Читать книгу Ложный король - Анастасия Соболевская - Страница 6

Ровенна до пожара была огромным замком с неисчислимым количеством высоких башен, теперь же от неё осталась только часть донжона, два вольверка и кусок обглоданной огнём вышки, служащей маяком. Всё это архитектурное богатство, по представлению Гастера Болта, если ранее и могло посоперничать размерами с Голой башней, то теперь запросто помещалось на её заднем дворе в качестве загона для домашней скотины. Собственно, гирифорцев в массе своей он таковыми и видел: маленьким, затравленным своими правителями послушным скотом, приготовленным Теабраном на заклание.

Фамильное гнездо рода Ээрдели, даже судя по его останкам, было не самым изящным творением зодчих. Но весьма функциональным – если учесть, что стояло оно на Аяраке, самом высоком холме долины, и сутками билось насмерть с морозными ветрами, дующими с залива. Узкие, утопленные в толстых стенах, как прорези, окна, маленькие тяжёлые двери, невысокие потолки, тесные спиральные коридоры вокруг грузного донжона – весь внешний вид и внутреннее убранство Ровенны были настолько компактны, что вызывали у привыкших к просторам валеворцев ассоциацию скорее с жутковатыми катакомбами, чем с замком правящего древнего рода. Впрочем, все, кто знал представителей семьи Ээрдели, знал и то, что они всегда славились весьма своеобразным представлением об уюте.

Холм Аярак был густо покрыт можжевеловыми кустами, камнями и мхом. Мох рос повсюду: на почерневших от старого слоя сажи деревьях, под засохшими кустами, покрывал каменные мегалиты на берегу, полз вверх по покрытым оспинами обвалившейся штукатурки стенкам Ровенны, лепился к ступенькам и вымощенным касарийским чёрным мрамором дорожкам, пролез он даже в забитый мусором и листвой фонтан во внутреннем дворе замка, где на самом верху обрубленного, как култыш, гранитного постамента шипели друг на друга две сплетённые в узел змеи.

Там, где не было мха, в неравной борьбе с благородными растениями отвоёвывали себе место самые живучие из существующих сорняки: ползучий вьюн и гусиная лапка. Вдобавок не делало чести долине и то, что она с начала времён кишела ядовитыми змеями всех расцветок и размеров: от крошечного слепуна длиною с мизинец до огромных кобр, которые при желании могли заглотить целую кошку. Всё это вместе с пронизывающим ветром, частыми проливными дождями и скудным однообразием в еде создавало вокруг замка атмосферу общей заброшенности и крайнего недружелюбия.

Перевесившись через перила маленького балкончика бывших покоев князя Ээрдели, Гастер Болт, оставленный Теабраном в качестве смотрителя, уже несколько минут с любопытством наблюдал, как одна из тварей с пёстрым жёлтым хвостом с погремушкой, подначиваемая лениво почёсывающим в паху помощником Гастера Мехедаром, неторопливо нарезала круги вокруг зазевавшегося дикого кота, ведя по воздуху раздвоенным языком. Глядя на то, как аспид всё больше сужает капкан вокруг будущей жертвы, смотритель сломал зелёную веточку густо вьющейся по стене актинидии и сунул её в рот. Меланта давно ему внушала, что сок этого растения унимает боль в желудке, которой Гастер мучился уже не первую неделю, и что ему пора бы уже перестать упрямиться и послушать совета, как сделали Веснушка, Мехедар и другие его люди, одолеваемые тем же недугом, иначе скоро он совсем потеряет сон и замучает себя до смерти. Но только сегодня боль старого воеводы стала настолько невыносимой, что он наконец решил внять совету гирифорской власты и попробовать это неизвестное на Валеворе лекарство.

– Экх! – крякнул Болт, когда кислый сок, брызнувший в горло, заставил его скривиться пуще, чем проглоченная половина дикого лимонника, из которого его покойница-жена когда-то гнала питьё от похмелья. Гастер почувствовал, что его вот-вот стошнит, и согнулся пополам.

– Только не выплюньте, – приподняв тонкую бровку, предостерегала его Меланта своим низким голоском с металлическими, как и у её мужа, нотками. – У здешнего вида актинидии неприятный вкус, но вы же не неженка, не так ли? Хотите, чтобы больше не болело, – придётся терпеть.

Всего через пару секунд Гастер с изумлением обнаружил, что боль в его растревоженной утробе стала заметно слабее, потом ещё слабее, а через минуту и вовсе прекратилась. Воевода хмыкнул и покачал головой:

– Ишь, девка.

Он прожевал остатки ветки и выплюнул мякиш.

С залива дул пробирающий до костей ветер и тревожил на небе разноцветные всполохи света, которые колыхались в выси подобно многочисленным стайкам светящегося планктона, что каждую ночь выносило на берег внизу. Осень у залива Горящего Неба пахла тиной, мхом и грязью. Сегодня небо над вздымающейся пенистыми волнами водой горело не так ярко и дерзко, как накануне, но радужные переливы в облаках определённо предупреждали о грядущем катаклизме. Слуги из местных, что остались у бывшей хозяйки Ровенны, шептались, что розовые и жёлтые всполохи – это верная примета шторма. Гастер уже видал, какие Ровенна переживала шквальные ветры, когда у донжона срывало кровлю, а из окон со стороны залива выбивало всё стекла. Год назад во время одной такой бури одна из молний попала прямиком в шпиль маяка, разбушевался пожар, из-за чего едва заживо не сгорело несколько охранников, а причинённый ущерб пришлось ликвидировать больше недели.

