Читать книгу Особенные истории - Анастасия Хайме - Страница 3

Работать с особенными детьми я начала случайно. Проходя обучение по специальности «детская педагогика» со специализацией на детском психоанализе (Kindheitspädagogik mit Schwerpunkt kindliche Psychoanalyse) в Высшей специальной школе Потсдама (Fachhochschule Potsdam), на первую же учебную практику я попала в инклюзивный детский сад.

Детей в смешанной группе (от двух до пяти лет) было шестнадцать, все с разным бэкграундом. Шестеро из них были с особенными потребностями.

Четырёхлетний Йоханнес1 не умел разговаривать, потому что его мама варила и продавала метамфетамин, а сына, чтобы не мешал, привязывала к кровати, где малыш и спал, и ел, и в туалет под себя ходил. И только благодаря приёмной маме мальчик научился пользоваться ложкой и выучил слова «спасибо» и «пожалуйста».

Ибрагим, пятилетний беженец из Сирии, вздрагивал от каждого громкого звука, спал всегда в обнимку с маленькой, растресканной и клееной-переклееной машинкой, которую носил с собой на протяжении всего почти годового странствия на пути из Дамаска в Берлин. Мальчик разговаривал на неизвестном языке, причём, по заверениям родителей, это не был ни арабский, ни курдский. В этом причудливом языке Ибрагима встречались английские и немецкие слова, но понять его не мог никто, хотя, судя по интонациям, это был не набор слов, а именно осознанная попытка коммуникации.

Розали, девочка четырёх с половиной лет с синдромом Дауна, большая модница, всегда нарядная и с идеальной причёской. Она могла быть самым послушным в мире ребёнком, а могла закатывать такие истерики, что мама не горюй.

Пятилетний Джастин с умственной отсталостью не мог справляться с агрессией и прокусывал нам руки, а потом грозился рассказать приёмному папе, будто это мы его били. Хотя синяки и следы укусов говорили об обратном.

Шестилетний Адриан с диагнозом «аутизм» уже готовился пойти в школу. Он прекрасно читал и писал. Его главным и единственным увлечением были трубы и всё, что с ними связано. Иногда во время обеда он имитировал звук полицейской сирены, причём так громко и правдоподобно, что все вскакивали со своих мест, и восстановить порядок было непросто.

И ещё была шестилетняя Меган, умница и хохотушка, которую мы по очереди вывозили гулять в инвалидной коляске. Менять ей подгузники нужно было очень бережно, чтобы не задеть зонд. Она всё время просила нас читать ей вслух и вместе собирать пазлы.

Восемь часов в день один раз в неделю на протяжении полугода, а потом ещё каждый день в течение месяца я проводила с ними. Две воспитательницы, специальный педагог и две практикантки, включая меня.

Я постоянно училась новому и старательно следовала всем указаниям коллег. А приходя домой валилась с ног. У меня болело всё тело, я уставала так, как будто разгружала вагоны: слишком близко принимала к сердцу всё, что произошло за день, пропуская через себя чужую боль и страдания.

По окончании практики коллеги устроили для меня прощальное чаепитие «в благодарность за проделанную работу и огромную помощь», а директор поинтересовалась, не хотела ли бы я после учёбы устроиться к ним на работу, на что услышала твёрдое: «Нет».

Первая практика далась мне так тяжело, что я и думать не хотела о том, чтобы работа с особенными детьми стала для меня постоянной.

Но жизнь внесла свои коррективы: до окончания учёбы я не могла устроиться работать ни педагогом, ни воспитателем, а вот социальными ассистентами по работе с особенными детьми старшекурсников брали охотно. Так и получилось, что учась на последнем курсе, я год отработала социальным ассистентом, и ещё год по окончании вуза – педагогическим ассистентом по работе с особенными детьми в начальной школе. Этот опыт заставил меня многое переосмыслить: так, во время первой практики сложнее всего мне было смириться с мыслью: «Что бы ты ни делала, ты не можешь изменить судьбу ребёнка». Сейчас мне одновременно смешно и грустно вспоминать об этом, зная, насколько я была неправа. Да, ты не можешь переписать биографию. Но всего один педагог с позитивным настроем способен изменить многое. Все дети, даже с тяжёлой умственной отсталостью, могут учиться и делают это изо дня в день, ведь обучение происходит не только в классной комнате. Оно может иметь самые разные формы и происходить где угодно, если во всём видеть обучающие возможности и пользоваться ими: через прикосновение, через разговоры, во время игры, во время удовлетворения физических потребностей ребёнка, таких как кормление или смена подгузника. Дети учатся у тебя, а ты – у них, и вы растёте и меняетесь вместе.

В этом смысле важно концентрироваться не на ограничениях ребёнка, а на его ресурсах и работать с ними, чтобы помочь маленькому человеку раскрыть свой потенциал и улучшить качество жизни. Воспринимать ребёнка как целостную личность, индивидуальность, а не как «носителя» особенности. И, конечно, перестать сравнивать со сверстниками: «В три года он уже должен уметь… а в пять…» У многих детей с особенностями темпы развития не совпадают со стандартными, определённые навыки могут быть приобретены позже или в другой форме, а некоторые этапы могут не наступить вовсе. Но при этом адекватному человеку почему-то не приходит в голову сравнивать себя с мальчиком-аутистом, у которого во втором классе коэффициент интеллекта 140: выше, чем у большинства взрослого населения планеты, и расстраиваться по этому поводу.

Я стала замечать, что мне недостаёт знаний, и начала посещать семинары и онлайн-курсы по специальной педагогике, а сейчас подумываю о том, чтобы получить дополнительное образование в этой в этой сфере.

За время работы я успела познакомиться с разными видами учебных заведений. В Германии, в отличие от Италии, например, где все дети учатся вместе, наряду с общеобразовательными существуют ещё и специальные школы для детей с особенностями развития (Sonderschulen). Работающие в них педагоги специального образования – специалисты высочайшего уровня, умеющие управлять сложнейшей групповой динамикой в классах, зачастую состоящих из детей разного возраста, с разноплановыми диагнозами. Работать в этих классах нужно так, как будто ты дирижируешь симфоническим оркестром: знать, как управлять этим сложным организмом, учитывать индивидуальные особенности каждого не в ущерб другим.

Многие специальные школы оборудованы по последнему слову техники: с компьютерным классом, проектором и домашним кинотеатром, собственным спортзалом и бассейном. Но при этом число выпускников таких школ, поступающих в высшие учебные заведения, ничтожно мало и составляет менее одного процента.

Объясняется это тем, что учебная программа в специальных школах не сопоставима с общеобразовательными учебными заведениями. И если вторые делают упор на академическую успеваемость, то первые ставят своей целью развитие у детей практических навыков для обретения независимости и по возможности дальнейшего получения прикладной профессии. Впрочем, как любили повторять наши профессора, это проблема не только школ, но и высших учебных заведений, которым ещё многое предстоит сделать, чтобы стать действительно инклюзивными.

Цель же инклюзии в том, чтобы однажды этот концепт стал устаревшим. Чтобы значение, которое мы сегодня вкладываем в эти термины – «школы для всех», «университеты для всех», «рабочие места для всех» – стало само собой разумеющимся, не нуждающемся в дополнительном объяснении и упоминании.

Настоящая книга повествует о моём личном опыте, я пишу о нём в надежде на то, что кому-то он может оказаться интересен и полезен, ни в коем случае не претендуя ни на всеохватность, ни на анализ специальной педагогики в стране. Я хочу поделиться своими особенными историями. Все вырученные средства будут направлены на благотворительность.