Читать книгу Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор - Страница 12

Ее смерть была похожа на выстрел прямо в висок.

Микроскопическая молния, приковавшая меня к подушке. В руки и ноги будто всю ночь вколачивали гвозди – напряжение, скручивающее мышцы и связки. Я бы закричала, если бы от горечи утраты у меня не отнялся голос.

– Просыпайся, Одри, – мягко позвала меня Рэйчел. – Пора спускаться.

Встать утром с постели и уже никогда не быть прежней – вот что это такое.

Если бы мы с Джулианом все еще ночевали в одной комнате, он бы обнял меня и мне бы стало легче. Но спальня Джулиана давно находилась в конце коридора, а он сам – в смятении и не меньшей агонии, чем я сама. Казалось, таких усилий, какие я приложила, чтобы сменить пижаму на белое платье, мне не приходилось прикладывать даже на уроках скрипки.

Распущенные волосы. Церемониальное молчание. Мрамор лестницы обжег ступни холодом. Я вышла босиком, согласно традиции, и прошла вниз по склону к берегу озера Шамплейн, сопровождаемая всхлипами своих братьев и сестер. Весь ковен бросал на меня заискивающие взгляды. Еще не та, перед кем следует кланяться, но уже и не та, кого можно небрежно трепать по щеке. Они не знали, как именно смотреть на меня, поэтому выходила угнетающая помесь сочувствия и недоверия.

– Она хотела, чтобы это сделала ты, – шепнула Рэйчел мне на ухо.

Я кивнула, провожая взглядом деревянный плот, загроможденный цветочными венками. Поверх него расстилалась белая вуаль, прикрывая источник моей боли.

– Fehu, – послушно сказала я, сжигая тело матери, отправленное в последнее плавание.

Рэйчел повернула меня лицом к ковену и, сплетя наши пальцы, подняла мою руку вверх.

– Верховная Виктория умерла, – объявила она, и я увидела, как в толпе сверкнула улыбка Джулиана, выдавленная сквозь слезы. – Да здравствует Верховная Одри!

* * *

– Не верю, что мы оставили Штруделя! У Ричи ведь память, как у золотой рыбки. Вдруг он забудет его покормить? Не зря же его посадили за мониторы, не доверяя другую работу. Черт, что же я наделал?..

Я открыла глаза, вдруг поймав себя на том, что дремлю, слушая нервозную болтовню Коула вполуха. Растерев глаза, красные от бессонницы, я уткнулась носом в окно и замерла, наблюдая калейдоскоп мелькающих пейзажей. Вывеска, обещающая самые вкусные пончики в Западной Вергинии. Колонна из дальнобойщиков дальнего следования. Пестрые фургончики с досками для серфинга, закрепленными на крыше. Мотели и забегаловки. Автозаправки и перекресток железных путей.

– Я звонил в больницу. Сэм пришел в сознание и первым делом потребовал закурить, а потом чуть не подрался с лечащим врачом. Видимо, идет на поправку. Хорошо, что они поверили, будто его покусал сторожевой пес Хармондов… Пришлось подкинуть на место преступления пару собачьих ошейников.

Мельком взглянув на Коула, но так ничего и не ответив, я снова сосредоточилась на гримуаре. Прочитав новое заклинание, я открыла для себя возможность играть со светом. Проведя солнечный зайчик от края бардачка до коробки передач, я удовлетворенно кивнула и быстро переметнулась на следующую главу.

– Мне кажется, ты перебарщиваешь. Которая это страница за день? Пятнадцатая? Еще позавчера ты и одну осилить не могла. Это точно не навредит?

Я зажмурилась, призывая шторм. Не те редкие тучи, что возникают, когда ведьма в бешенстве или печали, а пробуя осознанный контроль погоды. Я повторяла заклинание, пока не выглянула в окно и не увидела чернильную кляксу, пролившуюся на закат.

– Ого, – прокомментировал Коул, перегнувшись через руль.

Голова гудела от усталости, но, помассировав виски, я продолжила.

А тем временем вывески за окном сменились лесами. Снова за чертой города. Дорога, дорога, дорога…

– Одри, слушай… Если не хочешь говорить со мной, то хотя бы поешь.

Жемчужина ожерелья, с которой я играла, выскользнула из пальцев, шершавых от сухого осеннего воздуха. Обернувшись на Коула, сидящего за рулем и днем, и ночью, я опустила глаза на подстаканники, заполненные давно остывшей едой. Пара нетронутых хот-догов с имбирным чаем. В те моменты, когда Коул не смотрел на дорогу, он смотрел только на меня. И сейчас смотрел – обеспокоенно и заботливо. Я эти чувства не разделяла. Зачем беспокоиться обо мне, когда я просто делаю то, что должна?

– Извини, – вздохнула я, послушно захлопывая Книгу. – Я становлюсь очень замкнутой, когда…

– Грустишь, – понял Коул. – И терзаешься чувством вины. А потому моришь себя голодом. В наказание.

– Вовсе нет! У меня просто нет времени на праздность.

– Еда – это потребность живого организма, а не праздность, – скривился на последнем слове Коул.

Я закатила глаза и снова отвернулась. От вида нескончаемого шоссе начинало мутить. Когда мы уже приедем? Почувствовав, что Коул продолжает смотреть на меня, я обреченно застонала.

– Ладно, – сдалась я. – Я просто… все думаю о том колдуне в маске. Почему он не напал на меня. Сначала я решила, что он испугался, но потом… – И я неохотно призналась Коулу в том, в чем признаться не могла даже самой себе: – Теперь мне кажется, что он просто не хотел причинять мне вред. Это имеет смысл лишь в том случае, если я нужна ему. А кому я еще могу быть нужна, если не Джулиану?

– Ну, – Коул долго и напряженно молчал, прежде чем ответить. – У меня пальцев не хватит, чтобы пересчитать всех, кому ты можешь быть нужна. Так что это ни о чем не говорит…

Я безрадостно ухмыльнулась.

– Ты ведь знаешь, что это неправда. Все, кому я могу быть нужна, – это либо ты, либо демонические животные. Вряд ли кто-то из вас прятался под той маской.

– А что насчет той рыжей ведьмы? – задумчиво поделился своими размышлениями Коул, стуча по рулю. – Королева Шепота… Ну, та, что хотела от тебя Бёрлингтон и жемчуг.

– Аврора? – удивилась я. – Зачем ей убивать новоодаренных ведьм? К тому же детей.

– А как еще ей заставить тебя делать то, что она хочет?

– Она хотела Бёрлингтон и жемчуг в обмен на Книгу, – напомнила я и покрутила перед лицом Коула гримуаром в нежном, сизом переплете, с которым не расставалась во сне. – Но она уже у меня. Знаешь, у Авроры есть еще одно прозвище – Хведрунг. Это означает Поднимающая бурю ради веселья. В шестнадцатом веке она заставила жителей Страсбурга плясать несколько дней подряд, пока те не скончались от сердечного приступа или обезвоживания. В истории это обозвали «танцевальной чумой». Да, Аврора хитрая и любит доставлять неприятности. Возможно, она сама подкинула мне книгу. Аврора способна на все, что угодно, но убивать детей… Тут нужна не хитрость. Тут нужно бессердечие.

Коул замолчал, уставившись на дорогу впереди.

– По-моему, бессердечие – это как раз то, чего следует ожидать от ведьмы, устраивающей средневековые вечеринки с летальным исходом. Помнится, ты рассказывала и про человеческие жертвоприношения в центре Нью-Йорка ради получения вечной жизни, – протянул Коул. – Она и вправду так делает? Продлевает себе жизнь с помощью черной магии. Сколько же ей лет?

– Доподлинно неизвестно, но однажды я слышала, как она говорила о короле франков Хлодвиге I так, будто знала его лично. А Хлодвиг жил еще в пятом веке, – хмыкнула я и стащила с хот-дога ломтик соленого огурца, на что Коул одобрительно улыбнулся. – Честно, я ее не понимаю. Не знаю, что может быть хуже, чем пережить свой ковен.

– Может быть такое, что она решила заменить человеческие жертвоприношения на ведьмовские? Ведь забирать жизненную силу новоодаренных, должно быть, эффективнее.

– Возможно, но так заморачиваться… Это глупо. Авроре незачем такие эксперименты, когда Нью-Йорк – туристический центр мира. Даже десяти пропавших без вести там никто не хватится, чего не сказать о таком маленьком городке, как Бёрлингтон.

Коул оторвал одну руку от руля и, пока я разглагольствовала, протянул мне почти холодный хот-дог. Я обреченно поморщилась, но признала поражение и вгрызлась в мякоть хлеба. С каждым укусом усталость отступала, пока не исчезла совсем. Я постаралась не замычать от удовольствия, чтобы самодовольство Коула не раздулось еще больше и не лопнуло, перевернув машину на полном ходу.

– Еще я утром звонил Гансу, пока ты спала, – осторожно начал он, убедившись, что я доела, умяв и его порцию тоже. – Оказывается, он и впрямь отлично ремонтирует мебель. Гидеон в восторге! Наконец-то кто-то починил ему шкафчик в прихожей. Не помню, чтобы мой брат хоть когда-то столь охотно делился жилплощадью. А Марте понравились лошади. Гидеон учит ее верховой езде. И я… Я перевел деньги, чтобы Ганс мог заказать для нее глазной протез. Так что у них все хорошо, – выдавил улыбку Коул, будто не замечая, как я переменилась в лице, перестав облизывать крошки с пальцев.

Милое платьице и колготки, заляпанные кровью. Белокурые волосы, разметавшиеся по грязным половицам. Знаки и руны, шрамы от которых пройдут с ней через всю жизнь и сойдут лишь тогда, когда плоть сойдет с костей от старости. Глазное яблоко с васильковым зрачком, вместо которого теперь зияющая дыра, сделавшая из невинного ребенка сломанную куклу. Все это я вспомнила, лишь слыша имя «Марта». Не зря Коул ждал, когда я доем.

Я содрогнулась и снова уставилась в Книгу. Похоже, сегодня я вновь не засну.