Но штормы в этих землях были не самой страшной напастью. Несчастную Ровенну постоянно терроризировали лезущие из долины ядовитые змеи. Порой их под ступеньками и лавками находилось больше, чем в ином замке крыс. Гастер ещё в первый год своего дозора в сердце Гирифора приучился к тому, что перед тем, как войти в тёмное помещение или выйти в коридор, нужно светить перед собой факелом – всякая нечисть пугалась яркого света и расползалась по щелям через мгновение.

А ведь Буккапекки ещё до нападения на Ровенну предупреждал, что местная земля кишмя кишит ползучими тварями, но к тому, что их будет так много, даже монсеньор оказался не готов. Напугалось святейшество тогда до такой степени, что приказало привести себя в выделенные ему покои только после того, как их трижды проверили солдаты, чтобы, не дай боже, какая змея не укусила святейшего отца за святейшую пятку. А покусали тогда много кого – каждый день с обрыва кидали не меньше десятка покойников – так хвостатые гады напоминали пришельцам, кто в Гирифоре настоящий владыка. Проредили в тот год местные змеи его людей очень сильно, даже жену не пощадили. Укусила её за палец маленькая красная змейка, и через два часа Гастер уже овдовел, а гирифорские бабы все как одна повторяли за властой:

– Наша земля не терпит чужаков.

– Можно подумать, что чья-то земля их когда-то терпела, – злился Гастер и с нетерпением ожидал своего возвращения на родные Холодные острова. Снежные, по половине года, покрытые ледяной коркой у берегов даже весной, суровые – те места казались ему более безопасными, чем обманчивые можжевеловые поля Гирифора, где под каждым камнем или кустом прятался треклятый аспид.

Уж где-где, а на островах было выжить куда проще, когда знаешь, где дикая тварь прячется, и видишь её, не сокрытую высокой травой. На Валеворе что ни день, так с гор спускались дикие кабаны или из леса на их деревню шли медведи в поисках пищи – местные егеря сразу собирались всей гурьбой и били их топорами, а как забивали, так тушу на костер, а шкуру с костями на рынок или сразу в лавку девкам на побрякушки, а здесь только ходишь и слышишь, как то тут, то там шелестят невидимые змеиные погремушки, а из темноты повсюду глядят жёлтые глаза с узкими вертикальными зрачками. Не дыши, гляди под ноги – не наступил ли кому на длинный гибкий хвост, чтобы отправиться за это к праотцам. Ох уж и прыгучие бывали эти твари. Меланта одна их ловить умела: как они на хозяйку свою пасть разевали, ногой их голову придавит к земле – и на разделочную доску, потчевать своих охранников супом из ужей и гадюк, с которым даже похлёбка из горной рыси не шла ни в какое сравнение.

К слову, солдаты отряда, который Теабран оставил в Ровенне для охраны или, как выразился прелат Севера, «поддержания мирных отношений между нашими правителями», с первого дня пребывания в замке стали относиться к бывшей хозяйке как к самой настоящей служанке, каждый раз напоминая ей, по чьей вине она оказалась в столь незавидном положении пленницы. Гастер и сам этим грешил поначалу, почувствовав власть, не оспариваемую сверху какими-либо проверками, но позже, года через три, начал отучать и хамоватого Мехедара вести себя с хозяйкой Ровенны по-свински. Пожалуй, власта оказалась единственной гирифоркой, за которую воевода когда-либо вообще заступался.

Власта Гирифора вместе со служанками сейчас как раз сервировала внизу стол к обеду. Солдаты Гастера, как и все остальные, ели в тронном зале, который был хоть и мал, но достаточно вместителен, сам же Гастер предпочитал трапезничать в покоях хозяев Ровенны. Здесь, по его мнению, была самая уютная обстановка: всюду рысий мех, песцовые пушистые хвосты да змеиная кожа, и всегда горел большой камин в половину дальней стены, а большая супружеская кровать, отделённая от помещения тяжёлым бархатным балдахином с эмблемой в виде золотой змеи, кусающей собственный хвост, и вовсе горячила его кровь воображаемыми сценами из жизни разлучённых супругов Ээрдели.

Меланта тоже ела с ним, но не потому, что хотела, а по личной просьбе смотрителя, который нет-нет, но со временем начал испытывать к ней что-то похожее на симпатию, в которой он бы никогда не признался без пыток.

– Кушать, пожалуйста! Готово! – раздалось где-то внизу.

Это кричала служанка Симза, которую все звали просто Сим, – сдобная такая девка, кровь с молоком, пышная и, по меркам Холодных островов, просто красавица. Портило впечатление о ней только то, что она была глупа как курица и зачастую вообще не понимала, что от неё хотят, хоть на пальцах объясняй, зато голос у неё был такой силы и густоты, что на её призыв о начале обеда сбегались все, и даже те, кто находился за пределами замка.

Гастер покинул балкон, где только что стал свидетелем удачного побега дикого кота от огромной змеюки, и подошёл к зеркалу, чтобы поправить мятые манжеты и воротник. На воротнике он заметил крошечное пятнышко от жёлтого сока актинидии, который, судя по всему, брызнул у него изо рта, и быстро затёр его пальцами. Незаметнее пятно от этой нехитрой манипуляции не стало, и Гастер досадливо махнул на него рукой, затем пригладил редкие седины и посмотрелся в зеркало ещё раз. Волосы грязноватые, на лбу огромные залысины, тёмные круги под глазами, впалые щёки уже неделю не видели бритвы. В своих глазах Гастер уже давно перестал быть мужчиной хоть куда, но, вопреки этому неприятному обстоятельству, Болт с присущей ему северной нескромностью считал себя всё ещё достаточно привлекательным и достойным внимания оставшейся без крепкого мужского плеча власты Гирифора.

Иолли и Мейра, личные служанки Меланты, вошли в покои.

