Читать книгу Любовin - Анатолий Арамисов - Страница 5

Курт Бремер устал.

Он получил в наследство от своего деда (der Großvater) большой замок в Баварии – старинный дом со всеми атрибутами средневековья: глубоким водяным рвом вокруг, подъемным мостом к массивным воротам, высокими стенами, и устремленными в небо острыми шпилями, которые были видны за добрый десяток километров вокруг.

Курт уже несколько дней кряду обходил свои владения, и каждый час ему открывалось что-то новое. Он никогда не был здесь раньше, мать не пускала сына к отцу своего бывшего мужа, и до юноши лишь изредка доносились какие-то странные слухи относительно своего предка.

Курт поднялся по крутой лестнице к вершине одной из башен и осмотрелся. Круглая, ничем не примечательная комната. Половина мрачного цвета стены была задрапирована тяжелыми шторами. Молодой Бремер подошел ближе, приподнял материю и вздрогнул. В полумраке он явственно различил взгляд, устремленный на него со стены. Там висела картина.

Курт отдернул штору сильнее и увидел… себя.

– Боже мой – какое сходство! – прошептал помертвевшими губами юноша. – Да это мой дед!

Наследник придвинулся ближе к стене, тронул рукой масляные мазки на холсте.

«Хорошая работа, – отметил его профессиональный взгляд, – и как же он похож на меня! Пресвятая дева Мария! – Курт перекрестился.

Вдруг он увидел весьма странное. Как будто лицо на картине, застывшее в вечной маске, дернулось… Молодой человек отпрянул назад.

«Что такое?? Померещилось? Наверное, нервы уже шалят… рановато. Или отсвет здесь такой? А, быть может, я утомился, надо передохнуть», – успокоил он себя.

С огромной картины на Курта строго смотрел его предок, одетый в роскошный рыцарский костюм, у ног деда застыла красивая гончая, вопросительно глядевшая вверх на своего хозяина. Курт Бремер подвинул стоявший в углу массивный стул из черного дерева и присел перед портретом.

Он вспомнил…

Однажды, играя со сверстниками в карты, Курт услышал ехидное замечание в свой адрес, тихо брошенное одним из противников:

– Везет этому… как будто колдуну старому из Баварских лесов.

– Какому колдуну? – еле слышно переспросил сидевший рядом другой игрок.

– Известно какому, его деду, не слышал разве?

Курт насторожился и прислушался.

– Тсс… – шептавший о колдуне толкнул собеседника локтем, – потом расскажу.

Придя домой, Бремер устроил матери допрос. Та, отводя глаза в сторону, говорила, что сама давно ничего не слышала о своем родственнике и слышать не желает. Это только подогрело интерес Курта.

– Ну, мутти! Расскажи, пожалуйста, о дедушке! Правда, говорят, что он был колдуном?

Мать побледнела и внимательно посмотрела на сына.

– Кто это тебе такое сказал?

– Я случайно услышал, когда с приятелями играл в карты…

Мать помолчала и, подойдя к сыну вплотную, взяла его за плечи и проговорила побелевшими губами:

– Сынок… больше не спрашивай меня о нем. И я тебя умоляю – не играй никогда в карты! Слышишь! Никогда не играй! Никогда!! – каждое следующее слово она произносила все громче и громче, ее руки, до синевы в суставах стискивающие сына, затряслись, и голова Курта стала раскачиваться в такт выкрикиваниям матери.

Курт испугался.

– Ладно, мутти… не буду больше расспрашивать тебя… Успокойся, пожалуйста! – он увидел, как глаза матери стремительно наливаются слезами.

– А играть не станешь? – всхлипнув, спросила мать.

– Да…, наверное, – неуверенно произнес юноша.

– Я тебя заклинаю! Умоляю всеми святыми! О, Боже! Пресвятая Мария! Услышь меня и вразуми моего отрока! Я знаю, – она остановилась, помолчала и как-то обреченно добавила. – Недолго мне осталось… недолго.

– Ну что ты, что?! – сын обнял мать, уткнувшись носом в так знакомо пахнувшие волосы. – Ты еще долго проживешь, я знаю!

Мать немного отодвинулась назад и, обхватив ладонями лицо Курта, посмотрела ему в глаза:

– Спасибо, и я надеюсь. Слава Всевышнему, как-то сумели мы прожить без отца столько лет, и ты уже почти взрослый. Но если что… – она отвернула свой взгляд в сторону, – ты будь готов к еще более тяжким испытаниям. Понимаешь меня?