– Это не твоя вина, – отчеканил Коул то, что повторял как заведенный с самого нашего отъезда из Бёрлингтона. Заметив, что у него все равно ничего не выходит, Коул откашлялся: – Так что там за кандидат, которого ты хочешь пригласить в ковен? Ты уверена, что он все еще в Новом Орлеане? Неприкаянные редко засиживаются на одном месте…

Коулу достаточно быстро удалось переключить мое внимание на мешочек с рунами, лежащий на бардачке. Руны, прежде обиженные, заговорили со мной внезапно. Для этого мне хватило вернуться домой с той заброшенной радиовышки и просто взять их в руки. В тот же миг руны будто перенастроили, как духовой инструмент: теперь они не просто внимали мне и указывали города, а называли конкретное место.

«Лавка Саламандры».

Я потянулась к мешочку и вытряхнула из него несколько кубиков. Убедившись, что вязь не изменилась, я проверила старый смартфон Коула, которым он снабдил меня перед поездкой. Как и раньше, в поисковике отобразился лишь один результат на запрос.

– «Вы можете узнать, что вас ждет завтра, уже сегодня! В нашей лавке чудес на каждый вопрос найдется ответ. Вуаль будущего прозрачна для той, что смотрит на мир глазами саламандры. На первый сеанс действует двадцатипроцентная скидка», – зачитала я вслух с веб-сайта эзотерического салона. – Да, эта ведьма нам и нужна.

– Ведьма? – переспросил Коул.

– Да. Здесь точно не написано, но я почти уверена, что это девушка. Она зовет себя Саламандрой. – Я сделала глоток остывшего чая, пролистывая сайт. – Ее лавка находится прямо в центре французского квартала. Интересно, почему она не в ковене Вуду… Похоже, ведьма – провидица. Будет как нельзя кстати: осваивать прорицание в одиночку очень сложно! Лучше учиться у профи.

Коул ностальгически улыбнулся.

– Новый Орлеан… Там мы и познакомились. Не верится, что руны выбрали неприкаянного родом именно оттуда. В прошлый раз мне не хватило времени сходить на экскурсию. Может, в этот удастся? Я хотел бы посмотреть на кладбище Метейри.

Я пожала плечами, пряча мешочек с рунами в сумку.

– Нам нужно собрать кандидатов как можно скорее. Возможно, тот, кого руны предложат следующим, будет на другом конце Штатов. Придется ездить много и быстро. Ну, или разориться на авиаперелет.

Коул поежился, выражая неприязнь к самолетам, и свернул на следующем повороте. Я принялась упаковывать в рюкзак вещи, разбросанные по машине (расческу, гримуар, руны, жестяную банку с ягодными леденцами). Мы добрались до Луизианы одним марш-броском, уложившись в сутки: благодаря мне Коул даже отказался от мотелей, и мы вели машину по очереди. После случая с Мартой медлить не хотелось даже ради перерыва на полноценный сон.

– Сейчас только бензин залью и поедем, – предупредил Коул, остановившись в пятистах метрах от вывески «Новый Орлеан – 220 миль».

Я выбралась из машины следом за Коулом, чтобы размять затекшие мышцы, и проводила его взглядом от бензоколонки до кассы. На противоположной стороне дороги расстилались ивовые заросли, похожие на декорации к «Робину Гуду». Казалось, даже осень была неспособна выбить из них болотно-зеленые краски. Прислонившись к капоту, я оглянулась и вытащила из кармана небольшой моток красных ниток.

Неторопливо распутывая в пальцах овечью шерсть, я сконцентрировалась.

– Веретено крутится, нитку плетет. Ариадна по ней Тесея найдет. Лабиринт тянется, нитка завязывается. Без голоса Ариадны Тесей снова теряется. Нитку заменят мои слова… И тоже выведут Джулиана Дефо на меня.

Но, как назло, сколько бы раз я это ни повторяла, впервые в жизни меня никто не искал.

Кусты за бензоколонкой зашелестели, и я повернулась.

– Ты не похожа на того, кого я жду, – улыбнулась я растерянно, глядя на огненную лисицу, выскочившую оттуда. – Впрочем, ты гораздо симпатичнее!

Мех без единого изъяна переливался на солнце, как слиток золота. Глаза, словно выточенные из бирюзового хрусталя, уставились на меня, и животное замерло. Я нахмурилась и, оттолкнувшись от капота, шагнула лисе навстречу.

– Яблочный пирог! Представляешь, здесь продается тот самый, что свел нас вместе. Я бы сказал, пирог судьбы. Купим?

Я повернулась к Коулу, а когда обернулась обратно к лесу, лисицы уже не было. Лишь четыре следа от маленьких лапок на влажной земле подтверждали, что мне это не привиделось. Быстро спрятав клубок нитей обратно в карман, я покачала головой.

– Покупной пирог, хм… Я не слишком-то скучаю по изжоге. Ты закончил с бензином?

– Ага, – кивнул Коул и, протянув руку, вдруг надел мне на голову бейсболку с логотипом Hard Rock Cafe. – А еще вот это. Только недавно задался вопросом, куда подевалась твоя дорогущая жемчужная шляпка…

– Лучше тебе не знать, – отмахнулась я от воспоминаний о Нимуэ и довольно поправила бейсболку, приподняв козырек. – Мне нравится. Тоже красная. Спасибо.

Спустя десять секунд мы снова были в дороге, а я продолжила любоваться через боковое зеркало желтеющим лесом, который остался позади.

Бейсболка, пахнущая новизной. Песни Бритни Спирс, приглушенно доносящиеся из динамиков. Длинные пальцы Коула, отбивающие ритм по кожаному рулю. Тепло от включенной печки, а еще пальто Коула, которое было слишком тонким для октябрьской погоды, но которое я все равно взяла с собой, чтобы укрываться им вместо одеяла.

– Остановимся здесь, что скажешь? – подал голос Коул, когда небо окрасилось в апельсиновый сок, а вдоль дорог зажглись фонарные столбы и вывески мотелей. – Мы на границе с Орлеаном. За час доберемся до центра, если выедем рано утром.

Я сонно кивнула, слишком уставшая, чтобы спорить. Как только Коул припарковался на стоянке одного из мини-отелей, я вывалилась наружу и едва не упала: одна половина тела онемела, а другая онемела еще больше.

Оглядев облезлую двухэтажную постройку с крутыми лестницами, я покрылась мурашками в предвкушении горячей ванны. Даже если после этой ванны меня покусают клопы, кишащие в матрасе.

Пожилой консьерж с ярко выраженным британским акцентом отдал нам ключ от комнаты с деревянным брелоком – 8.

– Счастливое число, – присвистнула я саркастично, снимая пальцем паутину с угла, пока Коул пытался справиться с заевшим замком и войти в дверь на первом этаже.

– Надо найти, где здесь можно перекусить, – пробормотал Коул и налег на дверь плечом, толкая. Ключ со скрипом повернулся. Коул ввалился внутрь и поспешил включить свет. – На другой стороне дороги есть бар.

– Я не пойду, – заявила я, сбрасывая на кровать набитый рюкзак и брезгливо проверяя, нет ли на простыне и подушке пятен чего-нибудь черного или бордово-коричневого. – Хочу полежать в ванне. Возьмешь мне что-нибудь навынос?

– Да, разумеется.

Коул пододвинул пуфик к шкафу, чтобы сбросить на него куртку, и включил воду в раковине, вспенивая руки торфяным мылом. В окружении нейтральных синих обоев стояла двуспальная постель; достаточно широкая, чтобы уместиться на ней одному, но слишком узкая для двоих. Ремонт в номере и впрямь был свежим, и я мысленно поблагодарила небеса за столь щедрый дар после дней тряски в машине. Разложив на кровати водолазку и льняные джинсы, в которые я собиралась переодеться утром, я выудила из рюкзака шелковую пижаму. Такой контраст вызвал усмешку: убогий мотель и шелк. Вся моя жизнь в четырех словах.

По привычке спрятав Книгу под подушку, я разулась и запрыгнула на постель, выжидая, пока Коул освободит ванную.

– Точно не хочешь пойти со мной? – поинтересовался он, сев рядом, и от его близости я почувствовала нарастающее тепло в груди, которое покинуло меня и не появлялось с тех самых пор, как я увидела искалеченную Марту.

Коул взял меня за руку, растирая мои холодные пальцы.

– Я устала, – призналась я тихо. – Ты был прав насчет гиперактивной практики… Не привыкла к таким нагрузкам. Слишком много заклятий за один день.

– Не мучай себя. Та, к кому мы едем, лишь первая из списка. Потом будем искать других, и кто знает, насколько это затянется. Ты все успеешь, – улыбнулся Коул уголками рта и, неохотно выпустив мою руку, поднялся. – Давай проверим, насколько хорошо я тебя изучил. Если будет стоять выбор между китайской лапшой и бургером, что мне тебе взять? Лапшу?

– Ух ты! Экзамен пройден. Молодец, Гастингс! – похвалила я. Коул вытащил бумажник из сумки и двинулся к двери, вновь одарив меня кроткой улыбкой. С каждым днем эти улыбки давались ему все лучше и лучше. – Не задерживайся, а то я умру от голода и тоски.

Дверь за ним закрылась, и, вздохнув, я опрокинулась на постель. Раскинув руки, я пролежала в прокрастинации несколько минут, а затем, наконец… расплакалась.

– Соберись, тряпка! – велела я себе, когда ужаснулась поросячье-красному носу в отражении зеркала. Глаза были такие же ужасные: сосуды полопались, окрасив белки в розовый. – Коул не должен видеть тебя страшной размазней. Ты же Верховная, черт побери!

«А Марта была всего лишь маленькой девочкой. И смогла ли ты защитить ее, Верховная? Как должна защищать каждую ведьму своих земель».

Этот голос говорил со мной каждый раз, как я пыталась закрыть глаза и расслабиться. Каждый раз, как я пробовала простить себя и выпустить из рук гримуар, на который променяла сон и пищу. Этот голос принадлежал мне самой, и он не оставлял меня в покое ни на секунду.

– Ты облажалась, – сказала я самой себе, смотрясь в зеркало ванной. – Но этого больше не повторится.

Набрав горячую ванну, я высыпала туда остатки сухой лаванды и добавила полтюбика гвоздичного масла. Ароматный пар и тепло сделали свое дело – я мгновенно успокоилась, откинув голову на бортик. Чтобы осмелиться лечь сюда, пришлось несколько раз прочитать дезинфицирующее заклятие – страшно представить, сколько трупов могли расчленить в этой ванне.

