Читать книгу Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор - Страница 8

Полицейский участок. Прежде мне доводилось посещать такие места разве что в наручниках, но уж точно не в качестве сотрудника. Обычно здесь пахло свежей типографией и металлом, но порой и кровью, если патрульным не повезло оказаться в заварушке. Переворачивая очередную страницу, я зевнула, кидая третий стаканчик из-под латте в урну.

– Брат, – эхом звучало круглыми днями, и мне оставалось только понимающе молчать, пока Коул переваривал это. – Брат-близнец. Я все пытаюсь понять…

– Не-е, не надо, не пытайся. Моего брата сможет понять только такой же психопат, как и он сам. Так что не дай бог у тебя это получится…

Спустя два часа, после того как мы позавтракали шоколадными хлопьями и прибыли в офис Коула, он поставил на стол картонную коробку с архивами, датированными прошлым десятилетием, и задумчиво прошерстил пальцами картонные папки.

– Ни одного упоминания о семействе Дефо во всем штате, уже не говоря о сводках по поводу массового убийства. Как это возможно?

– Джулиан хорошо позаботился о своей безопасности, – объяснила я. – Чары забвения. Он не хотел, чтобы особняк кому-то продали, а нас разыскивали по всей Америке. Так что ты ничего не найдешь. Это стерто из человеческой истории.

– А что насчет символа солнца? О нем может что-то найтись в библиотеке? – продолжал наступать Коул, берясь за другую коробку, покрытую толстым слоем пыли.

– Нет! Сказала же, что этот знак придумал Джулиан. Ты меня вообще слушал?!

– Я старался, но те профитроли, что мы купили по дороге, были слишком вкусными. Так, значит, мы ищем твоего брата? Раз он автор знака, то, выходит, и убийства тоже его рук дело…

– Я не уверена. Нимуэ сказала, что Джулиана не было здесь уже много лет. Что-то не сходится…

– Нимуэ? – вырвалось у Коула, и я поняла, что он снова отвлекся. – Ах да, это ты тоже рассказывала… – видимо, мой испепеляющий взгляд сработал на все сто, потому что Коул тут же оставил меня в покое. – Ладно. Сгоняю-ка я за кофе.

А на следующий день он нашел еще сто пятьдесят вопросов, которые можно задать ведьме с «синдромом выжившего». Таская мне каждые полчаса пончики с банановым кремом, чтобы задобрить и разговорить, он по песчинкам выуживал из меня все больше информации, но, благо, границы допустимого нащупал верно: никаких бесед о членах моей семьи и никаких вопросов о моих отношениях с Джулианом. Поэтому, впрочем, любопытство Коула было безобидным и вполне терпимым, особенно если утолять его в обнимку с очередной упаковкой Dunkin' Donuts.

– Свали!

Жуя пончик и роняя крошки на свежую ориентировку, я подняла глаза и взглянула на покрасневшее лицо Сэма. Он навис надо мной, как туча.

– Ты заняла мой стол. Снова! И весь его изгадила. Что я говорил тебе в прошлый раз?!

– Что «выкинешь меня из окна, если еще хоть раз застанешь мою тощую задницу на своем стуле»? – проблеяла я, с трудом проглотив сахарное тесто. – Не ручаюсь за дословность, но…

Коул вскинул голову, оторвавшись от оцифрованных вырезок из газеты на экране компьютера.

Металлическая табличка с гравировкой «Детектив С. Дрейк» на краю стола, по которой Сэм постучал пальцем, напомнила мне, что я здесь действительно лишняя. Однако его стол был загажен и до меня: обертки от конфет, кофейные пятна, памятные безделушки с бейсбольных матчей, листовки с рекламой вьетнамской кухни и пурпурная шелковая лента, надушенная цветочным парфюмом и перевязанная вокруг ножки светильника (интересно, откуда она у него?). В общем, стол Сэма говорил то же, что и горький табачный запах, один вдох которого мог убить лошадь, – «Держись отсюда подальше, куколка».

– Держись подальше, куколка, – вторил он своему девизу, и я сдалась, раскручиваясь на стуле, чтобы оттолкнуться от края стола и докатиться до Коула.

Пересекая зал с характерным «вж-ж-ж», я помахала скривившемуся Сэму и остановилась возле Коула, занятого бумажной работой.

– Слушай, мы тут уже больше двух недель роемся, как навозные жуки…

– А как еще, по-твоему, работают в полиции? – вскинул брови Коул, продолжив изучать базы данных на экране компьютера. – Пересмотрела «Бегущий по лезвию»? Моя работа по большей части – это кропотливый и монотонный труд, нежели захватывающий экшен. Я и так из кожи вон лезу, чтобы прикрыть твое скитание по участку перед начальством и раздобыть тебе хоть какой-нибудь гримуар…

– Гримуар? – удивилась я. – Ты правда думаешь, что Книгу заклинаний можно просто купить на Ebay? – И, судя по тому, что Коул тут же стыдливо свернул вкладку с аукционом, да, именно так он и думал. – Коул! Каждый гримуар уникален, и таким владеет только ковен, а ни один ковен не станет торговать ими в интернете!

– Но есть же и неприкаянные, – пробормотал он сконфуженно. – Даже в Каролине я встречал нескольких. Ведьмы без ковена, как ты…

– Я – не неприкаянная! Неприкаянные – это родившиеся вне ковена или те, что сами выбрали свободу от ковенских уз. Ох, – я почти умилилась растерянности Коула. Винить его за это было бы святотатством: после того, сколько ему пришлось узнать обо мне и ведьмах, у любого бы мозг задымился. Я начала объяснять заново: – Неприкаянные обучаются магии самостоятельно, но их умения никогда не сравнятся с умениями ковена.

– Так почему бы нам не познакомиться с кем-нибудь из неприкаянных? Вдруг у них все же найдется что-то, чему ты можешь поучиться.

– Искать таких – это как искать иголку в стоге сена. Потребуется заклятие поиска, хотя бы самое примитивное. Вот оно, кстати, в интернете наверняка есть, – предположила я, и тень воодушевления, пробежавшая по лицу Коула, подсказала мне, что этим он и прозанимается остаток дня. – Ты уже общался с Майклом? Парнем Харпер Стоун, который присылал ей букеты. Он может что-нибудь знать, и тогда я бы…

– Нет, не знает, – ответил Коул, тарабаня пальцами по клавиатуре с космической скоростью. – Сэм вызывал его для дачи показаний позавчера, но алиби железное: он действительно был у отца в Техасе, когда Харпер убили. Мы проверили. Зато он сказал кое-что интересное…

– Что именно?

– После того как Харпер вернулась в Бёрлингтон, она стала сама не своя. Жаловалась ему на кошмары, часто звонила посреди ночи. А еще она, оказывается, со школы проводила с подругами «шабаши» и училась викканству по справочникам. Я нашел в ее кошельке визитку эзотерического магазина, – Коул протянул ее мне, золотую до вульгарности. – Тебе не нужно? Их слоган «Ведьмочкам от ведьмочек»…

– Барахло, – я выбила карточку у него из руки, презрительно фыркнув. – Значит, Харпер увлекалась оккультизмом… Я так и думала. Поэтому магия и выбрала ее в качестве вместилища.