– Да мутти, – ответил сын, – понимаю, не маленький уже.

Но Курт не предполагал, что это время наступит так быстро.

Через несколько месяцев, вернувшись в полночь с хмельной пирушки, где он распевал в полуподвале пивной с друзьями старинные песни Саксонии, он по привычке хотел, было тихо проскользнуть в свою комнату, как вдруг услышал странный звук, донесшийся из спальни матери. Курт остановился, замер и прислушался. Тихо. Он сделал шаг в направлении своей двери, как звук повторился. Юноша повернулся и подошел к покоям матери. Хриплый, неузнаваемый звук человеческого голоса донесся до него сквозь массивную дубовую дверь.

– Ккуууурттт… – звуки как будто наслаивались один на другой, образуя его имя зловещими звуками зимней метели. Он резко дернул тяжелую дверь и вошел в полумрак. Мать, мертвенно бледная, лежала на кровати, скрестив руки на груди. Взгляд ее был устремлен куда-то вверх, под высокий, с деревянными балками, потолок, как будто она разглядывала что-то там, силясь прошептать слова пересохшими губами. Курт бросился к кровати и, став на одно колено, схватил мать за руки:

– Что с тобою, мутти? – со страхом прошептал он.

Вебер никогда не видел свою мать такой испуганной. Глаза ее почти наполовину вылезли из орбит, и в них застыл непередаваемый ужас. Курт поднял голову в направлении взгляда матери. Темно. Ничего не видно.

– Сынок… – едва слышный шепот заставил Курта приникнуть ухом к голове матери.

– Да, я слушаю тебя.

– Я умираю… прости, – прошептали губы, – и должна кое-что сказать тебе.

– Я вызову доктора! Сейчас! – Курт резко поднялся с колена, и хотел, было повернуться к двери. В это мгновение странный звук донесся откуда – то сверху. Курт почувствовал явственное прикосновение к своему правому уху невидимой руки. Он вздрогнул и быстро приложил правую ладонь к голове.

– Стой… не уходи, – слабо проговорила мать, видимо собрав остатки всех сил.

– Но тебе же нужен врач! – закричал сын.

– Неет, всё, больше мне врач не нужен… иди сюда, нагнись, – лицо матери стало быстро темнеть. Курт в ужасе отшатнулся, но потом совладел с собой и наклонился к умирающей.

– Слушаю, мама, – дрогнувшим голосом произнес он.

– Сын, ты остаешься один, у тебя нет денег даже на образование, но… – мать мучительно сглотнула, борясь с наступающим удушьем. Курт еще ближе наклонился к умирающей.

– Но… – повторила мать, – тебе завещан замок деда, отца моего мужа… и бумаги ты должен получить у нотариуса в день своего восемнадцатилетняя. Там же все ключи от замка.

– Как? А почему ты молчала об этом столько лет? – шепотом спросил пораженный Курт.

– Я не хотела, чтобы ты получил это наследство, но я умираю так рано и не могу помочь тебе, сын, стать достойным человеком… – мать медленно, с усилием произносила каждое слово, и ее глаза налились слезами.

– Но почему, мутти? – Курт взял ладонь матери и прижал к своей груди.

– Потому что… потому… что, – каждое слово давалось ей все труднее и труднее, – этот замок… он страшный… там что-то есть такое… что люди боятся и даже близко не подходят к нему. Ты, как получишь все права на замок – тотчас продай его… да… за любую, даже самую маленькую цену… если кто купит этот проклятый дом.

– Это все связано с моим дедом? – громко воскликнул Курт.

– Да. И он сейчас здесь.

Курт отпрянул от матери.

«Что – она сходит с ума? Дед же умер много лет назад. Но…»

Юноша вздрогнул, вспомнив недавнее прикосновение к уху.

– Как, мутти – он может быть здесь? – прошептал сын.

– Здесь он… его душа… видит нас… будь он проклят! – внезапно мать Курта резко приподнялась, устремив полубезумный взгляд в угол большой комнаты.

Сын, вглядевшись в полумрак, с ужасом увидел странные следы на полу. Они не принадлежали человеку. Что – то наподобие черной тени метнулось из-под кровати умирающей, и Курт явственно услышал звуки, отдаленно похожие на цоканье подбитых стальными набойками каблуков о мостовую.