Когда я выбралась оттуда и завернулась в махровое полотенце, мне сделалось значительно легче. Гвоздика впиталась в кожу, а лавандовый пар наполнил легкие, и вместе с приятным ожиданием Коула этого хватило, чтобы поправить мое самочувствие. Расчесав мокрые волосы и натянув пижаму, я вышла из ванны.

Коула все еще не было. Тогда я, накинув поверх пижамы его пальто, открыла входную дверь и нетерпеливо выглянула на улицу. На другой стороне дороги, в пятистах метрах от отеля, шумел бар. Над входом неоном мигала нелепая вывеска в виде кошки, играющей на саксофоне.

– Зачем ты вышла? – нахмурился Коул, появившись уже спустя пять минут и сжимая в руке бумажный пакет. – Заболеешь ведь. Иди обратно!

Коул галантно пропустил меня вперед и запер дверь. Сгорбившийся и мрачный от недавней встречи с социумом, он буквально расцвел, стоило нам снова остаться наедине. Может, так действовала на него долгожданная тишина, а может, моя рука, которую я запустила ему в волосы.

– Лапши не было, а бургеры у них так себе, судя по отзывам на Yelp. Так что я взял тебе кесадилью с курицей, – сказал Коул, открыв передо мной бумажный пакет, по стенкам которого пошли масляные пятна от сочной и горячей еды. В желудке у меня заурчало. – Хм, видимо, не зря я взял еще и картофель фри, и чизкейк.

– А как же салат? – криво улыбнулась я, присаживаясь на кровать и наблюдая за тем, как он раскладывает для меня пластиковые боксы с едой.

– Салат? – отвлекся Коул. – А надо было?

Я тихо рассмеялась, скинув тапочки и болтая над полом босыми ногами.

– Я пошутила, – и, дотянувшись до Коула, согнувшегося над мини-холодильником, клюнула его носом в щеку. – Спасибо.

Он порозовел, подавая мне бутылочку с гранатовым соком. Устроившись на краю постели, я принялась уминать кесадилью, капая соусом.

– Тебя долго не было, – заметила я, взглянув на часы, стрелка которых подбиралась к одиннадцати. – Ты ушел почти два часа назад.

– Я… Да, там было много людей. Очереди на заказ. А еще я долго не мог выбрать, какой соус брать к картошке…

– Правильно подобранный соус к картошке – это важно, согласна.

– А когда я шел обратно, то видел лису, представляешь! Я попытался угостить ее, но она убежала.

– Лису? – переспросила я с набитым ртом, оторопев. – Хм, необычно… Я тоже сегодня видела лису.

– Давай будем считать, что это на удачу.

– Сомневаюсь, но давай. Сейчас удача нам бы не помешала.

Я управилась с едой в считаные минуты, даже обогнав Коула, взявшего себе кукурузный буррито. Сбросив в мусорное ведро контейнеры и смыв с лица в ванной следы чревоугодия, я вернулась к Коулу и прижалась к его плечу, позволяя (точнее, умоляя всем своим видом) обнять меня.

– Расследование в городе Бёрлингтон продолжается. Личность убийцы на данный момент не установлена, но полиция…

– Стой! – воскликнула я, едва Коул попытался переключить канал шипящего телевизора, чертыхнувшись.

Подобравшись к краю постели, я уставилась в экран, где транслировали повтор репортажа из нашего города.

– Последняя жертва, Харпер Стоун, училась в университете штата Вермонт на факультете искусств. Ее родители, Гарри и Феодора, не дают никаких комментариев о случившемся…

– Последняя жертва? – спросила я вслух. – Харпер? Они не знают про Марту?

– Конечно же нет, – вздохнул Коул, откидываясь на подушки. – Иначе мне бы пришлось заполнять кучу отчетов и мы никуда не смогли бы выехать как минимум пару недель. К тому же всеобщая известность и сеансы психиатра – не то, что нужно Марте. То есть психиатр как раз бы не помешал, но ради ее же безопасности им с отцом стоит оставаться у Гидеона. Для всех остальных Харпер – последняя. Надеюсь, последней она и останется, ведь мы… Одри?

Коул выключил телевизор и отбросил пульт на пуфик с одеждой, а затем пододвинулся ко мне, съежившейся под простыней в остром приступе самобичевания.

«Столько жертв, столько убитых семей, людей, ведьмаков… И все ради того, чтобы ты беспечно путешествовала по миру вместе с Рэйчел и ни черта не делала. Удобно быть Верховной, когда не надо думать ни о ком, кроме себя, правда?»

– Одри, перестань делать это.

Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной.

– Делать что?

– Убиваться. Лучше посмотри, что я тебе купил.

Я оторвала ладони от лица и выпрямилась, дожидаясь, когда Коул достанет что-то из кармана своих джинсов. Усевшись на коленях поверх скомканного одеяла, он, такой растрепанный и домашний даже в уличной одежде, достал из джинсов цепочку. Золотой браслет из тонкого плетения, по середине которого красовалась крупная белая жемчужина.

– Думаю, такое жилище понравится гримам больше резинки для волос, – смущенно предположил Коул, запинаясь, и кивком указал на мое запястье с пурпурной лентой.

Я удивленно моргала, глядя то на браслет, то на Коула. Позволив ему застегнуть цепочку на моей кисти, предварительно стянув резинку, я засияла.

– Поэтому тебя не было так долго! – догадалась я, и Коул красноречиво зажевал нижнюю губу. – Где ты нашел в этом захолустье ювелирный магазин?

– Ломбард, – признался Коул и, преодолев стеснение и отголоски синдрома Аспергера, что еще напоминал о себе в особо щекотливые моменты, посмотрел мне прямо в глаза. – Тебе нравится?

– Конечно, нравится, Коул! Сначала бейсболка, потом браслет… Сегодня будто мой день рождения! В последний раз я получала подарки, когда еще была жива Рэйчел. Я даже не знаю, как отблагодарить тебя. Впрочем… – Я вдруг замялась, и Коул с любопытством сощурился, приблизившись к моему лицу. – Нет, я знаю.

Когда он смотрел мне в глаза, цвет его радужки всегда выглядел непривычно – светлее, чем раньше, когда он старательно изворачивался, избегая контакта. Теплый, ореховый, как фундук в шоколаде, и прекрасный.

Когда я придвинулась к Коулу вплотную, он испугался, и этот испуг парализовал его, не давая отстраниться и все испортить. Тогда я застыла, давая ему время привыкнуть к отсутствию свободного пространства между нами, но уже через секунду Коул наклонился и накрыл мои губы своими. Его пальцы легли мне на подбородок, а затем скользнули вдоль линии челюсти. Тяжелая ладонь опустилась мне на затылок, прижимая так, что я бы не смогла вырваться, даже если бы очень захотела.

Но я, разумеется, не хотела.

Я накрыла ладонью жесткие кудри его волос и поцеловала в ответ, перебравшись к нему на колени.

Коула будто переключило. Он изменялся каждый раз, как в его крови пробуждалась охота, но со мной охотником он никогда не был. Однако именно на это было похоже то клокочущее ощущение, что вдруг защекотало под ребрами – я его жертва. Коул резко снял меня со своих коленей и кинул на постель, подмяв под себя. Осознание пришло на миг позже: по-другому он просто не умел. Коул вообще никак не умел. Поэтому, позволяя инстинктам возобладать, он сотрясался в дрожи от моих прикосновений, возбужденный и ранимый, как оголенный нерв.

– Так приятно, что почти больно, – жмурясь, признался он шепотом. Я облизнула губы, ноющие от нежных укусов, и взглянула на его губы – такие же воспаленные и красные.

Коул ткнулся носом мне в подбородок, восстанавливая сбитое дыхание. Комната перед глазами кружилась, как французская карусель. Коул оказался меж моих разведенных коленей, и я почувствовала внутренней стороной бедра твердость, в которую превратились мышцы его живота… И не только.

– Если тебе больно, – хрипло выдавила я, воззвав к своему благоразумию. – Мы можем остановиться. Просто не будем…

– Нет, мы будем.

Коул не выдал сомнений, даже если они у него и были. Он осторожно поддел рукой край моей пижамы и потянул шелковую ткань вверх. Я помогла ему, приподнявшись и задрав руки, чтобы бретельки майки слезли, не запутавшись. Там, под верхом пижамы, на мне совершенно ничего не было.

Коул перенес вес на свой локоть, упершись им в подушку рядом с моей головой, и обвел меня изучающим взглядом. Это было несправедливо: я уже чувствовала, как прохладный воздух в номере касается голой груди, и дело оставалось лишь за спальными штанами. Коул же все еще был одет: повседневная рубашка в клетку и синие джинсы. Торопить его мне не хотелось, но…

Коул положил горячую ладонь мне на живот и наклонился. Карие глаза в свете торшера вдруг показались совсем черными – темнее, чем ночное небо за плотными шторами.

– Что? – спросила я, сглотнув сухость во рту, когда Коул совсем перестал шевелиться, разглядывая меня.

– У тебя пятнадцать родинок, – прошептал он и бережно взял мою руку в свою, поднося к губам. – Пять из них на левом запястье. – Он обвел их, совсем крошечные и незаметные, своим дыханием, а затем принялся за костяшки таза, где над линией штанов виднелась еще пара отметин. – Восемь шрамов… Больше всего мне нравится этот. – Он припал ртом к моему правому предплечью.

Я вздрогнула. Шрам, серпом огибающий руку ниже локтя, я давно научилась не замечать. Всегда скрытый под одеждой, он перестал быть частью моей истории и тем, о чем я бы хотела рассказывать. Когда-то он был ярким, чернильным, но Джулиан превратил его в неприметный изъян – в бледную, плоскую метку смерти.

– А я его ненавижу, – ответила я, и Коул прервался, вскинув голову.

– Почему?

– Когда атташе приносит ведьме клятву, он помечает их обоих, оставляя каждому по неглубокому порезу одним ножом. Сначала режет ведьму, чтобы ее кровь пропитала лезвие, а потом себя. Это образует связь. Шрам выглядит, как монохромная татуировка, пока атташе жив, но если атташе умирает… Шрам становится просто шрамом. Будто могильный камень на теле, от которого не избавиться.

Коул замер, но, быстро вернув себе самообладание, сделал то, о чем я не могла и мечтать, – забыл о моем предплечье, будто не было ни этой метки, ни нашего разговора. Я вновь впала в безмятежную негу, ощутив его язык над своей левой грудью. Следующей стала ключица, а после Коул снова оглядел меня – мимолетно, но внимательно – и в который раз задрожал.