Коул снова ушел с головой в работу, а я, убедившись, что Сэм отправился в отдел криминалистики, тайком вернулась за его стол и тоже закопалась в документах.

И так на протяжении двух недель. Даже вечера мы с Коулом коротали одинаково: скачивали новые серии популярных сериалов, а затем я учила его готовить ирландское рагу или придирчиво читала меню китайского ресторана, чтобы заказать ужин на дом. Этот вечер должен был быть таким же. Коул размял спину и поманил меня рукой, крутя на большом пальце ключи от машины, когда рабочий день подошел к концу. Бумажная волокита утомляла похлеще самых изощренных ритуалов, и глаза у меня загорелись: наконец-то домой!

– Я сейчас, – бросил мне Коул, заметив шефа полиции в конце коридора и жестом веля подождать еще чуть-чуть. – Мистер Миллер! Вы, кажется, хотели меня видеть?

Из прозрачного стеклянного кабинета доносились обрывки фраз, но лишь часть из них касалась моего незаконного присутствия в убойном отделе. То, что я услышала после, было хуже: обвинения и требование найти так называемого «ритуального убийцу», пока за дело не взялось ФБР. Неудивительно, что Коул, покинув стеклянный кабинет, больше не улыбался.

– «Статистика упала с пятидесяти пяти процентов до восемнадцати», бла-бла-бла… – передразнила я голос Миллера, заходя за Коулом в лифт. – Пф, да что он понимает! Ему же невдомек, что убийства-то сверхъестественные.

Моего оптимизма Коул не оценил. Я почувствовала себя виноватой: дав обещание помочь Коулу с расследованием, я в итоге не принесла ни капельки пользы за столько дней. Лишь отвлекала его от работы и налаженного быта. В машине мы ехали молча, а я все вспоминала, что Коул больше всего любит из еды и чем еще я могу поднять ему настроение.

Я успела разуться и дойти до гостиной, когда мой план с настольными играми и домашним яблочным пирогом внезапно рухнул.

– Сколько раз можно просить тебя не разводить такой хаос в ванной?!

– Какой еще хаос? – вздохнула я в ответ, смотря на Коула, выходящего из ванной комнаты с влажным полотенцем на плече после того, как дважды вымыл руки с мылом. – Я всего лишь перелила остатки своего шампуня в новый флакон.

– И поменяла местами крышки! Красная к красной, синяя к синей. Не наоборот! Из-за тебя я мог выдавить на волосы этот твой крем для депиляции.

– Я ведь не трогала этикетки… Просто разные крышки!

– Да, но они разноцветные, и цвета не совпадают с этикетками, – сказал он с таким драматизмом, будто моя ошибка действительно могла стоить ему жизни. – И, прошу тебя, впредь, когда будешь рыться в моих дисках, складывай все на место!

– Да я переложила их на другую полку…

– Зачем?! Порядок, Одри, – процедил Коул, прижав пальцы к вискам. – Я просто хочу, чтобы дома было чисто. Я и так все убираю за тобой…

– Ну прости, а я зато всю нашу одежду глажу! Если бы не я, так и ходил бы, как после аварии на текстильной фабрике. И еще я готовлю каждый день!

– А я тебя об этом не прошу!

– В таком случае в следующий раз давись своими заморозками и не тяни лапы к моему бефстроганову! – рявкнула я, вспылив, и Коул насупился.

Пат. В перепалке взяла ничья, и я упала на диван рядом с мурчащим Штруделем, выуживая из-под него кожаный футляр, чтобы успокоиться. Вряд ли теперь, после взбучки на работе и ссоры, Коула утешит какая-то «Монополия». Как же мне все исправить?

– Ох, пожалуйста, – всплеснул он руками при виде скрипки, загородив собой свет от ламп.

На его лбу проступли морщины, и скулы, и без того острые, как нож для бумаги, прорезались. Ямочку на подбородке окружала щетина, которую Коул сбреет уже следующим утром, как тщательно сбривал ежедневно.

– Да что опять не так? – взвыла я, когда он застыл в таком положении, вперив руки в бока.

– Ты ведь не собираешься играть? – поинтересовался он осторожно.

– Собираюсь, – пожала плечами я, и все вдруг испортилось окончательно и безвозвратно.

– Прямо сейчас?! Ты ведь знаешь, как шумно в офисе и как я устаю от этого. Я прихожу домой ради тишины и уединения, а не ради того, чтобы услышать симфонический оркестр!

– Ну, я могу просто уйти в другую комнату…

– Это не поможет. Твой «Бал Сатаны» слышно на всю округу, Одри! Я и так терплю тебя…

– Терпишь меня? – внутри что-то надломилось, и Коул застыл, прижав руку ко рту. – Ах вот, значит, как…

Мое терпение лопнуло тоже. Бытовые придирки и раздражение из-за отсутствия личного пространства, ведь мы сосуществовали бок о бок двадцать четыре часа в сутки – и дома, и на работе. Конфликт, давно зреющий между нами, переспел, как яблоко. Я взбесилась, подхватила скрипку и натянула поверх толстовки старое пальто.

– Подожди… Давай просто составим распорядок дня, чтобы…

– Не утруждайся, – бросила я холодно. – Я больше не буду играть дома. Буду делать это на улице. Может, заодно и денег заработаю, чтобы съехать от тебя, чистоплюя!

Коул ничего не ответил, и я вышла за дверь.

Как же, оказывается, тяжело жить вместе!

Я брела куда глядят глаза, слишком вымотанная после дня в офисе и ссоры, которую никто из нас в глубине души не хотел затевать. Я знала, что уже завтра буду раскаиваться за свой характер и эгоизм, а Коул – за излишнюю педантичность, но сейчас мне следовало остыть, и я не знала способа лучше, чем этот.

Дойдя до главной площади возле собора, где обычно устраивался выходной рынок, я примостилась к дереву возле фонтана. Бросив перед собой раскрытый чехол, обшитый изнутри малиновым бархатом, я приставила инструмент к плечу и заиграла, не позволяя себе растеряться под мимолетными, но колкими взглядами прохожих.

Однажды я провела так всю неделю в весеннем Лос-Анджелесе, играя день и ночь на скрипке посреди оживленных улиц, когда Рэйчел не стало, а мои финансовые запасы иссякли. Еще наивная и неиспорченная, я тогда и не мыслила о воровстве, ведь ведьмы ковена Шамплейн не воруют – это делают люди, а мы выше людей. Теперь-то я знаю, что это не так.

