Читать книгу Ложный король - Анастасия Соболевская - Страница 8

Из неглубокой дремоты Четту вырвал грохот и пронзительный крик. Она вздрогнула и испуганно распахнула глаза. Травник, который графиня взяла у придворного лекаря накануне, лежал у её ног. Толстая книга в потрёпанном переплёте с металлическими углами, вся в заметках, алхимических значках и комментариях Фермина, только что шлёпнулась на мозаичный пол и раскрыла жёлтые страницы на главе об обеззараживающих настойках.

На Вилле де Валента было непривычно темно и тихо, не было слышно ни слуг, ни Лаэтана с Аэлис, чей смех обычно разносился по замку весёлым эхом круглые сутки, ни даже обычной для дворца нежной лютни местного придворного поэта.

Вопль повторился.

Четта не стала поднимать бесполезную книгу. Вместо этого она устало уронила лицо в ладони и заплакала. Рядом со шкатулкой с нюхательной солью стоял синий флакончик, закрытый золотой крышкой с печатью на нитке. Это была настойка лавандовых листьев, мяты и горнянки, которую в Кантамбрии использовали, чтобы успокоить нервное напряжение и быстро уснуть, но графине она уже не помогала – впрочем, как и остальные отвары, которые выдумывал мастер зелий для неё и её мужа.

Прошла минута, затем вторая.

В приоткрытую дверь залы перед покоями, где спал граф Монтонари, просунулась обёрнутая пёстрым платком головка Золотой Росы. Девочка тихо, словно мышка, на цыпочках подошла к своей хозяйке и тронула её за плечо. На её ноги, как на ноги всех, кто жил в замке, были надеты специальные туфли из нескольких слоев бархата на подошвах, который делал звуки шагов практически не слышными.

«Вам что-нибудь принести, ми сенья?» – показала немая девочка жестами и подняла упавший травник. Большие и добрые, как у котёнка, глаза внимательно смотрели на графиню в ожидании ответа, крошечные веснушки золотились на угольного цвета коже, как искорки.

– Нет, спасибо, – ответила Четта и промокнула глаза носовым платком, который достала из потайного кармана накидки. Растёрла и сжала виски. – Боги, как же у меня болит голова, – простонала она, шмыгнув носом. – Просто разрывается пополам…

Золотая Роса подошла к окну и как можно тише распахнула тяжёлые деревянные створки. В комнату ворвался свежий морской воздух, наполненный ароматами соли, пряностей и цветов. Альгарда уже давно проснулась и купалась в лучах тёплого солнца, радовалась новому дню и грядущему празднику Винья де Соль, что служило разительным контрастом скорбной обстановке, царящей внутри Виллы де Валента, погружённой во тьму и ожидание худшего.

Девочка подошла к столику у окна, налила в кубок вина и поднесла графине.

«Вы бы поспали», – показала Роса. Её личико выражало искреннюю озабоченность измождённым видом графини: «Вы бледная, круги вокруг глаз, мало едите. Вы совсем себя замучили».

Четта сделала глоток. Вино показалось ей безвкусным, как вата.

«Я могу подежурить у покоев вместо вас, а вы поспите».

– А толку-то? – графиня почувствовала, как её взор заволакивает прозрачная пелена слёз. – Не могу ни есть, ни спать с тех пор, как мужа привезли с поля битвы за Паденброг. Забыла, что такое отдых. За что нам это всё, а? Вечера, сестра, Эрнан… закрываю глаза, а их лица передо мной, всплывают из темноты. Ты слышала, что они сделали с племянницей? Зарезали, как овцу. Разве тут уснёшь? – заплаканные глаза смотрели на немую. – Рана мужа всё никак не заживёт. Фермин говорит, что, если она будет продолжать нагнаиваться и дальше, ногу придётся отрезать.

Золотая Роса достала из-за пояса небольшой пузырёк из сиреневого стекла с пробкой на цепочке.

«Фермин сказал, что нашёл ещё один рецепт обезболивающего для графа, – зажестикулировали тонкие руки. – Он приготовил его сегодня утром. Кажется, он говорил про хлопник и бузину. Он говорил, что этот отвар используют повитухи. А ещё я вчера собирала у бухты листья белоглава, они помогут вытянуть гной. Они будут готовы к обеду».

Четта взяла протянутый флакон, но лицо её не выразило особой надежды на благоприятный исход. Боль Эрнана не могли унять даже самые сильные травы, что уже говорить о хлопнике, в чьих обезболивающих свойствах лично она разуверилась ещё во время своих последних родов.

