Читать книгу Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор - Страница 11

Трость с трудом выдерживала ее поступь. С каждым днем она все больше переносила на нее свой вес, все больше опиралась, не в силах ступать самостоятельно. Иссушенные болезнью пальцы, поредевшие волосы и потухшие глаза. Но живой в ней осталась чуткая материнская улыбка.

– Что бы я без тебя делала, – сказала она Рэйчел, придерживающей ее фарфоровую чашку, пока она медленно отхлебывала из нее горячий чай.

– Пила бы безвкусный «Lipton» вместо наваристого сбитня из клюквы? – ухмыльнулась Рэйчел, убирая с лица Виктории волосы. Ее глаза были красными от бессонных ночей.

Виктория обняла свою атташе, вернув кружку на блюдце, и обернулась, будто только сейчас заметила мое присутствие.

– Спасибо, Рашель. Не оставишь нас одних на пару минут? – попросила она, и Рэйчел, усмирив свой инстинкт опекать, кивнула, скрываясь в спальне. Проходя мимо, она ободряюще погладила меня по спине.

– Я горжусь тобой, – произнесла мама, когда обе мы замерли на краю балкона, любуясь садом и шелковыми волнами озера, простирающегося за ним.

– Мам, не нужно…

– Быть самой юной Верховной будет непросто, – продолжила она, не слушая. – Многие поставят твой авторитет под сомнение – и внутри ковена, и за его пределами, – но ты справишься. За моей спиной стоят десятки женщин нашего рода – Верховные, что были до меня. А скоро они будут стоять и за твоей спиной. Я пополню их ряды. Оборачиваясь, вспоминай, что ты никогда не останешься одинока. Дочери твоих дочерей не должны забывать об этом тоже. Обязательно расскажи им, как сейчас я рассказываю тебе, ладно?

Виктория подошла ближе и прижалась ко мне. Я могла слышать, как удушливо хрипит мокротой ее дыхание, распирая пораженные метастазами легкие. Из последних сил она улыбнулась и привычным жестом пригладила мои волосы, забранные в длинную косу, от которой с каждым годом все сильнее ныл затылок.

– Почти двести лет назад я связалась с Верховным ведьмаком из другого ковена, – вдруг заговорила она меланхолично. – И забеременела. Он не желал объединения наших родов, но страстно мечтал о наследнике. Узрев какое-то дурацкое знамение в тот день, ведьмак выкрал мое дитя, едва оно появилось на свет и разразилось плачем. Только ведьмак ошибся: ребенок оказался вовсе не Верховным… Разочаровавшись, он избавился от этого дитя раньше, чем я успела найти их. Я даже не узнала, кто это был – мальчик или девочка.

– Боже, – выдохнула я, парализованная от ужаса. – Зачем ты говоришь мне все это?

Виктория грустно взглянула на меня и нежно потерла большим пальцем мою скулу, вмиг утратившую румянец.

– Затем, чтобы ты знала, что каждый мудрец когда-то был глупцом. И затем, чтобы сказать тебе: того ведьмака зовут Марк Сайфер и он поныне жив. Его ковен располагается в Монтане. Держись от него подальше, как и от Авроры Эдлер. Запомнила?

Я кивнула, и Виктория нахмурилась так, будто судорожно вспоминала, что еще должна успеть поведать мне перед своим уходом. Это отдавалось ноющей болью под ребрами, будто от давнего синяка. Я должна была внимать последним словам матери, чтобы облегчить ее страдания… Чтобы занять трон и стать достойной ее.

– После того случая я надолго отказалась от идеи вступать в брак, а потому так поздно завела детей. Все изменилось благодаря встрече с твоим отцом, – продолжила Виктория, неотрывно смотря на закат. – У меня ушла сотня лет на то, чтобы укрепить ковен и окрепнуть самой, оправиться, а теперь… Мне жаль. Возможно, роди я вас раньше, мы бы провели больше времени вместе.

Я пересилила себя и взяла ее за руку, отчего Виктория посмотрела на меня с благодарностью.

– Я стольким еще не поделилась с тобой, – прошептала она, и губы ее дрожали, как и серая радужка зрачков, блестящая от слез. – Стольким вещам тебя не научила. Столько любви недодала… Я…

Мама пошатнулась, отстраняясь от меня и от края балкона, чтобы опереться на скрюченную рукоять своей трости.

– Рэйчел! – воскликнула я, и от паники у меня пересохло во рту, когда мама вдруг низко наклонилась.

Трость надломилась, не выдержав. Не выдержала и я: упала на пол, содрогаясь в рыданиях.

– Рашель сделает это за меня, – хрипло произнесла Виктория, ласково сжав мою ладонь в своей, похолодевшей. – Она проследит за вами, а ты проследи за братом. Не как Верховная, а как его близнец. Ему нужна твоя помощь. Джулиан не злой…

– Что? Мама, никто не считает Джулиана злым…

– Он не злой, – повторила мама надрывным шепотом, сквозь забвение и лихорадку, и ее глаза закатились прежде, чем на балкон ворвалась Рэйчел, неся флакон со снотворным и обезболивающим, в котором Виктория больше не нуждалась. – Мой мальчик не злой…

Но она ошибалась.

* * *

– Свиной чертополох!

От неожиданности Коул дернул ручкой, перечеркнув почти законченный рапорт, и гневно сузил глаза. Вскинув голову и отлепив ото лба скрепки, я зевнула, с хрустом потягиваясь.

– Ненавижу понедельники. Вдобавок здесь так скучно, что я умудрилась заснуть.

– Не ты одна, – заметил он, кивая на своих коллег, некоторые из которых клевали носом компьютерную клавиатуру. – Но, в отличие от них, нам повезло больше: только что мне написал Сэм. Есть одно интересное дельце…

– Какое?!

От возбуждения я подпрыгнула, нетерпеливо потирая руки, и побежала за Коулом. Выхватив из рук проходящего мимо стажера толстую папку, он пролистал ее до нужной страницы и завернул в служебный коридор.

– Это допросная комната. Вчера Сэму дали новое расследование, раз уж с жертвоприношениями мы в тупике. Подозрение в предумышленном убийстве, – Коул потряс папкой у меня перед носом. – Ганс Хармонд. Непримечательный старьевщик, ремонтирует антиквариат. Соседи пожаловались на шум, доносящийся из его дома, а когда полиция приехала, жена Ганса была уже мертва. Она упала с крыши, сломала спину и скончалась до приезда «Скорой». Старые добрые бытовые убийства на почве семейных скандалов! Что бодрит с утра лучше?

– Кофе, – мрачно ответила я, когда Коул открыл служебной картой магнитный замок на двери. – Однозначно кофе бодрит лучше.

Коул явно был со мной не согласен. Он пропустил меня вперед, и мы очутились в небольшом отсеке, застекленном со всех сторон, со множеством мониторов. За ними развалился полицейский, уминая сдобную выпечку.

– Привет, Ричи, – бросил ему Коул бодро. – Мы зашли посмотреть, ты не против?

Полицейский пожал плечами и откатился на стуле к другой панели, предоставляя нам возможность подойти поближе к стеклу. За ним, среди четырех выбеленных стен, стоял лишь стол и два стула. Напротив друг друга сидели двое – Сэм в зеленом свитере, снова забывший об утреннем бритье, и рослый мужчина со светлыми волосами, как пшеница, и голубыми глазами, как небо над ее полями.

Я смотрела на подозреваемого и чувствовала то, что не поддавалось логике и рациональному объяснению, – первобытный ужас, кричащий спрятаться. Что-то дикое и древнее, как сам инстинкт самосохранения, срабатывающий перед оскаленной пастью хищника. Впрочем, мужчина и внешне походил на зверя: массивная челюсть, объятая густой растительностью, сведенные вместе брови, грузное тело. Однако взгляд его был абсолютным контрастом – широко распахнутый и невинный, помутневший от слез, склеивших длинные ресницы.

– Я бы никогда не убил свою жену, – глухо произнес он, и Сэм сделал еще одну пометку в блокноте. – Мы поженились еще в колледже. Я любил Анну!

– Несомненно, мистер Хармонд, – равнодушно отозвался Сэм, поглядывая на папку, раскрытую перед мужчиной. – Должно быть, вы еще и счастливы вместе были?

– Разумеется!

– Я, конечно, не гуру отношений, но одно знаю точно: женщины не режут себя от счастья, – отчеканил Сэм, и я приблизилась к стеклу, разглядев на одной из фотографий перед подозреваемым изображение женских запястий, покрытых старыми бледными шрамами. – И часто она пыталась покончить с собой?

Ганс со свистом вздохнул.

– У нее была затяжная депрессия на фоне автокатастрофы, в которой погибли ее братья, но это было много лет назад. Анна наблюдалась у психиатра. Думаю, у нее случилось обострение… Не знаю, как я не заметил этого сразу.

– Ясно, – Сэм со скрипом отодвинул металлический стул и закинул ногу на ногу. – Где во время инцидента находилась ваша дочь?

– У себя в комнате.

– Соседи сказали, что слышали шум незадолго до самоубийства Анны. Вы ссорились?

Ганс запнулся, тщательно подбирая слова.

– Все супружеские пары иногда ссорятся. Это нормально.

– Знаете, что ненормально? Когда после обычной ссоры один из супругов идет прыгать с крыши, – хмыкнул Сэм, тарабаня костяшками пальцев по столу. – Итак, проговорим все события еще раз. Вы с женой повздорили. Перевернутый стол, разбитая посуда, упавший шкаф… Этот конфликт явно был очень бурным. После ваша жена, не выдержав обиды, поднялась к себе в комнату, вылезла на карниз и, забравшись по нему на крышу, сиганула вниз с десяти метров. Так, выходит? И вы что, даже не пытались ее остановить?

– Я…

– Разве что Анна полезла на крышу не для того, чтобы спрыгнуть с нее, а чтобы спастись от вас. Тогда это все равно непредумышленное убийство…

– Что за бред?! – Ганс дернулся, едва не перевернув стол. – Я не преследовал Анну! И я не загонял ее на крышу! После ссоры мы…

– Ну? Что же вы сделали сразу после ссоры, Ганс?

– Я не помню.

– Чего именно вы не помните?

– Всего, – Ганс пристально посмотрел на Сэма, таранящего его детективными нападками. – Я помню лишь, что мы опять поссорились, когда сели ужинать. Времена в семье были нелегкие: задержка зарплаты, неврозы жены… Мы начали кричать друг на друга, а потом я очнулся рядом с ее телом.

