Читать книгу Не Перечь Своему Сердцу - Amy Blankenship, Amy Blankenship - Страница 3

Хякухэй стоял перед Сердцем Времён, зная о том, что жрица по-прежнему находится по ту сторону Печати — в своём мире. Его полуночные волосы стекали по телу, как тёмная пелена. Его крылья широко распахнулись, и созданные ими потоки воздуха всколыхнули окружающую траву. Его идеальные губы скривились в многозначительной улыбке. Жар порчи прошёл по земле вокруг святилища, придав ему зловещий вид.

Словно притянутый некой неведомой силой, он подлетел к статуе девы, которая стояла на коленях с вытянутыми руками, как будто прося его о чём-то. На мгновение его взгляд смягчился в память о юной жрице, которую символизировала статуя. Неужели хранители думают, что смогут объединить силы и разлучить их навсегда?

Одним гневным мановением руки он заставил светящуюся траву шипеть и переливаться зловещей аурой, после чего заклятие скрылось глубоко внутри её стеблей.

*****

— Чёрт возьми! Куда же подевалась Киоко? Она уже давно должна была вернуться, — проворчал Тоя в десятый раз за последние полчаса. Он провёл дрожащей рукой по своим чёрным волосам с серебристыми прядями и выглянул из раскрытого окна в сторону святилища. Отвернувшись от остальных, он позволил беспокойству наполнить его золотистые глаза.

Зуки отвлеклась от полировки своего копья, подёрнув бровью.

— Тоя, Киоко явно не собирается возвращаться сегодня. Она наверняка чем-то занята, так что смирись и дай нам отдохнуть, — она повернулась к Камуи, который сидел рядом с ней: — Он когда-нибудь вообще угомонится?

Камуи улыбнулся, зная, что вслух лучше не отвечать. Его подёрнутые звёздной пылью глаза понимали суть жалоб Тои. Камуи был самым юным из стражей, но далеко не самым наивным. В человеческих годах его возрасту не было исчисления, как и возрасту его братьев. Он знал, что Тоя изображает злость только для того, чтобы скрыть собственное беспокойство. Даже сам Камуи начал волноваться. Обычно Киоко не заставляла себя ждать. Фиолетовые пряди в волосах Камуи блеснули, когда он поднял лицо в сторону окна, всматриваясь в тёмное небо.

— Для неё же будет лучше вернуться к утру. Иначе, клянусь, я пойду в её мир и вытащу её оттуда сам, — Тоя продолжил ходить из стороны в сторону. Долгое отсутствие Киоко было для него невыносимым. Прошло уже несколько дней, и с каждой минутой он становился всё более сердитым… и обеспокоенным. — Глупая девчонка! — Он вновь был вынужден замолчать, когда Зуки бросила в его сторону недовольный взгляд.

Высокая молчаливая фигура Шинбея стояла возле стены. Он находился там уже целый час. Его голубовато-серый плащ слегка подёргивался от взволнованных движений, которые он пытался скрыть. Ему надоело ворчание Тои по поводу задержки Киоко. Он прикрыл свои аметистовые глаза в попытке сдержаться и не сказать Тое, чтобы тот просто заткнулся. Зная, что Тоя, по всей видимости, не даст никому покоя, пока не вернётся Киоко, Шинбей прикусил язык, чтобы не портить брату и без того плохое настроение.

Аметистовый хранитель пытался хранить присущую ему безмятежность с помощью медитации, следуя своим монашеским учениям. В действительности же его нервы были напряжены настолько, что даже медитация оказалась бессильна. Прямо сейчас Шинбею хотелось задушить Тою, широко улыбаясь в процессе. Его обычно спокойное лицо напряглось, и он опустил голову, чтобы прикрыть его своими иссиня-чёрными волосами.

Когда Тоя и остальные начали готовиться ко сну, Шинбей взял толстое одеяло из кучи вещей в углу их небольшого пристанища и отправился искать уединённое место. Ему очень хотелось побыть вдали от остальных, особенно от Тои. Шинбей умело скрывал свою ревность к Тое и к любви, которую Киоко проявляла к его брату. Он был с этой группой день за днём только для того, чтобы быть рядом с ней, защищать её… даже если она не отводила глаз от Тои.

