Читать книгу След белой ведьмы - Анастасия Логинова - Страница 4

Не сказать, что у Елизаветы Львовны Кулагиной было так уж много поклонников, однако, глядя на только что доставленную коробку, полную великолепных, хоть и чуть подмерзших орхидей, ей пришлось задуматься, кто отправитель.

Был один мужчина, от которого она была бы рада получить и цветы, и куда более явные знаки внимания. В конце концов, ей двадцать шесть, она давно уже не трепетная дебютантка, да и видятся они едва ли не каждый день. К чему эти глупые цветы, если можно все сказать на словах?!

Был и другой претендент на роль отправителя, и, наверное, Лизе следовало подумать о нем прежде всего. Цветы он посылал и раньше. Отчего-то особенно любил багрово-алые розы с такими острыми шипами, что ее пальцы они кололи до крови, едва стоило прикоснуться. Лиза поежилась. Мысли об этом господине не вызывали у нее ничего, кроме досады, тоски и почему-то страха, природу которого она объяснить себе не могла. Порождал страх каждый его визит, каждое предельно вежливое слово, обращенное к ней; каждый взгляд – холодный и пронзительный. Такой же колючий, как шипы на его чертовых розах.

Если цветы действительно от него, то дело плохо.

Это значит, что он не желает понимать ни намеков, ни прямых отказов – а ведь в последнюю их встречу Лиза вполне однозначно попросила его более к ним не ездить. Лизу в прямом смысле слова бросало в дрожь при мысли, что следующий его разговор состоится tête-à-tête с ее отцом, и что, устав ходить вокруг да около, он возьмет да и попросит Лизиной руки!

Что станет делать батюшка?

Не выдаст же он ее замуж насильно? Наверное…

Хотя в то, что отец решится отослать ее в Петербург три года назад, Лиза тоже не верила – и что? До чего ужасно, когда не можешь распоряжаться собственной судьбой!

– Позвольте, цветы в воду поставлю, Елизавета Львовна?

Обыденный вопрос горничной все-таки выдернул Лизу из пут собственного воображения, в котором она уже составляла план, как сбежать из дома под покровом ночи – лишь бы не достаться ненавистному поклоннику.

– Не нужно в воду, Марфа, – небрежно отталкивая коробку, ответила Лиза. – Унеси куда-нибудь с глаз, а лучше и вовсе выброси.

Горничная растерянно хлопнула ресницами, но, зная нрав барышни, возразить не решилась. Потянулась за коробкой и тут же ахнула:

– Да тут записка, Елизавета Львовна! Вместе с запискою, что ли, выбросить?

Клятая близорукость! Лиза наклонилась, почти нырнув в коробку, и в самом деле увидела крохотный бумажный прямоугольник, затерявшийся среди таких же белых лепестков. А на обратной стороне и не самый короткий текст, написанный мелким убористым почерком.

Но более всего Лизу поразила подпись – Алекс Риттер.

Забавно.

Вот уж от кого она не чаяла получить цветы, так это от него. В записке Алекс извинялся за вчерашнюю выходку – глупый и мальчишеский побег из клиники; выражал надежду, что Лиза не обиделась, и настоятельно просил их с отцом отобедать сегодня у них.

Забавно. И к чему это все?

С Алексом они были знакомы уже года три, кажется. Да, ровно три года и два месяца: в декабре 1890, когда отец отправил ее в столицу, к петербургской тетушке, «набираться ума и манер», они с Алексом были представлены друг другу на каком-то рождественском балу. Петербургская тетушка, жеманно прикрываясь веером, настоятельно советовала ей обратить внимание на молодого офицера, который только что был произведен в штабс-капитаны гвардии и имел все шансы сделать блестящую карьеру. Ну а, кроме того, офицер принадлежал по отцовской линии к старинному дворянскому роду, а по материнской был практически их соседом. Матушка Алекса родом из Екатеринбурга, где ее отец владел недвижимостью, заводом и двумя железными рудниками. Словом, господин Риттер женихом был завидным – не говоря уж о том, что и внешне весьма недурен. Молод, высок, с великолепной военной выправкой, густой темно-русой шевелюрой и дерзким, полным жизни и веселья, взглядом.