Вот и сейчас звон монет, сыплющихся в футляр, нарастал. Я играла «Времена года» Вивальди, начав с «Грозы». Она была первым, чему меня обучила мама из сложного репертуара. Мне тогда только исполнилось десять, а мое музыкальное детство с упрощенными версиями Моцарта уже закончилось. К четырнадцати годам я умела исполнять то, чего многие не умели и в двадцать, но и времени на практику уходило достаточно. Звуки скрипки с младенчества служили мне не только отдушиной, но и уроком титанического труда: чтобы услышать прекрасное, нужно было рассечь подушечки пальцев в кровь и не спать ночами. Так же дела обстояли и с магией – мама пыталась донести до меня это с помощью скрипки. Ей удалось привить мне рвение к музыке, а вот ко всему прочему…

Я закрыла глаза, потянувшись к солнечным лучам, которые превращали небо в клубничный зефир, и симфония сменилась на «Лето».

Прошло больше двух часов, и у меня стали неметь от холода пальцы. К закату температура на улице опускалась почти до нуля. Забывшись в любимом занятии, я не заметила, как осенний ветер нагнал тучи. Промозглый дождь не заставил себя долго ждать, и толпы на улицах начали редеть. Я поспешно завершила свое выступление симфонией Лало, решив, что на сегодня хватит.

Спрятавшись глубже под ветви деревьев, я наклонилась к футляру, вытряхивая оттуда деньги, чтобы сложить инструмент.

– Шестьдесят долларов, – прикинула я на глаз, раскладывая деньги по карманам, и вдруг запнулась. – А с этим мне что делать?!

Покрутив в пальцах крупную серебряную монету Веймарской республики, я невольно прыснула со смеху. Неужто мимо проходил нумизмат? Блестящая, она была начищена до блеска, будто ее отчеканили только вчера. Никаких пятен коррозии. Кто-то очень хорошо заботился о ее сохранности. И, подняв глаза, я поняла кто.

Худая, с длинными и блестящими вишневыми волосами, похожими на лисий мех, передо мной стояла Аврора. Как всегда, ягодная помада на губах, а аметистовые глаза подведены фиолетовым. Ее женственность прослеживалась даже в том, как грациозно она держала зонт, стоя на высоких шпильках. Из-под затемненных стекол дорогих очков она взирала то на меня, то на мою скрипку.

– Верховная ведьма, побирающаяся на улице, как бродяжка, – сказала она брезгливо. – Не думала, что мне когда-то доведется лицезреть что-то более ничтожное, чем аннексия Германии после Первой мировой. Уж не за этим я ехала сюда из самого Нью-Йорка.

– Бедняжка, – ядовито заметила я, смахнув с лица мокрую прядь волос, и швырнула серебряную монетку ей в ладонь, обтянутую замшей лиловой перчатки. – А разве вы еще не переселились в Бруклин? Мама рассказывала, твой ковен бедствует уже пятое десятилетие, даже продал имение на Бродвее, лишь бы не возвращаться в Австрию. Однако, погляжу, наряд у тебя не из секонд-хенда… Значит, не так уж все и плохо.

Аврора высокомерно повела бровью.

– Посмотрела вот сейчас на тебя и вдруг поняла, что да, действительно не так уж плохо.

Я молча захлопнула футляр, пока туда не успела натечь вода. Закинув скрипку на плечо, я исподлобья взглянула на Аврору.

Черное трикотажное платье, сквозь ажур которого просвечивали ее голые плечи, обнажало кое-что еще: прерывистые черные линии, окольцовывающие шею, ключицы и наверняка остальное тело. Ни одного сантиметра чистой кожи – все в метках атташе. Некоторые из них были совсем новые, гладкие и яркие, а некоторые – размытые и, что самое страшное для ведьмы, выцветшие до розовых келоидных рубцов. Память о тех, кто исполнил свою клятву, безвозмездно отдав за нее свою жизнь. Обещаний на теле Авроры было не счесть, и я вдруг вспомнила напутствующие слова моей матери: «Атташе – это не личная армия, которую можно отправлять на убой, как скот». А вот Аврора так не считала, а потому целых восемь мужчин в черных костюмах слонялись неподалеку, незаметно охраняя ее даже сейчас. Сколько же еще защитников ее ждет в ковене?

– Если уйдешь, то никогда не узнаешь, что именно я приехала тебе предложить, – крикнула она мне вслед, когда я почти очутилась на другой стороне улицы. – Я обращаюсь к тебе, как Верховная к Верховной…

Я ускорила шаг, стараясь не оглядываться, чтобы не попасться на это. Позади раздался щелчок сложившегося зонта: Аврора стукнула им по асфальту, и дождь прекратился.

– Я готова продать тебе гримуар.

Мне стало до того смешно, что просто уйти, не глумясь, было выше моих сил.

– Продать? – переспросила я, обернувшись, но, судя по серьезному выражению лица Авроры, не сдвинувшейся ни на шаг, она вовсе не шутила. – Ты продашь мне Книгу своего ковена?

– Что? Своего? Ты думаешь, хоть одна Верховная осмелится продать гримуар, который тысячелетиями наполняли своей кровью целые поколения? – фыркнула она и хитро улыбнулась, а от таких улыбок у меня всегда тревожно сосало под ложечкой, и обычно небезосновательно. – Нет, я предлагаю тебе купить не мою Книгу, а твою.

– Книга моего ковена сгорела в пожаре! – выкрикнула я, разгневанная таким наглым враньем. – Я знаю, потому что сама бросила ее в огонь, лишь бы она не досталась Джулиану. Вместе с ней сгорел целый дом и моя атташе. Там даже пепла не осталось, чтобы применить заклятие восстановления. Как же именно ты вернула гримуар, позволь узнать?

Аврора никогда бы не раскрыла всех своих карт, но заглянуть в один из рукавов она все же позволила – и это выбило из меня яростный вздох:

– Зачем что-то восстанавливать, когда есть копия?

– Ты переписала мамину Книгу? – взревела я, и Аврора кивнула, опираясь о свою длинную зонт-трость.

– Мы с Виви тогда были еще более-менее… дружны, и я не могла упустить такой шанс, – она взмахнула вишневой копной волос, поправляя жокейку. – Да, я украла ваши заклятия. Все разделы, что были. Там есть даже мои собственные наработки… Готова отдать почти задаром!

Я скрипнула зубами.

– Чего ты хочешь?

Аврора призадумалась. Пик ее триумфа продлился ровно три секунды, ведь скрывать свои аппетиты дольше выдержки ей не хватало.

– Отдай мне Бёрлингтон, – сказала она. – И свои бусы, Вестники даров.

Сердце будто пригвоздило к ребрам.

– Ни за что, – без раздумий отрезала я, дотрагиваясь до нанизанных на золотую нить жемчужин, спрятанных под шелковым шарфиком. – Их подарила мне мама. Это реликвия. От моей семьи и так ничего не осталось…

– Скоро и тебя не останется, – как-то слишком весело произнесла Аврора. – Подумай хорошенько. Твой ковен еще можно спасти… Неужели ты пожалеешь какую-то безделушку в обмен на его возрождение?

– Если это просто безделушка, тогда зачем она тебе?