Мейра, самая худая и высокая женщина, которую Гастер когда-либо видел в своей жизни, держала поднос с двумя пиалами – с супом из змеи для Гастера и похлёбкой из овощей для своей хозяйки, а Иолли, девочка лет пятнадцати с огромными оленьими глазами и крошечным ротиком в форме сердечка, несла корзину с выпечкой и винную бутылку с оплёткой. В корзинке на белом полотне лежала свежая надломленная булка, которая источала такой изумительный аромат, что у Гастера сразу засосало под ложечкой.

– Власта сейчас будет, сэр Болт, – сделала реверанс Иолли, поставив корзину и бутылку на круглый обеденный столик.

– Только расставит последние чашки… – Мейра без поклонов расставила на салфетке пиалы, – …сэр.

Гастер знал, что помедлила она с обращением «сэр» специально. Эта дылда никогда не скрывала своей неприязни к валеворцам, бесцеремонно поселившимся в Ровенне, и неприязнь эта за последние годы окрепла настолько, что ею впору было заряжать пушки. Даже небольшие гостинцы, которыми Гастер на праздник Ллерион баловал взятых в плен женщин, не способствовали появлению хоть намёка на расположение этой гордой девицы.

Не то чтобы Гастер хотел впечатлить прислугу и заслужить её уважение, но ему в отличие от остальных охранников становилось весьма скверно на душе от того, что какая-то дочка кухарки смеет смотреть на него так, будто он должен ей денег.

– Отходить бы тебя плёткой, чтобы научилась уважению, – поначалу угрожал он Мейре, но угрозы его так и оставались угрозами, а позже и тех не осталось.

«Старый я стал уже воевать с прислугой, – пришёл к удручающему выводу Болт. – Бог с ней, с дурындой», – и оставил попытки пойти на мировую с безродной гордячкой.

Гастер вытер руки о сюртук и сел за стол, но есть не начал, предпочтя, как обычно, дождаться Меланту.

Власта Ровенны пришла совсем скоро, минуты через три. Дверь в покои отворилась будто сама собой, и очень тихо, как будто босиком, вошла миниатюрная женщина. На вид ей было едва ли больше двадцати, это говорило в пользу того, что замуж Меланта выходила вовсе не в восемнадцать, как было принято в Ангеноре или на островах, а гораздо раньше. Но сам Гастер слышал, что прабабка её была наполовину эллари, а коли так, поди разбери, сколько ей на самом деле лет: шестнадцать, тридцать или все сорок семь. Он до сих пор не решился у неё об этом спросить.

Фарфоровая кожа её была гладкой и лишённой какого-либо румянца. Небольшие, но очень выразительные глаза цвета зелёного оникса внимательно смотрели на Гастера. Когда она подошла ближе, из-за густой кудрявой тучи за окном выглянуло прохладное осеннее солнце. Яркие лучи скользнули в комнату, будто исследуя. Меланта кротко улыбнулась и опустила глаза в пол. Чёрные блестящие волосы, забранные на затылке в мудрёный узел из толстых кос, вспыхнули на свету изумрудными лентами, а кожа приятно засветилась перламутровой белизной. Что-то, едва уловимое сходство, угадывалось в лице этой женщины с портретом её мужа, который висел здесь же, закрытый песцовой накидкой. То ли разрез глаз, то ли линия скул и подбородка – это было что-то едва заметное, но настолько очевидное, что вкупе с известными скромными размерами Гирифора и его закрытостью от внешнего мира порождало среди охранников Ровенны шутки о постулах Эвдона и их заразительном примере.

– Добрый день, сэр Болт, – Меланта поприветствовала Гастера на ангенорском, от души сдобренном жутком гирифорским акцентом, и поклонилась. – Я могу пройти?

Она сцепила руки на животе в замок и осталась стоять в ожидании ответа. Гастер собрался было встать, но в последний момент одёрнул себя, с глупым видом заёрзав на стуле.

– Да, конечно, Меланта, – ответил мужчина и жестом пригласил женщину к столу. – Заходите.

Прелат Севера, ещё когда наводил в Ровенне свои порядки сразу после захвата, строго-настрого запретил смотрителю звать эту женщину властой, поскольку положения своего она уже лишилась, но Гастер, которому его собственный титул, жалованный без году неделя, жал, как меньшие на два размера сапоги, отучился от этого только через полгода.

Меланта всё так же бесшумно прошла к столу и села. Её самые лучшие платья из шёлка были конфискованы в пользу казны нового ангенорского короля и, по слухам, пошли на рынок и выплату жалования Огненосцам, как и все найденные украшения, и потому Меланта сейчас менее всего походила на женщину, что совсем недавно правила долиной. Уже пять лет она надевала только платья из самой простой ткани, скромные, но носила их с таким достоинством, что ему могла позавидовать даже властная бабка нового короля, на которой, по мнению самого смотрителя Ровенны, даже самый дорогой бархат или шёлк выглядел тряпкой, а самое дорогие колье или кольца были похожи на безвкусные побрякушки цыган.

Шею Меланты тонким кольцом оборачивала ажурная серебряная змейка с глазами из гирифорских изумрудов – единственное украшение, которое ей удалось уберечь от загребущих лап Улиссы Абертон.

Практически сразу вслед за ней в покои вбежал потный мальчишка лет пятнадцати. Звали его все Веснушкой, потому что на его круглом, как картофелина, носу торчало три рыжих пятнышка. Умом он особенно не блистал и редко мог выполнить какое-то сложное поручение, например, запрячь лошадей или помочь Симзе сцедить жир для мыла, зато он был добрым, как деревенский дурачок, шустрым, как таракан, и безотказным в плане перетащить что-то тяжёлое из одного конца Ровенны в другой, из-за чего даже скупая на какие-либо эмоции, кроме презрения, Мейра угощала его черникой.

– Смотрите, кого я поймал, – за пазухой у Веснушки торчала довольно хмурая, прибитая песком кошачья морда.