– Сто восемьдесят ресниц, – сорвалось с его уст, и, наблюдая за ним с любопытством, я улыбнулась, перехватывая губы Коула и целуя.

Его синдром Аспергера – такой точный, такой безошибочный – часто казался неуместным. Но только не сейчас. Сейчас Коул Гастингс был собой – он открылся мне, доверял, и из него рекой текли слова и мысли. Все, что он видел, и все, что он ощущал. Коул не мог остановиться, ведь говорил правду: вдвоем нам было так приятно, что становилось почти больно. Он наконец-то стянул с себя рубашку, и я провела пальцами по его острой трапеции. Под шеей Коула рассыпались созвездия родинок – куда больше, чем я могла сосчитать. Они делали его совершенным.

Коул обвил руками мою талию, перетаскивая с края постели, куда мы успели скатиться, обратно к изголовью. Я взялась за ремень его джинсов.

Резкий удар и треск лопнувшего стекла. Я вскрикнула.

– Птица! – воскликнул Коул, обнимая меня. – Это просто птица!

Да, он был прав: пробив собою стекло и оставив на раме кровавую печать, на пол упала ласточка с переломанными крыльями. Серебряное тельце было усеяно осколками, как акульими зубами. Трепыхаясь, она силилась взлететь на последнем издыхании. Это зрелище было грустным, но не страшным, однако сердце в груди неистово заколотилось.

– Одри, все хорошо?

Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной с обеспокоенным видом, и будто очнулась ото сна. Мы все еще лежали на кровати, полуголые, сплетенные в один клубок, и, казалось, не было на свете людей ближе, чем мы.

– Да, вроде бы.

Дурной знак. Дурное предчувствие. Дурное решение.

Долгожданный ответ.

«Тайный грех, свои покровы сбрось! И о пощаде грозных вестников небес моли. Я – человек, перед которым грешны другие больше, чем он грешен».

– Надо сообщить администратору, – пробормотал Коул угрюмо, пока птица, дернувшись в последний раз, наконец, не замерла. – Бедняжка.

Трясущимися руками я натянула вместо пижамы свитер, припасенный на утро. Коул не заметил этого, тоже одеваясь и попутно поправляя волосы, взлохмаченные моей лаской.

– Я схожу, – бодро вызвалась я и добавила с напускной беззаботностью: – А ты иди пока в душ.

Коул обернулся и, вопросительно взглянув на меня, замотал головой, пока я стремительно шнуровала ботинки.

– Одри, после такой дороги тебе стоит…

– Ты тоже устал, Коул. Уж позвать горничную и похоронить мертвую птичку я в состоянии.

Коул нахмурился, сбитый с толку, но, к нашему обоюдному удивлению, кивнул.

– Пожалуй, ты права. От ванны я бы сейчас не отказался. Ты точно справишься?

Вместо ответа я чмокнула Коула в ямочку на щеке и, схватив с кресла шерстяное пальто, укуталась в него, вылетая из номера. Мысленно я молилась. За себя. За Коула. За жителей мотеля и всех, кто проезжает мимо него.

В воздухе пахло поздней осенью и приближающимся Хэллоуином. Ветер будто нес с собой запахи лакричных конфет и гвоздичного пунша. Я выскочила на дорогу и, лавируя между сигналящими машинами, перебежала оживленную дорогу. Стоянку у бара заполняли машины туристов и местных: деревенские пикапы, комфортные «Вольво», пара милитаризированных вездеходов и японские мотоциклы.

Я подвернула длинные рукава пальто и нервно сжала пальцы, чувствуя в них непривычную пустоту – ни рюкзака, ни гримуара. Лишь я и он.

– Верховная, – послышалось шипение за спиной. Я обернулась на трех котов, разгуливающих по перилам крыльца. На фоне агатовых шкур красные глаза светились. – Не ходи туда!

Золотой браслет, подаренный Коулом, сверкал на запястье в свете фонарей.

– Все будет хорошо, – пообещала я, надеясь прозвучать убедительно, и потеребила браслет. – Вот ваш новый якорь. Не высовывайтесь из него, ладно? Не хочу, чтобы вы пострадали.

Гримы нахохлились и переглянулись, но пререкаться не стали. Спустя миг все трое слились с тьмой, а я, набрав в легкие как можно больше опьяняющего сырого воздуха, толкнула тяжелую дверь.

Переступив порог, я приготовилась зажать уши от громкого смеха и музыки, но внутри оказалось уныло: классическая мелодия, не вписывающаяся в пошлый интерьер кантри, доносилась со сцены, на которой расположились четыре музыканта. Несколько компаний по три-четыре человека увлеченно переговаривались за столами, изучая меню. Обстановка в баре царила умиротворенная, и я бы приняла это за счастливое стечение обстоятельств, если бы не знала, как слово «счастливое» меня не любит.

Я остановилась, щурясь от софитов, и медленно осмотрелась. Ни одного знакомого лица, но этот голос… Голос все еще звучал в голове, зачитывая «Короля Лир».

«Не суйся меж драконом и яростью его».

Я дошла до барной стойки и, взгромоздившись на бархатный стул, постучала ногтями по лакированному дереву. Взгляд бегал от одной яркой бутылки к другой, ища, к чему прицепиться.

– Можно мне какао?

Бармен на другом конце стойки улыбнулся и смял в руках белое полотенце. Одна симфония Баха сменяла другую, а рядом со сценой танцевала влюбленная пара, порхая над пустым танцполом.

Девушка таяла в объятиях своего партнера, следуя за ним как на магнитном притяжении: гибкая, изящная, она будто парила по воздуху, руководимая статным, темноволосым юношей. На ней была вульгарно короткая юбка и высокие кожаные сапоги. Мужчина же был одет более интеллигентно: дорогие брюки и черная рубашка, застегнутая до самого воротника. Я засмотрелась на их альянс, раскачиваясь на стуле в такт музыке, и почти забыла про заказанное какао. Обернувшись к стойке спустя пару минут, я так его и не обнаружила.

– Может, вы наконец-то нальете мне какао? – вздернула брови я, придвинувшись к бармену.

Тот продолжил натирать бокалы, не выпуская из рук полотенца. Его взгляд прилип к пивному крану – бармен не моргал, повторяя одно и то же движение. Я наклонилась чуть ниже, заглядывая под стойку, чтобы убедиться: по полу разлито вовсе не вино. То была кровь, и капала она с его бедра, проткнутого ножкой стула. Однако мужчина не замечал боли, продолжая работать.

Никто из посетителей вообще ничего вокруг не замечал.

Я медленно выпрямилась, возвращаясь на свой стул, и повернулась к танцующей паре. Девушка, кружась в очередной связке, взмахом головы откинула за спину каштановые волосы и обнажила лицо: окаменевшая улыбка и широко распахнутые глаза. Она даже забывала моргать. Ее партнер же чувствовал себя отлично.

– Обожаю вальс, – поделился со мной Джулиан, блаженно зажмурившись, когда совершал очередной поворот. – Но я помню, что ты больше предпочитаешь джаз.

Он щелкнул пальцами, выпустив девушку из объятий, и та рухнула, будто ее сбили с ног – тряпичная игрушка, утратившая интерес хозяина. Музыка сменилась: бодрая и игривая, будто из нуарного фильма пятидесятых. Я бы тут же впала в беспамятство, упиваясь любимой мелодией, если бы не брат, стоящий напротив.

От лица отхлынула кровь. Я сглотнула и, перегнувшись через стойку, выхватила из-под нее початую бутылку бренди. Встряхнув рукой, чтобы разбрызгать его вокруг себя, я выпалила:

– Lopas!

Джулиан склонил голову набок, смеясь и отряхивая от алкогольных капель пиджак.

– Защитные чары? Надо же… Раньше ты их не знала. Продолжила свое обучение? Это хорошо. – Джулс сделал шаг вперед и, выставив пальцы веером, подул сквозь просветы в них. Лужа бренди, обходящая меня кольцом, расплылась, утратив четкие контуры. Порыв ветра погнал их по половицам, как ручей. – Вот только я обучаюсь дольше твоего. Дружище, не нальешь даме то, что она просит? Самое вкусное сливочное какао за мой счет!

Джулиан махнул рукой еще раз, и я увидела рисунок, начерченный на тыльной стороне его ладони углем, – раскрытый глаз, обведенный в пятиугольник. Бармен за стойкой, точь-в-точь марионетка на прозрачной леске, кинулся на кухню. Это было «Око Гипноса» – не что иное, как внушающее заклятие-паразит. Только я никогда не видела, чтобы кто-то подчинял себе стольких людей сразу, а ведь все они были подчинены. Все до последнего, кому только не повезло заглянуть в бар в этот поздний вечер. Музыканты, исполняющие джаз; посетители, поддерживающие иллюзию непрерывной беседы, двигающие губами, но беззвучно, чтобы не сбивать Джулиана с мысли; официанты, бегающие по залу ломаными линиями, будто кто-то забыл вытащить у них из спины заводной ключ. Куклы, в которых мой брат превратил живых людей.

– Заклинание «Домино», – сказал он вдруг, и я вопросительно заморгала, пока он не пояснил: – Вот как я накрыл «Оком Гипноса» весь бар сразу. Двухслойная магия, сестра. «Домино» – заклятие связи. Что случится с одним – случится и с другим. Убью одного – умрут все. Зачарую одного – все зачаруются. Удобно, правда? Могу научить.

Я постаралась не задохнуться, обуреваемая паникой, но лишь невозмутимо покачала головой.

– Как ты…

– Читаю твои мысли? – снова догадался Джулиан, снисходительно улыбнувшись. – Никак. Я просто знаю тебя, Одри. На то мы и близнецы.

Джулиан сложил руки за спиной и задумчиво обошел зал, пока не достиг уединенного столика за деревянной ширмой. Мне не понравилось то, что я увидела поверх белоснежной скатерти: несколько сервированных блюд, фужеры и свеча, которую Джулиан зажег одним взглядом. К нашей встрече он подготовился основательно и, когда официант положил перед ним последний прибор, жестом пригласил меня присоединиться.

– Поужинаешь со мной? Ведь это достойно праздничной трапезы – моя любимая сестренка наконец-то позвала меня!