Аврора сощурилась.

– А вот это уже мое дело. Не позволяй сердечной привязанности лишить тебя будущего. Думай, Одри. Думай наперед.

– Я думаю, потому и спрашиваю, – парировала я и подступилась к Авроре, невольно отмечая, что даже когда я подошла к ней вплотную, она ничуть не изменилась в лице и даже не попробовала отстраниться. – Для чего тебе Бёрлингтон?

Я не славилась высоким ростом, но Аврора была и того меньше – маленькая и миниатюрная, с детским овалом лица, но с умудренным века́ми взглядом. Округлая шляпка прибавляла ей пару лишних дюймов. Аврора, потянувшись, постучала темно-бордовыми ноготками по футляру моей скрипки.

– Ты все равно с ним не управишься. Территория Шамплейн слишком огромна. Всю ее надо защищать, контролировать, обеспечивать… Для молодой Верховной это тяжкий груз, от которого любая была бы рада избавиться. Так в чем проблема? Меньше территория – меньше проблем.

– Да… Зато твоя территория станет больше, а большая территория – больше душ, которыми можно питаться, не так ли?

Аврора резко побледнела, хотя кожа у нее и без того была прозрачной и белой, точно фарфор. Утратив надменность, она все же осталась умиротворенной и уверенной в себе, только вот нижняя губа предательски дернулась.

Я ухмыльнулась, взяв реванш.

– Когда мама обучала меня магии, она обучала меня и «политике». Рассказывала, на союз с кем можно рассчитывать, а кого не стоит даже пускать на порог… О тебе она рассказывала тоже. Королева Шепота. Громко звучит, не спорю. В детстве я, любознательная, много бы отдала за твою Шепчущую главу, но сейчас, когда выросла, я понимаю, что даже лишних пятьсот лет жизни не стоят того, чтобы делать то, что делаешь ради них с людьми ты.

Аврора рассыпалась в звонком смехе, ничуть не пораженная тем, что я знаю ее подноготную так же, как она – мою.

– Я никогда не отдам тебе Бёрлингтон, – прошептала я. – Может, поглощая души Нью-Йорка, ты и не уничтожаешь город из-за постоянного притока людей, но Бёрлингтон… Напасти в лице тебя он точно не переживет. К тому же я здесь обзавелась друзьями, так что вот мой тебе ответ: возвращайся домой, старушка. Я как-нибудь обойдусь без твоей сворованной книжонки.

Я махнула ей рукой, демонстративно разворачиваясь и наслаждаясь блаженной тишиной, которую оставила за собой. Ничто не могло переубедить меня: жемчуг матери так же сокровенен, как и жизни здешних горожан. Я, может быть, ужасная дочь и ужасная ведьма, но я не настолько ужасный человек. Я не…

– Это Джулиан убил твою мать.

Из легких словно выжгли весь кислород. Душа закровоточила. Мне пришлось сжать челюсть до скрежета, чтобы повернуться и снова встретиться с Авророй лицом к лицу.

– Повтори.

Аврора улыбнулась едва заметно, не в состоянии до конца скрыть, как рада, что ей удалось снова завладеть моим вниманием. Но куда большая радость для нее – растоптать меня в пух и прах.

– Джулиан убил твою мать, – сказала она медленно и громко, а затем, вдоволь насладившись моим потрясением и ужасом, добавила: – Когда родился. Его появление на свет заведомо предрекло ее гибель.

– Что ты несешь? Моя мать заболела раком задолго до безумства Джулиана!

– Мальчики, рожденные в союзе ведьмы и смертного мужчины, не обладают магией, – сказала она. – В таком союзе ею будут обладать только дочери. Для мальчика-колдуна же нужен и колдун-отец. Магия наследуется по половому признаку…

– Ты пересказываешь мне учебник по ведьмовской биологии? Это знает каждый ребенок! Но наш с Джулианом отец был колдуном. Валентин Эбигнейл… Все мои братья обладали магией!

– Все, кроме Джулиана, – упрямо заявила Аврора и подступилась ближе. – Потому что вы с ним не были рождены от Валентина Эбигнейла. Ваш с Джулианом отец – Исаак Грейс, обычный человек, преподаватель истории из Нью-Гэмпшера. Бедная Одри… Стать Верховной не означает повзрослеть, да? Твоя дорогая мамочка была далеко не святошей, какой все ее считают.

Нокаут.

– Твоя мать изменяла отцу. И не раз, – продолжала Аврора не без злорадства, пока я пыталась отделаться от липкого чувства, похожего на стыд и презрение. – Виктория всегда была влюбчивой. Спустя пару лет периодической связи, когда твой отец находился в очередной командировке, она узнала, что беременна. Только представь, какой раздор воцарился бы в ковене, родись у Верховной сын, не обладающий магией… На аномалию природы такое не спишешь. Однако дар сотворения заклинаний – спасение от любой беды. Так я сотворила Шепчущую главу, но даже она не идет ни в какое сравнение с тем, что сделала Виви. Нельзя принуждать магию служить тем, кто не избран ею. Это насилие над самой природой, которое не может остаться безнаказанным, – насилие и над самой магией, и над Джулианом тоже. Вот ответ на твой вопрос, что ты задаешь себе каждую ночь перед сном уже целых пять лет, – вот ответ, почему он такой. Извращенный. Сломанный. Я пыталась переубедить Викторию, – добавила Аврора и прочистила горло, когда голос вдруг ее подвел. – «Гори, но не сгорай, дай мне сгореть за то, чтоб ты столетия пылал…»

– Она сгорела, – поняла я шепотом. – Рак сжег ее изнутри.

– Час расплаты может настать не сразу, но он неминуем. Джулиан отвратителен, потому что противоестественен. Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы его не стало? Почему я хочу помочь тебе?

– Он знает? – спросила я, не моргая, вперив взгляд в блестящий асфальт. – Знает, что наш отец был человеком?

– Нет. Об этом было известно лишь трем людям на земле, и двое из них уже мертвы.

Отчего-то я не сомневалась, что третий человек – это Рэйчел, которая с детства была предана Виктории сердечно и самозабвенно, но говорить о ней с Авророй я уж точно не собиралась.

– А то заклинание мамы…

– Оно умерло вместе с ней, не вписанное в гримуар, и мертвым должно остаться навсегда. Одри, – Аврора сделала паузу и сложила обе ладони в перчатках на скрюченной ручке зонта. – Я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль. Наоборот… Это признание – жест моей доброй воли. Я хочу, чтобы ты поразмыслила над моим предложением, потому что Джулиан – это угроза для всего миропорядка. Думай, Одри, думай… Но знай, что меня приведет в восторг любой исход: твое согласие и наша сделка или те руины, что останутся от ковена Шамплейн. Я ничуть не расстроюсь, если ты сгинешь, но вот бусы… Бусы будет жалко, – грустно выдохнула она, глядя на мою шею, и раскрыла зонт, уходя.

