Читать книгу Быть мамой – это… - Анастасия Дубас - Страница 11

Выбор роддома – не роскошь и не каприз, а необходимость. Ведь появляется на свет не только малыш, но и его мама в новой для себя роли. От того, каким будет начало, зависит интонация материнства. О важности атмосферы родов, первого контакта мамы и ребенка, их совместного пребывания написаны десятки книг и столько же научных работ. Но почему-то наше общество в вопросах родовспоможения и ухода за младенцами продолжает жить по устаревшим правилам: стимуляции, разлучение мамы и ребенка после родов, докорм без медицинских показаний, приучение к пустышке, сцеживания и кормления по часам, строгие диеты во время лактации. Именно этим вещам, совершенно далеким от истины, женщин учат еще в роддоме.

Но эта близость мамы и младенца и правда очень влияет на запуск всех послеродовых механизмов – становление лактации, формирование привязанности малыша к маме, а мамы к малышу и их глубокого эмоционального контакта. А еще на состояние женщины. И так я пережила два разных опыта, точно знаю, о чем говорю.

В первые месяцы с ребенком мамам очень нужен ресурс: неважно, какой по счету у нее родился малыш, ей придется много отдавать и быть способной выдерживать трудности. Меняется все – тело, гормональный фон, самоощущение, отношения с мужем и родственниками, привычное мироустройство. И так как поддержать и подпитать себя чем-то внешним возможностей практически нет, то сохранение внутренней гармонии становится спасительным источником.

Да, можно спать по нескольку часов в сутки, не успевать мыться, есть, пить, заниматься спортом и сексом, не говоря уже о хобби и времени на чтение или кино, «веришь, мне даже пятки некогда пемзой потереть!» – жаловалась мне подруга после первых родов. Да, можно быть абсолютно измочаленной физически, но если внутри тебя живет свет, а не тьма, то это все как будто становится маленьким и незначительным. У женщины есть некоторая энергетическая фора для того, чтобы справляться с трудностями ухода за новорожденным. И этой форы хватает примерно на полгода, но в том случае, если она не тратится на то, для чего не была предназначена – на стыд и вину, злость и тревогу. Понимаете, есть огромная разница в том, из какого состояния уставать, тосковать по театру, кино, посиделкам до поздна и путешествиям, пока застирываешь пятна на пеленках и смотришь на свои немытые волосы в зеркало над раковиной.

После первых родов я хандрила и плакала. Злилась на докторов и была уверена, что именно из-за их непрофессионализма мои роды были такими дисгармоничными. Беспрерывно анализировала случившееся и пыталась разобраться, почему все сложилось именно так. Словом, я совсем не была в настоящем, а буквально залипла в прошлом, сливая энергию туда. Я уничтожала себя внутри, стыдясь собственной неполноценности и того, что я не чувствую никакой радости материнства, хотя очень люблю своего малыша. А тревога на многие месяцы стала физической частью меня. Мне снились кошмары, я просыпалась в мокром поту от страха посреди ночи и все время проверяла, дышит ли сын. А он будто зеркалил мое состояние: стал очень тревожным, все время просил грудь и почти всегда плакал. Конечно, когда на такой фундамент ложились бытовые сложности, мне новая реальность и вовсе иногда казалась адом. Мои вторые роды грели душу. Давали ресурс, столь необходимый теперь, когда мне нужно было заботиться об уже двоих сыновьях: утешать, носить на руках, выдерживать реакции новорожденного на погоду и смену фаз луны, принимать сотни решений за день и вообще успевать в разное время и по-разному каждому давать себя. После рождения второго ребенка мое материнство стало чем-то наполняющим. Чем-то, что хочется длить. Медленно. С чувством. Чем-то, в чем я утопала и старалась запомнить в мельчайших подробностях. Это с лихвой покрывало и усталость, и недосыпы. К тому же ребенок вел себя намного спокойнее.

Конечно, это в принципе другой человек с иным темпераментом, а еще стоит учитывать, что в родах со Степой не было стимуляции искусственным окситоцином. Одному богу известно, что именно повлияло на этот процесс, скажу лишь только, что разница в поведении моих сыновей в первые месяцы жизни была колоссальной. Со вторым ребенком было намного проще, ведь даже и заснуть он мог просто лежа в передвижной люльке рядом со мной, пока я мыла посуду. После бесконечно плачущего Вани мне это казалось просто какой-то фантастикой.

Удивительно, но тьму от света отделяют очень маленькие расстояния. В моем случае двести пятьдесят километров, а разница в подходах лет пятнадцать! Вместо грубости и оскорблений – человечность и забота. Вместо рудиментов и откровенного мракобесия – профессионализм, передовые взгляды на грудное вскармливание и послеродовое восстановление. После рождения врачи дали возможность пуповине сына немного отпульсировать: такой подход позволяет ребенку получить кровь, стволовые клетки, важные микроэлементы, принадлежащие ему по праву рождения, и начать дышать с помощью легких постепенно и без стресса. А капли питательного молозива, насыщенного белками, полезной микрофлорой, лейкоцитами и антителами, поддерживали его организм, пока я была в реанимации. Кстати, этот период был минимальным – всего восемь часов против суток, которые я провалялась там после первых родов.

В областном перинатальном центре меня не мучили антибиотиками, клизмами и не морили голодом. Помню степень своей радости и удивления, когда я, настроившись на несколько суток без пищи, утром прямо в реанимации получила порцию горячей молочной каши, кусок хлеба с маслом и стакан сладкого чая.

Тут мне не запрещали выходить из палаты с ребенком, скорее наоборот: объясняли, что чем больше я буду двигаться, тем скорее и качественнее смогу восстановиться. Медсестра не давила с силой на мою грудь, чтобы проверить наличие молока: подразумевалось, что оно априори есть, и такая поддержка сильно влияла на уверенность. Врачи не проводили небрежных осмотров в кресле и не запрещали мыться. Оказалось, давно уже придуманы материалы, благодаря которым даже со свежим швом женщина может принимать душ.