Молча пройдя до стола, я неохотно приняла заботу Джулиана, когда он отодвинул для меня стул. Брат занял место напротив. Серые глаза блестели, как две монеты. Я будто смотрелась в зеркало, и от этого меня затошнило. Мы все еще были чертовски похожи: темно-русые волосы, мягкие и послушные; узкие черты лица, кошачья форма глаз и пухлые губы – все, что нам обоим передалось от матери. Только у Джулиана скулы были шире моих – единственное наше различие. Конечно, не считая того, что он был тварью, а я – нет.

– Я готова предложить тебе сделку.

Джулиан откинулся на спину стула, делая глоток бренди из граненого бокала. Мне хотелось выхватить его, чтобы самой промочить горло – во рту пересохло, как от проглоченного песка.

– Так вот оно что, – изрек Джулиан, смакуя выпивку. – А я-то мчался с другого конца Америки на твой зов, думая, что ты созрела к воссоединению…

– Увы, – хмыкнула я. – Мне надоело бегать. Я хочу покоя, Джулс.

– И ты знаешь, как его получить. Покой – это наша семья, Одри.

Спорить с ним было бесполезно, и по пути в Орлеан я готовилась к этим переговорам с таким же усердием, как к освоению новой магии. Все, что должно было случиться, случилось. Все дороги вели меня к одному.

– Я сделаю тебя Верховным ведьмаком ковена Шамплейн.

Джулиан почти поперхнулся, но постарался скрыть это за присущей ему вычурной сдержанностью. Со звоном поставив бокал, он свел на переносице брови, выражая сомнение.

– Извини, кажется, музыка слишком громкая… – Он глянул на сцену, и музыканты затихли. – Повтори еще раз.

– Как только я освою восемь даров, – продолжила я решительно, глядя ему в глаза, – я передам тебе верховенство, и ты исполнишь давнюю мечту, которую лелеял все эти годы. Ты станешь первым Верховным колдуном в истории ковена.

Официант поставил на стол закуски и кружку с моим долгожданным сливочным какао. Однако я даже не взглянула на еду – сейчас мне было вовсе не до нее. Впрочем, как и Джулиану.

– Это не главная моя мечта… – произнес он грудным голосом, посерьезнев. – Ты знаешь, чего я хочу так же сильно, как быть Верховным.

– Мы с тобой – это другой разговор, – тут же прояснила я, но уголки губ Джулиана предательски потянулись вверх, стоило мне произнести это пресловутое «мы». – Сейчас речь о ковене. Сделка такова: верховенство в обмен на спокойное обучение.

– Спокойное обучение?

– «Спокойное» – это значит без тебя, – хмыкнула я. – Все то время, что мне понадобится для освоения восьми даров, я хочу провести с комфортом. Без стресса, а стресс у меня вызываешь только ты. Перестань мешать мне, Джулиан, иначе я никогда не стану Верховной ведьмой. Не приближайся ко мне, не манипулируй и не делай все то, что ты обычно делаешь, чтобы найти меня и вернуть, – тараторила я, не позволяя Джулиану возмутиться и вставить хоть слово. – Также мне нужна гарантия, что в безопасности будут и мои друзья. Ты все понял? Подытожу: ты поклянешься не преследовать меня, исчезнуть из моей жизни и не появляться в ней до тех пор, пока я не закончу свое обучение. А потом… А потом я найду способ и сделаю тебя Верховным. Как тебе такой расклад?

Джулиан молчал и не двигался так долго, что я стала подумывать, не потыкать ли в него вилкой. Затем он залпом допил свой бренди и расплылся в торжествующей улыбке.

– О каком сроке мы говорим? – сощурился он. – Обучение может длиться бесконечно. Ты можешь успеть прожить полноценную ведьмовскую жизнь, прежде чем выполнишь свое обещание.

– Сколько ты готов мне дать? – спросила я прямо, вцепившись пальцами в скатерть.

Джулиан потер подбородок, раздумывая.

– Три месяца должно хватить.

– Три месяца?! – вскрикнула я. – Ты что, издеваешься?! Да за три месяца и половину дара не освоить! Мне нужно три года.

Джулиан разразился смехом.

– Три месяца, Одри.

– Два года.

– Одри, нет. Либо три месяца, либо…

– Год, – выпалила я в отчаянии, перегнувшись к нему через стол. Кадык Джулиана предательски дернулся, стоило мне оказаться с ним нос к носу. – Дай мне один год. Прошу тебя, Джулиан.

Брат вдруг приподнялся со стула и подался ко мне. Мягкие, длинные пальцы обхватили мое лицо, и он поцеловал меня раньше, чем я успела опомниться. Лишь тот факт, что так Джулиан набивает своему снисхождению цену, не дал мне залепить ему по лицу кружкой с какао и проклясть навек. Я крепко зажмурилась, давясь привкусом желчи и слез, терпя его язык. Джулс прошелся им по моим сомкнутым зубам. Морально удовлетворившись и отпустив меня, он ухмыльнулся.

– Хорошо, – объявил брат. – Пусть будет год.

Этот мерзкий поцелуй отнял у меня храбрость. Чтобы вернуть самообладание, мне пришлось несколько раз напомнить себе, что это мое унижение – мой же шанс на победу. Таков план, и он работает.

Глубоко вздохнув, я взглянула на Джулиана из-под опущенных ресниц, облизывая соленые губы.

– Да будет так, брат.

И, взяв со скатерти десертный нож, я с нажимом черкнула им по ладони. Поставив локоть на стол, я раскрыла пальцы навстречу Джулиану, позволяя крови окропить белоснежные салфетки.

Джулиан ухмыльнулся и, взяв нож, сделал со своей рукой то же самое.

– Да будет так, сестра, – сказал он, скрепляя вместе и наши руки, и клятву, которую теперь было не нарушить.

Легкое жжение ущипнуло порез, как пробежавшая искра, и, глядя на свою кровь, которая текла на стол и смешивалась с кровью Джулиана, я почувствовала тяжесть, пригвоздившую меня к стулу. Обязательство. Теперь либо все, либо ничего.

Джулиан стянул с соседнего столика чистую атласную салфетку и ласково обернул мою ладонь тканью, останавливая кровь.

– А теперь, – он тепло улыбнулся мне, закончив перевязывать рану, – раз это наш последний вечер перед целым годом разлуки… Проведем его незабываемо, что скажешь?

Он взял мою руку в свои и поцеловал костяшки, поднимая меня из-за стола.

– Потанцуй со мной.

Во внезапном приступе моей слабости было что-то нездоровое. Принесенный обет отнял у меня ровно половину магии – гораздо больше, чем я была готова отдать. Эта часть магии сплела нас с Джулианом вместе. Он явно оказался более выносливым: не испытывая последствий ритуала, подвел меня к сцене и поднял руку, на которой углем был вычерчен глаз.

Джаз снова разлился по бару, как деготь, и Джулиан неспешно повел меня в танце.

– Уже очень скоро, – снова заговорил он спустя ту пару минут, что я позволила себе молчаливо следовать за ним, восстанавливаясь, – мы вновь станем семьей. Однажды я дам тебе все, что ты только попросишь…

– Откуда ты черпаешь свою магию, Джулиан?

Его шаг не прервался, но лицо сделалось хмурым, стоило мне нарушить его нежные грезы о нашем совместном будущем.

– О чем ты?

Продолжая танцевать, я взяла руку Джулиана, лежащую на моей талии, и оторвала ее от себя, чтобы осмотреть раненую ладонь. Рассеченная минуту назад, она не была перевязана, но уже не кровоточила. Даже не испачкала мою одежду, прикасаясь, хотя я готова была поклясться, что на стол крови Джулиана пролилось ровно столько же, сколько и моей.

Пожав плечами, брат опять обнял меня и ответил:

– Да, раны на мне заживают как на собаке.

– Для этого нужно много магии. Я ощущаю ее в тебе. Откуда столько, Джулс?

И это было правдой: держась в танце за его плечи и чувствуя удушливый запах сандалового парфюма, я чувствовала кое-что еще. Ауру. Она пульсировала, огненно-рубиновая, и окружала его ореолом, как тот самый парфюм. Чтобы увидеть чью-либо ауру, нужно было сконцентрироваться, но аура Джулиана бросалась в глаза и без этого. Словно бриллиант, подброшенный в кучу камней. Она слепила, почти болезненно, и это было ненормально.

– Ты приносишь в жертву новоодаренных? – спросила я прямо, не сводя глаз с непроницаемого фарфорового лица. – Как называется этот ритуал? Чтобы забрать магию, что тебе не принадлежит… Ты сам был под той страшной маской или обзавелся идолопоклонником?

Джулиан сощурился, бережно держа мою перевязанную ладонь в своей, широкой и холодной.

– Если честно, – промычал он, немного подумав, – я даже не понял, что ты сейчас спросила. Какие еще ритуалы? Я надеялся, ты хочешь поговорить о нас с тобой…

Я фыркнула и скривилась, а затем выскользнула из рук Джулиана, оборвав танец. Музыка продолжила играть, но мы застыли друг напротив друга: я – кипящая от напряжения, а он – безмерно недовольный отсутствием романтики. Все как всегда.

– Кто-то убивает новоодаренных ведьм, – выпалила я. – Там, в Бёрлингтоне. Среди жертв есть дети! Им отрывают языки, вырывают глаза, уродуют их тела… Приносят в жертву. Не говори мне, что ничего не знаешь об этом.

– Но я правда ничего не знаю, – невозмутимо парировал Джулиан. – Если я кого-то и убиваю, то уж точно не маленьких детей, Одри.

Мое терпение лопнуло, как надколотая ваза, которую опрокидывали со стола уже не раз, но никак не могли разбить.

– «Уж точно не маленьких детей»?.. И это говоришь мне ты?! Разве Ноа не был маленьким ребенком, Джулиан?!

Джулс передернулся. Из года в год, сколько бы раз я ни произнесла имена нашей семьи, убитой им, ничего не менялось – ни внутри Джулиана, ни снаружи. Но впервые, лишь на один миг, в который я не поверила, мне вдруг показалось, что я увидела на его лице… Стыд?

– Ты думаешь, что я – единственный психопат в мире? – спросил он раздраженно. – Почему ты вечно подозреваешь во всем именно меня?

– Потому что ты – худшее зло, что я встречала за свою жизнь! Если в новостях вдруг скажут, что кто-то разбомбил Бельгию, я и тогда первым делом подумаю на тебя, – фыркнула я и отвернулась от брата, подходя к столу и залпом осушая кружку с какао.