Я отвесила ей вслед кивок, не то в благодарность, не то прощаясь, и едва не выронила скрипку из замерзших рук. Заледенело все, даже мои внутренности, рвущиеся на части.

На ватных ногах возвращаясь домой, я надеялась, что Коул уже лег спать, но рассчитывать на это было глупо: недавно он перешел с двухфазового сна на четырехчасовой по методу Николы Теслы. Все остальное время Коул проводил со Штруделем и ноутбуком в гостиной, куда перетащил даже доску со схемой преступления, чтобы полностью отдать спальню в мое распоряжение. Вот и сейчас с кухни доносился свист вскипевшего на плите чайника, а Коул гремел кружками, со своей извечной щепетильностью выбирая даже заварку.

– Малина с мятой или шоколадный апельсин? Хм-м…

Я повесила пальто на вешалку и бесшумно проскочила за спиной Коула, поспешно скрывшись за дверью спальни. Подавленная и униженная, я сбросила под кровать сапоги и быстро избавилась от промокшей одежды. Отложив душ до завтра, я надела футболку Коула, которую своровала из его шкафа, и с головой нырнула под ватное одеяло. Здесь было тихо, темно и спокойно, а потому уютно. Я зажала голову под подушкой, пытаясь скорее заснуть, чтобы избавиться от сомнений и ужаса. Однако прошло не больше десяти минут, как кто-то вдруг отогнул край одеяла, вторгаясь внутрь моего убежища.

– Хочешь посмотреть кино?

Я давно перестала злиться на Коула, но он, кажется, теперь злился на самого себя. Это было понятно по его бегающему взгляду и нервному почесыванию, когда он не знал, куда пристроить беспокойные руки. Смущенный и неуклюжий, пытаясь совершить то, что ему не доводилось еще никогда, – примириться. Коул потеребил одну из кудряшек, смешно торчащих на его затылке, и сел рядом. Сейчас он вызывал у меня одновременно два противоречивых желания – отвесить ему подзатыльник и прижаться всем телом.

Я глянула на часы, стрелка подбиралась к десяти, и молча кивнула. В конце концов, вместо сна всегда можно выпить кофе. Много кофе!

– Я подключу проектор, – широко улыбнулся Коул с облегчением. – Так, вчера мы смотрели «Клуб “Завтрак”»… А что насчет мультфильма? Может, «Секрет крыс»?

В груди потеплело, как от кусочка проглоченного масла. Коул щелкнул кнопкой проектора, и по спальне рассеялся зерновой махровый свет, сосредотачивающийся на белом полотне над его рабочим столом.

– Да, «Секрет крыс», – тихо сказала я. – Мой любимый мультфильм.

Мы устроились на постели, притащив из кухни чай с песочным печеньем, и, соприкасаясь плечами, на два часа выпали из реальности. Нарисованное волшебство, творящееся на экране, было целительным: оно вытеснило из моей головы горе, а из головы Коула – тревогу о бесплодной работе. Периодически отрываясь от просмотра, чтобы незаметно повернуться и полюбоваться его лицом, я улыбалась, замечая черточки мимических морщинок в уголках его рта, когда он улыбался. Красивый в расслабленном состоянии, которое ему удавалось достигать столь редко. Разве не было бы кощунством взваливать на него свои проблемы сейчас, когда он так счастлив?

Обычно Коул засыпал под конец любого фильма, измотанный и вечно недосыпающий (вопреки собственным заявлением, что его режим сна делает из него сверхорганизм). Вот и сейчас Коула неудержимо клонило в сон: покрасневшие веки слипались, но, держась изо всех сил, он все же дотерпел до финальных титров и вытянулся на подушках.

– В последний раз я делил с кем-то дом, когда жил еще в Северной Каролине у бабушки, – поделился он тихо спустя мгновение, когда я прилегла тоже, вглядываясь в темноту и слушая гудение проектора. – Было тяжело уживаться с соседями в полицейской академии, поэтому я каждый день ездил до дома, хоть дорога и занимала почти три часа. Я веду к тому, что… Мы ведь неплохо уживаемся вместе, да? – спросил он с надеждой. – Не считая некоторые… неурядицы. Если такое повторится снова, то тебе необязательно сбегать из квартиры. Можешь просто хлопнуть дверью или швырнуть в меня чем-нибудь.

– А ты можешь разломать мою скрипку о стену, если хочешь.

– Хочу, но не буду, спасибо.

Я криво улыбнулась, взглянув на острый профиль Коула. Свет торшера оттенял его ресницы и волосы, открывающие узкий лоб в россыпи родинок, напоминающих созвездия. Его ноги почти свешивались с матраса, и я задалась вопросом, как Коул умещался на этой кровати раньше. Повернувшись на бок, я зевнула, заразившись его сонливостью: Коул почти дремал, сложив руки на груди.

– Это твоя квартира. Я тоже отучилась делить с кем-либо пространство, уже не говоря о соблюдении правил, но это не оправдание. Извини меня.

Он ничего не ответил, и я мысленно отметила, как забавно дергается кончик его носа, когда он проваливается в небытие.

– Коул…

– Да?

– Когда ты в последний раз плавал в озере?

Коул резко открыл глаза.

Наверно, не стоило тревожить его возможные детские травмы перед сном, но та история с Нимуэ все не давала мне покоя. Когда-то моя мать считалась слабейшей из Верховных из-за своей гуманности, пока она не заняла всю территорию вокруг озера Шамплейн, отнимая город за городом у Авроры, выжимающей из них все соки. Спасшая и Коула, мама открыла мне сотню новых троп, которые, однако, предстояло изучить, прежде чем смело идти по ним.

– Никогда, – ответил Коул, и я села.

– Почему?

– Я не умею плавать.

Наверно, я выглядела по-настоящему потрясенной, потому что Коул неуютно заерзал на подушках и пояснил:

– На мой третий день рождения мы с родителями отправились на пикник. Я играл с мячиком на пирсе и чуть не утонул. Мало что помню, но… Бабушка рассказывала, я тогда так быстро ушел под воду, что меня лишь чудом удалось вытащить и откачать. С тех пор с плаванием у меня как-то не срослось.

– Надо же, – притворно удивилась я, будто слышала об этом впервые. – А я родилась в этом озере.

– Что? В смысле, как роды в ванной или…

Я застопорилась, хлопнув себя по лбу. Зачем нужно было это говорить? Но Коул уже смотрел на меня во все глаза, требуя объяснений, и я сдалась:

– Рождение каждой Верховной сопровождается буйством природы или необычным явлением, что и помогает определить, кто именно унаследует лидерство. Некоторые, например, рождаются в аномальные заморозки посреди лета или в грандиозную бурю. А я… Джулиан – старший брат, он родился первым, и никто не знал, что следом за ним появится кто-то еще. Мама поняла, что все это время носила двойню, лишь когда ее нестерпимо потянуло к озеру. Это было похоже на сон. А когда она зашла в воду… То родила меня.

Коул потерял дар речи и, позабыв про усталость, тоже сел на постели.