– Моему дорогому мужу больно от всего, – вздохнула женщина. – От яркого света, от звуков, даже от запахов. Он постоянно кричит. Кричит даже во сне, в бреду, не приходя в сознание. Когда же это закончится? Мой дед потерял обе ноги в каменоломне, когда его придавило мраморной плитой, но он остался жив, потому что согласился их отрезать, а Эрнан!.. Он такой упёртый!

Четта почувствовала, что вот-вот снова расплачется, и подошла к окну. Пряный ветер приятно, словно тёплой ладонью, скользнул по лицу. Внизу в саду внутреннего двора не особенно рьяно трудились слуги. Кухонные девки о чём-то перешептывались, неся корзины с апельсинами, и смеялись. Мальчишка-лютнист мечтательно бренчал на струнах и наблюдал за фигуристой молоденькой прачкой, развешивавшей здесь же бельё и отстиранные повязки, которыми бинтовали ногу графа Кантамбрии. В фонтане, отделанном бело-синими изразцами, шустрые воробьи дрались с толстыми голубями за хлебные крошки, которые кидал в воду подмастерье лекаря. Поварята вытаскивали из спелых слив косточки и оставляли сочные половинки сохнуть на солнце, чтобы позже старшая повариха наварила из них варенье. Эта идиллическая картина казалась отгороженной от хозяйки Южных земель толстым стеклом, которое невидимой преградой отсекало её от тепла и беззаботной радости разморённых на дружелюбном солнце обитателей виллы.

– Четта!.. Четта!..

Смуглые руки сжали подаренные сыном жадеитовые чётки с руной Веньё. Четта отвернулась от окна и испуганно посмотрела на Золотую Росу.

«Хотите, я к нему пойду?» – спросила девочка.

– Четта!..

– Нет, не надо, я сама.

Графиня быстро подошла к зеркалу, висящему между окон. Кожа серая, глаза красные, опухшие от слёз, блёклые. Женщина быстро пригладила выбившиеся из причёски пряди волос и больно ущипнула себя за обе щеки. Кожа налилась обманчивым румянцем. Пора.

Она открыла дверь в покои тихо, будто не желая спугнуть находившегося в комнате зверя, и медленно вошла.

Внутри стоял настоящий мрак из-за закрытых плотной тканью окон и воняло хуже, чем в лепрозории: пылью, травами, потом и гниющей плотью. От царящего внутри смрада потянуло вывернуть наизнанку желудок.

На кровати в окружении одеял и подушек лежал её муж. Одна его нога была чуть приподнята и покоилась на скрученном покрывале. Стопу покрывала повязка, пропитанная настойкой гармалы, поверх которой проступало жирное тёмно- коричневое пятно. Даже в скудном свете стоящей на прикроватном столике одинокой догорающей свечи было видно, что кончики пальцев графа Южных земель начали темнеть у ногтей.

– Милый, ты меня звал? Как ты? – умирающим голосом спросила Четта.

– Обезболивающее готово? – раздался грубый хриплый голос. – Дай!

На Эрнана было страшно смотреть. Смуглую кожу покрывала испарина, глаза запали внутрь черепа, губы были бледными и сухими, ночная рубашка вся пропиталась потом и прилипла к изнурённому болью, худому, как смерть, телу.

Четта, превозмогая волну отвращения, подошла к мужу и протянула ему сиреневый флакон. Эрнан привстал на перине, выхватил вожделенную бутылочку, вырвал из горлышка пробку зубами и жадно опрокинул в себя горькое содержимое. Упал на подушку. Графиня Монтонари взяла со столика платок, намочила в стоящей там же чаше с водой и отёрла потный лоб и шею графа.

– Ты весь горишь, – прошептала она.

Мышцы лица Эрнана на секунду передёрнул сильный нервный тик.

– Больно… Больно… – застонал он. Четта взяла мужа за руку. Тонкие и огрубевшие, как у старика, пальцы графа больно стиснули руку жены.

– Ш-ш-ш, сейчас обезболивающее подействует. Ш-ш-ш-ш…

Прошло несколько бесконечно долгих минут, прежде чем мышцы на лице Эрнана наконец-то начали расслабляться, соразмерно волнам утихающей боли в ноге, а на лице его появилось выражение, отдалённо напоминающее облегчение. По крайней мере, его жене хотелось так думать.

– Эта рана убивает меня… – прошептал граф, косясь на почерневшие ногти на пальцах ноги.