Оно, остывшее, ничуть не согрело мой внутренний холод, как не смог бы согреть его даже проглоченный факел.

«Уж точно не маленьких детей, Одри».

– Я не обязан отчитываться перед тобой, но у меня есть союзники, – раздраженно признался Джулиан. – Они и питают меня. Все, что тебе надо знать, – это то, что я не тот убийца, которого ты ищешь. Я не был в Бёрлингтоне с того самого дня, как сделал с нашим ковеном то, что сделал. Так что если ты мне не веришь… – голос Джулиана становился все громче, как и его шаги, нарастающие за моей спиной, – то в следующий раз можешь догнать этого негодяя в «страшной маске», сорвать ее и узнать, кто же под ней. Уверен, тебе это под силу. Ты пока все еще Верховная. И…

Я начала чувствовать его горячее дыхание на своих волосах, спутанных после ванны. Джулиан приблизился ко мне и встал почти вплотную. Затем я услышала странный щелчок, что заставил его затихнуть.

Снедаемая тревожным любопытством, я медленно повернулась.

– Неубедительно, – сухо сказал Коул, приставив к затылку Джулиана дуло полицейского «Глока».

Мой план, – мой непродуманный, идиотский план! – не включал в себя непредсказуемое появление Коула. Он всегда проводил в ванной по меньшей мере пару часов. Его не должно было здесь быть. Только не в четырех стенах с тем, кто сколько раз лишал жизни дорогих мне людей. Кто столько раз разбивал меня вдребезги так, что я годами не могла собрать себя по кусочкам… Нет, нет и нет!

– Одри, – мягко, но взволнованно позвал меня Коул уже, кажется, в третий раз, и я наконец-то очнулась. Его волосы, мокрые после душа, вились еще сильнее обычного. – Ты в порядке?

– Да, – выдавила я, резко охрипнув. – Зачем ты вышел из номера?

– Тебя долго не было, – ответил он будничным тоном. – Я подумал, вдруг что-то случилось… И не ошибся ведь.

– Коул, – я глубоко вздохнула, судорожно пытаясь придумать новый план, – тебе лучше вернуться в мотель. Пожалуйста…

– Да, Коул, – едко протянул Джулиан, и я вздрогнула, пораженная тем, что он молчал столько времени, – послушай мою сестру. Одри умная. Ты здесь не нужен. Мне будет неинтересно играть с тем, кто не понимает правил игры…

– О, я отлично разбираюсь в правилах, – прошипел Коул, и дуло «Глока» вжалось в затылок брата сильнее, склоняя его голову вниз. – Даже ведьмаки умирают от пули. Как думаешь, кто быстрее: ты, зачитывающий одно из своих заклятий, или я, нажимающий на курок?

Лицо Джулиана предательски дернулось. Он осторожно выпрямился, когда Коул перестал давить на него пистолетом, и развернулся. Неторопливо, но решительно, раздираемый дичайшей формой интереса, ради утоления которого Джулиан никогда не гнушался поставить на кон все, что имел.

Но увиденное явно разочаровало его.

– Смертный? – фыркнул он брезгливо. – Серьезно?

– Я детектив, – произнес Коул, но снова не то, что Джулиан рассчитывал услышать. – Сержант полиции города Бёрлингтон.

– Ах, ты что, заявление на меня написала? – оглянулся на меня Джулиан с усмешкой. – Знаешь, у меня нет на это времени. Поэтому будь так любезен… – он поднял ладонь вверх, и в отражении барного зеркала я снова увидела «Око Гипноса», – приставь дуло пистолета к своему виску и нажми на курок.

Коул опустил руку, нацеленную на Джулиана, вниз, но вовсе не для того, чтобы подчиниться.

– Это все? – вопросительно вздернул бровь Коул, даже не подозревая, что в эту секунду Джулиан пытался применить на нем внушающее заклятие, под которым в этом баре находились все, кроме нас троих. – Может, мне еще голым сплясать канкан?

Обычно сарказм Коулу не давался, но сегодня он явно был в ударе. Джулс тряхнул головой, и я невольно засмотрелась на рассыпавшиеся пряди его волос, отдающие пеплом. Неужели когда-то я запускала в эти волосы пальцы, дразня его утенком и помогая причесываться?

– Теперь мне уже интереснее, – признался Джулиан, недоуменно хмурясь. – Кто ты такой?

– Я уже сказал, – ответил Коул, возвращая пистолет на уровень его лица. – Я детектив. И я здесь для того, чтобы найти виновника убийств. Ты лжец. Я знаю, что ты так или иначе причастен к этому, потому что разбираюсь в людях лучше, чем Одри.

– Не думал, что полицейские расследования заходят так далеко… К ведьмакам.

– Дело не только в расследовании. Я здесь еще и для того, чтобы защитить от тебя Верховную.

От услышанного Джулиан взорвался, как лампочка от перепада электричества. Я прыгнула вперед и, выбрав момент, махнула рукой, устремляя штопор к шее Джулиана. Тот, даже не оглянувшись, отразил его взмахом руки. Штопор отрикошетил и вонзился в деревянную ширму в миллиметре от кончика моего уха. Оно заныло, рассеченное до крови.

– Верховная? – переспросил Джулс со смехом, приблизившись к Коулу. – Да кем ты возомнил себя, что смеешь считать себя защитником Верховной ведьмы? Покажи мне метку атташе, и я приму тебя, как досадную издержку. Но у тебя ведь нет метки, я прав? Ты просто человек, что повелся на красивое личико моей сестры. И знаешь, я тебя прекрасно понимаю… Но ревновать к смертному – это унизительно. Мне плевать. Я лишь хочу, чтобы ты знал свое место!

Джулиан выбил пистолет из его рук таким же взмахом, каким я швырнула штопор. Магия не действовала на Коула, но на его вещи – с лихвой. «Глок», отброшенный через весь зал, вылетел в окно. Коул молча взглянул на Джулиана, поправляющего воротник своей рубашки. Оба – олицетворение холодного расчета. Коул автоматически фиксировал внимание на цели каждый раз, как опасная ситуация становилась опасной смертельно. В этот раз было так же, но его отвлекала я.

Джулиан в один шаг преодолел расстояние до Коула и обхватил его голову руками, привлекая к себе, лбом ко лбу.

– Ты будешь гнить заживо, точно яблоко, что забыли на солнце. Как бред, как жар, как боль стыда, сидит ворон, чистя перья…

Я узнала это заклинание. И Коул узнал его тоже. Проклятие. Но для таких, как Гастингс, оно проклятием не было вовсе.

Когда Джулиан закончил, открыл глаза и увидел, как Коул улыбается, лицо его вытянулось, выдавая смятение, уязвленную гордость и… Хм, неужели то был испуг?

– Второй, – равнодушно хмыкнул Коул, оттолкнув Джулиана и принявшись демонстративно поправлять задравшийся свитер.

– Что второй?

– Ты уже второй, кто пытается наложить на меня проклятие Эдгара По. Первой была Одри, – Коул взглянул на меня и почти беззаботно подмигнул. – Так что там дальше по списку? Ну, после проклятий.

– Охотник?

Это слово прозвучало громом, после которого на весь ресторан обрушилась тишина. Джулиан, казалось, впервые в жизни оцепенел, придя к этой мысли так непринужденно и легко, что мне сделалось завидно. Как он сумел так быстро раскусить то, что не смогла понять я, даже живя с Коулом под одной крышей?

– Ты охотник, – изумленно повторил Джулиан. – Никогда не встречал вас прежде. Разве вы еще не вымерли?

– Как видишь, – пожал плечами Коул. – Я здесь, стою напротив и смотрю прямо на тебя, исчадие.

– Исчадие? – Джулиан хихикнул. – Говорят, охотники видят первозданный облик всех вещей. Так ты видишь во мне исчадие ада?

– Я вижу в тебе болезнь, – прошептал Коул, сжав губы в тонкую, побелевшую линию. – Что-то, что сидит так глубоко и стало тобой, сожрав с потрохами. Недуг. Уродство. Вы с Одри совсем не похожи. Ты даже не ведьмак…

– Верно, – улыбнулся Джулиан. – Я не просто ведьмак. Я – следующий Верховный!

И его магия всколыхнулась. Я попыталась сбросить ее с себя, стряхнуть, но меня будто укутали в свинцовый плащ. Мышцы онемели, не слушаясь, и тело обмякло. Я упала на колени. Сознание билось в неподвластной ему оболочке, но я ничего не могла с этим поделать. Власть надо мной перешла в руки Джулиану – и так сбылся мой самый страшный кошмар.

«Не лезь, сестра».

Коул оглянулся на меня, заметив неладное, и сжал руки в кулаки, разозленный. Он ударил Джулиана под дых, а затем по лицу. Уже спустя миг тот ответил ему: схватив Коула за шею, Джулс приложил его головой о край стола. Я увидела кровь, брызнувшую у Коула из носа. Но, вцепившись в Джулиана мертвой хваткой, он вывернул ему руку.

Я никогда не видела, чтобы Коул дрался, но делал он это в сотню раз лучше, чем Джулиан. Правда, этого все равно было недостаточно, чтобы справиться с настоящим ведьмаком, тем более таким, как мой брат – беспринципным и сочившимся силой, как змея ядом.

Джулиан вырвался из хватки Коула и, швырнув его через стол, вскинул руку с начерченным оком. Хватило десяти секунд, чтобы все, кто был в баре, пришли в движение и выстроились за его спиной. Заложники. Армия Джулса насчитывала как минимум двадцать человек: оркестр, весь служебный персонал и обычные посетители. Коул попятился, но Джулиан не спешил натравливать свору.

Он мог просто задавить Коула количеством, но… Это было не в его духе. Джулиан любит причинять боль собственноручно. Раз его магия не способна причинить Коулу вред – он причинит вред другим.

– Что обычно делают детективы полиции, когда умирают невинные? – воодушевленно поинтересовался он, улыбаясь.

Каждый из заложников схватил с сервировки стола по ножу и, не сговариваясь, воткнул острием себе в шею.

Все, что я видела в этот момент, – лицо Коула. Лицо человека, который не первый год работал в убойном отделе полиции, но вдруг осознал, что до сего дня не видел истинных зверств. Но вот оно, прямо перед ним, – толпа людей, за секунду превратившая бар в кладбище. Полы, залитые кровью и усеянные телами. В баре никого не осталось, кроме нас, и все звуки стихли. Я была готова поклясться, что Джулиану хотелось смеяться, но он не стал портить такой момент.