– И ты даже воды не наглоталась?

– Кажется, нет. В нашем ковене ходила легенда, что так каждая Верховная обретает свою уникальную защиту. Если родилась в мороз – не мерзнет, а если в воде – то, следовательно, не может утонуть. Правда, я не проверяла. – Но, заметив блеск в глазах Коула, добавила: – И проверять не хочу!

– А за коробочку китайской лапши?

– Хм… Только если за две коробочки.

Коул ухмыльнулся и, подавив зевок, поднялся. Спальные штаны съехали ему на косточки таза и обнажили низ плоского живота. Я постаралась убедить себя, что пялюсь на рисунок пиццы на его футболке, а не на то, что было под ним.

– Пойдем спать, Штрудель, – Коул поманил за собой кота, свернувшегося клубочком у меня в ногах. – Спокойной ночи, Одри. Кстати! – Он выглянул из-за двери. – Я переписал несколько заклинаний поиска с форумов черной магии… Почти все из них звучат, как состав стирального порошка, но все равно взгляни на них завтра, ладно?

Я кивнула и укрылась одеялом, теплым с той стороны, где на нем лежал Коул. Все, к чему бы он ни притронулся в моей жизни, становилось в разы лучше, даже если это лишь подушка, сохранившая его убаюкивающий меня запах.

Я быстро заснула, но вскоре открыла глаза из-за грохота музыки и обнаружила, что проспать мне удалось от силы сорок минут.

– Твою мать, – выругалась я, когда, прождав еще столько же, поняла, что доносящаяся из гостиной мелодия не собирается замолкать. – Коул, это у тебя телефон звонит?

Но когда Коул спал, он действительно терял связь с окружающим миром: распластавшись на диване рядом с тушкой Штруделя, он своим храпом почти заглушал смартфон, вибрирующий на буфетном столике.

Сонная и взбешенная, я дошла до него сама и ответила на звонок.

– Гастингс? – уточнил хриплый голос на том конце провода, а затем закричал: – Говнюк ты, Гастингс!

Вызов сбросили, и, растерянная, я уставилась на погасший экран. Какому дурню придет идея разбудить человека в три часа ночи, чтобы оскорбить его?

– Сэм Дрейк, – прочла я в списке последних контактов. – Ну, теперь все понятно.

Я двинулась обратно, обойдя мирно сопящего Коула, даже не ведающего о бурных приключениях своего напарника. Мне удалось вновь задремать, когда мелодия, каждая нота которой была выучена мной уже наизусть, донеслась из гостиной снова.

– Да что тебе надо?! – заорала я в трубку, задрожав от злости, как и раскаленный воздух вокруг меня.

– Гастингс, – раздалось снова, а следом что-то разбилось: – Черт… Я все оплачу, Джерри! Налей двойную.

Я выключила смартфон и, чертыхнувшись, вернулась в постель, но, пролежав пластом еще полчаса, поняла, что между мной и сном все кончено – прерванный уже несколько раз за ночь, он смертельно обиделся и больше не желал приходить.

– Тебе конец, Сэм, – прошипела я себе под нос, натягивая джинсы и заправляя их в сапоги.

Одевшись, я вывернула сумку Коула наизнанку, шаря по записным книжкам, чтобы найти те заклятия поиска, что он выписал из интернета. Отобрав те клочки бумаги, надписи на которых звучали хотя бы отдаленно мистически, я расставила на полу круг из свечей и села в центр, разложив карту Бёрлингтона, взятую на автозаправке.

– Fehu.

Свечи вспыхнули, и в оранжевых бликах комната Коула преобразилась, меняя черно-белые оттенки на цвета рассветного неба. Я залюбовалась, но сконцентрировалась, подпалив стебель шалфея из запасов Рэйчел и наполнив легкие дымом. Он стирал с людей все дурное. Магия заклокотала в венах, моля выплеснуть и направить ее. Но куда?

Я открыла первый листок и, взяв в руку кухонный нож, заменяющий мне ритуальный атаме, сосредоточилась на образе: короткие рыжие волосы, болотные глаза и ехидный оскал.

– Ittus, paradema…

Я разжала пальцы, и нож, занесенный над картой, упал и покатился, едва не смахнув одну из свечей и не воспламенив угол ватного одеяла.

– Пустышка, – вынесла свой вердикт я и без сожаления спалила бесполезное заклятие, а затем принялась за следующее. – Матушка осина, матушка вязь! Я кланяюсь вам в корни и… Что это за бред?! Ох, Коул.

Я удрученно покачала головой и, дав себе обещание больше не подпускать Коула к интернету, стала пробовать остальные заклятия. Ни одно из них не работало, поочередно исчезая в пламени свечи, пока запас у меня не иссяк. Осталось последнее, записанное на старом отчете. Слова напоминали валлийский, которому меня много лет учила Рэйчел, но который мне так и не удалось освоить в полной мере. Терять было нечего, и я занесла над картой нож.

Слова, перевод которых вспыхнул перед моими глазами, как солома. Я вспомнила.

«Укажи мне путь».

Склонившийся над барной стойкой, заставленной пустыми рюмками. Бейсбольный матч по настенному телевизору. Темно-серый джемпер под расстегнутой кожаной курткой, заживающие ссадины на костяшках и шрамы, скрытые под недельной щетиной. Сэм Дрейк опрокинул стакан с янтарной жидкостью и хлопнул ладонью по стойке, требуя налить еще. Глаза обожгло светом неоновой вывески в виде лотоса, а в следующую секунду меня вытолкнуло из видения, как со дна моря на поверхность.

Рукоять ножа намагнитилась, обжигая пальцы, и выскользнула. Лезвие дернулось в сторону и воткнулось в бумагу, указывая на место на востоке города.

Одним выдохом загасив свечи вокруг, я спрятала заветную бумажку с валлийским заклинанием в задний карман, чтобы не потерять ее. Похоже, Коул все-таки заслуживает, чтобы отужинать завтра паприкашем!

Я взяла с собой продырявленную карту и те «карманные», что еженедельно выделял мне Коул (как же это унизительно!). Он называл эти деньги моей зарплатой за участие в расследовании, но мы оба понимали, чем продиктована его забота: Коул хотел спасти имущество других жителей Бёрлингтона. Задержавшись перед диваном, чтобы умилиться кокону из одеял, в который превратился Коул, обнимающий Штруделя, я взяла ключи и бесшумно покинула квартиру.

– Мне вот сюда, – сказала я таксисту, протянув ему карту, заляпанную воском, и ткнув пальцем в прорезь от ножа.

Мы проехали через весь город, петляя по улочкам, а я все выглядывала из окна в поисках неонового лотоса из видения. В такой поздний час было совсем безлюдно, и в темных окнах жилых домов не было ни намека на подпольный бар. Безмолвные здания сменяли друг друга, а нужная вывеска так и не показалась, даже когда водитель объявил, что мы приехали. Я уже думала просить его ехать обратно, когда вдруг с облегчением узнала старенький «Форд».