– То есть вы стояли внизу, на земле, когда она упала? – уточнил Сэм, и Ганс мотнул головой.

– Нет, я тоже был на крыше. Стоял и смотрел сверху, как… Как она истекает кровью. Меня будто парализовало и… Затем я вызвал «Скорую», ну а дальше вы в курсе. Я не знаю, как она очутилась на крыше, зачем вылезла из окна, и не помню, как пытался остановить ее, но уверен, что пытался. Я не толкал Анну и уж точно не вынуждал ее спрыгнуть!

Сэм замолчал, пораженный открывшимися деталями, как и я, наблюдающая по ту сторону зеркала. Был поражен даже полицейский за мониторами, забывший про остывающий пончик в руке, но только не Коул: тот, задумчиво почесав подбородок, многозначительно замычал.

– Сэм, – позвал напарника он, наклонившись к микрофону. – Выйди, пожалуйста.

Сэм глянул в камеру, прикрепленную под потолком в углу кабинета, поднялся и открыл дверь. Ганс остался сидеть, давясь слезами, которые старался стереть рукавом свитера.

– Что ты здесь забыл? – гаркнул Сэм на Коула в тот же миг, как переступил порог комнаты. – Ты вроде бы должен заниматься делом ритуального убийцы, а не соваться в мое расследование.

– Это наше расследование, – тактично поправил его Коул. – Мы напарники.

Сэм наверняка уже слепил в голове язвительную остроту на этот счет, но вдруг заметил меня и стушевался, спрятав сжатые кулаки в карманах.

– А она?

– А она смотрит и набирается опыта, – сказал Коул, закатывая рукава черного свитера, а затем вошел в допросную комнату, занимая место Сэма. – Мой черед.

Ганс сразу вскинул голову, взирая на незнакомого ему человека. Я переступила с ноги на ногу в предвкушении: прежде мне никогда не доводилось видеть, как Коул проводит допросы. Его резкая заинтересованность в этом расследовании осталась для меня загадкой, и я только послушно прильнула к прозрачной стене: жертва и хищник лицом к лицу. Только кто из них кто?

Сэм пристроился рядом, сложив руки на груди.

– Вы тоже будете допрашивать меня? – спросил Ганс, и Коул остановился перед столом, не собираясь садиться. Подобрав несколько фотографий, он раскрыл их веером перед лицом. – Я уже все рассказал тому рыжему, с запахом перегара. Что, второй раунд?

Звук с той стороны доносился эхом через динамики, немного смазанный, но громкий, позволяя расслышать даже тяжелое дыхание Ганса и его всхлипы.

– И часто ваша жена просила вас быть с ней погрубее?

– Что?

Рот у меня невольно приоткрылся. Я уставилась на Коула, перебирающего фотографии с места преступления с таким отстраненным видом, будто крупные кадры тела с выкрученными суставами и раздробленной головой нагоняли на него тоску.

– Я спрашиваю, – медленно заговорил Коул и, швырнув фото на стол, повысил голос так, что вздрогнул даже Сэм: – Как часто ваша жена любила погрубее?

– Я не понимаю…

– Вот это, – Коул хлопнул ладонью по разбросанным снимкам жертвы: лиловые синяки на запястьях, совсем свежие, и такие же на бедрах, только зеленее. – Вы били свою жену или практиковали БДСМ?

Сэм усмехнулся, а я нет. Резкая смена в характере Коула устрашала. Не проживи я с ним больше месяца, после такого я бы ни за что не приблизилась к нему и на метр: железный, бесчувственный и саркастичный. Коул просто не мог быть таким. Его новое амплуа отражало сугубый профессионализм – рабочая трезвость и беспощадность, природа которых была такой же звериной, как и его карие глаза.

– Что он делает? – спросила я у Сэма, чувствуя себя крайне глупо и неловко от собственного негодования.

Сэм пожал плечами.

– Работает.

Коул со вздохом уселся на стул и пристально посмотрел на Ганса, побагровевшего от злости.

– Я ни разу не поднял на свою жену руку! – прошипел он. – Следите за своим языком, офицер.

– Сержант, – сухо поправил его Коул и придвинулся к Гансу вплотную. – Только полные неудачники и ничтожества бьют женщин.

– Я же сказал, что никого никогда не бил!

– А судя по этому, – он снова ткнул пальцем в фото, не слушая, – вы полное ничтожество.

– Хватит!

– Хотите расскажу, что на самом деле случилось с вашей женой? – спросил Коул настырно, не замечая криков Ганса. – Вы поссорились. Опять. Ваш брак трещал по швам. Вас так достала хандра Анны, ее апатия, что вы вспылили и начали хватать ее за руки. Она оттолкнула вас и, напуганная, побежала наверх, чтобы укрыться в спальне. Дверь ведь была выбита с той стороны…

– Да! Потому что я боялся, что она наложит на себя руки, вот и пытался попасть в комнату.

– Вы ведь только что сказали моему напарнику, что ничего не помните о том инциденте, – подловил его Коул, и Ганс сдался, всплеснув руками.

– Не помню, но уверен, что так и было. Я бы все сделал, лишь бы остановить ее и не позволить Анне лишить нашу дочь любимой матери!

– А я уверен, что вы выломали дверь в спальню, потому что у вас сдали нервы и вы хотели избить свою жену. В очередной раз. Потому она и вылезла из окна на крышу, с которой затем нечаянно сорвалась, когда вы попытались достать ее оттуда. Вы убийца, Ганс Хармонд.

– Я не убивал Анну!

Ганс взревел так громко, так отчаянно, что, казалось, дрогнули стены. Он подскочил со стула, нависая над Коулом и сотрясаясь в крупной дрожи, но тот не пошевелился. Гансу сделалось дурно: побелевшие щеки, выступившие желваки и вены на руках, пульсирующие в такт тому, как от бешенства клацали его зубы. Топазовые глаза потемнели и окрасились в… Желтый?

Я замерла. Коул закрыл папку и поднялся.

– Если не ошибаюсь, вашу дочь зовут Марта, – сказал он. – И она ждет вас с няней дома. Езжайте к ней. Малышке сейчас как никогда нужен отец. Ваше присутствие в участке нам больше не требуется, спасибо.

Друг за другом они покинули камеру, и, проходя мимо меня, Ганс обернулся. Его глаза действительно были лазурного цвета, вовсе не такие, как минуту назад, когда он кричал на Коула, но и не такие, как прежде, – теперь отчужденные, пустые. Ганс отвернулся и быстро скрылся в коридоре, после чего Сэм зааплодировал.

– Иногда мне кажется, что у тебя уже две причины посетить психиатра, – сообщил он Коулу. – И это еще я, по мнению Манфреда, люблю перегибать палку! Что же, молодец. Это было круто. Не так круто, как мог бы я, но все же, – добавил он, побоявшись перехвалить Коула. – Ты прав.

– Прав в чем? – уточнила я, не понимая, но Сэм проигнорировал меня и весело бросил, прежде чем вылететь в коридор:

– Я понаблюдаю за Гансом. Уверен, скоро что-нибудь да всплывет!

Коул спустил рукава свитера и озарил меня улыбкой.

– Пообедаем? – предложил он беззаботно. – Я бы не отказался от пиццы.

Коул взял меня за руку и вытянул из кабинета. До самой пиццерии я покорно внимала его отвлеченной болтовне, переваривая увиденное. Это продолжалось, пока мы не устроились за свободным столиком с коробкой «Маргариты» и я наконец не прервала рассказ Коула о новом диетическом корме для Штруделя взмахом руки.

– Ты всегда ведешь себя так с подозреваемыми? – осторожно начала я, отклеивая от теста запеченные дольки маслин, которые на дух не переносила.

– Как «так»? – спросил Коул с набитым ртом, подъедая за мной те самые маслины.

– Грубо. Я никогда не видела, чтобы ты ругался.

– Я и не ругался.

– Но ты хамил ему…

– Чтобы прощупать границы. Сэм решил, что у Ганса просто нестабильная психика, но я уверен, что его проблема несколько… деликатнее. Наш вспыльчивый муженек – оборотень, Одри, – изрек Коул, отодвинув от себя быстро опустевшую коробку от пиццы. – И мне нужно было понять, насколько хорошо он контролирует себя, потому что это прямой ответ на вопрос, способен ли он убить свою любимую жену.

Оборотень. Одно слово мигом расставило все по своим местам: и мой первобытный инстинкт самосохранения, работающий даже в неведении как часы, и поведение Коула, и даже голубые глаза мужчины, наливающиеся янтарем.

– Похоже, мне надо откалибровать свое ведьмовское чутье, – сказала я, отхлебывая чай из бумажного стаканчика. – Гляди, тебе и зеркало не понадобилось! Браво.

– Это он сделал, Одри, – вдруг заявил Коул без тени сочувствия, но мне все же показалось, что в глубине души ему сделалось грустно. – Ганс убил свою жену. Очевидно, он обратился в приступе злости, поэтому ничего и не помнит.

– Ганс показался мне хорошим человеком…

– Хороший человек и хороший оборотень – не одно и то же, Одри.

– Я почти ничего не знаю об оборотнях, – я посмотрела на Коула, грея руки о горячий стакан. – Кроме того, что они прокляты.

– Новички страдают провалами в памяти в моменты обращения, – принялся рассказывать он поучительно. – Злость – вот настоящий триггер, а не полнолуние. Ее сложно контролировать, поэтому на счету оборотней, как правило, много непреднамеренных убийств. Очевидно, в случае Ганса это не родовое проклятие, иначе бы оно проявилось гораздо раньше, а не в сорок лет… Ему вообще повезло, что он выжил. Зачастую те, кто были прокляты, а не унаследовали это проклятие от родителей, не переживают первое обращение. Наверняка Ганс насолил какой-нибудь вредной ведьмочке, – усмехнулся Коул, поведя бровью, и я закатила глаза.

– И что ты планируешь делать?

– Поехать и купить то, что помешает Гансу свести в могилу следом за женой еще и дочь, – ответил Коул мрачно, а затем вдруг радостно добавил, выкидывая черствые корешки пиццы в урну вместе с коробкой: – А ты поедешь со мной. Твоя красота поддерживает мой боевой дух.

– Ух ты, – восхитилась я. – Сделал комплимент и даже не покраснел!