– Ты… – выдохнул Коул, лихорадочно озираясь. – Ты убил их…

– Очень проницательно.

Коул навис над трупом шеф-повара. Резиновая рукоять кухонного тесака торчала из его сонной артерии. С расшибленного лба и разбитого носа Коула капала кровь, но она была ничем по сравнению с тем алым морем, куда ее капли приземлялись.

– У них были семьи, – прошептал он. – Друзья. Любимые. У них была история…

– Они просто люди, детектив, – парировал Джулиан, протирая салфеткой побитое лицо и присаживаясь на стул. – Их на земле еще несколько миллиардов.

Коул обернулся. На его лице проступили желваки. Глаза сделались такими же темными, как в тот штормовой вечер, когда мы впервые встретились.

– Кажется, я понимаю, почему моя семья веками охотилась на ведьм, – глухо произнес он, и в голосе его звенела сталь. – Чтобы выискать одно гнилое зерно, необходимо перебрать тысячи плевел. В мире полно хороших ведьм, но такие, как ты, всегда…

– Как я? – перебил его Джулиан, вздернув бровь. – Хочешь сказать, Одри другая? «Хорошая ведьмочка»?

Казалось, про меня все забыли. Это было и к лучшему: высвободив из-под заклятия пальцы, я старалась сосредоточиться и развязать остальные невидимые веревки. У меня должно было получиться, но взгляд Коула прервал меня. То был взгляд, скорбящий и пылающий от гнева. А еще он был раскаивающимся, таким, будто этих людей убил Коул, а не мой брат.

– Не знаю, рассказывала ли тебе Одри, – продолжил Джулиан монолог, поднимаясь со стула и проходясь вдоль барной стойки, – но в детстве нас с ней было не разлучить. Сегодня я обещал ей целый год спокойствия, ты в курсе? Мы заключили сделку. Я буду тосковать по ней, но я рад, что ты будешь рядом. Кому-то ведь надо развлекать мою драгоценную сестренку. В одиннадцать лет она обожала плюшевых медвежат… Но моя девочка выросла. На смену мишкам пришли смертные мужчины. Все как у всех. Классическая ведьма, а не хорошая.

Джулиан подошел ко мне и, проведя рукой по моим волосам, выбил из груди Коула возмущенный вздох. Наградив его, готового сорваться с места, глумливым взглядом, Джулиан потер большим пальцем мою щеку. Я бы отдернула голову и прокусила ему ладонь насквозь, если бы только могла.

– Я позволю тебе заботиться о моей сестре, но только на время. Через год все вернется на круги своя. К этому времени она наиграется с тобой вдоволь. Правда, Одри? – Джулиан обхватил пальцами мой подбородок, грубо сжал и ужалил поцелуем в губы.

Коул выронил из рук тесак, который успел незаметно подобрать с тела повара, и, отпрянув, едва не снес пару столов.

Еще час назад я целовала его. Еще час назад я была готова принадлежать ему. Теперь всего этого не стало. Он посмотрел на меня так, будто увидел впервые, а затем все краски, что наполняли его рядом со мной, померкли.

Еще час назад я целовала его… А теперь Коул знал обо мне все, что только мог узнать.

– Дай-ка догадаюсь, о чем ты сейчас думаешь, – произнес Джулиан, скалясь так удовлетворенно, будто вид уничтоженного Коула доставлял ему почти физическое наслаждение. – «Отвратительно»? «Не может этого быть»? «Одри не такая»? О нет, охотник… Одри как раз такая. Об этом я и говорил. Одри не только моя сестра-близнец… Она просто моя.

Мое лицо не двигалось, мускулы не слушались, и Коул знал об этом, но пытался выискать в моих глазах то, что разубедило бы его, сказало: «Ты не так понял!» Но этого Коул не находил. Ничего, что вернуло бы ему веру в меня, не было. Только очередная тайна, которую я надеялась никогда ему не раскрыть. Джулиан не просто преследует меня – он одержим мной, как брат не может быть одержим сестрой.

«Мы оба абсолютно больны, Одри. Я давно заразил тебя. Никто не примет тебя такой, какая ты есть. Никто, кроме меня».

– Итак, ты все понял? – уточнил Джулиан, глядя на парализованного Коула и все еще сжимая в пальцах мой подбородок. – Уходи. Я отпущу Одри через полчаса, как только мы попрощаемся, и…

В глубине души Джулиан не надеялся, что Коул уйдет. Его истинные намерения выдала победная улыбка, заигравшая на рябиновых губах, стоило Коулу, наклонившись, снова подобрать нож. Он метнул его в Джулиана, и лезвие вошло тому в грудь, как в кусок топленого масла. Джулс поперхнулся от боли, но не упал.

– Одри свидетель, – процедил он сквозь зубы. – Я старался быть добрым! Sento mortas…

Мое тело сковало волной очередного обездвиживающего заклятия, и я зашлась беззвучным криком. Верховная, которая не может совладать с другим ведьмаком. Верховная, которая не может контролировать собственное тело. Верховная, которая проигрывает.

Зал снова погряз в вихре, устроенном колдуном и охотником. Все, что мне оставалось, – смотреть на это.

– Ух ты, – искренне восхитился Джулиан, когда Коул подносом отбил осколок бутылки, летящий ему прямо в лицо. – Я впечатлен, детектив. А что, если так?

Джулиан зажмурился и выдернул нож из своей груди. Отдышавшись от боли, он пошевелил пальцами, и тот взлетел в воздух. Его лезвие зашипело, плавясь, а затем вдруг рассыпалось на сотню маленьких бритв из сверкающего металла. За секунду Джулиан собрал перед лицом Коула целый рой из шипов, способных пригвоздить его к стене, как картину. А затем… Джулиан махнул рукой, и этот рой обрушился на Коула.

Все, что он успел, – это закрыться подносом, пригнувшись. Врожденные инстинкты его не подводили, но их, не отточенных в настоящем бою, было мало. Неопытный охотник не мог справиться с тем, что Джулиан сделал дальше: подняв в воздух еще с десяток столовых приборов, он проделал с ними тот же самый трюк. Вилки, ножи и ложки превратились в смертельные пули. Острые, они налетели на Коула и принялись биться о поднос до тех пор, пока не пробили его.

Несколько шипов вонзилось в Коула, усеяв его руку до самой шеи, и он упал.

– Коул!

Я не узнала собственный крик, но именно он помог мне освободиться, хотя бы отчасти. Коул перевернулся на бок, зажимая ладонью раны, откуда на серый свитер хлестала кровь. Он рычал, кусая себе губы, но, превозмогая боль, поднялся на ноги.

– Признаюсь, немногим удается впечатлить меня два раза подряд, – поаплодировал ему Джулиан громко и театрально. – Однако день выдался очень трудным, и сегодня я планировал лечь спать пораньше. Давай заканчивать с этим, ладно?

Джулиан взял в руки бильярдный кий и, разломав его пополам об колено, двинулся к Коулу, едва держащемуся на ногах.

«Если хочешь спасти своего lockig[5] мальчишку, возомнившего себя атташе, то повторяй за мной».

Я узнала этот голос. Раньше в мою голову проникал лишь Джулиан, но сейчас со мной говорил не он. Этот голос был мелодичным и урчащим. Он шептал, и в этом была его сила. А еще он говорил с напускным немецким акцентом, режущим слух.

«Важно не то, что ты говоришь. Важно то, как ты это делаешь. Я покажу тебе».

И, закрыв глаза, я позволила голосу руководить моими устами, вторя тому шепоту, что окружил меня, как туман.

«Клетка и замок. Дай мне ключ в обмен на то, что сердце вырву в срок…»

– Клетка и замок, – в унисон прошептала я. – Дай мне ключ в обмен на то, что сердце вырву в срок…

«Я кровь свою пролью, но в клетку жертву заточу. Пожар внутри меня горит – ярость пол весь красным окропит».

– Я кровь свою пролью…

Боль, прошившая виски, показалась мне невыносимой. Раскаленная игла, пронзившая лоб. С трудом, но я стерпела. Шепот обручем сдавил черепную коробку. Внутри нее он выжигал все, что только встречал на своем пути. Отчаяние. Чувство беззащитности. Здравомыслие. Шепот был свирепым, диким и темным. А еще он был утешительным, как надежда, и с медным привкусом, как кровь.

– Одри?..

Шепот и магия текли из меня, разрушая цепи, наложенные Джулианом. И текли они буквально – мой нос закровоточил.

– Одри, что ты делаешь? – услышала я голос Джулиана будто издалека.

Шепот, в котором утонули все прочие звуки, царапал меня изнутри. Я почувствовала вязкий жар, растекшийся вокруг линии рта: крови становилось все больше. Стерев ее с губ, я размазала ее между пальцами.

Мое тело освободилось. Я медленно поднялась с колен, выпрямилась во весь рост и закрыла глаза. Даже за веками я ощущала чугунный взгляд Джулиана, опасливый и настороженный. Он смотрел на меня так, как я всегда мечтала об этом, – со страхом.

Я впустила в себя боль, и вместе с ней внутрь меня проникло что-то еще. Я позволила этой боли сжечь меня заживо – и тогда моему шепоту вторил еще один, доносящийся из другого конца зала:

– Клетка ребра жертве переломит, перемелет в костную муку. Ее подброшу я во тьму, что требует уплату долга. Жатва, жатва, жатва!

Я открыла глаза, глядя на Аврору Эдлер, остановившуюся в дверях бара. Сиреневое платье-футляр, лиловые перчатки до локтей, растрепанные рыжие волосы и манто из лисьего меха. Лисьего… Она стояла с таким же залитым кровью лицом, как и у меня. Аврора подняла руки, и я повторила за ней.

Она приложила обе ладони к своему лицу, обмакивая их, а затем наложила друг на друга, продев одни пальцы между другими. Сделав так же, я взглянула на Джулиана сквозь узкие просветы, оставшиеся в них, и снова зашептала Авроре в унисон:

– Клетка ребра жертве переломит, перемелет в костную муку…

– Что ты делаешь? – воскликнул Джулиан, следя за тем, как моя кровь, капая на пол, устремляется к нему ожившей змеей. С другой стороны зала к нему ползла кровавая змея Авроры. – Что это за заклинание?! Одри!