– Да, здесь!

Я выбралась из машины и пересекла неосвещенную парковку. Серая улица не подавала признаков жизни, пока не пошел дождь и мне не пришлось спрятаться под козырьком ржавой лестницы.

– Ах, так вот ты где!

Там, спрятанная от случайных взглядов, мигала вывеска в форме цветка лотоса. Пожалуй, еще никогда погода не портилась так удачно.

– Джерри! Тебе что, бабки не нужны? Сказал же двойную!

Звон серебряного колокольчика над входом. Я вошла внутрь душного зала, заставленного дряхлой, изжеванной временем мебелью. В воздухе комками висел сигаретный смог, но посетителей было немного: компания игроков в покер у музыкального автомата; одинокий пьянчуга, дрыхнущий в углу; четверо шумных молодых парней, бурно спорящих о футболе, блестели золотыми вставками вместо зубов.

Стараясь не обращать внимания на их свист, я дошла до барной стойки и взобралась на стул рядом со сгорбившимся Сэмом, даже не обернувшимся на звук колокольчика.

– Можно мне то же самое? – я кивнула на его стакан, и лохматый бармен, протирающий бокалы, оглядел меня со скептичным прищуром.

– Мы не пускаем несовершеннолетних. Ступай домой, девочка. Родители, небось, уже все морги обзвонили.

Я закатила глаза, и в этот момент Сэм повернулся.

– О боже, – выдохнул он, мгновенно протрезвев. – Ты-то здесь откуда?

– По твою душу явилась, – фыркнула я, демонстрируя ему смартфон Коула. Сэму пришлось наклониться и зажмуриться, чтобы побороть головокружение и рассмотреть смартфон. – Сам ты говнюк!

– Ах, – он понимающе хмыкнул, возвращаясь к своему стакану. – Я принцессу разбудил, надо же! А нечего отвечать на чужие звонки.

– Мы с Коулом живем в одной квартире! Разумеется, я отвечу на любой звонок, раздавшийся в четыре часа утра.

Сэм сложил ладонь в форме клюва и наглядно изобразил мою болтовню. Я поджала губы.

– Что должно произойти в жизни взрослого мужчины, чтобы он нажирался во вторник перед работой и вонял, как табун пастушьих псов? – спросила я, не сдержавшись. – Вдобавок названиваешь своему напарнику просто потому, что звонить больше некому. Знаешь, если тебе одиноко и нужен друг, то с Коулом вообще-то можно бы разговаривать и по-другому!

– Ты закончила? – огрызнулся он в ответ.

Я сложила руки на барной стойке и, успокоившись, кивнула.

– Скажи этому верзиле, чтобы налил мне выпить.

Сэм вздернул брови, но, не став возражать, щелкнул пальцами, привлекая внимание бармена.

– Эй, Джерри, я ее знаю. Это защитница убогих и обездоленных, мы работаем вместе. Налей ей тоже.

Джерри недоверчиво нахмурился, но, покосившись на полупустую кассу, вздохнул и поставил передо мной граненый бокал. Я отхлебнула, пробуя бурбон, и с трудом удержалась, чтобы не начать плеваться.

– Я сегодня узнала, что мой отец… не был мне отцом. Мама изменяла ему с другим мужчиной.

Сэм залпом проглотил виски и посмотрел на меня.

– Паршиво.

Задержав дыхание, я тоже залила в себя стакан и, стараясь не выкашлять свои легкие, удивленно взглянула на Сэма, когда он пододвинул ко мне еще порцию.

– А у тебя…

– Не-а, даже не вздумай! Я не стану изливать тебе душу и жаловаться на свое прошлое. Просто сиди молча и пей, как это делают взрослые суровые дядечки.

– Ладно.

Мы выпили еще по стакану, и я стала невольно отсчитывать часы до начала рабочего дня, который предвещал стать самым трудным за эти недели. Когда от бурбона лоб налился свинцом и я пожалела, что вообще выбралась из мягкой постели, меня внезапно взбодрил громкий смех, раздавшийся почти над самым ухом.

– Крошка хлещет чистый вискарь, погляди, – захохотал один из той четверки парней, что прежде сидела вокруг своего стола, обсуждая футбольный матч. – Может, она еще что-нибудь выпьет и захочет присоединиться к нам? Тут у Монти квартира свободна…

Я вскинула брови. Пошатываясь, мужчина привалился к углу барной стойки и навис надо мной, источая такое убийственное амбре из спирта и желчи, что мои претензии к неопрятности Сэма показались смехотворными. Стойко выдержав его плотоядный взгляд, я отодвинулась подальше.

– Благодарю за предложение, – ответила я. – Но не пойти ли вам в задницу?

Сэм подавился, прыснув алкоголь обратно в стакан. Мужчине услышанное явно не понравилось: он наклонился, почти соприкасаясь со мной носами, но на этот раз я даже не шевельнулась.

Когда-то ведь надо начинать быть Верховной. Шаг первый: почувствовать себя ею.

– Hagalaz.

У мужчины носом хлынула кровь. Она залила все его лицо – багровый поток, в котором утонула мерзкая беззубая улыбка. Он отшатнулся, сбивая не успевших расступиться дружков, и прижал руку к лицу.

– Эй, что ты сделала? – воскликнул один из них, пока другие пытались усадить раненого на диван. – Ты ударила его?!

– Я ничего не видел, – пробормотал кто-то испуганно.

Они обступили барную стойку.

– Вы слепые?! Она и пальцем его не тронула, – внезапно вступился Сэм и спрыгнул со стула, загораживая меня собой. – У вашего приятеля сосуды лопнули, не иначе. Стоит завязывать с выпивкой, а не до малолеток докапываться.

– А тебе что, больше всех надо? – процедил самый коренастый и высокий из четверки. – Свою сучку выгораживаешь, легавый?

– Как ты меня назвал? – я возмущенно высунулась из-за плеча Сэма.

Массивная ладонь заткнула мне рот, сдавив губы так сильно, что я смогла лишь протестующе замычать. Шикнув, он отодвинул меня вместе со стулом назад.

– Знаешь, я давно этого ждал, – сказал Сэм со странным возбуждением, разминая шею. – Сидел и переживал, неужто за целую ночь не найдется ни одного урода, которому можно накостылять?

Мужчина, нос которого по-прежнему кровоточил, оттолкнул своих друзей и замахнулся первым.

– Eihwaz! – успела вскрикнуть я, и он промахнулся, всем телом наваливаясь на соседний столик.

Сэм среагировал секундой позже того, как я прокричала заклятия. Еще не до конца трезвый, он даже в таком состоянии превосходил и по скорости, и по точности этих четверых. Разбредясь по бару, они атаковали вяло и неуклюже. Справиться с ними для опытного полицейского было раз плюнуть. Я почти завороженно наблюдала, как Сэм, облизнув треснувшую губу, перехватил одного за шкирку и приложил его лицом об угол стойки.