– Тебе нужно послушать совета Фермина, – Четта думала, что не найдёт в себе смелости снова предложить ему ампутацию. – Иначе ты можешь умереть.

– Никогда! – сверкнули во мраке темно-зелёные глаза графа. – Никогда, слышишь?! Я не позволю ему отрезать себе ногу!

– Милый…

– Нет! Пусть ищет лекарство… Нож… нож этой белобрысой девки был… отравлен! Очевидно! А раз есть яд, должно быть… и противоядие! Противоядие должно быть!.. Пусть Фермин лучше копается в своих книгах, за что я ему плачу? Уж не за то, чтобы он сидел на кухне и сжирал всё, что видит… пусть ищет… А не найдёт, так… гони его. В Кантамбрии полно других лекарей!

– Эрнан, ты не хуже меня знаешь, что Фермин – один из лучших лекарей юга. К нему даже обращаются за помощью из академии. Именно у него желают учиться многие врачеватели.

– А какое мне до этого дело?! У меня болит нога! Неужели так сложно понять, чем был намазан проклятый нож этой дряни!

– Фермин уже обращался к другим лекарям и в Скорпионьей норе, и Аквамариновой бухте, написал даже в академию алхимиков Эвдона. Они не знают, что это может быть за яд. Он уже всё перепробовал, все противоядия, которые у него есть! А что, если это новый яд, противоядие от которого ещё не придумали, Эрнан?

– Я не дам ему отрезать себе ногу! – Эрнан грубо отбросил руку жены. – Лучше дай мне воды.

Четта протянула мужу кубок, который стоял здесь же.

– На.

Эрнан сделал первый глоток и тут же выплюнул его, забрызгав и себя, и кровать.

– Почему вода горькая?! – в ярости завопил граф и сплюнул остатки.

– Разве? – испугалась Четта.

– Попробуй сама, – Эрнан оттолкнул протянутый кубок.

Четта сделала глоток.

– Она не горькая, милый, – женщина удивлённо посмотрела на кубок, затем на мужа. – Это обычная вода.

– Ты врёшь!

– Нет. Выпей ещё.

– Нет, принеси другую! Роса! Роса!

Девочка вбежала в покои. В отличие от Четты, она не смогла не поморщиться от отвращения, вдохнув жуткий запах.

– Роса, принеси мне воды!

Эрнан приподнялся на дрожащей слабой руке, выхватил у жены кубок и с размаху швырнул его в служанку. Немая девочка в последний момент успела увернуться от точного броска. Кубок со звоном влетел в стену и отскочил в сторону с огромной вмятиной на боку.

Резкий звук удара больно пронзил виски Эрнана. Он сжал ладонями уши и упал на спину.

– Больно!

– Что ты творишь?! – воскликнула Четта, глядя, как девочка отряхивает обрызганное водой платье, но мгновенно осеклась, видя, какую боль резкие звуки причиняют её мужу. – Прекрати!

– Неси другую воду. Эта отравлена!

Золотая Роса выбежала в зал.

– Эрнан, это всё яд, – попыталась она достучаться до одурманенного отравой разума мужа.

– Нет, это эта баладжерка… – Монтонари схватился за шею, будто что-то начало душить его изнутри. – Баладжерка… Это она, я знаю… Она… Она ночью крутилась у моего кубка и добавила что-то туда, пока думала, что я сплю. Я видел! Надо было отдать её в Дом невест! Мне за неё сотню сибров предлагали!

– Прекрати… Эрнан, прошу тебя, прекрати!

– Золотая Роса хочет меня отравить!

– Никто не хочет тебя отравить!

– Не смей мне врать – я всё видел!

– Золотой Росы не было здесь ночью – я ночевала у твоей двери, – Четта упала на колени рядом с кроватью мужа и схватила его руку, прижав к груди. – Роса спала в своей комнате. Здесь была только я!

Эрнан посмотрел на жену в замешательстве.

– Милый, тебя никто не хочет убить. Это рана. Фермин говорил, что из-за неё тебе может казаться то, чего нет.

В проеме двери снова показалась обёрнутая платком голова Золотой Росы. Девочка, прижимая к груди серебряный кувшин с чистой водой, с опаской посмотрела внутрь комнаты, выглядывая, не кинет ли хозяин в неё чего-нибудь ещё, и, удостоверившись, что опасности нет, вошла.

Эрнан бессильно упал на мокрую подушку и заплакал.

– Мне больно. Если бы только знала, как мне больно…

– Я знаю, – Четта тронула мокрые волосы мужа.