Шинбей мучительно стиснул зубы. Ему следовало бы брать пример с двух других его братьев — Кё и Котаро — и отделиться от группы, чтобы сражаться с Хякухэем своими силами. Но он знал, что ему нужно оставаться здесь и оберегать её. Он был одним из её хранителей, и она нуждалась в нём. Кё и Котаро также защищали её, пусть и на расстоянии.

Да, Шинбей знал, что умеет хорошо играть в эту игру и скрывать свою привязанность к Киоко. Чтобы не дать ей раскрыть свою тайну, он долго в этом практиковался и даже приставал к другим девушкам — особенно если Киоко могла это слышать или видеть. Все считали его ловеласом, но никто и не подозревал, что его сердце принадлежит лишь одной — его жрице.

Обычно он делал объектом своих приставаний Зуки, потому что та сразу же начинала его лупить, а боль помогала ему привести мысли в порядок. Однако при малейшей возможности раскрыть перед Киоко свои истинные чувства он превращался в жалкого труса.

В последнее время ему было всё сложнее притворяться, и на душе у него становилось всё тяжелее. Киоко доверяла ему, улыбалась ему. Она говорила с ним, часто изливала ему душу, когда расстраивалась из-за незрелых выходок Тои. Всё это постепенно подтачивало его.

Не осознавая, куда он идёт, Шинбей взглянул вверх и вздохнул. Он был в саду святилища Девы. Даже не осознавая этого, он хотел быть ближе к ней. Киоко не стала бы возвращаться через портал времён так поздно ночью… так зачем же он сюда пришёл?

При взгляде на святилище его аметистовые глаза засверкали, отражая свет луны. Шинбей решил, что это место будет ничуть не хуже остальных… в мире, полном демонов.

Расправив одеяло на мягкой траве, он не обратил внимания на жуткое свечение этого места, подсознательно списав его на игру лунного света. Он лёг и закрыл глаза, ожидая прихода знакомых снов, которые посещали его раз за разом. Они преследовали его, заставляя хотеть, чтобы она увидела в нём не хранителя или союзника… а мужчину.

*****

Киоко застонала, борясь с желанием «убиться о стену». В её голове начала бесноваться совесть, и Киоко была достаточно пьяна для того, чтобы огрызаться ей в ответ. Она не хотела напиваться с Тацуки и его друзьями из колледжа. Всё это было большой ошибкой и её виной. Она пошла на вечеринку в честь Хэллоуина, зная, что никогда ничего не будет пить. НИКОГДА! Она и не пила.

Она зарычала на себя, закатив глаза. Откуда ей было знать, что та огромная чаша с фруктовым ассорти, стоящая рядом с чашей для пунша, была залита спиртным по самые уши? Она думала, что ест грейпфрут, и съела довольно много, прежде чем почувствовала действие алкоголя.

Киоко запуталась в собственных ногах, но быстро выпрямилась, не дав себе упасть.

— Вот же отстой! — прокричала она, зная, что никто её не услышит. Теперь она опаздывала и понимала, что ей влетит от Тои. Одна мысль о том, как он будет орать на неё, уже начала вызывать у Киоко головную боль. — Добро пожаловать в ад… население: один человек, — пробормотала Киоко себе под нос, пнув камешек.

Она отчаянно надеялась на то, что Тоя просто подождёт до рассвета и не придёт забирать её отсюда или, что ещё лучше, дождётся её появления где-нибудь в середине дня. В её состоянии она едва могла смотреть прямо и уж точно не хотела ссориться с ним. Идти домой ей тоже не хотелось. Она тихонько застонала. Мать отчитывала бы её целую неделю, если бы узнала, что её дочь напилась — даже если всё произошло случайно.

Киоко изо всех сил старалась идти по прямой. Наконец, она дошла до святилища Девы на поляне за её домом. Прикрыв один глаз так, чтобы лучше сфокусироваться на небольшом здании, она захихикала и подумала про себя: «Господи, как же я пьяна». Шатаясь из стороны в сторону, она сделала единственное, на что была ещё способна.

Она вошла внутрь храма, подошла к статуе девы и прислонилась к ней, надеясь благополучно перебраться в другое измерение и так же благополучно отключиться.

*****

Шинбею вновь снился очень эротичный сон. Киоко извивалась под ним, произнося его имя снова и снова, и переходила на крик, когда он как будто хотел пронзить её насквозь и изгнать из неё все мысли о Тое.