– Это дикий кот? – Гастер прищурил подслеповатые глаза.

– Кот, – кивнул мальчик. – Но он не дикий. Он добрый. Теперь он мой. Я назову его Уткой.

На губах Меланты показалось нечто похожее на улыбку.

– Почему Утка, дурень? – хмыкнул Болт, глядя, как сын вынимает из одежды животное, которое, судя по недовольному виду, совсем не испытывало желания становиться чьим-то домашним питомцем.

– Мя-я-я-у!

Едва оказавшись на воле, кот вдруг закрутился, завертелся в держащих его руках, растопырил лапы, закричал и, сделав немыслимый пируэт в воздухе, плюхнулся на пол, привстав на полусогнутых лапах.

– Ай! – Веснушка схватился за оцарапанный когтем палец. – Ах ты, дура!

Кот, поняв, что обращаются именно к нему, постоял с пару секунд, выгибая коромыслом спину, и бросился прочь из комнаты, только его и видели.

– Убежала твоя Утка, – буркнул Гастер. – Иди есть.

– Я не голодный, – ответил расстроенный неудачей Веснушка, выдавив из царапины капельку крови, но булку из принесённой корзины взял. Сел на сундук у окна и начал жевать, обдумывая происшествие.

– Вас не было на завтраке, – заметил Гастер, обращаясь к Меланте. – Что-то случилось?

– Сим случайно обварила руку в котле, – ответила Меланта, беря надломленный ломоть булки. – Я её заменила во время готовки. Ожог ожогом, но пятьдесят ртов не привыкли ждать.

– Да, неблагодарное это дело – набивать бездонные желудки. Мои сжирают всё, как свиньи. Мебель сожрут, если приспичит. Идиотская валеворская привычка – всё подряд в рот тянуть, что гвоздями не приколочено, про запас. Надеюсь, мои проглоты вас не очень утомляют?

– Нет, – скромная улыбка снова скользнула по тонким розовым губкам, на которых Гастер задержал взгляд дольше, чем следовало вдовцу. – У меня хватает помощников. Иолли, Мейра всегда приходят на помощь. И Веснушка. Без них я бы не справилась.

Паренёк, услышав обращённую к нему похвалу, улыбнулся с набитым ртом, отчего его вид стал ещё более придурковатым. Власта тронула тремя пальцами подбородок и развернула их к мальчику, показав гирифорский знак симпатии и благосклонности.

Руки Меланты уже давно потеряли нежность и огрубели – эта женщина, лишённая своего положения, пять лет денно и нощно гнула спину ради оравы голодных солдат. Готовила, мыла посуду, убирала, стирала, драила полы щётками, смоченными в жгучих щелочах, – и, что казалось Гастеру если не подозрительным, то удивительным, делала она это молча и даже с какой-то непонятной ему покорностью, будто вся её предыдущая жизнь сводилась к тому, чтобы в один прекрасный день потерять трон и стать прислугой для бывших охотников, пьянчуг и заключенных, коими и были люди в его подчинении.

Ели в тишине, как обычно. Только Веснушка что-то бормотал себе под нос, глотая булку кусками, как пёс. Меланта редко поднимала взгляд от тарелки. Но когда она это делала, глаза её словно загорались тёплым зелёным цветом в свете, струящемся из окна. Она очень аккуратно управлялась с ложкой от пиалы и подносила к губам, дуя на содержимое. Ломтик хлеба, который держал сэр Болт, задержался у его рта. Тёплая капля похлёбки скользнула по подбородку власты. Гастер, к стыду своему, отметил, что вспотел, как хряк, наблюдая, как Меланта вытирает её пальцем, и ценой огромных усилий заставил себя не пожирать взглядом миловидное перламутровое личико, а вернуться к еде.

– Как вы себя чувствуете? – Меланта отставила пиалу и взяла кубок с вином. – Как ваш желудок? Сим видела снаружи, как вы рвали ветку актинидии. Так вы вняли моему совету?

– А вот у меня уже ничего не болит! – перебил отца Веснушка, что-то изучая у себя на пуговице и даже не поняв, что обращались не к нему. – Спасибо.

Гастер прокряхтел и облизал ложку.

– Да, – ответил он, посмотрев в умные золотисто-зелёные глаза. – Признаюсь, был глуп, когда не послушал вас сразу. Ваше странное лекарство помогло мне унять боль за считанные секунды, а я, дурак, неделями мучился.

– Если хотите, чтобы боль не появлялась более, вам нужно меньше пить. Гирифорские вина не северные и тем более не южные – к ним мало кто привыкает, если не пьёт их с рождения. Всё дело в нашем мхе и можжевельнике. Из-за них у вас скоро появится язва.

– Угу, – кивнул Гастер, пригубив из кубка, – но ваши вина слишком хороши, чтобы от них отказаться. Скажите, Меланта, а отчего вы не торгуете ими с Ангенором? Они бы серьёзно потеснили вина из Приграничья, я считаю.

– Оттого, сэр Болт, что Гирифор – закрытое княжество, и мы планируем таковым и оставаться. Да, мы покупаем у соседей ткани и украшения, ведь у нас нет ни хлопковых, ни тем более шёлковых полей, как в Шеное, и Керестайские горы богаты разве что углём и железной рудой, а у замка Ду Шан добывают изумруды, но мой брат уже давно ими не торгует. Мы покупаем то, что нам нужно, а то, что мы производим, – только наше. Поэтому наши вина – только наши. Рада, что вам стало лучше.

– А я удивлён, что вы мне помогаете.

– Это необременительно.

– Ой, да можно подумать!..

От неожиданного окрика отца Веснушка выронил горбушку.

– Извините.

