лер заварил чай, нарезал торт, всунул Жанне тарелку с ним и чай, об который она грела ледяные руки, и снова сел рядом. Не сразу после нелепых но искренних фраз Жанна рассказала о том, что благодаря этой ситуации уехала тогда из родного города и даже благодарна жизни за это, иначе, вполне возможно, прожила бы такую же жизнь, как мать. Возмущающейся от негодования матери Жанна все рассказала, шокировав ее и услышавшего это отца. Батя тогда наломал дров… Побежал в соседний подъезд и случайно пришиб своего собутыльника.

– Ему даже срок скосили… типа в состоянии аффекта.

– Мне жаль… – тихо вставил Лер.

– А мне нет, – хмыкнула Жанна. – Он на зоне бухать перестал, мать с ним, как только он сел, развелась. Отец уже четвертый год как вышел, нашел себе, прикинь, другую. – Жанна светло улыбнулась. – И вообще, такой, знаешь, как в детстве стал. Похудел немного. Татухи там себе эти зоновские набил. Красавчик. Что он вообще в матери нашел? Ни рожи ни кожи, мне его внешность, к счастью, досталась. Она меня за это и ненавидела, как и его. Нашла себе такого же алкаша. – Жанна как-то каркающе рассмеялась, хлопнув себя по коленке. – Ну, бля, ну, понимаешь, алкаша нашла!