Он вздрогнул и проснулся в поту, тяжело дыша и всё ещё чувствуя её под собой. Во сне она позволяла ему любить себя и отвечала взаимностью. Её крики всё ещё звенели в его ушах, а его сердце продолжало биться о рёбра так же быстро, как его тело до этого билось о её лоно.

Шинбей сел и прикрыл лицом ладони. Не имея возможности подавить свои чувства, в тишине он издал крик, полный боли и скрытой ярости от этой жизненной несправедливости. Всё, чего он когда-либо хотел — это просто любить её, и это чувство пожирало его заживо.

Услышав хруст ветки, Шинбей быстро опустил ладони. Его аметистовые глаза просканировали местность и остановились на растрёпанной Киоко. Его мысли моментально застопорились.

— Нет, не может быть… не здесь, не сейчас. — Её глаза расширились от его крика, а её рука была возле рта. «Нет, пожалуйста, уходи, — мысленно умолял он её. — Тебе нельзя сюда. Не сейчас, это слишком опасно… Я опасен».

Она отняла руку от губ, и её взгляд стал обеспокоенным. Затем Шинбей увидел, как она качнулась в его сторону и сделала первый шаг. Он не мог понять, настоящая ли она или порождение сна.

Киоко всё ещё пыталась определить, идёт ли она в верном направлении к хижине, когда услышала где-то рядом почти нечеловеческий крик. Она попробовала сфокусировать зрение, чтобы обнаружить источник звука. Её сердце ещё не успокоилось от полученного испуга. Вскоре она заметила Шинбея, сидящего в траве на одеяле в полном одиночестве. Страшный крик, стало быть, исходил от него.

Она захотела узнать, что случилось. Кто-то умер? Иначе как ещё можно было объяснить этот вопль от обычно спокойного и дружелюбного хранителя. Она старалась держаться на ногах по пути к нему.

Шинбей застонал, наблюдая за тем, как она совершает самую большую глупость на его памяти: она подошла к нему, опустилась на колени и дотронулась до его руки.

— Шинбей, в чём дело? Тебе больно?

Он почувствовал страх в её голосе. Она подумала, что случилось нечто плохое. Он почти рассмеялся над наивностью её вопроса, но решил этого не делать. Она не знала его тайны. Он всё ещё был в безопасности и мог по-прежнему скрывать от неё своё сердце.

Киоко накрыла очередная волна головокружения, и она не смогла удержать равновесие, стоя на коленях перед ним. Она ненароком наклонилась слишком далеко вперёд и упала прямо в его объятия. Давя смех, она вспомнила, что с ним было что-то не так, и вновь открыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Всё происходило как будто во сне.

Киоко внезапно заметила, что грудь Шинбея была обнажена. Тугие мышцы пульсировали под её ладонями. Она никогда раньше не видела его без рубашки и была поражена. Она покраснела. Ей не следовало думать о нём в подобном ключе. Он был её хранителем и другом.

В попытках протрезветь Киоко замотала головой, что не очень ей помогло. Она медленно подняла взгляд к его глазам. Шинбей не сдвинулся ни на йоту и не хотел говорить, что случилось. Теперь ей было нужно получить от него ответ, потому что его взгляд начинал её пугать.

Тело Шинбея дрожало, и он едва сдерживал себя, чтобы не прикоснуться к ней. Неведомая сила как будто заставляла его вытянуть руку и овладеть той, в ком он нуждался больше воздуха. В её отсутствие он мог бы успокоиться, но теперь она была в его объятиях и смотрела прямо в глаза — глаза, преисполненные боли — и просто хотела узнать, что стряслось.

С ним определённо было что-то не так, и он не мог остановить то, что стремительно выходило из-под контроля.

— Я так больше не могу, — голос Шинбея звучал надрывно от переполнявших его эмоций. Этими словами он пытался предупредить её, отогнать от себя, отправить обратно через портал времён, где она была бы в безопасности. Пускай не возвращается, пока он не сможет восстановить контроль над своей тайной и вновь её спрятать. Все его чувства кричали о том, что что-то не так, но его разум больше не мог бороться с этим неутолимым голодом.

У Киоко перехватило дыхание, когда она услышала эти слова, наполненные жгучей болью, и ей стало грустно. Все полагались на его хладнокровие — своего рода клей, на котором держалась вся их группа. Даже она восхищалась Шинбеем и ей нравилось, когда он был рядом; при этом она ощущала его спокойствие, чувство юмора и заботу. Но теперь всё было наоборот. Утешать нужно было его.