– Что? Что было с моим дедом, скажи! – Курт умоляюще сложил ладони перед своей грудью.

– Он… он был очень богат… но это богатство приносило только одни беды и ему и людям, – прошептала мать, по-прежнему глядя остекленевшими глазами в угол комнаты. – И ты… ты сынок, если сможешь, лучше не касайся этих проклятых денег, если сможешь… если… – мать внезапно откинулась назад и захрипела.

Агония длилась несколько минут. Молодой человек с ужасом смотрел на кончину матери. Когда ее глаза неподвижно застыли, а тело выпрямилось в струну, Курт молча заплакал. Он любил свою маму. И теперь остался один.

Прошло два года.

Все это время Курт перебивался случайными заработками в своем небольшом саксонском городке и о том, чтобы скопить деньги на поступление в университет, не было и речи. Еще с детства он обнаружил в себе незаурядные способности к рисованию, и теперь они явно пригодились.

Курт писал портреты самодовольных местных бюргеров, их напыщенных жен, горделивых детей и благодаря этому не умирал от голода. С каждым разом его работы становились все более удачными, и вскоре он прослыл в округе весьма неплохим художником. Но молодой человек понимал – надо ехать учиться. Мечтою его был Кёльн – центр культуры, куда стекались лучшие умы тогдашней Германии. Не раз во время дружеских застолий в любимой пивной художник рассказывал товарищам о своих планах.

Но те только посмеивались над ним.

– Зачем тебе ехать в Кёльн? Ты там никому не нужен! Таких художников в этом городе тысячи, ты будешь тысяча первым и неизвестным! – гоготали друзья после принятых кружек золотого напитка. – А здесь тебя, Курт, уже все знают! Или большой славы захотел? – дружески подмигивая, повесы, шлепали его по плечу.

– Не нужна мне большая слава, – отшучивался молодой художник, – я просто хочу совершенствовать свое мастерство по-настоящему, а здесь я уже остановился в росте.

– Брось! – орали собутыльники. – Давай лучше в карты сыграем!

– Нет, я не могу… – в который раз Курт произносил эту фразу в ответ на такие призывы друзей.

– Это почему? – заливались хохотом повесы.

– Не могу и все, – спокойно отвечал Курт, потягивая маленькими глотками пиво из бокала.

– Так просто не бывает! – грудью навалился на стол самый заводной из всех – Герман Райберг. – Расскажи нам, почему ты перестал играть в карты с тех пор, как стал жить один??

Курт поморщился. Он сразу вспомнил предсмертные часы матери, и это было ему неприятно.

– Что нахмурился, дружище? – наседал Герман. – Или твоя мутти перед смертью запретила играть с нами? И ты стал послушным сыночком в честь её памяти?

Янтарная масса полетела из кружки Курта в красную рожу напротив. Герман отпрянул, и чуть было не упал назад через массивную дубовую скамью, на которой за столом сидели несколько человек.

– Ах ты, колдовское отродье! – заверещал он. – Ну, я тебе сейчас покажу!

С этими словами он выхватил из кармана черный револьвер системы «Манлихер». Все вскочили. Герман навел дуло прямо на сердце Курта и зловеще произнес:

– Или ты сейчас говоришь причину нежелания играть с нами в карты, или я сейчас всажу в тебя пулю!

Курт почувствовал внезапную слабость во всем теле. Темное отверстие, из которого могла вылететь Смерть, смотрело на него. Он поднял вверх левую руку, как бы защищаясь, и произнес:

– Всё! Всё… Хватит! Скажу!

Герман, опустив дуло револьвера на залитый пивом дубовый стол, процедил:

– Ну, давай. Кайся, грешник! – и мерзко захохотал, обнажив свои грязные зубы. Курт помолчал, сел на скамью.

– Меня мать перед смертью просила никогда больше не играть в карты с кем бы то ни было…

– Ха! Завещание вроде такое, да? – заржал Герман, и остальные приятели хмыкнули. – Ты что – своего мнения не имеешь? И кто ты после этого: мужчина или маменькин сынок? А? Предок твой, я слышал, совсем другим был!

Курт побледнел.

– Что ты слышал о моем предке? – с вызовом произнес он.