Меланта, как обычно, восприняла его эмоциональную вспышку с лебединым спокойствием.

– Прошу меня простить, это… это было грубо с моей стороны. Хотя и сущая правда. Власта, – Гастер не заметил, как по старой привычке обратился к женщине по титулу, – мы оба с вами знаем, что вы здесь находитесь в качестве заложницы, а не доброй хозяйки таверны, которая радуется любой возможности услужить дорогим гостям.

– Знаю.

– И только по воле Теабрана Роксбурга вы не пребываете сейчас в кандалах в одной из темниц.

– Только ли по его?

Гастер замолчал и пожевал губу.

– Сэр Болт?

– Ладно-ладно, – смотритель хватил рукой по столу. – Но всё равно это как-то странно. Где диверсии, попытки убежать?

– И скрыться от ваших солдат?

– Вы правы – это было бы глупо. Хотя не скрою, лично я рад, что, несмотря на всё происходящее и потуги моего, прости господи, помощника гнуть пальцы, мы с вами всё же не стали врагами.

– Не стали, – подтвердила Меланта.

Гастеру на мгновение почудилось, что в голосе её прозвучала ирония. Не она ли руководила похоронами матери и сестры своего мужа, которых убили кровожадные фанатики кардинала во время осады? Не она ли прокляла сэра Ричарда, наблюдая, как корчится в огне Ровенна? И теперь она согласна, что они с Гастером не враги?

Но в глазах Меланты не мелькнуло даже тени лицемерия или лжи.

– И, если совсем уж честно, я удивлён, – хмыкнул Гастер, почесав колючий подбородок. – Ладно муж ваш! Я бы ещё понял, если бы он сбежал из Паденброга, собрал остатки своей армии и пришёл за вами выносить двери, но почему ваш брат до сих пор не привёл к стенам Ровенны армию, чтобы вызволить вас? Вот где загадка.

– История семей Балаши и Ээрдели написана кровью обоих кланов, сэр Болт, и кончилась она перемирием. Но Хайсар, вопреки воле нашего покойного отца, как и наши предки, никогда не одобрял любые контакты с родом князей Гирифора. Слишком уж размыт и спорен ответ на вопрос, какому именно роду принадлежит право носить гирифорскую корону. Наши предки долго воевали за неё, но воля нашего миролюбивого отца распорядилась так, что пока это право признано за родом Ээрдели. Брат никогда не принимал его решение. Поэтому едва я взяла фамилию враждебного ему рода, он отрёкся от меня. Я и не ждала, что он придёт вызволять меня из плена. Я для него чужая.

– М-да, – Гастер поскрёб затылок, – печальное это обстоятельство. Напоминает мне грызню трёх богатых эвдонских семей за Источник. И все мы, к сожалению, знаем, как Ингрейн решила эту проблему, м-да…

– Но гирифорцы скорее выждут, пока на горизонте зажгутся погребальные огни над могилой врага, чем сделают то же, что сделала она. В этом мы отличаемся от южан – мы очень терпеливы.

– Это я уже понял. И чего же ждёт ваш брат, разрешите поинтересоваться?

– Я не знаю. Думаю, ничего. Или моей смерти от рук ваших солдат. Влахос в изгнании, его мать и сестра убиты, у нас нет детей. Моя смерть открыла бы Хайсару дорогу к короне. Но идти сюда биться с вашими солдатами за право утопить меня в колодце для него слишком трудозатратно, гораздо удобнее подождать.

– Надо посадить его голым на муравейник, – предложил Веснушка решение назревшей проблемы, которое было доступно его разуму, – или вылить ему на голову ночной горшок. Пусть утрётся.

– М-да, была б моя воля, – Болт вдруг подался вперёд, едва не макнув воротник в еду, и заговорил шёпотом заговорщика: – Была б моя воля, власточка, я бы собрал своих ребят и уплыл бы к себе на Валевор с первым же торговым судном. Вот. И в пекло корону! В пекло Теабрана и его сумасшедшую мамашку вместе с, задери его волки, прелатом! В конце концов, на кой вас охранять, вот скажите на милость, а? Чтобы муженёк не выкобенивался? Ну, допустим. Но на кой тут несколько десятков солдат? По сравнению с армией вашего брата, если он всё-таки явится, это мелочь, а для охраны одной женщины не многовато ли? Чтобы интриги против короны не плела? Так тут двух-трёх достаточно. Да и что против короля может сделать такая женщина, как вы?

– Такая женщина, как я? – переспросила Меланта, и в голосе её прозвучала некоторая степень удивления.

– Ну, да. Юная, всеми покинутая, бедная…

– Возможно, я теперь и бедна, но совсем не покинута, – смущённо улыбнулась Меланта.

– Ой, – заёрничал Гастер, потешаясь над собеседницей. – Ой, да ваши сторонники – три клопа да пара гадюк. Ни брата, ни мужа, ни солдат.

– Зато у меня есть Сим, Иолли и Мейра.

Взрыв хохота Гастера Болта разогнал всех крыс в коридоре.

– Да уж, эта тройка целой армии кадерхана стоит, чего уж! Всех эти бабы ногтями зацарапают до смерти!

– И я совсем не юна.

– А сколько вам лет? Если не секрет, конечно. Вы, конечно, молоденькая, ну, всё же а вдруг?

– Замуж я вышла в пятнадцать. Эту змейку мой дорогой муж подарил мне на третью годовщину свадьбы, за неделю до того, как в Гирифор вторгся Ложный король.

Гастер задумался и принялся считать, загибая пальцы, но, сбившись со счёта, махнул рукой.

– Всё равно моложе моей самой старшей дочки. В пятнадцать, говорите, под венец пошли? – он ухмыльнулся. – А на островах девок замуж выдают до срока, коли терпячки нет у них скорее покувыркаться с кем-нибудь в хлеву. Неужто тоже не утерпели перед князем? Извините за откровенность.