– Нет, не знаешь. Ты даже понятия не имеешь. Посмотри.

Он взглядом показал на свою ногу. Четта и Роса переглянулись. Девочка взяла на себя смелость приподнять повязку. То, что предстало перед их глазами, ужасало всей реальностью серьёзного ранения. Под мизинцем Эрнана, там, где его кожу поцарапало лезвие крошечного ножа Ночной Гарпии, нарывала сочащаяся гноем язва. Кожа вокруг раны вспухла и приобрела пунцовый оттенок.

Четта закрыла лицо рукой, подавив рвотный рефлекс. Было очевидно, что за последние сутки воспаление стало больше и захватило новые ткани.

– Позови Фермина, – тихо сказала она Росе. – Быстрее.

Фермин был тучным, грузным мужчиной. Свою внушительную комплекцию он списывал на замедленное пищеварение и раннюю подагру в то время, как на Вилле де Валента бытовало мнение, что причиной, скорее всего, являлось то, что лекарь семьи Монтонари ел больше кого бы то ни было, не делая различий по плотности блюд между завтраком, обедом и ужином, а также никогда не отказывал себе ни во втором завтраке, ни в полднике, ни во втором обеде, ни в традиционном вечернем чаепитии.

Как все люди его профессии, он носил белый сюртук с красной каймой на рукавах и обвязывал талию – если то пузо, что росло у него прямо под грудью, можно было так назвать, – серым поясом с многочисленными карманами, в которых он, по обычаю, хранил массу флакончиков с целебными настойками, кое- какие инструменты, изготовленные им же таблетки и даже небольшую фляжку с вином. Помимо избыточной массы Фермина отличал и довольно-таки большой рост, как если бы среди его предков отметились великаны. Лекарь был на полторы головы выше даже далеко не низкорослого графа Монтонари, а ладони его были такой величины, что запросто могли вместить с десяток пузырьков с разными снадобьями. Чтобы сшить ему обувь или одежду, сапожникам и портным приходилось использовать в полтора раза больше материалов, что делало лекаря их любимым клиентом. А чтобы накормить – в два раза больше еды, из-за чего граф выделил ему отдельного повара.

Вопреки своим непривычным для обычного человека габаритам, Фермин обладал весьма маленьким лицом, будто оно в своё время не успело вырасти вслед за телом, отчего вид у лекаря был достаточно нелепым, как у маленького ребёнка, внезапно оказавшегося заложником великаньего тела. Фермин стеснялся этого недостатка, и потому предпочитал прятать своё лицо младенца за густой пушистой бородой. Особенной представительностью и солидностью вопреки его ожиданиям, борода его не наделяла, но зато, как только она появилась на его лице, его перестали бояться дети, отчего осмотр их ссадин и опрелостей становился гораздо спокойнее.

При своей кажущейся неповоротливости кантамбрийский мастер снадобий обладал удивительной способностью передвигаться по Вилле де Валента с невероятной быстротой и проворностью. Утром, едва успевали пропеть зорянки, он уже ухитрялся спуститься в свою лабораторию и сварить новое обезболивающее для графа, осмотреть осипшее горло певчего, который накануне напился из фонтана холодной воды, ощупать живот старшей кухарки, которая была уже пятый раз на сносях, и предупредить, чтобы она перестала тягать тяжёлые противни. Сегодня к девяти утра он уже принял пятерых слуг с различными жалобами, от фурункулов за ушами до мозолей; их тётушек с жалобами на странный колдовской кашель; троих детей с серными пробками и поносом; их младших сестёр и старших братьев с головной болью и царапинами; одну придворную даму с жалобой на ежемесячное недомогание; и даже её мужа со срамной болезнью, подхваченной им в Доме невест, которую тот теперь всеми правдами и неправдами отчаянно пытался скрыть от супруги.

Основной его маршрут пролегал по главному коридору Виллы, от которого во все стороны отходили, подобно веткам, коридоры поуже, отчего можно было наблюдать, как шустрый лекарь целыми днями мелькает в дверных проёмах, перемежая посещение обитателей замка с частыми визитами в свой кабинет и на кухню.

В Кантамбрии Фермин снискал репутацию одного из лучших лекарей, в арсенале которого, кроме обычных снадобий и настоек, находились такие редкие рецепты, что похвастаться их использованием могли разве что алхимики Эвдона или редкий старообрядец с Холодных островов, который знался с ведьмами эллари.