– Да разное болтали люди… – неопределенно протянул Герман, – но играл он в карты, говорят, отменно!

– И что, люди знали только о нём, как о игроке в карты? – продолжал Курт.

– Нет, не только, – Герман прищурил рыжеватые ресницы, – про него говорили, что сам дьявол помогал ему во время карточных игр.

– И как же они, эти люди определяли такое явление? – насмешливо проговорил Вебер. Он уже оправился от психологического шока и теперь хотел как можно больше выведать о своем загадочном предке.

– Ему невероятно везло! Не могли понять секрет его успеха! – откровенничал Герман. Немного помолчав, он поднял со стола массивную пивную кружку с темным напитком и, не останавливаясь, вылакал ее до конца. Крякнув, со стуком опустил кружку на стол и вытер ладонью рыжеватые усы.

– Хорош сегодня эль, свежий!

Он оглядел присутствующих взглядом, в котором сквозило некоторое превосходство, и продолжил.

– Ну, теперь расскажу, что я слышал от своего покойного отца…

Вся компания затихла и придвинулась ближе к Герману. Тот выдержал эффектную паузу и, повернув лицо к Курту, начал рассказ:

– Так вот. Мой отец воевал против лягушатников вместе с твоим в одной роте. Во время осады Парижа Бремер был тяжело ранен. Не повезло ему, так получилось, – Герман многозначительно помолчал и спросил. – А ты знаешь, куда был ранен твой отец?

– Нет, не знаю… – тихо ответил Курт, – мать мне не рассказывала.

– А я вот знаю! – воскликнул Герман и продолжил. – Он был ранен французской пулей в голову, и у него странным образом в бреду развязался язык. Он был скрытен, твой папаша, но когда бредил, мой услышал много интересного…

– Но это же подло! – воскликнул Бремер. – Воспользоваться таким состоянием раненого!

– А что ему оставалось делать? – возразил Герман. – Он дежурил ночью у постели твоего отца, все же они были друзьями, и умер твой фатер у него на руках…

– И что же он услышал такого? – послышался голос сбоку от рассказчика.

Герман помолчал, и, заговорщицки поманил пальцем окружающих поближе к себе. Все придвинулись.

– А он вспоминал, как твой дед быстро разбогател, невероятным образом обманывая людей и говорил, что тот … – рассказчик сделал многозначительную паузу, и, наслаждаясь произведенным на слушателей эффектом, закончил громким свистящим шепотом. – Не дает ему никак умереть, хотя рана была такая, что любой другой скончался бы на его месте за одну минуту…

– Ну… и? – друзья ждали от Германа необыкновенного объяснения загадочной истории.

– Что «и»? – передразнил их Герман. – Когда мой папаша уже понял тайну предка Бремера, так с ним приключилась странная болезнь…

– Какая болезнь? – сразу воскликнули несколько голосов.

– Такая, – мрачно ответил Герман, – мой отец онемел, как будто получил контузию, причем именно тогда, когда хотел рассказать о тайне баварского отшельника. Сколько раз он порывался это сделать и язык словно деревенел! Тогда он брал в руки перо и пытался написать, но…

– Что, но? – с некоторым страхом спросил Курт.

– Перо сразу ломалось и только пачкало чернилами бумагу. Только один раз он сумел рассказать эту историю…

Все возбужденно зашевелились.

– Ну! Кому он рассказал?

– Один человек знает тайну твоего деда. Но он священник и не имеет права разглашать ее, сохраняя тайну исповеди.

– И кто он, этот священник? Где проповедует? – раздались голоса.

– Он пропове… – внезапно Герман схватился за горло и захрипел.

Все вскочили.

Герман с выпученными глазами оседал на пол. Его горло издавало булькающие звуки, лицо сначала побагровело, потом стало синим. Друзья закричали.

– Что с тобой? Тебе плохо? Лекаря сюда! Быстро!!

Изо рта Германа потекла розовая пена. Он силился сказать что-то, его губы шевелились, но слов не было слышно. Курт Бремер наклонился над соседом:

– Что с тобой? Ты хочешь что-то сказать? Говори же! Ну!!

Он едва расслышал, как синеющие губы произнесли:

– Я забыл, что отец предупреждал меня, чтобы я не рассказывал никому эту историю… никому… никогда.

Голова Германа откинулась вбок. Сознание оставило его.