Веснушка засмеялся.

Власта весьма снисходительно отнеслась к его насмешке.

– У нас не было выбора. Нас обвенчала Чарна.

Смех внезапно оборвался, будто его отрезали ножом.

– Да что вы говорите? – ни на секунду не поверил Гастер в откровенную, с точки зрения человека просвещённого, к каким он себя причислял, чушь. – Вот сама Чарна вырвалась из плена в Зачарованном лесу и обвенчала вас, как архонт?

– Да, – с убеждённостью, не приемлющей ни малейших сомнений, ответила Меланта.

– Ух и хороши же ваши гирифорские вина, – прогоготал смотритель Ровенны. – Вам бы тоже, Меланта, знать меру в употреблении!

Власта смиренно дала смотрителю время вдоволь повысмеивать её заявление, и когда он наконец закончил, закашлялся и поспешил смочить горло вином, спокойно ответила:

– Если вы во что-то не верите, это не значит, что это неправда.

Где-то внизу заорал Мехедар, требуя ещё пива, и подкрепил своё требование матерщиной.

– Не сомневаюсь, – с всё той же иронией Гастер положил руку на грудь в знаке полного доверия. – Верю-верю, всё так и было. Сама богиня оторвалась от своих богических дел и пришла в Гирифор, чтобы обвенчать влюблённую парочку. Конечно.

– Вы практически угадали, сэр Болт, – кивнула Меланта. – Кроме одного. Мы с Влахосом не были влюблённой парой. Он вообще меня не замечал в то время.

Морщинистое лицо Гастера недоуменно вытянулось.

– И как, прошу меня простить, сын князя Ровенны вдруг женился на нелюбимой? Понаслушался рассказов о вашем муженьке, и что-то у меня не возникло ощущения, что его можно было что-то заставить сделать против воли.

– Да, у Влахоса была любимая. Не я.

– Тогда я вообще ничегошеньки не понимаю. На кой он обженился с вами?

– Потому что я об этом попросила Чарну.

– Вообще ничего не понимаю. Вы меня путаете.

– Всё просто, сэр Болт. Я знала, что Влахос будет моим мужем, с первого мгновения, как увидела. Это случилось, когда мы впервые встретились в Ровенне, куда нас с семьёй в качестве жеста примирения пригласил на празднование Ллериона отец Влахоса, тогда ещё владыка Гирифора. Я знала, что он есть моя судьба, – власта мило наклонила аккуратную головку. – Меня, правда, тогда он не заметил, мне было всего тринадцать. Его больше интересовала одна из фрейлин его матери Айрены. Она была взрослее, искушённее меня. Её уже давно здесь нет. Я очень нервничала, когда нас представляли друг другу, и когда Влахос ответил на мой учтивый поклон, я сказала ему, что мы поженимся, а он лишь рассмеялся и не воспринял мои слова всерьёз.

– И, как видно, напрасно.

– Я знала, что он мой, – власта взяла из пиалы куриное бёдрышко и начала его изящно глодать. – Даже когда он увёл ту фрейлину с бала за кулису в сторону опочивален, даже когда я отследила их и наблюдала, как они срывали друг с друга одежду прямо здесь, в этой комнате, я знала, что он мой. Я слышала, принц Гирифора обладал репутацией охочего за юбками, но с ней, с той девушкой, он вёл себя не так, как бабник. Что-то было в их глазах, когда они в ту ночь смотрели друг на друга. Это был взгляд не просто двух любовников, между ними было что-то большее, чем похоть. Но даже когда я услышала, как, лёжа в объятиях друг друга на полу, кто-то из них прошептал: «Люблю», а второй ответил: «И я», я знала, что Влахос всё равно будет со мной.

Гастер запыхтел, вгрызаясь зубами в булку, будто заедая удивление.

– Я не знала, что и как должно произойти, чтобы всё изменилось, – продолжала Меланта, оторвав двумя пальчиками кусочек мяса от кости, – но моя уверенность в том, что он будет моим мужем, для меня была высечена на камне рукой богов. Вера в это моя была столь же сильна, как и чувство безысходности от того, что на пути свершения моей судьбы встала эта девка. В ту ночь я ушла в свои покои вся в слезах.

Но, на мою удачу, тогда же в замке Ээрдели гостила ведьма, которая назвалась именем Эйона. Придворные говорили, что она приблудилась к Ээрдели из смытой во время последнего шторма Карарты незадолго до нашего приезда: в основном она лечила болезненную Айрену, которая была склонна к различного рода эпилептическим обморокам. Я совсем не помню её лица, помню только её глаза на фоне белой кожи – огромные и белые, как чешуя русалки.

– Эллари? Хм… – левый глаз Гастера хитро прищурился. – Помню, была у нас на острове одна такая, прелата нашего – хвать за руку! – и давай орать на него: «Блудливая ты вошь! Содомит!» и «Гореть тебе, гореть в пламени Хакона!» Эллари, что с них? Крикливая, ужас. Так он её на костер на площади у Голой башни и посадил, вот она визжала, и кто оказался прав? Вот и жжём их, как жгли, и жечь будем.

– Жгите, – зелёные глаза снова блеснули на свету. – Кто ж вам запрещает?

– Ну а дальше что?