Когда к нему подбежала испуганная Золотая Роса, Фермин сразу побросал все свои пробирки, схватил с подоконника два тонких отрезка испачканной в некоем сусле ткани, бегло посмотрев их на свет, и, изменив планам полакомиться парной телятиной в качестве приятного аперитива перед полдником, поспешил в покои к своему графу с той скоростью, на которую был только способен, – слишком плохим признаком служило упоминание девочкой чёрного гноя.

Увидя рану воочию, он только удостоверился в своём мнении – яд побеждал, и старые примочки переставали сдерживать отраву. Поменяв повязки, дав Эрнану ещё одну порцию обезболивающего и дождавшись, когда тот уснёт, лекарь обратился к графине.

– Ми сенья, всё очень серьёзно, – сказал он с неподдельной озабоченностью, оглядывая рану. Голос его был тихим, хотя и встревоженным. – Нужно срочно уговорить графа ампутировать ногу. Сейчас будет достаточно стопы, но, если сделать операцию позже, придётся удалить ткани до колена, и чём больше мы теряем времени, тем меньше остаётся гарантии, что это поможет. Яд выработал иммунитет к моим примочкам. Я слышал, что такое бывает, хотя на практике встречаю впервые. Яд уже проник в ближайшие ткани. Смотрите, – он начертил в воздухе круг над мизинцем. – Видите? Это мёртвая кожа, иными словами – начальная стадия гангрены.

Четта схватилась за сердце и поспешила сесть в кресло. Золотая Роса побежала в соседнюю комнату за нюхательной солью.

– Но можно же что-то сделать? – графиня умоляюще посмотрела на лекаря. Фермин вздохнул и достал из одного из многочисленных кармашков два отрезка ткани.

– Посмотрите, ми сенья.

– Что это?

– Мой эксперимент. Я искренне надеялся, что ошибаюсь, но вот…

Он протянул графине отрезки.

– Это кровь?

– Это гной. Гной из раны графа, который я выдавил ещё на первой неделе, как он вернулся из Паденброга. Мне уже тогда не понравилось ни то, что рана отказывалась затягиваться, ни сам характер пореза.

– Муж говорил, что ножик, которым его уколола Ночная Гарпия, был совсем крошечным, лезвие не больше безымянного пальца, тонкое, из колчедана, а рана была не глубже царапины. Даже болеть сразу перестала, а потом…

– Да, я знаю такие ножи. Их используют на Холодных островах и в Касарии в качестве дротиков во время охоты. Это даже не ножи вовсе, а наконечники для стрел. Если мне не изменяет память, называют их Перья. Сравнительно недавно их стали применять как ножи. Убить ими сложно, если, конечно, не воткнуть их противнику в висок или глаз, но вот в качестве отравленного оружия эта вещь идеальна. С виду не опаснее ножа для конвертов, а на деле всё оборачивается вот этим. Я поискал кое-что в книгах, изготовил реактивы и нанёс их на эти отрезки ткани, сверху я капнул гной из раны графа, чтобы увидеть реакцию, и чем дольше она не наступала, тем больше я убеждался, что прав. Окончательного результата моего исследования ещё нет, но я уже готов дать свой ответ.

– Какой?

– Лезвие Пера было смазано двумя видами ядов, ми сенья. Один из них – Сонный Пурпур.

– Что это?

– Один из редчайших ядов. Его действие чрезвычайно медленное, поэтому самим по себе пользуются им единицы. Чаще его используют как замедлитель для других ядов, чтобы не убивать жертву сразу, а заставить её помучиться. Видите алый ободок по краю вот этого пятна? Это реакция на солнечные лучи этого самого пурпура, а гангрена и характерный запах из раны говорят о том, что основным ядом, которым Гарпия смазала лезвие, был Черноцвет, которым когда-то был убит король Эдгар. Но в его случае Сонного Пурпура не было, поэтому он и отмучился относительно быстро, если сравнивать с действием Пурпура. Черноцвет – баладжерская отрава, да, но купцы могут достать что угодно откуда угодно, даже из самой Псарни, и притащить хоть в недра Перевёртышей за достойную плату, так что неудивительно, что этот сомнительный товар оказался аж на краю света. Я не знаю, кто догадался смешать яды, Ночная Гарпия или этот эвдонский чародей, но одно я знаю теперь точно, ми сенья: мне искренне жаль, но против такого сочетания ядов нет противоядия, и даже самые дорогие безоары тут тоже бесполезны – лечение здесь только одно.

– А листья белоглава? Золотая Роса говорила, что это может помочь.