– Все дело в дыхании. Вычитал упражнение на одном форуме.

Мы забрались в джип, и Коул завел мотор, включая обогрев. Втянув голову в воротник куртки, я взглянула на приборный термометр: температура явно намеревалась достигнуть нуля к следующим выходным.

– Так ты посадишь его? – спросила я, когда мимо пронеслось здание университетского общежития, где мне довелось лицезреть детективную работу Коула впервые.

– Да.

– За что?! Он ведь не виноват, что его прокляли!

– Не виноват, – согласился Коул. – Но я не могу позволить разгуливать оборотню в своем городе. Я могу лишь облегчить его трансформации и принятие своей сущности, но посадить обязан. Ганс – преступник, Одри, и неважно, в состоянии сверхъестественного аффекта он совершил это преступление или нет. Я полицейский, охраняющий людей от мифических существ, а не наоборот.

– Разве?

Коул взглянул на меня, и я, поджав губы, красноречиво ткнула указательным пальцем себе в грудь, на что он тут же ощетинился:

– Ты – другое дело.

– Неправда.

– Правда. Не спорь со мной. Ганс не первый оборотень в моей практике и не последний. Я точно знаю, чего он заслуживает и что я обязан делать, – Коул угрюмо смотрел перед собой, и я, закипая от раздражения, отвернулась к окну.

Остаток пути мы ехали молча. Я совсем не следила за дорогой, а потому, когда машина наконец остановилась, вовсе не ожидала увидеть перед собой…

– Супермаркет? – спросила я. – Ты что, снова проголодался?

Коул подхватил меня за локоть и втащил внутрь магазина. Там, выкатив вперед тележку, он двинулся сметать все ряды, но – вот чудо! – хватал с полок отнюдь не яблочные пироги.

– Нам обязательно надо было тащиться вот за этим на другой конец города? – поинтересовалась я, помахав перед лицом Коула хрустящим батоном хлеба, таким длинным и жестким, что им можно было отбиваться, как дубинкой. – У нас багеты и возле участка продаются.

– У меня в этом магазине скидочная карта.

Я бросила хлеб обратно в тележку, и Коул толкнул ее к аптечному прилавку в конце магазина, где продавались стероиды и минеральные комплексы. Взяв пару банок с таблетированным сбором горных трав, он двинулся к кассе, прихватив на ходу еще несколько литровых бутылок с водой и упаковку бенгальских огней. Едва поспевая за ним, я взяла со стеллажа готовой еды пару пончиков в бумажных свертках, надеясь, что для Коула это останется незамеченным.

– Только не говори, что они весь день были с нами, – тяжело вздохнул Коул, наградив меня укоризненным взглядом.

Я невинно улыбнулась, и на мои плечи обрушилась почти осязаемая тяжесть сразу трех демонических котов. Посетителей в магазине было немного, но, даже глядя на меня в упор, они бы не заметили Эго, Спора и Блуда. Для того чтобы увидеть их, по-прежнему надо было обладать либо очень тонкой душевной организацией, либо способностями, подобными моим. Но ни то, ни другое было не таким уж частым явлением в Бёрлингтоне.

– Было бы лучше, если бы я оставила их дома наедине со Штруделем? – уточнила я, и Коул тут же притих. – Я переселила их в резинку для волос. – Я продемонстрировала ему свое запястье, обтянутое тугой пурпурной лентой. – Они мои фамильяры. Какой в них толк, если будут торчать дома в пыльном цветочном горшке? Пускай учатся быть полезными.

– Пока что пользы от них никакой – одна трата денег, чтобы прокормить три лишних рта, – буркнул Коул, выкладывая товар на кассу вместе с моими пончиками.

– Однажды я все-таки съем его кота, – прошипел обиженно Эго над моим ухом, и я успела столкнуть его со своего плеча раньше, чем Коул обернулся, замахиваясь бутылкой.

Хлеб. Аптечные травы. Бенгальские огни. Пончики.

– Не таким я представляла себе набор для охоты на оборотней, – скептично хмыкнула я, пока Коул шуршал новенькими купюрами, расплачиваясь.

Стащив с полки над кассовым аппаратом мятную жвачку, я по инерции поднесла ее к карману. Шлепок Коула по моей ладони привел меня в чувства.

– Положи на ленту!

Насупившись, я послушно отдала жвачку продавщице, пробивающей товар. Оплатив, Коул сунул ее мне и направился к выходу.

– Так неинтересно, – буркнула я, глядя на пачку жвачки, к которой Коул отбил у меня всякую охоту своей праведностью.

Пока он складывал покупки на заднем сиденье джипа, я кинула масляные пончики через голову, зная, что их подхватят трое связанных котов, только и ищущих возможности чем-нибудь подкрепиться.

Сотовый телефон Коула завибрировал в ту же секунду, как я села в авто.

– Слушаю, – ответил Коул на звонок, и я успела мельком разглядеть имя Сэма, высветившиеся на дисплее. – Что?.. Не ходи туда, ты меня понял?! Сэм! – Лицо Гастингса вытянулось, и он быстро сбросил вызов, отшвыривая телефон. – Надо ехать.

Заведя мотор и пристегнув ремень, Коул пристегнул и мой тоже.

– Что стряслось, Коул?

– Ганс снова разбушевался.

По коже побежали мурашки.

– Так разве Сэм не должен за ним присматривать?

– В этом все и дело! Сэм – смертный, а Ганс – неуравновешенный оборотень. Сэму конец, если мы не появимся в течение пятнадцати минут. Видишь бутылки с водой сзади? – пробормотал он, и на повороте шины взвизгнули, как и старушка с тележкой продуктов, которую Коул едва не сбил. – Достань лекарственные травы и раскроши в каждую по пластинке таблеток.

Я не стала спорить, уже привыкшая, что, какими бы сумбурными ни казались просьбы и действия Коула, в такие моменты к нему стоит прислушиваться. Перегнувшись на задние сиденья и перетащив к себе на колени бумажный пакет, я послушно открыла аптечную банку и, раскрошив в ладонях крупные оранжевые таблетки, засыпала травяной порошок в горлышко одной из бутылок.

– Что это за травы?

– Не знаю, но главное, что в составе есть зверобой.

Я взболтала бутылку и принялась за следующую.

– А что делать с багетом?

– Пускай лежит. Достань зажигалку из бардачка.

– Мне поджечь багет?

– Нет, – Коул удрученно вздохнул. – Это для бенгальских огней.

Я сделала все, как велел Коул, и, сложив поистине охотничье обмундирование в кучу, выглянула в окно. Там, почти за чертой города, возвышался двухэтажный особняк из желтого дерева, огороженный ржавым забором с чугунной калиткой, распахнутой настежь.

– Черт, – выругался Коул, и я, кажется, выругалась одновременно с ним, ведь оба мы увидели у подъездной дорожки припаркованную пустую машину Сэма.

Выхватив из бардачка пистолет, Коул вылетел на улицу. Схватив пакет, я последовала за ним. Деревянные качели под старым дубом раскачивались от ветра. Я почувствовала, как заморосил противный дождь, но вдруг заметила впереди белый газон и выставила перед собой ладонь. Кружась в танце, на нее опустились пушистые снежинки, и я запрокинула голову, глядя в тугие серые тучи, обрушившие на дом Ганса снег в начале октября.

– Как интересно, – вырвалось у меня, когда я, оглянувшись, не увидела снега на капоте машины и на асфальтированной дороге: он, ложась ровным слоем, шел лишь над участком дома, не выходя за границы калитки.

От воя, донесшегося из стен дома, осадившие старый дуб вороны с криком взметнулись в небо.

Спрятавшись под навесом крыльца, я прижалась к дверному косяку, впуская Коула первым. Входная дверь была сорвана с петель и валялась на ступеньках, как мусор. Оказавшись внутри, Коул пригнулся и жестом подозвал меня.

Шаг за шагом мы беззвучно начали обход первого этажа, и Коул заглянул в гостиную. В его руках, снятый с предохранителя и заряженный, был зажат полицейский «Глок». То, как Коул двигался с ним, было похоже на танец. За этот день я, казалось, узнала его лучше, чем за весь прошедший месяц: не офисный клерк и растяпа, а детектив. Щелчок, преображающий его личность каждый раз, как требовалось кого-то защитить, был механизмом той загадочной природы, которую он столько лет принимал за еще один аспект синдрома Аспергера. Истинный охотник.

– Держись за мной, – скомандовал он, и мне совсем не захотелось ему возражать.

Виниловые обои свисали лоскутами, разорванные по швам, а пол был застелен перьями от выпотрошенных подушек. Это был не беспорядок… Это были последствия трансформации – звериное начало оборотня, сеющее хаос и разрушения. Я содрогнулась при виде пятен крови, размазанных по сваленному книжному шкафу. Под ним, без движения, лежало тело женщины в строгой офисной форме. Из-под ее побагровевшей руки выглядывало удостоверение.

– «Отдел опеки и попечительства»? – прочитала я шепотом, наклонившись, и вопросительно посмотрела на Коула, проверяющего кухню.

– Там еще двое. Все мертвы.

Он выбил коленом дверь ванной и заглянул туда, осматривая. Я разделяла его опасливость: даже за душевой шторкой мог притаиться зверь, готовый к смертоносному прыжку.

Атмосфера дома угнетала: было бы не так жутко, окунись мы сразу в противоборство, а не в фальшивую тишину. Коул вздохнул и жестом указал мне на лестницу. Ступеньки скрипели под ним куда громче, чем подо мной, но, не останавливаясь, мы друг за другом поднялись наверх.

Дверь в детскую комнату была выломана. На розовых обоях порхали птицы, выведенные золотой гуашью. Куклы и плюшевые игрушки, разбросанные по полу, небольшая кроватка под окном, завешенным пледом. В прохладном воздухе пахло клубникой и кровью.

– Идем, – шепнул Коул, когда проверил детскую. – Он должен быть где-то здесь…

Я не успела спросить, кого Коул ищет, панически метаясь из угла в угол, – Ганса или же Сэма, – как он уже заскочил в следующую комнату. Собираясь отправиться за ним, я повернулась к окну и проводила взглядом кубик, со стуком выкатившийся из-под кровати и ударившийся об комод.

Пальцы сжали бумажный пакет, прижимая к себе. Приблизившись к детской постели, я встала на колени и, опустившись на пол, осторожно заглянула под нее. Там, в клубках пыли и залежах деталек от конструктора, притаилась девочка пяти лет с двумя белокурыми хвостиками, свернувшись калачиком. Увидев меня, она обняла мишку с пуговицей вместо одного глаза, но не закричала.