– А дальше отец сказал, что его пугает эта странная женщина, и попросил поселить его в покоях подальше от неё. Влахос же тогда лишь усмехнулся и сказал, что ведьма живёт в гостевом доме на берегу и не может зайти в замок, когда ей вздумается. Но когда праздничный шум стих и на Ровенну опустилась густая морозная ночь, я проснулась от тихого стука. Ни мать, ни отец, ни служанки – никто не проснулся. Я прошла к двери и открыла. На пороге стояла Эйона и смотрела на меня, безмолвно протягивая руку. Вопреки всему я её не испугалась и словно поняла, чего она от меня хочет. Я вложила руку в её руку, и она повела меня в темноту прочь из Ровенны, мимо стражи, которая нас не замечала, как если бы нас окутали невидимые чары. В замке было тихо, как в гробу, только змеи шелестели языками по углам. Колдунья из Карарты провела меня во двор к фонтану, тому, что сейчас разрушен, остановилась и сказала… Голос её был нечеловеческим, и говорила она не шевеля губами:

– Я знаю, что ты думала, глядя на него. Это возможно. Все возможно. Стоит лишь только захотеть. Ты любишь его?

Я робко сказала: «Да».

– Ты хочешь быть с ним?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы он думал только о тебе?

Я уже открыла было рот, чтобы снова согласиться, как она остановила меня.

– Если согласишься, вас свяжут узы настолько крепкие, что разорвать их не сможет даже смерть. Все его мысли будут о тебе. Все его чувства будут подвластны тебе. Его любовь к тебе будет для него благословением и мукой. Наслаждением и болью. Проклятьем. И он не найдёт себе покоя, покуда вы будете в разлуке. Случись так – он украдёт, убьёт, но найдёт путь к тебе. Ты хочешь этого?

Я согласилась.

Тогда ведьма улыбнулась и достала из рукава три длинных чёрных волоса. Это были волосы моего Влахоса. Должно быть, она подняла их с пола, что был ему ложем с той шлюхой, когда они ушли. Эйона сказала мне протянуть руку и дала мне неглубокую чашу, приказав мне набрать воды из фонтана. Я набрала. Она положила волосы в чашу и что-то тихо зашептала. Помню, как чаша нагревалась, пока не стала горячей, будто её поставили на угли. Мне стало больно.

– Не опрокинь, – сказала ведьма. – Ради желанного нужно идти до конца.

И я не опрокинула чашу, хотя мне и было безумно больно. Видите шрам от ожога на моих ладонях?

Гастер пригляделся. Левая ладонь Меланты была немного неровной, как действительно от ожога, а ещё под кожей он заметил странный знак…

– Его я получила в ту самую ночь. Потом я увидела кровь. Ведьма достала откуда-то голубя и полоснула его ножом по горлу. Она призвала меня:

– Стой.

И я стояла, наблюдая, как корчится от боли вспоротая птица. Ведьма сдавила рану и выжала кровь в мою чашку. Кровь смешалась с водой и вдруг вспыхнула. Сначала алым, потом синим пламенем, потом пламя потухло, а жидкость в чаше загустела.

– Теперь пей, – сказала ведьма, и я выпила. Было горько, хотелось выплюнуть каждый глоток и стошнить, но я удержалась. Когда я выпила последнюю каплю, всё вдруг исчезло. В воздухе, словно сквозь редеющий туман, проступал только жемчужный полумесяц за узловатыми ветвями, а на фоне него в небе бесшумно висела тёмная фигура с множеством рук и глазами, сверкающими, как две кровавые звезды.

– Отныне и вовек, – услышала я тихий, как шёпот ветра, голос, – венчаю вас.

И я лишилась чувств. А утром ведьма из Карарты как сквозь землю провалилась… Влахос весь день был бледен и будто отстранён ото всех, не вышел ни на завтрак, ни на обед, не вышел и к ужину. Придворный лекарь сказал, что принц приболел, и прописал ему постельный режим. Таким я его и видела в последний раз прежде, чем мы с семьёй покинули Ровенну, – больным и растерянным. Прошло два года, Влахос так и не явился в Ду Шан просить моей руки, и я прокляла ту ведьму, что не сдержала обещания. Но в ночь на Ллерион, когда я спустилась к заливу загадать желание на падающие звёзды, я увидела его. Мой Влахос шёл ко мне пешком, опираясь на посох, как бродяга, как безымянный следопыт, ловец лесных животных. Десятки лиг, пешком. Увидя меня, он заплакал и без сил упал на колени – измождённый, серый, как от хвори. Оказалось, все эти годы вдали от меня, как и обещала ведьма, он не мог найти себе места в Ровенне, его сердце рвалось за мной, но разум перечил, говоря, что мы не пара. Он метался, почти не спал, морил себя голодом и жил в аду, пока однажды, наконец, поддавшись странному наитию, не сбежал из замка и не отправился ко мне, влекомый тихим зовом, который направлял его сюда, показывая путь. Потом он увёз меня в Ровенну, и с тех пор мы больше не расставались вплоть до прихода Теабрана. Не могу сказать, что наша с ним жизнь была той, что описывают в сказках: безоблачной и тихой, полной любви. Влахос вспыльчив и порою даже жесток. Он никогда не вёл себя как примерный и заботливый муж, но мы были вместе и были по-своему счастливы. А однажды он признался, что только со мной его более не рвёт на части тот зуд где-то глубоко в груди, который мучил его каждый раз, когда мы находились в разлуке. Уезжая от меня, он не может спать, не может есть, ему плохо, и сердце рвётся обратно. Он назвал это чувство любовью, и это она. Я это знаю.

Гастер долго молчал, о чём-то глубоко задумавшись, о чём-то гнетущем и неприятном.

– Так вы, выходит, приворожили его, власта? Грех ведь.

– И что?

«Действительно», – подумал воевода.

– У нас вон тоже на островах девки на женихов ритуалы всякие приворотные проводили, привязывали их к себе всякими штучками, ворожили, а как они к ним присыхали так, что не отдерёшь, и заливать свою любовь к женушкам горькой начинали, так гнали их от себя вилами, да не гнались они. Так и тянули с ними лямку, тыщу раз пожалев о магии.