Кровь отлипла от пола и поднялась в воздух, как дождевые капли, текущие снизу вверх. А затем она собралась в стену, окружив Джулиана, и окрепла, превратившись в красные прутья. Клетка из крови – прочнее титана. Она начала сужаться, зажимая Джулиана в тиски, и я услышала хруст его костей.

– Эту тьму теперь я признаю своей.

Джулиан закричал, и прежде, чем клетка бы окончательно захлопнулась, переломив его пополам, он зажмурился и выпалил несколько слов на валлийском. В следующую секунду Джулиан растворился, будто его никогда и не было. Сбежал. А клетка из крови вновь стала просто кровью: распавшись обратно на капли, она стекла на пол.

Аврора вытащила из-под манто бирюзовый платок и вытерла о него перепачканные перчатки.

– Ну и хаос же вы здесь устроили! – удрученно зацокала она языком, приводя себя в порядок. – Мне срочно нужна рюмка шнапса. Эй, здесь есть хоть один живой официант?

Все закончилось. Я осмотрела бар, переполненный мертвыми телами, и с трудом отыскала среди этого месива Коула. Он забился под барную стойку, что-то бормоча себе под нос, как во время своих старых приступов. Иногда поглядывая на Аврору, которая, кажется, поразила его куда больше, нежели Джулиан, он прижимал к пробитому плечу горсть бумажных салфеток. Из него все еще торчали шипы.

– Коул! – выдохнула я облегченно, упав рядом с ним на пол. – Все нормально? Дай мне посмотреть…

– Нет.

Это было последнее, что я ожидала услышать. Заметив мой ступор, Коул поджал губы и осторожно отодвинулся.

– Не надо. Я в порядке. Мне просто нужны бинты и холодный душ…

– Коул…

– Пожалуйста, Одри. Все хорошо. Не трогай меня. Дай мне немного побыть одному, ладно?

Прежде я считала, что один Джулиан может ранить меня так больно. Оказывается, нет, не только он.

– Да, конечно, – только сумела выдавить я, послушно убирая руку и позволяя ему встать, самостоятельно опираясь на стойку.

Уставившись себе под ноги, Коул обошел груду трупов и, хромая, проскользнул мимо Авроры, сидящей за чистым столиком с чашечкой кофе, оттопырив мизинец.

– Доброй ночи, – кивнул он ей с дежурной вежливостью, а затем вылетел на улицу.

Аврора поставила чашечку на блюдце.

– Какой воспитанный мальчик, – расплылась она в улыбке, польщенная. – Он мне нравится. Охотник из семьи Гастингсов, да? Они все были lockig, как сейчас помню.

Я дошла до ее столика и рухнула рядом, растекшись на скрипучем стуле бесформенной массой.

– Да, – ответила я, немного отдышавшись. – Именно оттуда. Его зовут Коул.

– Жаль его маму с папой, – без капли искренности посочувствовала Аврора, допивая кофе. – Кажется, это я их убила. Не помню точно. Хм. – Она промокнула салфеткой губы и силой мысли пододвинула ко мне другую чашку, наполненную дымящимся капучино. – Выпей. Расслабься.

– Посмотри, – сказала я, обводя подбородком бар. – Здесь будто прошли съемки «Техасской резни бензопилой». А Коул… Ты видела Коула? Кажется, теперь он ненавидит меня.

– Переживет, – отмахнулась Аврора. – Его прадед, Бартоломью Гастингс, тоже был падок на ведьм! Он охотился на мой ковен на протяжении пятидесяти лет. Точнее, делал вид, что охотился. Он знал толк в искусстве любви, когда тайно сорванный плод слаще, чем запретный. – Аврора плотоядно ухмыльнулась, легким веянием магии пополняя свою чашку из фарфорового чайничка.

Я скептически сощурилась.

– Давай мы не будем говорить о том, каким страстным любовником был дед Коула. Мне и так не по себе.

– Я веду к тому, – закатила глаза Аврора, – что Коул скоро отойдет. У него на роду написано быть у ног одной из ведьм. Просто мужчины не любят, когда видят их слабость. По крайней мере чаще, чем они видят тебя обнаженной.

Я вздохнула, не без радости признавая, что в речах Авроры был смысл. Коул и впрямь отойдет, но от всего ли? Он стал свидетелем массового убийства невинных людей, являясь тем, кто под присягой поклялся защищать их перед всеми напастями. Он был ранен, впервые сражаясь с ведьмаком, выжившим из ума. Он был раздавлен, узнав, что мой брат вовсе не хочет быть мне просто братом. Коул, и без того изувеченный десятилетиями непонимания самого себя и окружающего мира, не мог вынести за один день сразу столько всего. Или мог?..

– Боже! Коул ведь не какой-нибудь слабак, – ответила Аврора на мои мысли. – Нет, этот несносный Knabe[6] отнюдь не слаб. Он даже мог бы стать твоим атташе, если бы ты…

– Ни за что, – отрезала я тут же. – Он никогда не станет моим атташе! Все атташе слишком быстро умирают.

– Как и все смертные, дорогая, – сказала Аврора, отставляя блюдце. – Таков их удел. Но давай поговорим о деле: как тебе вообще взбрело в голову встречаться с Джулианом, толком не освоив магические дары?! – Я осеклась и, проследив за ее взглядом, спрятала обратно под кофту свое жемчужное ожерелье, по-прежнему угольно-черное больше чем наполовину. – Хорошо, что я оказалась поблизости. Ты хоть заметила, что я спасла тебе жизнь?

Метки многочисленных атташе на руках Авроры блестели в свете бара глянцевыми рубцами, но выглядели ничуть не уродливо, а завораживающе. В прорезях платья на бедрах было видно, что метки даже там. Я оказалась права: на Авроре действительно не осталось ни сантиметра чистой кожи. Она была покрыта клятвами верности с ног до головы.

– Заметила, – ответила я. – А еще я заметила лисицу, что следовала за нашей машиной от самого Бёрлингтона. Это была ты, верно? Ты не возвращалась обратно в Нью-Йорк. Ты следила за мной. – И, судя по отстраненному выражению на лице Авроры, которое она надевала каждый раз, как терпела поражение, я была абсолютно права. – Зачем?

– Затем, что ты глупое дитя, а не Верховная! – огрызнулась Аврора, откинувшись на спинку стула. – Тебе еще и восьмидесяти нет! За тобой нужен глаз да глаз. А еще кто-то украл у меня гримуар вашего ковена…

Я резко подалась к столу, едва не опрокинув чашку. Вцепившись в нее и залпом выпив горячий, терпкий кофе без сахара, я встряхнулась и постаралась собраться с мыслями.

– То есть мне Книгу подкинула не ты?

– Подкинула?! – фыркнула Аврора. – Ее украли, повторяю! И раз это сделала не ты, то кто тогда?

– Возможно, Джулиан.

– Я тоже допустила такую вероятность, – согласилась Аврора, раздумывая. – Но я бы поняла это сразу. Если кому-то из вас двоих и передалась аккуратность Виви, то точно не ему. Заклятия Джулиана всегда грубы и однобоки, как швы на крестьянской рубахе. К тому же я не вожу такие ценные артефакты с собой: Книга находилась в Нью-Йорке. А затем просто оказалась… здесь?

– Ты ведь можешь отследить, кто касался ее последним, – напомнила я, смакуя приятный и согревающий вкус кофе во рту, который, наконец, забил кислую горечь от поцелуев Джулиана. – Проследить ее путь от Нью-Йорка до Бёрлингтона.

– Ты и сама это можешь, – отмахнулась Аврора. – Этим и займешься. Раз Книга теперь у тебя – забирай! Куда больше меня волнует крыса, что завелась в моем ковене, и Джулиан, которого нужно остановить. Ты ведь понимаешь, что не сможешь нарушить договор?

Я передернулась и пристально посмотрела на Аврору. Вынув из своей материализовавшейся сумочки пудру, она принялась наводить марафет, выжидая ответа.

– Ты была здесь с самого начала? – уточнила я. – С той секунды, как мы с Джулианом встретились? Чего же ты тогда сразу не вмешалась?!

– Ну, мне было любопытно, – призналась Аврора. – Так что насчет вашего договора? Год обучения без погони в обмен на верховенство. Ни одна магия не разобьет клятву, что принесла Верховная, ты ведь знаешь это?

– А кто говорит о магии? – ответила я вопросом на вопрос. – Клятва живет до тех пор, пока живы обе стороны договора. Почему я не могу убить Джулиана до того, как стану Верховной?

– Оу, – улыбнулась Аврора умиленно. – И что, ты правда убьешь собственного брата-близнеца?

Я выглянула в окно, на огни мотеля через дорогу, где сейчас находился Коул, отныне такой чужой, скрытный и холодный.

– Убью, – прошептала я. – Для меня это куда легче, чем ты думаешь.

Аврора смотрела на меня с минуту, приподняв тонкую бровь, а затем отодвинула стул и встала из-за стола.

– Что же, теперь тебе и впрямь это по зубам. Ключ к главе «Шепот» находится под задней обложкой. Я спрятала его туда на тот случай, если ты отрастишь себе хребет.

На меня будто вылили ведро ледяной воды. Я зябко поежилась, качая головой.

– Ну уж нет! Не нужны мне твои шепчущие заклятия, – нервно засмеялась я, глядя на Аврору снизу вверх. – Все они взывают к худшему, что есть в нас, ведьмах. Они основаны на жертвоприношениях и сотканы из тьмы. А впустив однажды внутрь себя тьму, ты от нее уже никогда не отмоешься.

– Увы, – сухо парировала Аврора. – Значит, теперь ты такая же грязная, как и я. Ведь как иначе ты прогнала сегодня Джулиана, если не моим коронным шепчущим заклятием? Оно, кстати, находится на шестой странице раздела.

Наверно, мое лицо совсем перекосилось от этой новости, потому что Аврора рассмеялась. Будучи пленницей и находясь в таком отчаянии, унизительном для Верховной, я даже не поняла, каким заклинанием воспользовалась. Даже не заметила, как стала…

– Злой? – проронила я нечаянно, но Аврора уже исчезла.

На краю стола я увидела бирюзовый платок, перепачканный кровью и оставленный мне в подарок.

«Тьма мягкая на ощупь, как кроличья шубка, и теплая, как молоко с медом. Не говори, что тебе не понравилось», – гласила вышивка на нем.

Самое страшное в том, что глупая вышивка знала обо мне больше, чем я сама, – она была права.