Наверное, всё дело в битвах с этими демонами… Хякухэй… его проклятие. Господи, его проклятие… ненасытная пустота, которая сведёт его в могилу. Высшая власть, которую дал ему Хякухэй, зная, что когда-нибудь она уничтожит его. Она не забыла. Она просто изо всех сил старалась не думать об этом, но знала, что произойдёт, если они не остановят Хякухэя.

Киоко протянула к нему руку, пытаясь помочь и успокоить его разум.

— Всё хорошо, Шинбей. Я здесь, — в ту же секунду, когда её рука коснулась его лица, оно ожило.

Вся логика пошатнулась, и железная стена контроля пала. Он схватил её за плечи и перевернул так, что она оказалась прижатой к земле его весом. Он склонился над её телом. У него было то, чего он всегда хотел… Киоко. Не думая больше ни о чём, он обрушил любовную ярость своих губ на её лицо, жадно овладев её губами и вытеснив всё прочее из своего разума. Он слишком долго сдерживал это чувство.

Шинбей осознавал, что в какой-то момент потерял контроль над ситуацией. Где-то в глубине его разума теплилась мысль о том, что её губы на вкус отдавали спиртным, да и пахло от неё соответствующе. Контролируя себя достаточно для того, чтобы оторваться от неё на сантиметр, он пристально посмотрел на неё сверху вниз, пытаясь понять, правда ли это. Осмотрев её лицо, глаза и раскрасневшиеся щёки, он ревностно пытался понять, кто же её напоил.

Киоко знала, что это всё было не наяву. Она не могла просто так лежать и смотреть в аметистовые глаза благородного Шинбея. И он не мог смотреть на неё так, как будто желает её. Киоко решила, что она, скорее всего, лежит на траве, а под головой у неё по-прежнему основание статуи девы. Где-то в этом сне она даже слышала, как над ней смеётся Хякухэй.

Она могла поклясться, что помнит, как прислонилась к статуе девы и уснула. Она наверняка сейчас отключилась и грезит, а её опьянённый разум выбрал в компаньоны Шинбея вместо Тои.

Киоко слегка качнула головой, чувствуя головокружение, и выдохнула: «Безумные сны», — глядя в глаза Шинбея, полные страсти. Её губы ещё не отошли от силы сонного поцелуя.

Шинбей снова опустил свои губы к её губам. Он услышал достаточно. Киоко думает, что спит. Шинбею оставалось только надеяться, что это правда. Но, как бы то ни было, он уже не мог остановиться, да и не смог бы при всём желании, поэтому продолжил ласкать её губы. Она разомкнула их с тихим стоном… и этот звук разжёг его пыл ещё больше, насколько это вообще было возможно.

Он весь вспотел в попытках сдержать себя. В нём заговорила кровь хранителя. Он хотел замедлиться, сделать поцелуй глубже, проникнуть в неё, принимая её и отдавая себя без остатка в жарком поцелуе. Он всегда хотел поцеловать её именно так и, казалось, ждал этого целую вечность.

Мускулы его рук задрожали. Он держал себя над ней, занимаясь любовью с её губами и опускаясь всё ниже. Его руки нетерпеливо пытались избавить её от одежды. Всего через несколько коротких минут она лежала под ним полностью обнажённая. Она не сопротивлялась, когда он её раздевал. Да и с чего бы? Это ведь сон… верно?

Дыхание Шинбея замерло, когда он посмотрел на неё так же, как она посмотрела на него несколько минут назад, думая, что это всего лишь сон. Она была его жрицей… его тайной… его любовью. Он прижался к ней всем своим телом, наслаждаясь теплом её шелковистой кожи. Это обостряло его душевные муки и потребность обладать ей, заниматься с ней любовью.

— Всё равно это сон, — пытался он убедить себя.

Он наклонил голову и провёл носом по её шее, лизал и целовал её кожу, пробовал её на вкус — мягко, но страстно. Он показывал ей, как сильно любит её, опускаясь всё ниже и ниже. Этот раз будет единственным, когда он сможет увидеть и попробовать её всю. Жаркая волна страсти прошла через него, когда она изогнулась и прижалась к нему. Он взял в рот её грудь, полностью облизывая её языком и приводя её тело в движение. Она застонала.