– Привет, – выдавила я улыбку, вглядываясь в круглые глаза-бусинки небесного цвета, в точности как у ее отца. – Не бойся. Меня зовут Одри. А как зовут тебя?

Девочка крепче стиснула игрушечного медведя.

– Марта.

– Приятно познакомиться, Марта. А что ты здесь делаешь?

– Прячусь.

– От кого?

– От папы.

Я кивнула, стараясь обуздать материнский инстинкт и воспоминания о том, как точно так же от меня прятался маленький Ноа, играя в прятки. Пыль, игрушки, хихиканье, которое выдавало его с головой и было слышно даже с первого этажа. Утерянное детство.

– Я здесь вместе со своим другом, – прошептала я. – Мы пришли помочь тебе и твоему папе. Где он сейчас?

Девочка положила подбородок на сжатый кулачок, шмыгая носом.

– Наверно, все еще злится.

– Из-за чего?

– Пришли люди, которые хотели забрать меня, и папа разозлился. Он защищал меня. Вы ведь не станете наказывать его за это?

Я сглотнула и, вымученно улыбнувшись, протянула девочке ее укатившийся кубик.

– Нет, конечно, – ответила я, вкладывая кубик ей в ладонь. – Обещаю. Посиди пока здесь, ладно? Я скоро приду за тобой.

Девочка кивнула и стиснула кубик пальцами. Она не дрожала, не плакала, но и остаться в своем убежище была только рада. Марта робко взглянула на коридор через щель под матрасом и ткнула пальчиком в стену.

– Папа на чердаке.

Я с благодарностью улыбнулась ей и привстала на локтях, выбираясь из-под кровати, когда в соседней комнате послышался шум и звук мужских голосов.

– Одри!

Я вскочила и, кинувшись на голос Коула, обнаружила Сэма, ползающего среди осколков торшера. Он, распластавшись на полу, зажимал рукой пробитую голову. Коул сидел рядом, придерживая напарника за плечи. Встав и выпрямившись, Сэм придирчиво осмотрел нас обоих.

– Твою мать, – первое, что по обычаю произнес он, придя в себя и тут же принявшись искать на полу потерянный пистолет. – В дом забрела настоящая зверюга! Волк. Дикий. Просто огромный! Никогда таких не видел. Кажется, это он толкнул меня, и я… Я… Вот блин, – Сэм вздохнул, морщась от головной боли. – Как девочка? Вы нашли ее? Где Ганс?

Мы с Коулом тревожно переглянулись. Облегчение, что Сэм так и не связал появление волка с исчезновением Ганса, накатило волной. Я усадила его на кровать, ощупывая кровоточащий затылок, и прежде, чем оттолкнуть мою руку, Сэм задержал взгляд на моем лице.

– Я в норме, – буркнул он. – Я пришел сюда вместе с органами опеки за Мартой. Они хотели перевести ее к сестре Ганса на время, но тот стал кричать, швырять вещи, а потом… – Сэм поежился. – Выпрыгнул волк. Никогда не видел их в Вермонте. Марта в безопасности?

– Да, – ответила я, и Коул наградил меня недоумевающим взглядом, на который я пояснила: – Она в детской комнате, под кроватью. Я велела ей сидеть тихо.

Сэм кивнул и снова поднялся, облокачиваясь о стену.

– Тебе следует пойти в машину и вызвать подкрепление… – забормотал Коул, скрывая волнение.

Сэм отмахнулся от него пистолетом, убирая со лба волосы, слипшиеся от крови.

– Сказал же, я в норме! Хочешь все лавры себе забрать? Или предлагаешь вызвать службу по отлову диких зверей? – съязвил он, решительным шагом идя к двери.

Коул судорожно вздохнул.

Столкновение теневого мира с человеческим – это ужасная неприятность. Столкновение с теневым миром Сэма Дрейка – это уже судный день.

Два шага вперед. Мои пальцы на его влажном лбу. От касания Сэм вздрогнул, но не отстранился. Взгляд болотно-зеленых глаз сделался внимающим, исступленным. Секунда мужской слабины дала мне фору – и, привстав на цыпочки, я сжала его голову так крепко, будто намеревалась размозжить ему череп.

Сэм возмущенно вскрикнул, но не успел отбиться.

– Somnis insomnia.

Глаза Сэма закатились, и сильное, грузное тело обмякло, едва не придавив меня к полу. Сэм потерял сознание прямо в моих руках – беззащитность, которую никому не позволено видеть. Коул вовремя подхватил его сзади под руки, и я помогла оттащить Сэма обратно в спальню и уложить на ковер.

– Ловко сориентировалась, – похвалил меня Коул, разминая спину, едва не надорванную из-за восьмидесяти килограммов Сэма. – Сколько он проспит?

– Недолго. На мужчин плохо действует, – сообщила я. – Эти чары предназначены для беспокойных детей. Чем сильнее личность, тем быстрее они разобьются. Думаю, Сэм проспит максимум минут тридцать.

– Тогда действовать надо быстро. Волк на чердаке.

– Знаю. Идем.

Длинный коридор заканчивался большим стрельчатым окном, выходящим на дорогу. В потолке над подоконником, приоткрытая, висела дверь с убранной лестницей. Оборотень мог в один прыжок заскочить внутрь, даже не выдвигая ее. Роста Коула хватило тоже: встав под входом на чердак, он вытянул руки вверх, ухватился за лестницу и разложил ее.

– Обычно дамы идут вперед, – сказал он. – Но не в этот раз.

– Может, достать воду со зверобоем? – робко предложила я, по-прежнему стискивая в руках бумажный пакет из супермаркета.

– Это тяжелая артиллерия. Прибережем ее на экстренный случай. Лучше приготовь бенгальские огни.

В гримуаре оборотням было посвящено лишь несколько фраз: первая рассказывала о проклятии, превращающем человеческую душу в звериную, а вторая была посвящена целительному обряду, если ведьме не повезло угодить под полуночные когти. «Волчья кровь», вопреки указаниям книги, не являлась болезнью и, возможно, даже переставала быть проклятием со временем – а становилась природной сутью так же, как моей сутью было колдовство, а сутью Коула – охота. И первое, и второе, и третье необходимо учиться обуздывать – жить с этим, используя либо во вред, либо во благо.

И это было все, что я знала об оборотнях, а потому, слепо доверяя опыту Коула, я осталась стоять за ним, шурша пакетом в поисках бенгальских огней.

Коул набрал в легкие побольше воздуха и, затаив дыхание, ступил на первую ступеньку выдвинутой металлической лестницы, похожей на стремянку.

– Ганс, – позвал он низким, спокойным голосом, вглядываясь в темноту, сожравшую весь чердак. – Мы знаем, что ты здесь.

Ответом ему стал гортанный рык – откуда-то из недр душной комнаты, в которой витала пыль, поднятая в воздух взмахом хвоста. Я попятилась, слыша, как мягко ступают наверху массивные лапы. Коул жестом потребовал бенгальские огни, и я поспешила вложить ему их в руку.

– Успокойся, – сдержанно приказал Коул, продолжая смотреть в темноту, и там, налитые янтарем, сверкнули два больших глаза. – Твоя дочка рядом. Марта. Ты ведь не хочешь навредить ей, как Анне?

Это было дурной идеей – упоминать о жене Ганса, – и Коул понял это на миг позже, чем поняла я. Именно поэтому я успела отскочить в сторону, а Коул – нет.

Оборотень выпрыгнул с чердака, как черт из табакерки, и Коул откатился назад, опрокинувшись с лестницы. Темнота расступилась, рождая нечто необъятное с жемчужно-серым мехом. Волк, достигающий в холке моего роста, с непропорционально длинными конечностями и раскрытой пастью, перепачканной в багровых слюнях, поднялся на задние лапы и взвыл. Живой оборотень выглядел куда более устрашающе, чем картинки из книги. Переступив через упавшего Коула, он приблизился ко мне, и смрад острого мускуса, мокрой шерсти и крови обдал мое лицо.

– Коул… – всхлипнула я, парализованная.

Лязг зажигалки. Искра, из которой рождается пламя, – и деревянные тростинки в пальцах Коула вспыхнули праздничным фейерверком, стреляющим каплями огня и света во все стороны.

Волк взревел и отшатнулся. Коул встал перед ним, загородив меня собой и размахивая сразу четырьмя бенгальскими огнями. Ганс зарычал, но броситься вперед не решился и отступил. В желтых глазах, завороженно следящих за искрами, плясало отражение пламени.

– Не знаю, как именно это работает, – тихо сказал мне Коул, не отворачиваясь от Ганса. – Но оборотни боятся огня, в особенности фейерверков. Правда, этого мало… Одри, достань багет и дай мне что-нибудь острое.

Я внимательно следила, как сгорает калька, приближаясь к своему завершению, и поспешила выполнить просьбу Коула. Надломив кусок багета, я оглядела пространство вокруг себя. Единственное острое, что при мне было, – это серьги-гвоздики из титана, и, быстро сняв одну, я бросила ее в руку Коула, когда пара бенгальских огней уже догорела.

– Сэм, нет!

Чары, прерванные раньше срока. Сэм оттолкнул меня, выпуская весь магазин пистолета в волка. Его плоть податливо приняла в себя пули, но тут же вытолкнула их обратно: кровь сочилась из свежих ран, и на паркет посыпались кусочки свинца с ошметками мяса.

Сэм опустил пистолет. Освирепев, волк снова встал на дыбы и, нависнув над ним, оскалил длинную пасть, похожую на акулью из-за обилия клыков.

– Это никакой не волк, – прошептал Сэм, и Ганс вцепился зубами ему в плечо.

Тот пронзительно вскрикнул, и оборотень сомкнул челюсть так сильно, что струйками брызнула кровь. Он оторвал Сэма от пола и ударил лапами ему в грудь, отбросив на несколько метров дальше по коридору.

А затем посмотрел на меня.

– Ганс Фредерик Хармонд!

Оборотень передернулся, неестественно содрогнулся от звука своего имени и повернул морду к Коулу, удерживающему в одной руке ломоть хлеба, а в другой – мою серьгу.

– Ганс Фредерик Хармонд, – повторил Коул еще раз и всадил острие серьги в подушечку своего пальца. Та с легкостью проткнула его, и палец побагровел. – Ганс Фредерик Хармонд!