Не заметить Алекса Риттера было сложно.

А к концу же того вечера Лиза, как и прочие, питавшие в отношении него надежды девушки, наблюдала, как Риттер ни на шаг не отходит от какой-то начинающей певички, приглашенной для развлечения гостей. Певичка слегка фальшивила, когда пела, зато имела огромные бездонные глаза и пышные кудри, выкрашенные в пошлый рыжий цвет. Не удивительно, что меньше чем через год она уже состояла в штате театра и пела ведущие партии. Неплохо пела, к слову, уже не фальшивила.

Ну а Алекс… много воды утекло за эти три года, и он уже больше не считался завидным женихом.

– Елизавета Львовна! – снова напомнила о себе горничная. – Барышня, ну так что, выбрасывать цветочки, али как?

Лиза задумчиво поглядела на орхидеи, потом на записку и молвила:

– Оставь.

Посылку она разглядывала, находясь в гостиной на первом этаже, через коридор от отцовского кабинета. По утрам батюшка теперь частенько работал дома и визитеров не принимал – Лиза знала бы. Потому-то она и насторожилась, услышав, что дверь отцовского кабинета тихонько скрипнула, а после чужие, по-кошачьему мягкие, тише чем у лакеев, шаги, минули коридор и замерли возле входа в ее гостиную… Теперь было слышно только тиканье больших напольных часов да мерзкое сопение чьего-то носа из-за двери.

Лизу передернуло.

Впрочем, не долго думая, она сделала жест горничной оставаться на места, а сама подошла к двери и резко отворила.

Кирилл Иванович Гаврюшин, собственной персоной, сопел под ее дверью, вместо того, чтобы пойти куда подальше и высморкаться.

– Кажется, я просила вас, сударь, более не беспокоить меня визитами?! – спросила она куда громче и резче, чем то позволяли правила приличия. Но Лизе нынче было не до приличий.

– Весьма рад вас видеть, Елизавета Львовна, весьма рад…

Гаврюшин – длинный, сутулый, нелепый, уже начавший лысеть в свои неполные тридцать – подобострастно кланялся, умудряясь быть ниже Лизы ростом, и колючим своим взглядом всматривался ей в глаза. Гнев Лизы его ничуть не трогал.

– Я помню все ваши просьбы, Елизавета Львовна, но у меня есть оправдание: нынче я приезжал к вашему батюшке, а не к вам.

– Зачем?.. – похолодела Лиза.

– По важному делу, Елизавета Львовна, по безумно важному делу. Впрочем, теперь я ухожу. Позволите поцеловать вашу ручку на прощание?

– Вот еще!.. – Лиза спрятала руку за спину. – Всего доброго и надеюсь в следующий раз увидеть вас очень не скоро!

Последнее было уже верхом неприличия, но этот субъект просто вывел Лизу из себя! Не дождавшись, когда Гаврюшин скроется из виду, она метнулась в кабинет отца, без стука ворвалась внутрь, сходу готовая засыпать его упреками и вопросами.

Словам, правда, не пришлось вырваться наружу тотчас: отец что-то читал и предупредительно поднял указательный палец, заставляя подождать. Отец Лизы, Лев Александрович Кулагин, уже пятый год занимал должность городского головы и был одним из немногих людей, чью занятость Лиза действительно уважала.

Помешать отцу она не посмела: чинно остановилась у двери, сцепив руки за спиною и от нетерпения притопывая ножкой.