Все его желания начали сбываться. Шинбей довёл свои поцелуи до её упругого живота, а она извивалась под ним всё сильнее. Всё его тело задрожало, когда она прижала его к себе, пытаясь слиться с ним в одно целое. Шинбей никогда не был так близок к раю, как в окружении её ауры. Медленно, сантиметр за сантиметром, он сползал вниз и возвращался обратно.

Разведя её ноги, он содрогнулся от жара её промежности, который обдал пульсирующую головку его мужского достоинства. Он хотел, чтобы она видела, как он проникает в неё, даже если это был сон. Его тело напряглось в предвкушении.

— Открой глаза, — прошептал он. Его голос был завораживающим и нарочно соблазнительным, и как только она открыла свои красивейшие изумрудные глаза, он сделал выпад вперёд, стремительно войдя в неё до упора, желая сделать боль от её первого соития как можно короче. Мучительный крик вырвался из его горла, когда он почувствовал, как её девственная плева поддаётся ему.

Её разгорячённое шёлковое лоно обхватило его изнутри, затягивая всё глубже. Если бы не его упрямый самоконтроль, он бы тогда вырвался из собственной кожи и вошёл бы в неё всем телом. Он стиснул зубы, стараясь замереть на месте, и тяжело дышал, глядя на то, как она мотает головой из стороны в сторону, а её губы беззвучно раскрываются. В спешке он овладел её губами, чтобы приглушить её очередной крик.

Когда он почувствовал, что она успокоилась, он ослабил поцелуй. Войдя в неё медленно, но уверенно, он был вознаграждён тем, что по мере нарастания страсти Киоко её бёдра поднялись вверх и обхватили его. Он вдыхал её страстные стоны, смакуя их, как дорогие сердцу воспоминания. Слияние их тел заставило его сбросить с себя последние оковы. Он хотел заниматься с ней любовью целиком и полностью, ничего не сдерживая.

Переплетя с ней пальцы, Шинбей вытянул руки Киоко ей за голову и прижал к мягкому одеялу. Он приподнялся над ней, чтобы наблюдать за её страстными гримасами, и вошёл в ритм, который быстро довёл их обоих до экстаза. Быстрые и глубокие толчки перемежались с жёсткими медленными выпадами и напряжёнными паузами, за которыми следовало быстрое отступление с последующей атакой.

Шинбей чувствовал, что она уже многократно достигла пика наслаждения, судя по судорогам, сотрясавшим её тело. Внутри себя она сжимала его всё сильнее. Его тело сверкало под лунным светом — результат так долго сдерживаемой страсти. Она изматывала его, пока, наконец, он не смог больше терпеть и, зная, что сейчас она достигнет очередного пика, задал темп, от которого их тела словно забились в конвульсиях.

Доведя их обоих до оргазма, он сделал последний выпад так глубоко, как только мог, и задержал его, запрокинув голову. Звук, который вырвался из него, не принадлежал ни человеку, ни бессмертному. То были боль и удовольствие в наивысшей точке. Его семя выстрелило в неё… глубоко, горячо, в ритме биения его сердца.

Мир вновь остановился. Шинбей посмотрел на Киоко, и тень страсти промелькнула на её распухших от поцелуев губах, а глаза медленно закрылись.

Уже ощущая горечь от содеянного, Шинбей опустил свои губы к её губам и прошептал над ними правду:

— Я люблю тебя.

*****

Спустя некоторое время, глубокой ночью, Шинбей проснулся и обнаружил Киоко полностью одетой, но спящей рядом с ним на одеяле в тихо шелестящей траве.

Не желая будить её и вновь смотреть в лицо своим грехам, он бесшумно отнёс спящую жрицу вместе с её вещами в стены хижины, где спали остальные члены группы.

Пристроив её на обычное место между стеной и Зуки, он медленно сполз по противоположной стене, подтянув колени к груди — счастливый и одновременно испуганный, как никогда в своей жизни. Если ему было суждено умереть в ближайшие два часа, он бы умер счастливым.

Шинбей закрыл глаза, размышляя над тем, что хуже: прозрение Киоко или её беспамятство. Он знал, что никогда не полюбит другую, ибо для любви нужно сердце, а у него сердца не было. Он уже отдал его. Киоко забрала его сердце в тот же день, когда он впервые увидел её.

Если он не погибнет утром от кинжалов Тои, он знал, что ему придётся остаться там, где он был, тайком любя её и надеясь на то, что она когда-нибудь это заметит.