Он повторил его имя трижды – и трижды капнула кровь, пропитывая мякоть свежего хлеба, будто вареньем. Волк замер, и Коул швырнул багет ему в лапы. Волк вонзился в него зубами, жадно слизывая капли шершавым языком, и, когда от хлеба остались одни крошки, прилипшие к его перепачканной морде, кости волка вдруг стали ломаться изнутри. Дробление и хруст, как будто кто-то наступил на печенье, – с таким звуком выкручивались лапы зверя, ребра, таз, шея. Его будто сложило пополам, и Ганс взвыл от боли, рухнув навзничь.

Коул отступил, вытирая кровоточащий палец о штанину.

– Он скоро перевоплотится, – прошептал он и бросил панический взгляд на Сэма, съежившегося под окном. Пол под ним тонул в крови. – Одри, ты сможешь… позаботиться о нем?

И я все поняла. Голос Коула, обычно нейтральный и собранный, сейчас сказал мне больше, чем любые инструкции: увести Сэма, остановить кровь, остановить заражение, а после уложить в постель и заставить забыть. Да, я справлюсь. Ведь именно этим я занималась каждый день своей жизни, до знакомства с Коулом Гастингсом, – исправляла ошибки и заметала улики.

Коул молча вынул из кармана пальто связку ключей и перебросил их мне через весь коридор.

– Вот! Забирай Марту и уезжайте. Я приеду сразу же, как закончу с Гансом. Пожалуйста, не сбей никого на дороге!

Я нервно ухмыльнулась и помогла Сэму подняться. Он старался держаться изо всех сил, но давалось ему это прескверно: кровоточило не только его разорванное плечо, но и верх живота, располосованный когтями от удара в грудь. Сэм что-то невнятно бормотал себе под нос – ругательства вперемешку с обрывками вопросов, – а я упрямо вела его вниз, надеясь, что болевой шок и адреналин не позволят ему заметить, как волк, забившийся в угол, на глазах меняет шкуру на человеческую кожу.

Посадив Сэма в машину, я бегом вернулась наверх и ввалилась в детскую комнату, ища Марту.

– Я сама собрала рюкзак. Мне его мама подарила, – раздалось за спиной, и уже в дверях я увидела девочку в полной боеготовности: сиреневая курточка, башмачки и кулек вещей за плечами. – Что это? Папа?

Она покачнулась в сторону коридора, залитого кровью, где ревел и метался по полу Ганс. Схватив малышку, я прижала белокурую голову к себе, зажимая ее уши, и быстро спустилась вниз, вынося Марту из дома.

– Я не хочу уезжать без папы! – взвизгнула она, взвинтившись в моих руках, мне с трудом удалось затолкать ее в машину. – Пожалуйста, давай возьмем папу с собой!

– Папа не может поехать сейчас с нами, милая. Ему надо отдохнуть.

– Я не поеду без папы! – разрыдалась Марта, пытаясь отстегнуть ремень безопасности. Я перехватила ее крошечные руки, ласково вкладывая в них шерстяного мишку, который вывалился с сиденья под колеса машины.

– Знаешь, там, куда мы едем, живет очень большой и пушистый кот по имени Штрудель. Он обожает, когда его тискают и обнимают.

– Котик? – Марта недоверчиво нахмурилась, сморгнув жемчужины слез, и вытерла лицо рукавом куртки. – Ладно.

Облегченно вздохнув, я захлопнула двери автомобиля и села за руль.

Мне потребовалась минута, чтобы прийти в себя и все осознать. Впервые со времен ковена я снова несла ответственность за чьи-то жизни. Убедившись, что Сэм, заляпавший кровью пассажирское сиденье, еще дышит, я проверила Марту через зеркало заднего вида. Выжидающе стуча туфельками, она обняла рюкзак вместе с мишкой и робко перегнулась в проем между сиденьями, чтобы дотянуться до Сэма.

– Кажется, дяде плохо.

– Ну, хоть кто-то заметил, – прохрипел он, жмурясь и судорожно перевязывая плечо кашемировым шарфом Коула, найденным в бардачке. – Мы когда-нибудь поедем?! Или ты не знаешь, как заводится эта штука?

Встрепенувшись, я повернула ключ зажигания, предусмотрительно оставленный Коулом в разъеме, и вдавила ногу в педаль газа. Уроки вождения Рэйчел не прошли даром, и, сумев без происшествий выехать на дорогу, я двинулась по навигатору к дому.

– Подожди… – Сэм встрепенулся, на миг отвлекшись от своих ран и выглянув в окно. – Куда это мы? Ты разве не должна отвезти меня в больницу?

Я не нашлась что ответить. Не позволяя панике взять верх, я продолжила ехать согласно карте, и тогда Сэм истерично рассмеялся.

– Ну да, зачем мне уколы от бешенства, когда животное, которое меня покусало, совсем не животное? Не хочешь рассказать, что за бесовщина там творилась, а, куколка? – Сэм фыркнул, ничуть не удовлетворенный моим затяжным молчанием. – Не гони ты так! На спидометр посмотри. Расслабься, мне уже лучше… Не подохну. По крайней мере, пока не получу объяснений!

Последнее слово Сэм не сказал, а прокричал мне в ухо. И если бы не ребенок на заднем сиденье машины, то он бы точно сказал мне еще пару крепких словечек. Но вместо этого он только отвернулся, пока я ворочала руль трясущимися руками, сосредоточившись, чтобы не снести светофор.

Благо доехали мы быстрее, чем Сэм успел разбушеваться. Помогая вылезти сначала Марте, а затем и ему, я вцепилась Сэму в рукав, не давая сбежать или упасть. Дотолкав его до квартиры Коула, я надежно заперла входную дверь, чтобы никто из них двоих не удрал.

– Марта, – обратилась я к девочке, поспешно стягивая с нее ветровку и ведя в спальню. – Ты голодная?

– Нет, – затрясла хвостиками та. – А конфеты есть? Где котик?

Я свистнула, привлекая внимание Штруделя, и, перехватив его при попытке к дезертирству, подняла на руки и передала в теплые объятия Марты, пищащей от восторга. Проведя ее вместе с котом в спальню Коула, я усадила их на заправленную кровать и не придумала ничего лучше, чем включить проектор с мультиками.

Дождавшись, когда ее увлечет «Секрет крыс» и рисование карандашами в детском альбоме, я бесшумно прикрыла за собой дверь и вернулась в коридор.

– Теперь ты, – сказала я Сэму, сгорбившемуся на обувном пуфике Коула.

Он скептично нахмурился и поднял глаза, смотря на хрустальную люстру под потолком.

– Вот это берлога, – присвистнул он. – Да наш бравый детектив, оказывается, мажор! Как та штука называется, которую ты включила мелкой в спальне?

– Проектор.

– А телевизор уже не в моде?

Я вздохнула и, запрыгнув на стул, достала с верхней полки на кухне аптечку.

– Идем в ванную.

– Помыть меня хочешь? Или утопить?

– Еще не решила.

Сэм передразнил меня сиплым, булькающим голосом, и я поняла, что он только храбрится, хотя дела его плохи: дойдя до ванны лишь с моей помощью, он тут же рухнул на бортик, зашипев, когда я попыталась отодрать от кожи хлопковую рубашку. Та намертво припеклась к ране.

– Всего пара царапин… – снова завел он старую песню, и я прижала ладонь к его губам, а затем рванула прилипшую ткань на себя.

Сэм дернулся, едва не прокусив мне ладонь, и, виновато потупившись, я принялась торопливо расстегивать оставшиеся пуговицы.

– Давай раздевайся, а то вся кровь засохнет, и тогда одежду точно придется отрывать от тебя вместе с кожей.

– Вроде бы говоришь омерзительные вещи, а меня все равно заводит.

Я покосилась на Сэма. Следя за мной из-под опущенных век, под которыми тянулись глубокие тени, он оскалился в несносной улыбке, и тогда я опустила взор ниже. На плече, разорванном поперек, не было живого места. Скинув разодранную рубашку Сэма на пол, я нашла еще одну рану прямо под ребрами – длинные полосы от когтей. Над ними, уходя вверх, тянулась дорожка темных волос и родинок, которые украшали тело помимо пары татуировок.

– Хочешь прочесть мне сказку перед сном? – спросил Сэм, когда я, помчавшись в гостиную, притащила вдобавок к аптечке свой гримуар. – Кто ты такая, Одри?

Листая страницы, я постаралась сохранить самообладание, но не выдержала.

– Ведьма.

– Хм, – многозначительно изрек Сэм, ничуть не изменившись в лице. – А тот волк…

– Оборотень.

– Так я и думал. А Коул тоже ведьма? То есть колдун или…

– Нет. Он… почти человек.

– Почти, – ухмыльнулся Сэм. – Допустим, ты сейчас говоришь абсолютно серьезно, а не с целью довести меня до нервного срыва и посмотреть, как я плачу, точно девчонка… Почему ты рассказываешь мне это?

– Потому что уже через полчаса я сделаю так, что ты забудешь этот день.

– А что ты собираешься делать прямо сейчас?

– Спасать твою душу.

На этом вопросы у Сэма иссякли, и я вдруг осознала, что коленки у меня предательски дрожат. Сэму, к счастью, было все равно: по его взгляду стало понятно, что он верит в мои россказни не больше, чем я верю в то, что его раны безболезненны. Стараясь не отвлекаться на приступы искренности, я взялась за антисептик и бинты.

– Черт! – воскликнул Сэм, когда я наклонила над его торсом пузырек с прозрачной жидкостью и та запузырилась на коже, дезинфицируя. – Если ты и впрямь ведьма, то что, нет никакого другого чудодейственного способа быстро поставить меня на ноги?!

– Я молодая ведьма, – оправдалась я, стирая сгустки крови, собравшиеся на рваных краях его изувеченной плоти. – Считай, новичок.

Я услышала, как скрипят зубы Сэма, будто на них был песок, – он откинул назад голову, кривясь, когда я проделала то же самое с его животом, поливая антисептиком и ярко-розовые полосы на боку.

Продев бинт под рукой Сэма и обмотав его тело в несколько слоев, я глубоко вдохнула.

– Хотя бы кровь остановилась, – обрадовалась я, но следом за этой новостью пришла следующая: если первая проблема устранена, то пришел черед решать вторую.

Заражение.