Меланта оскорбилась неуместному сравнению.

– Глупые привороты деревенских баб тут ни при чём. Нас с Влахосом руками эллари обвенчала Чарна.

– А архонт? Архонт-то закрепил ваш союз потом – ну, чтобы по закону?

– В этом уже не было нужды.

– О! То есть по законам Гирифора и Ангенора вы не состоите в браке, получается?

– В Ровенне он был признан, у моих родителей выбора не было, раз дело касалось наследника долины, а что до Ангенора – нас не интересует, что думают чужаки.

– Выходит, ведьма из Карарты была единственным свидетелем вашего, так сказать… э… союза?

– Да.

– А что та фрейлина? Где она сейчас?

– Насколько мне известно, когда она узнала, что Влахос женился, она сунула руку в гнездо гадюк, а тело потом сбросили с обрыва.

Гастер откинулся в кресле, молча жуя губу.

– Я вижу, вы разочарованы.

– Нет, я скорее озадачен. Ведьмы, Чарна, привороты… Вот уж кого бы не заподозрил во всяком таком, так это вас.

– Это была наша с ним судьба.

– А если бы вы сказали Чарне «нет»?

– Но я сказала «да».

– Фу, нечисть! – содрогнулся Гастер. – Фу, эти ваши колдунства.

Продолжали есть молча под громкое сопение Веснушки, отскабливающего ногтем рукав от грязи.

– Да, всё хотел спросить, Меланта, – Гастер снова поймал себя на том, что рассматривает лицо сидящей напротив него женщины. – Почему вы никогда не называете своего мужа по имени? Только и слышу «влахос, влахос». Разве это имя?

– Нет, не имя, – согласилась Меланта. – Как и Веснушка.

– Ну, вот и я о том же. Только всем в Ровенне известно, что моего дурашку Ари зовут, а у вас даже на портрете в тронном зале внизу на табличке гравировка «Влахос и власта Гирифора», а это всё равно что написать «Король и королева». Где имена?

– Влахос и власта – не король и королева, – розовые губки снова растянулись в приятной улыбке. – Скорее князь и княгиня, но по статусу мы ровня королям, здесь вы правы.

– Ну, а звать-то вас всё ж таки как?

– Мы зовём друг друга по именам только в отсутствие посторонних, – власта развеяла надежды любопытного. – Мы в Гирифоре верим: кому принадлежит имя твоей души, тому принадлежит и твоя душа.

– Но нам-то вы своё имя сказали.

– Мне было сложно ответить отказом, когда Мехедар прижал меч к моему горлу.

– Стало быть, лично мне принадлежит и ваша душа, и души ваших служанок?

– Отнюдь, – кротко возразила власта. – Меланта – моё первое имя, как имена Иолли, Симзы и Мейры. Вторые имена, имена наших душ, мы оставили себе и нашим мужьям.

– О как. А вы хитры, – усмехнулся Гастер, осушив свой кубок залпом и занюхав его рукавом. – А как вообще? Скучаете по мужу?

Власта будто побледнела.

– Мы не виделись пять лет. Конечно же, скучаю.

Веснушка мечтательно вздохнул, заёрзав на сундуке.

Золотисто-зелёные глаза власты заблестели.

– С ним всё хорошо?

– Сегодня утром я получил письмо от его величества. Ваш муж жив и по- прежнему хочет видеть вас.

Меланта сделала два больших глотка вина.

– Понимаю. Это волнительно.

– Он приедет? Приедет сюда? – женщина с надеждой посмотрела на смотрителя.

– К сожалению, король не дал мне знать.

– Значит, нет.

Смотритель заметил, как дрожит её рука, которой она убрала за ухо прядь волос.

– Король написал, что ваш муж с нетерпением ждёт вашей встречи, и ещё разрешает вам написать ему пару строк. Приятно, наверное, когда вас так любят, да? Вы же помните, на что он пошёл ради вас?

– Едва ли его поступок был сложным испытанием для его совести, вы же знаете, – тонкие пальцы сжали салфетку. – Не стоит его жалеть.

Впалые щёки Гастера стали ещё более впалыми, в глазах мелькнула тень непонимания.

– И… и вы любите его таким?

– Всем сердцем, – с безжалостной искренностью ответила женщина.

Гастер поморщился и прокряхтел:

– Что ж, это всё объясняет. А… А не боитесь, что он, ну… например, изменит вам? Сами сказали, влахос ваш тот ещё фрукт. За пять лет много воды утекло, пусть вас и связывают какие-то там колдовские узы.

– Я бы это поняла, – золотистые, как брюхо королевской кобры, глаза вспыхнули каким-то потусторонним светом. Гастер поймал себя на мысли, что не мыслит более, а просто любуется этим красочным магическим переливом, как заворожённый, и остался бы глазеть и дальше, если бы не порыв ветра, который ворвался в комнату, стукнув о стену тяжёлой створкой окна. Гастер тряхнул головой, сбрасывая странное наваждение.

– М… Кхм… – кашлянул он и опрокинул в себя остатки вина из кубка. – Уж и поняли бы? Хотите сказать, заберись он какой девке под юбку, вас бы это не потревожило?

Он засмеялся, но сразу прекратил, внезапно остановленный взглядом змеиных жёлтых глаз.

– Нет, – голос Меланты был тих, и вкрадчив, и болезненно нежен. – Во время нашего брака, – сказала она, тронув рукой змейку на шее, – у влахоса уже были любовницы, некоторые из них даже были мне подругами, но его ложе ни одна из них не грела долго. – Губы власты тронула совсем не добрая улыбка, от которой по спине Гастера побежали мурашки. – Chi-ennohar. Нас венчала Чарна, – Меланта едва заметно пожала плечиком. – Его душа – моя, а моя – его. А остальное неважно.