– Белоглав хорош, но только в том случае, когда мы говорим о гнойниках, а не об отравленном оружии. Он вытянет гной, но не яд. Погодите.

Фермин вынул из-за пояса тонкую серебряную палочку и провёл её концом вдоль стопы Эрнана. Стопа чуть дёрнулась, пальцы растопырились и сжались.

– Что же, рефлексы ещё не нарушены, – толстая бровь изогнулась удивлением, будто её хозяин ожидал увидеть иную картину.

– Это же хорошо? – вспыхнула надеждой Четта.

– Как сказать, ми сенья. Это значит, что яд ещё не поразил нервные окончания, но судя по этим пятнам и скорости распространения… у нас в запасе есть неделя, может быть, две.

– Веньё, дай мне сил…

– Ампутация тут была бы полезнее. Я всё ещё жду сообщение от своего старого друга из Виа де Монте. Может быть, ему известен состав против Пурпура. Мы учились с ним вместе, и он на нашем курсе был известен тем, что проявлял интерес к нетрадиционным наукам. Из-за одного несчастного случая в лаборатории ему, правда, запретили вести отличную от общепринятой практики деятельность, но он мог сохранить кое-какие связи с… впрочем, посмотрим.

– Поверить не могу, что такое могло произойти, – вздохнула Четта и нервным движением провела пальцами по лбу. Губы её затряслись. Роса, только что впорхнувшая в комнату, протянула хозяйке шкатулку с нюхательной солью. Но Четта не стала её открывать, а поставила на колено.

– Муж всегда хотел участвовать в настоящем бою, – тонкий палец остановился на виске и помассировал кожу, – грезил битвой. Он, видите ли, пресытился размеренной спокойной жизнью Альгарды, готовился к встрече с войском Теабрана, будто на парад. Никогда не понимала этой его радости, отговаривала его! Умоляла вернуться в Альгарду с нами, а он!.. Он был похож на дитя, которому в руки попали вместо оловянных солдатиков настоящие. Вы бы его видели, он не выглядел таким счастливым даже в день нашей свадьбы или когда родился Лаэтан! Будь прокляла та девица, Теабран, все те, кто задумал ту драку! Я виновата. Надо было быть настойчивее. В конце концов, надо было усыпить его накануне и вернуть домой завёрнутым в плащ! Всё я!

– Кхм-кхм… Прошу, простите неуместность моего вопроса, ми сенья, – замешкался Фермин, – но я слышал, что, несмотря на ваше участие в битве, вам пришло приглашение на коронацию. Ваш сын сказал.

– Да, и что?

– Вы поедете?

– Поехать – значит признать легитимность притязаний самозванца на престол. Эрнан на это никогда не пойдёт.

– Поразительная преданность.

– Глупость, – перебила лекаря хозяйка. – Глупость, упрямство и настырность. Муж никогда не признает короля. Признать его – значит признать поражение. А ты хотя бы раз видел, как он признавал поражение хоть в чём-то? Он умрёт, но не сдастся. Но не из верности, а из глупого упрямства. Даже если мы с детьми упадём перед ним на колени. Я бы уже давно присягнула королю, но муж – никогда!

– Может быть, стоит обратиться к Сальвадору?

– Сальдо? – наивный вопрос лекаря отвлёк Четту, увлечённую страданиями.

– Они же братья.

– Помнят ли об этом они сами? В мире нет более чужих друг другу людей, чем они.

– А Виттория-Лара? Когда-то они были друзьями.

– У мужа нет друзей.

– Но кто-то же должен иметь возможность повлиять на графа?

– Только чудо.

– К сожалению, моя профессия не располагает к вере в чудеса, но опыт говорит, что если не голос разума, то невыносимая боль рано или поздно заставит графа согласиться. Сейчас ему больно, да, но что такое настоящая боль, он поймёт совсем скоро, когда отрава поднимется чуть выше. Я, честно, не хотел бы до этого доводить.

– Иногда я, грешным делом, думаю, что желаю мужу испытать эту боль, – прошептала Четта и на мгновение замолчала. – Скажи, а в твоей лаборатории есть средство, которое её усилит?

– Ми сенья, я… – лекарь бросил взгляд на погружённого в глубокий сон графа.

– Фермин. Пусть это останется только между нами. Просто кивни, и я пойму. Я пойду на что угодно, чтобы спасти моего мужа. Даже на это.

Лекарь замешкался.

– Пожалуйста, сделай это, и благодарность моя будет соразмерна твоему труду. Дайте мне слово…

Фермин кивнул.