– Оборотень, – вдруг произнес Сэм пересохшими губами. – Разве от его укуса ты сам им не становишься?

Я посмотрела Сэму в глаза.

Чтение мыслей – прерогатива ведьмаков, но Сэм был исключением. Для того, чтобы видеть человека насквозь, ему не нужна была магия – детективный опыт с лихвой восполнял ее. И как мне только хватало раньше смелости лгать ему прямо в лицо?

– Я не допущу этого, – пообещала я, приседая на корточки, чтобы поднять свою книгу с душевого коврика, который уже залила кровь Сэма, оставляя алые кляксы.

– Что особенного в Коуле Гастингсе?

Я снова открыла гримуар на странице про versipellis – сменяющих кожу – и встала напротив Сэма. Эти разговоры сбивали с мысли. Будто яд, текущий в его жилах, внушал ему отвлечь меня и дотянуть до момента, когда тот успеет въесться в костную ткань, и всякая магия станет бессильна.

– Что есть в нем такого, чего нет во мне?

Я прижала книгу корешком к подбородку и встревоженно глянула на Сэма. Его лицо осунулось, изнеможенное, будто он неделю не выходил из ночного патруля. Мертвенная бледность, с которой я доставила его в квартиру Коула в центре Бёрлингтона, сменилась на тошнотворный зеленый оттенок. Красные капилляры и сосуды просвечивались под кожей, как флуоресцентные.

– Его глаза, – ответила я. – Карие.

– Самый обычный цвет…

– Вовсе нет.

– Ага. Значит, ты влюбилась в него из-за глаз, – прыснул со смеху Сэм, неуклюже покачнувшись на бортике ванны, и я удержала его, ухватив под локоть. – И все?

– Ну, еще мне его кудрявые волосы нравятся и то, что он с легкостью может повесить новые шторы, даже не забираясь для этого на кухонный стол. Сэм, ты задаешь мне неправильные вопросы… Нельзя влюбиться в человека за что-то конкретное. Это происходит само собой, а лишь потом тебе начинает казаться, что все случилось из-за красивых глаз да кудрей. Но ведь на самом деле причина совсем не в них…

– А может, как раз в них? – вскинул брови Сэм. – В мелочах… Может, будь у тебя глаза зеленые, а не серые, то и мне было бы плевать на тебя с высокой колокольни?

Сэм схватил меня раньше, чем я успела понять, что вскочил он вовсе не от внезапной и острой боли в плече. Его пальцы – цепкие, сильные, холодные на фоне кожи, охваченной жаром, – сдавили мое запястье так сильно, что я выронила книгу, ахнув. Сэм обездвижил меня, и все, что я смогла, обескураженная, – это уткнуться носом ему в щеку, стараясь не слиться с его быстрым и рваным дыханием, из-за которого заразным казалось уже не волчье проклятье, а это безумие.

Я подняла руку и приложила ладонью к горячему лбу Сэма, блестящему от испарины в свете ламп и зеркал.

– У тебя лихорадка. Обращение началось…

– На кой черт тебе сдался наш захолустный городишко? – прорычал Сэм мне в лицо, буравя взглядом, подернутым яростью, в которой была виновата отрава, что жгла его тело изнутри. – Ты будто сама Шамплейн… Это проклятое ледяное озеро с мифическим чудовищем, обитающем на его глубине! Коул когда-нибудь говорил, какие у тебя красивые губы? – он надавил большим пальцем на мою нижнюю губу так, чтобы та приоткрыла ряд нижних зубов. – У тебя на лице ни одной родинки, ни одной веснушки. Как чистое полотно. – Его палец скользнул влево, очерчивая линию моей челюсти. – Каждый раз, как представляю тебя, ощущаю себя лютым извращенцем. Ты ведь еще совсем девочка… Зачем Коул втянул тебя в это расследование? Он не имел права. Ты этого не заслужила – быть частью такого дерьма. Пожалуйста, уезжай из города…

– Сэм, – спокойно сказала я, хладнокровно встречая его взор. – Отпусти меня. Сейчас же.

Он столкнулся со мною лбами, и я почувствовала привкус соли во рту: его поцелуй походил на морскую волну Мертвого моря, что обжигает до сукровицы.

– Ты не должна умереть в этом чертовом городе!

– Сэм!

Я схватила дезодорант, стоящий на ванной полке, и хорошенько приложилась им о его висок. Руки Сэма, обившиеся вокруг моей талии и задирающие кофту, разжались. Мне не хотелось добавлять ему больше травм, чем у него уже было. Поэтому, толкнув его назад, я подняла Книгу и стремительно начала:

– Шкура. Зубы. Вой, – Сэм осел на бортик, обхватив голову руками. – Когти. Копья. И огонь. – Он ударил кулаком по стенке, и плитка пошла трещиной. – Что выжигает порчу крови. Вожак людей, вожак волков. Оба – жертвы для богов. Шкуру сняли, бой утих. Вожак людей их победил!

Я повторила это несколько раз, боясь, что заклинание не сработает, но оно работало. Спина Сэма выгнулась. Он упал, выташнивая на коврик то, что походило на деготь, но пахло в десять раз противнее: кислая черная жижа, которая копилась внутри его тела и распространялась по венам, отравляя вместе с телом и душу. Магическое кровопускание.

Сплюнув едкую гниль, Сэм захрипел и принялся заваливаться на бок. Я придержала его, сев рядом, и помогла подняться, отложив Книгу на стиральную машину.

Я довела Сэма до дивана в гостиной и аккуратно уложила, уже представляя, как раскричится Коул, когда увидит изгаженную ванну и перепачканные подушки. Смешав в глубокой фарфоровой миске ивовую кору и розовое масло, я залила смесь крутым кипятком и, смочив в нем полотенце, приложила к лицу Сэма, стирая свежие красные градины с его щетины, рта и шеи. Веки, устало сомкнутые, трепетали от моих прикосновений, как крылья бабочек. Я тщательно промыла тем же полотенцем и рыжие волосы. Они стали походить на кораллы, о которые можно порезаться. Сэм ежился от озноба, стискивая побелевшими пальцами ремень собственных штанов, и, укрыв его сверху шерстяным пледом, я вдруг увидела, что он открыл глаза и в упор разглядывает меня.

– Значит, ведьма, – прошептал он. – А теперь ты сделаешь так, чтобы я обо всем забыл? У тебя и для этого особое заклинание есть?

– Да, – соврала я. – Все, что от тебя требуется, – это заснуть. Отдыхай, Сэм.

Впервые в жизни Сэм Дрейк оказался послушным. Он зарылся глубже в одеяло и прислонился виском к спинке дивана. Дыхание его сделалось размеренным, и мне тоже дышать стало легче. Я наклонилась и, запечатлев на его остывающем лбу целомудренный поцелуй, отстранилась, оттягивая резинку для волос, сдавливающую запястье.

– Эго, Спор и Блуд, – шепнула я в воздух. – Кажется, настал ваш звездный час. Пора отрабатывать пончики!

Упитанная туша с угольным мехом, который день ото дня начинал приобретать лоск и объем, взгромоздилась на подлокотник дивана рядом с головой Сэма. Раздраженно виляя узлами хвостов, за ней показались еще двое.

– Наша хозяйка не знает подходящего заклинания? – злорадно промурлыкал Эго.

– Совсем-совсем ничего не знает, – хихикнул Блуд.

Спор, явившийся последним, облизнулся.

– Но для этого у тебя и есть мы.

– Гримы, – утомленно вздохнула я. – Вы же питаетесь эмоциями. Что вы можете предложить?

– Память – это и есть чистые эмоции, – пояснил Эго, оглядывая неподвижного Сэма с голодным и плотоядным прищуром. – Все когда-либо пережитое…

– Обдуманное, – подхватил Спор.

– И запланированное, – закончил Блуд.

Я недоверчиво кивнула.

– То есть вы можете съесть его память?

Коты мяукнули.

– Хорошо. Только не переусердствуйте, – напутствовала я, пристально следя за гримами, принявшимися обступать Сэма. – Не хочу, чтобы его мозги превратились в желе.

Эго оскорбленно фыркнул и запрыгнул Сэму на подушку. Все трое вдруг сплелись вокруг его головы мохнатой шапкой. В зловонных пастях сверкнули розовые языки – и гримы одновременно лизнули голову Сэма.

Он раскрыл рот и выгнулся, сведенный судорогой.

– Все же никакая ветчина не сравнится со вкусом истинного страха, – промурлыкал Спор, лобзая испарину с его лба.

– А чуть раньше еще больше боли… Вы это чувствуете? – подхватил Блуд, похрюкивая от блаженства. – Самоубийство, м-м!

– Всего одиннадцать лет, а мозги с половиц уже соскребал так лихо, – заметил Эго.

– Даже от них лавандовым мылом пахло, – мечтательно протянул Блуд. – Прямо как от ее волос… Теперь он ненавидит лаванду.

Я вздрогнула и тут же подалась вперед, хватая Эго за шкирку.

– Не так далеко! – рыкнула я на гримов, тут же прижавших к макушке остроконечные уши. – Не надо выедать его детство и воспоминания! Лишь последние два часа, ясно? Кончайте с этим.

Эго сощурил глаза, и я впервые увидела, чтобы кот улыбался – так хищно, довольно и совсем по-человечески. Мне потребовалось приложить усилие, чтобы не позволить любопытству взять верх: услышать о прошлом Сэма было бы увлекательно, но на деле это могло разрушить его психику, а возможно, и дееспособность.

Блуд провел шершавым языком по переносице Сэма снизу вверх, и трое гримов плавно отстранились.

– Последних двух часов в его памяти больше нет, – заключил он. – Получился весьма сытный обед. Я даже потолстел! Взгляните на эту прелестную складочку жира!

Я удовлетворенно осмотрела Сэма: смерила на ощупь пульс и прислушалась к дыханию, чтобы убедиться, что такие энергозатраты не повредили его и без того истощенный организм. Он продолжал спать так же, как и прежде – здоровым и беспробудным сном. Целительным сном, который позволит ему жить без бремени ужаса, сожаления и стыда.

Поправив шерстяное одеяло, я отошла от дивана.

– Молодцы, – похвалила я гримов и оттянула резинку, щелкнув себя по запястью. – Домой!

– Это еще более унизительно, чем цветочный горшок, – вздохнул Эго, оскалившись на ненавистный глиняный сосуд, стоящий на подоконнике. Из него теперь к потолку увивалось тонкое и хрупкое яблоневое дерево.