Впрочем, как и бывало часто, запал Лизы быстро кончился. Метавший молнии взгляд сделался теплым, пока она разглядывала отца, склонившегося над книгой. Тяжко признавать, но как же он сдал за те три года, что ее не было… Разве позволил бы он себе прежде отсиживаться дома в этот час? Да ни за что! И волосы стали совсем седыми, и солидное брюшко уже не удержать никакими корсетами. Лиза нахмурилась: не отправь он ее в Петербург – наверняка ничего этого бы не было!

А потом Лиза подняла взгляд выше головы отца – на стену, оклеенную обоями с золотистыми разводами. Невероятно, но на ней все еще выделялся более темный прямоугольник – место, где когда-то висел портрет.

Лиза и не помнила толком времена, когда портрет висел на стене. Ей было года три от силы, когда батюшка приказал его снять, вынуть и рамки, а холст убрать на чердак. Портрета нет, а темный прямоугольник каждый день напоминает о прошлом.

Имя матери не было дома под запретом, и все же Лиза не позволяла себе думать о ней. Да и какая она мать после того, что сделала!

Это в детстве Лиза частенько забиралась на чердак, разворачивала тот холст с портретом и глотала слезы, снова и снова думая, что она, трехлетняя крошка, могла сделать такого, что мама ее бросила… Но детство кончилось, и Лиза больше так не думала. Только в отцовском кабинете, глядя на темный прямоугольник на обоях, и вспоминала красивое мамино лицо, огромные ясные глаза и распущенные, как у лесной нимфы, белые волосы. Мамины волосы действительно были совершенно белыми, гораздо белее, чем у самой Лизы. Странно – отчего так? Ведь современная медицина считает, что альбинизм – это наследственное…

– Лизавета! Лиза, у тебя дело ко мне?

Отец обращался к ней не в первый раз, а Лиза, переведя взгляд с темного прямоугольника на его лицо, даже не сразу вспомнила, зачем пришла.

– Гаврюшин… – с трудом вспомнила она и снова нахмурилась. – Зачем он приходил? Терпеть его не могу!

– Напрасно, Лизонька, совершенно напрасно. Кирюша молод, не глуп… – на этих словах Лиза презрительно фыркнула, но отец с нажимом продолжил: – …и отлично воспитан, вдобавок ко всему. А этому, моя дорогая, тебе следовало бы у него поучиться!

Лиза фыркнула снова, хоть и уже потише.

А после наблюдала, как отец со вздохом поднялся из-за стола, отодвинул портьеру и, щурясь, посмотрел на ярко-белый снег.

– Поди-ка сюда, Лизавета.

Отец тяжело плюхнулся на диванчик под окном и похлопал ладонью по подушке. Лиза незамедлительно подскочила и с ногами устроилась рядом.

– Как тебе жилось в Петербурге, милая? Понравилось у тетки? – спросил отец. – Мы с тобою толком и не говорили ведь после твоего возвращения.

И правда не говорили, – поняла Лиза. Прежде она батюшке обо всем рассказывала, или почти обо всем. А теперь уж все изменилось. Лиза нахмурилась, вспоминая причину ее отъезда и такое несправедливое поведение батюшки.

– Ничуть не понравилось. Ужасный холодный город, я каждый день там мерзла и страдала от глупых разговоров вашей сестры. Ежели вы хотели наказать меня, отослав в Петербург, то у вас это получилось, браво!

Отец снова шумно вздохнул и напрягся, даже отстранился от Лизы. Шестым чувством она догадалась, что перегнула палку, но, кажется, было поздно.

– Так это все, что ты вынесла из своей поездки? Что город холодный, твоя тетка глупа, а я желаю лишь наказать тебя?

– А что еще я должна была вынести?! – в запале Лиза вскочила на ноги. – Вы должны быть рады, папенька, что я не стала копать дальше и искать истинную причину вашего решения меня отослать!..

Тяжелая ладонь отца с грохотом ударила по столешнице – впрочем, угодила в поднос с чайной парой, и осколки тончайшего фарфора со звоном полетели по полу.