– Выметайтесь отсюда! – рявкнул бармен, взявшись за биту, стоящую под баллонами разливного пива.

Сэм сгреб меня в охапку и выволок на улицу через черный вход, ведущий прямо на парковку, и вдруг покатился по асфальту, подбитый кем-то из догнавших нас парней.

– Сэм! – закричала я, устремляясь к нему, но парень, чье лицо было залито кровью из-за моего заклятия, перехватил меня за руки, притягивая к себе.

Я почувствовала зловонное дыхание и сальные руки на своих бедрах.

– По-хорошему не захотела, значит, – прохрипел он, смыкая пальцы на моем горле. – Ничего, коповская подстилка, я знаю способ обучить тебя манерам.

Мне вдруг стало смешно. Сначала ссора с Коулом, после унизительная встреча с Авророй и шокирующие открытия, бессонная ночь и бар на другом конце Бёрлингтона, набитый мужланами. Я все ждала, когда этот треклятый день закончится, но… С другой стороны, зачем ему кончаться? Разве это не весело?

– Ты что, больная? – опешил мужчина, когда я, опьяненная не то бурбоном, не то осознанием своего превосходства, отыскала взглядом Сэма и засмеялась. Он вновь одерживал над соперниками верх, окровавленный, но безумно счастливый. Его зубы покраснели от крови, которая текла по подбородку, заливая джемпер.

– Не понимаю, – призналась я, задумчиво посмотрев на удерживающего меня мужчину. – Как вы, смертные, можете кого-то устрашать?

Впервые мне не пришлось озвучивать заклинание. Мне даже не пришлось вспоминать руну, ответственную за стихию воздуха, чтобы я вдруг почувствовала: то, чем я дышу, подвластно мне, как клубок ниток. Хочу – разматываю, хочу – сплетаю вместе. Я знала лишь две стихии из четырех – огонь и воду, – и каждая отличалась своим особым вкусом. Огонь – острый, как индийские специи. Вода – морская соль. Воздух же оказался сладким и тягучим, как жвачка, которую хочется пробовать снова и снова, а его энергия в теле походила на прикосновение к оголенным проводам.

Я высвободила руку из хватки мужчины и вскинула ее вверх, наблюдая, как порыв ветра отрывает его от меня и, протащив по земле, насаживает коленями на острые пики забора. Раздался оглушительный вой, и те трое, что нападали на Сэма, отступили, разбегаясь.

– Это Воздух! – заверещала я, когда Сэм, сплюнув вязкую багровую слюну, вытерся рукавом джемпера и подошел. – Воздух! Ты видел? Третья стихия! Я даже не знала, что веселье бывает таким… ненормальным, – хихикала я. – Ведь нужно, чтобы было весело, когда ты призываешь Воздух, а это значит, что мне сейчас было весело и… Спасибо, Сэм!

– Ты что, обдолбалась?

Я замолчала. Сэм, сложив руки на груди, наклонился ко мне с таким видом, будто прямо сейчас собирался отвезти меня в медицинскую лабораторию для сдачи анализов.

– Г-хм… Да, есть немного. Вискарь паленый был. Пойдем.

Смирившись с мыслью, что никто, кроме Коула, не оценит мои волшебные душеизлияния, я устремилась на другой конец парковки к «Форду», стараясь не сгореть со стыда.

– Ты не пострадала? – спросил меня Сэм, нагоняя. – Цела?

– Да, все обошлось. Тот идиот так распинался в угрозах, что сам не заметил, как споткнулся и налетел на забор… – пробормотала я, и, судя по невозмутимой реакции Сэма, он был слишком увлечен дракой, чтобы не поверить мне на слово. – А ты сам как?

– Превосходно! Надо только в душ перед работой заскочить…

Я пригляделась к его лицу. Заплывшее, в крови, оно выглядело не так уж ужасно, как могло бы. Разбитые губы и кулаки, которым почти никогда не давали время зажить до конца. Алкоголь уже выветрился из Сэма, как и из меня: я словно очнулась от наваждения и, осознав, как безрассудно явила свою магию несколько минут назад, почти ощутила прилив панической атаки.

– Господи, – выдохнула я. – А меня ведь, кажется, хотели изнасиловать!

– Да, наверно, – хмыкнул Сэм. – Теперь ты понимаешь, как глупо было соваться в такое место посреди ночи? Представь, что было бы, ошибись ты с баром и не окажись там меня. Откуда, кстати, ты узнала, что я…

– Тебе умыться надо, – перебила я, не готовая сочинять на ходу правдоподобную историю, чтобы при этом окончательно не прослыть сумасшедшей. – И желательно подыскать новое хобби. Только не говори Коулу, что я тоже приняла участие в этой вакханалии, ладно?

Сэм усмехнулся, и я не сразу заметила, что он завис в нескольких сантиметрах от меня. Запах бурбона смешался с запахом крови, но тошноту, однако, не вызывал. Вблизи его глаза оказались не такими уж темными и зелеными, а скорее цвета охры с крупными хлорофилловыми прожилками. Я смотрела на него, пока не почувствовала, как его прохладная рука стирает что-то на моей щеке.

– Тебя забрызгало кровью из носа того подонка, – безразлично сказал он. – Проверься на гепатит.

Обогнув меня, остолбеневшую от такого хамства, Сэм быстро пересек парковку, где его дожидался автомобиль.

– Ты ведь не собираешься садиться за руль? – боязливо поинтересовалась я, кинувшись следом.

– Нет, только документы и ключи от дома заберу… Какого черта?!

Я задалась тем же вопросом, застыв перед раскуроченным куском металлолома, в который превратился серебристый «Форд». Выбитые стекла усеяли асфальт, а лобового стекла не было вовсе. Но пока Сэм исторгал ругательства и обещал достать этих мразей из-под земли, меня лихорадило вовсе не от того, что теперь Коулу придется подвозить его каждый день до дома.

Знак, выцарапанный по всему корпусу «Форда», преследовал меня повсюду – солнце, разделенное надвое.

– Наверняка это сделали те мрази. Ну ничего, от базы данных полиции никто еще не укрывался! – процедил Сэм, отчаянно пиная фонарный столб, и, кажется, он действительно не видел колдовского знака на машине, как и утверждал Коул.

У меня же свело челюсть. Сэм забрался на пассажирское сиденье, и оттуда вдруг что-то выкатилось, падая на землю. Но он не увидел этого: проследил взглядом за звуком, но быстро забыл из-за чар, которые скрывали от человеческого внимания сверток, подброшенный в разгромленное авто. Я наклонилась и, подобрав его, развернула лоскут льняной ткани.

Пожелтевшие страницы, сшитые вручную. Сизая обложка. Неразборчивый почерк. Жемчужины под моим шарфом потеплели, откликаясь на близость этой бесценной находки.

– Не может быть, – вырвалось у меня, и Сэм вопрошающе высунулся наружу.

– Что там у тебя?

– Ничего особенного, – притихла я, пряча под пальто гримуар.