В едином прыжке гримы растворились в воздухе, и в этот момент ключ в дверном замке повернулся.

– Я сделал две копии ключей – для себя и для тебя, – объяснил вошедший Коул, подняв над головой руки, когда я уже приготовилась швырнуть ему в голову подсвечник. – Что с Сэмом?

Впервые Коул, говоря о своем напарнике, звучал столь озабоченно и волнительно. Он обошел диван, нерешительно заглядывая Сэму в лицо, будто опасаясь увидеть его давно окочурившимся. Обняв Коула за плечи, я утешительно растерла руками его мышцы, затвердевшие от напряжения.

– Я все сделала.

– Сделала что? Он останется человеком или…

– Останется, да. Сейчас он спит. Утром ему станет лучше. Он и не вспомнит о том, что напало на него в доме Хармонда.

– Спасибо.

– Не поверишь, – ухмыльнулась я. – Но за это ты должен благодарить Эго, Спора и Блуда.

Коул поморщился и, взяв меня за руку, повел к своей комнате, откуда доносился шум работающего проектора и голоса нарисованных мышей, спасающихся от трактора через поле. Тихонько приоткрыв дверь, Коул просунулся в щель, а затем закрыл дверь обратно.

– Она рисует, – шепнул он. – Кажется, совсем не напугана.

– Марта очень храбрая девочка, – согласилась я. – Так что ты сделал с Гансом?

Коул вдруг помрачнел, и под ложечкой у меня тревожно засосало. Не дав мне разволноваться и засыпать его вопросами, Коул быстро вошел в спальню, приветливо улыбаясь. Марта стучала коленками, разложив на них альбомные листы, а рядом, свернувшись клубком, мурлыкал свою колыбельную Штрудель.

– Где папа? – спросила она то же самое, что пыталась разузнать и я секунду назад. – Он что, ушел на небо к маме?

В спальне будто резко похолодело.

– Нет, вовсе нет! – воскликнул Коул, как и я поразившись тому, что такая кошмарная мысль стала первой, которая пришла на ум этой крохе. – С ним все в порядке. Сейчас я отвезу тебя к тете Шэрон. Ты ведь помнишь Шэрон?

Я не знала, о ком говорит Коул, но Марта радостно взвизгнула и закивала, складывая альбом и упаковку карандашей обратно в розовый рюкзачок.

– Тетя Шэрон давно к нам не приезжала, – поведала она. – А папа будет ждать меня там?

– Нет… Папа приедет к вам немного позже. По телефону тетя Шэрон сказала, что испечет твой любимый морковный кекс. Ну что, ты готова?

Малышка резво побежала к своей ветровке, висящей в прихожей, и я уже надеялась воспользоваться моментом и обсудить произошедшее с Коулом, как он прижал палец к губам, прося повременить с этим. Втроем мы вышли из квартиры, оставляя Сэма отлеживаться.

– Сейчас я пристегну тебя, – сказала я Марте, подсадив ее в джип на заднее сиденье. – Правила безопасности превыше всего.

– Мама тоже так говорила, – ответила она, приподняв руки, чтобы не мешать мне заботиться о ней. – Ты похожа на маму.

Я вцепилась пальцами в край машинной дверцы, которую собиралась закрыть, чтобы сесть вперед. Одно слово и так много смысла – сирота. Тюремное заключение, которое грозило Гансу, было сравнимо с тем, чтобы лишиться семьи навечно.

Я забралась в пассажирское кресло рядом с Коулом и уткнулась в свое окно. Он тронулся, и мы устремились по главному шоссе к выезду из Бёрлингтона. На мигнувшем навигаторе высветилось название соседнего поселения.

– Кажется, ты неплохо ладишь с детьми, – заметил Коул со слабой улыбкой, когда Марта задремала сзади, обняв свой рюкзак. Волны светлых волос, выбившихся из заплетенных хвостиков, обрамляли личико, похожее на персик.

– «Неплохо»? Да я отлично с ними лажу! У меня ведь было семеро братьев и сестер, – усмехнулась я. – И четверо из них младшие.

– Тяжко, наверно. Мне с одним-то Гидеоном иногда вздернуться хотелось…

– Я тоже раньше считала, что тяжко… А теперь, вспоминая, думаю, что это было прекрасно.

Я любила тишину, но такую, какая вдруг повисла сейчас, – нет. В такой тишине легче всего было вдруг разрыдаться, и я включила радио, сбавив звук до минимума, чтобы не разбудить Марту, но достаточно, чтобы заглушить свои мысли.

– Я отпустил его.

Коул стиснул кожаный руль, и пускай лицо его осталось невозмутимым, но глаза горели яркие. Пронзительные, подвижные… Его глаза не умели лгать.

– Я отпустил Ганса, – повторил он, уставившись на дорогу. – Иначе… Иначе Марта останется совсем одна. Я навел справки о ее тете – она единственная, кому могут доверить опекунство. Но Шэрон недавно вылетела с работы и едва сводит концы с концами, так что Марту отправят в приют. Поэтому я решил дать Гансу еще один шанс… Я велел ему уехать из города и научиться владеть собой, а до тех пор не возвращаться. Пока будет идти расследование, я уговорю органы опеки, чтобы Марта жила у Шэрон.

– Почему?

Коул вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой, стискивая рукава свитера, потрясенная, но счастливая.

– Ты ведь говорил, что Ганс преступник и проклятие тому не оправдание…

– Я помню, что говорил, – парировал Коул резко. – Посмотрим, насколько я был прав или ошибался. Я сделал это потому, что ты просила, Одри. Я ведь доверяю тебе.

Я улыбнулась и накрыла ладонью руку Коула, лежащую на руле, ласково сжав ее. Он расслабил пальцы, развел их, позволяя мне пропустить меж ними свои, чтобы сплести их воедино.

Морозный воздух, до этого щиплющий и щеки, потеплел, и вовсе не от автоматического подогрева сидений.

– А где ты научился этому?

– Чему?

– Трюкам против оборотней. Хлеб, три капли крови, три раза произнести имя…

– Ах, это. – Коул отмахнулся, приняв невозмутимый вид, хотя единственная эмоция, которую ему действительно никогда не удавалось скрыть – самодовольство, – просвечивала в его движениях. – Мне было четырнадцать, когда я столкнулся с оборотнями впервые. Один напал на меня среди ночи, когда я гулял допоздна. Чудом удалось вырваться невредимым. Я решил, что если мне придется встретиться с ними еще раз, то я непременно буду готов. Пару месяцев провел в библиотеке, изучал сказания, предания, а когда поступил на службу в участок и встретил оборотней снова, то просто экспериментировал. Применял поочередно все, что когда-либо вычитал. Хлеб – это способ из эстонского фольклора, скормить обращенному человеческую пищу. Возвращение человеческого облика происходит куда быстрее, если объединить это с христианскими практиками – трехкратным зовом крестного имени и пролитием смертной крови. Самый необычный и безобидный способ решения сверхъестественной проблемы, который я когда-либо находил, – ухмыльнулся Коул.

Ему нравилось делиться со мной своими наработками, о которых обычным коллегам просто так не расскажешь, а мне нравилось слушать. Мама всегда говорила, что «обучение Верховной длиною в жизнь», и я вдруг осознала ее слова как никогда ясно. Я часто поучала Коула, а у него, оказывается, в запасе тоже была тысяча вещей, которым он мог научить меня.

– А как же серебро? Святая вода? Волчий аконит? – принялась перечислять я. – Не работает?

– Не-а, – пожал плечами Коул. – Вместо серебра работает обсидиан, но… Я не использую его.

– Почему?

– Это был первый способ, который я опробовал. И… Я вонзил оборотню в плечо обсидиановый стержень, а спустя пару дней он скончался от заражения крови. Я никого не убивал до того случая. После еще месяц не мог спать по ночам, – приглушенно произнес Коул и, когда я попыталась дотянуться до него, отодвинулся, махнув головой. – Все нормально. Тот оборотень не был новообращенным, как Ганс, а полностью отдавал своим действиям отчет. Он стал убийцей добровольно, так что, может, я тем самым спас кому-то жизнь.

Я прислонилась к окну, ерзая от неловкости, но быстро подавила этот внутренний мятеж. Коул не нуждался ни в моем сочувствии, ни в утешении. Он был мужчиной, давным-давно принявшим свое прошлое. И, возможно, если бы не это, то он бы не смог принять мое прошлое.

– Ты всегда был охотником, – сказала я шепотом, разглядывая его профиль, обточенный солнечными лучами. – Даже когда не знал об этом. Гидеон был прав… Охота у тебя в крови.

– Знаю.

– Все охотники еще немножко и коллекционеры. Теперь понятно, почему ты не успокоился, пока не забрал меня с собой в Бёрлингтон.

Коул только ухмыльнулся.

Я не заметила, как пейзажи города, уже ставшего мне родным, сменились на леса и дороги, усыпанные багряно-желтыми листьями. Через полчаса впереди показался дом, крыльцо которого увивали ухоженные виноградные лозы. Едва Коул успел затормозить, как Марта, отстегнувшись, открыла дверцу и выпорхнула наружу. Мы догнали ее, когда она уже упорно жала на бронзовый звоночек, подпрыгивая, чтобы достать до него.

– Детектив! – выдохнула открывшая дверь женщина средних лет, с русыми волосами и с широким, но добрым лицом. – Я ждала вас. Мартышка! – Она ахнула, опустив глаза на Марту, и губы ее задрожали от непрошеных слез и умиления. – Иди ко мне скорее!

Женщина подхватила Марту на руки. Я облокотилась о поручень крыльца, любуясь их воссоединением. Благодаря Коулу у Марты все еще была семья.

– Звоните мне в любое время, – сказал Коул напоследок и, протянув руку к Марте, сконфуженно отдернул, так и не решившись потрепать ее по волосам, как до этого сделала я. – Нам пора. Слушайся тетю, ладно? Здесь тебе ничего не грозит.

Девочка кивнула и, когда Шэрон уже собралась занести ее в дом, вдруг взбрыкнула. Сорвавшись с рук, Марта подскочила ко мне и принялась торопливо рыться в своем рюкзачке.

– Я нарисовала это для тебя.

Она вложила мне в руку сложенный альбомный лист, а спустя мгновение дверь за ней и Шэрон закрылась.