Ни отец, ни дочь не шелохнулись – гневно смотрели в глаза друг другу.

– Я предупреждал тебя, Лиза, ни слова о том, что было до Петербурга! Ни слова…

Отец вдруг замолчал, лицо его исказила мука, а рука припала к груди. Он тяжело оперся на столешницу.

Лиза похолодела.

– Что… что случилось? Вам нехорошо?

Отец не отвечал. Лиза сорвалась с места, бросилась к графину с водой и трясущимися руками наполнила стакан. Впрочем, батюшка даже людей позвать не разрешил. Отмахнулся:

– Ничего особенного. Сердце шалит. Давно уже.

– Ну простите, что вам так не повезло с дочерью! – театрально всплеснула руками Лиза.

К воде батюшка не прикоснулся. Грубо отодвинул руку Лизы и, опираясь на подлокотник, снова сел на диван.

– Я надеялся, Лизавета, – севшим голосом продолжил он, – что столица хоть немного изменит тебя. Что не здесь, так там, ты найдешь кого-то по сердцу – достойного человека, на которого я мог бы тебя оставить и более хотя бы о тебе не волноваться… Ты спрашивала, зачем приходил Гаврюшин?

Лиза сжимала стакан с водой так сильно, что, казалось, стекло сейчас лопнет.

– Он просил твоей руки.

– Нет, папенька…

– …просил и, наверное, я дам согласие. Пойми, случись что со мной – одна ты пропадешь, Лиза. С твоим-то характером. Перессоришься со всеми соседями и настроишь всех против себя еще до моих похорон. Да и не выдюжить девице в одиночку, что бы ты там о себе ни воображала. Все – решено… быть свадьбе с Гаврюшиным! И батюшка его, Иван Ефимович, нашего круга: по всем статьям Кирюша ровня тебе. Мечтал я, конечно, с благородным сословием породниться, да, видно, не судьба…

– Отчего же не судьба, папенька? – ни жива ни мертва, спросила Лиза. – Может, как раз в Петербурге я и познакомилась с молодым человеком дворянского происхождения… С офицером из достойной семьи и довольно состоятельным, к тому же. Вот-вот получит огромное наследство. Все как вы мечтали.

Отец подозрительно прищурился и даже за сердце держаться прекратил.

– Это с кем же?

– С Алексом Риттером, – ровным голосом ответила Лиза и сделала большой глоток из стакана. – Всем он хорош. Чем не жених?

– Алекс? Риттер?

Отец, окончательно забыв про свое сердце, практически бодро поднялся на ноги и прошелся по кабинету. То и дело он оборачивался на Лизу и смотрел на нее то недоверчиво, то с диковатой улыбкой, то с упреком, то с удивлением.

– Риттер всем хорош, – наконец признал батюшка, – да только мне казалось, ты видеть его не можешь, так он тебе отвратителен. С чего вдруг переменилась?

– Так ведь, папенька, я от чувств на него смотреть не могла… все боялась выдать себя. Я-то думала, это он меня терпеть не может. А нынче утром – глядите, что он мне прислал.

Поискав в кармане, Лиза живо протянула отцу карточку с приглашением на обед.

– Записка к букету орхидей прилагалась. Шикарному – Гаврюшин мне таких сроду не присылал… – не дыша, добавила она.

И отец, кажется, поверил. По-молодецки рассмеялся, вдоль и поперек изучив карточку, и упер руки в бока.

– Ишь, на дочку мою позарился, стервец! Но ты не робей, Лизавета, мы тоже не лыком шиты. Живенько собирайся, милая, не то на обед опоздаем!

Отец, совершенно довольный собой, покинул кабинет. И теперь уж Лиза, тяжко вздохнув, без сил упала на его любимый диван. Она понятия не имела, что ей делать теперь… Она ведь совершенно точно знала, что записку с цветами прислал кто-то другой – но не Алекс!