– Да, ты права. Ты отлично ладишь с детьми, – улыбнулся Коул и, взяв меня за руку, потянул обратно к машине.

Я кивнула, стараясь заткнуть вопящую интуицию. Мне стоило бы испытывать радость, что все закончилось хорошо, но…

Что-то упущено. Что-то не замечено… Нечто очень и очень важное!

– Давай поскорее вернемся к Сэму, – пробормотал Коул, выруливая на главное шоссе. – Мне не по себе, что он находится в моей квартире без присмотра, да к тому же еще и наедине со Штруделем…

В ушах стоял голос Марты. Я опустила глаза на рисунок, лежащий в моих ладонях, и развернула его. Оттуда, шурша крыльями от соприкосновения с пергаментом, вылетела тройка небесно-голубых бабочек Морфо Пелеида, цвет которых так походил на цвет глаз всего семейства Хармондов.

– Как в общежитии Харпер Стоун, – произнес Коул, подняв глаза к потолку автомобиля, под которым порхали бабочки. – И тот снег, который шел на участке их дома…

– Знамения. Марта еще одна ведьма, – поняла я. – Это значит…

– Что она может быть следующей жертвой, – договорил он, и его кадык нервно дернулся, когда Коул резко повернул руль влево, разворачивая автомобиль на сто восемьдесят градусов.

Интуиция. Зря смертные так ее недооценивают.

Как только на горизонте показался виноградный дом, я выскочила на ходу из машины и со всех ног кинулась к крыльцу. Сердце колотилось, сотрясаясь от боли, будто в любой момент могло замереть. Когда после нескольких звонков в дверь на пороге показалась Шэрон, я почти сбила ее с ног, промчавшись мимо.

– Нам срочно нужно увидеть Марту! – выпалил Коул, вбегая следом.

– Что-то стряслось? Вы ведь только что уехали, – забормотала Шэрон растерянно, но препятствовать не стала. – Она наверху…

Дубовая лестница, казалось, тянется бесконечно. Я взлетела наверх первой и, распахнув дверь, украшенную блестящими наклейками, застыла, взирая на розовый рюкзачок, валяющийся на кровати в абсолютно пустой комнате.

– Вы ведь сказали, что Марта наверху.

Шэрон остановилась на лестнице, и ее лицо недоуменно вытянулось, побелев. Обойдя меня и оказавшись внутри, она в панике распахнула шкаф для одежды и даже заглянула под кровать, а затем поежилась от зябкого дуновения ветра, ворвавшегося в комнату из открытого окна. Прозрачный тюль развевался, окрашенный в красный от заходящего солнца, пробившегося сквозь тучи.

Пальцами, заледеневшими от страшной догадки, я дотянулась до расстегнутого рюкзака и придвинула его к себе.

– Dangos y gorffennol.

«Покажи, что было».

Разум разбился на сотню осколков, и в каждый из них пришлось заглянуть, чтобы отыскать правду. Я бы закричала в ярости, если бы ужас не сдавил горло. Черный цвет – один лишь сплошной черный, запачкавший образ видения, как акриловая краска. Лицо, скрытое тьмой, будто капюшоном; ладонь с серыми прожилками, в которую Марта добровольно вложила свою. Доверчивая малышка, поверившая, что добрый незнакомец отведет ее к папе. Глупое дитя, чьим одиночеством жестоко воспользовались.

– Я знаю, куда оно забрало ее, – выдохнула я, вцепившись в рюкзак и повернувшись к Коулу.

Он ничуть не колебался, следуя моим указаниям. Я задавала направление, сидя на заднем сиденье машины, чтобы лучше концентрироваться, сминая в руках сокровенный рюкзак. Теребя розовую ткань, я молилась лишь о том, чтобы это чувство, пульсирующее в груди, как свет маяка, не угасло. Чтобы мы успели.

– Здесь!

Коул затормозил, и, выбравшись наружу, мы наткнулись на серебристый пикап, припаркованный на обочине.

– Это машина Ганса, – констатировал Коул, взглянув на номера. – Он что, похитил собственную дочь?

– Нет, не он, но Ганс тоже здесь. – Я закрутилась на месте и, окинув взглядом кленовый лес, кинула рюкзак на землю. – Я знаю, где она.

Коул был физически выносливее и быстрее меня, но бежать ему все равно приходилось сзади, потому что вела нас я. Так, как были знакомы леса Шамплейн ведьмам моего ковена, они были знакомы разве что зверям, обитающим в них. Перепрыгивая пни и камни, я, сбив дыхание, наконец-то увидела то, что должна была увидеть, – заброшенная радиовышка, в сумерках похожая на острую иглу, пронзающую небосвод. Это гнетущее место, поросшее зарослями и плющом, будто было создано для черной мессы.

Там, на самом верху, я увидела несколько размытых человеческих силуэтов.

– Одри, аккуратно! – вскричал Коул, когда я принялась карабкаться по ржавой лестнице вверх и в спешке оступилась, повиснув на поручне.

Оправившись от испуга, я собранно, шаг за шагом, принялась преодолевать плоские ступени. Коул двигался за мной, поддерживая за талию. Неистовый ветер трепал волосы, мешая видеть. Сделав последний рывок, я взобралась на верхушку башни и заскочила в люк.

Ставня захлопнулась, едва не защемив мне лодыжки, и я услышала крик Коула, барабанящего по железной дверце с той стороны. Тьма, из которой был сплетен образ из моих видений, оказалась настоящей – осязаемая и живая, она стояла напротив, и казалось, что парит над полом, не имея ног. Тело, напоминающее кокон гусеницы из черного бархата, сгорбилось над тельцем распростертой на полу девочки, чей отец лежал в другом конце площадки без сознания.

– Отойди от нее!

Голос чудом не подвел меня, и страх вдруг рассеялся, уступив место злости. Существо повернулось, и я увидела уродливую шаманскую маску из черного дерева с прорезями для глаз, затянутыми змеиной кожей. Вырезанный кривой рот, тянущийся до самых ушей, и чернильный мех, ниспадающей по бокам маски вуалью.

– Боишься меня? – процедила я, ступая вперед. – Поэтому прячешь лицо под маской, тварь?

Существо по-птичьи накренило голову вбок и, к моему облегчению, отлипло от тела Марты. Это был вовсе не сгусток энергии и не демон – это был человек, и мне достаточно было увидеть манеру его походки, чтобы понять, что тьма, в которую он облачен, – не что иное, как чары.

– Ты колдун, – прошептала я. – Или ведьма? Хотя какая разница! Я все равно тебя убью.

Существо не ответило. Бесполое, темное, хищное, оно двигалось плавно, точно пламя, танцующее от ветра. У него будто не было конечностей: руки, скрытые под плащом из магии, роняли на пол багровые капли. Один из его пальцев выгнулся: длинный серповидный стержень из окровавленного металла. Им существо резало своих жертв, рисуя на них ритуальные символы.

Я бросила беглый взгляд на Марту: над ней этот коготь поработал тоже. Изрезанный свитер, порванные колготки и кровь, растекающаяся по лицу вокруг правого глаза, вместо которого теперь была черная жемчужина. Глазное яблоко с голубым зрачком, откатившись, валялось поодаль. Голые ручки Марты, покрытые гусиной кожей на морозе, уже были испещрены символами, но не полностью: похитителю не хватило времени закончить ритуал. Дыхание Марты было слабым и поверхностным, но все-таки она дышала.

Я отвлеклась, и существо воспользовалось моментом.

Мне удалось пригнуться, когда оно, прыгнув вперед, точно пума, оказалось за моей спиной и выбило стекла смотровой будки. От силы, с которой существо оттолкнулось от края и спрыгнуло с башни, покачнулось основание вышки: я услышала скрежет натянутых тросов, и несколько из них оборвались, не выдержав. Башня накренилась, и я взвизгнула, летя лицом в оконные стекла.

Коул, выбивший плечом люк, схватил меня за ремень джинсов раньше, чем я бы пробила стекло головой.

– Я держу тебя!

Радиовышка падала, утратив опору. Я прильнула к плечу Коула, стиснув рукав его пальто. Уверенность и сосредоточие – Коул источал их даже сейчас. Он был спокоен, и я вдруг успокоилась тоже.

– Berkana gebo!

Выставив ладони над полом, я закрыла глаза и почувствовала, как башня замедляет свое падение, а затем восстанавливает баланс. Подхваченная воздухом, вернувшим ее на место, она вросла обратно в недра земли, что расступилась, гостеприимно принимая ее назад.

Вышка замерла, и я опустила руки, провалившись в объятия Коула.

– Папа, я плохо вижу… Почему глазик так болит?

– Пройдет, милая. Все пройдет. Я так люблю тебя…

Я посмотрела на очнувшегося Ганса, подхватившего на руки обмякшую Марту, которая, постепенно приходя в себя, начала хныкать. Ганс, с рассеченной переносицей, укачивал ее на руках, глотая слезы, текущие по щекам и смешивающиеся с кровью дочери.

– Этот запах… – прошептал вдруг он, и его голос сорвался, когда Марта прижалась к его груди, надрывно плача. – Я ехал к Шэрон, чтобы попрощаться с Мартой, когда почувствовал запах… Запах моей малышки, перебиваемый смрадом. Так пахнет смерть. Я просто знал, что она в опасности… Знал, и все тут! Но я не успел… Не успел… Вы ведь видели? Видели?!. Это сделал не я, клянусь!

Коул осторожно отпустил меня и, подойдя к Гансу, приложил ладонь к его дрожащим лопаткам.

– Мы все видели, не волнуйтесь. Мы доставим вас в больницу, – произнес он мягко. – А потом отвезем туда, где вы оба будете в безопасности и где о вас позаботятся.

Выбитые стекла хрустели под подошвой сапог. Выйдя на смотровую площадку, я перегнулась и свесилась с края, глядя вниз – туда, куда прыгнул колдун в маске, не решившись вступить со мной в схватку. Посреди заросшей травы темнели лужицы крови Марты, которой истекали его руки в полете. Он исчез, оставив в память о себе лишь девочку, чью жизнь искалечил в попытке присвоить себе.

Вытащив из кармана рисунок, я снова развернула его. Там, разукрашенный карандашами, красовался человечек в красном платьице верхом на рыжем коте, с волшебной палочкой в руках и моим именем, написанным с ошибкой.

– Больше нельзя медлить, – сказала я и вышедшему за мной Коулу, и самой себе. – Пора собирать ковен.