Читать книгу Тридцать седьмой год. Повесть. Рассказы - Анатолий Цыганов - Страница 5
ЧАСТЬ I
2. Где правда?
ОглавлениеПосле оглашения приговора Терентьев пытался добиться правды, писал заявления в районный исполнительный комитет, окружной исполком, сельсовет, но они пропадали неизвестно где. При этом следователь, которому Игнат передавал бумаги, уверял, что даёт им ход. Дни шли за днями, а ничего не менялось. Терентьев не знал, что на каждый документ накладывалась резолюция: «Лишение избирательных прав Терентьева Игната Кузьмича считать правильным как злостного эксплуататора батрачества и бедноты».
А всё началось с характеристики хозяйства Игната. В характеристике рукой секретаря сельсовета было написано:
«Терентьев – кулак, индивидуально обложен, хозяйство его одно из кулацких с. Кубовая, ноне обложено впервые индивидуально. Он наряду с постоянной работницей эксплатировал скрыто наёмную рабочую силу, т. к., имея два трудоспособных при восьми едоках, не мог своим трудом содержать хозяйство без наёмного труда. Имел наёмных от 90 до 100 трудодней.
Терентьев умышленно укрыл посев 1,5 десятин. Злостно уничтожал хозяйство, в особенности рогатого скота».
Характеристика с самого начала легла на стол председателя райисполкома, и любая жалоба Игната сразу опротестовывалась и с соответствующей резолюцией возвращалась. Следователь подшивал очередную бумагу к постепенно разбухающему делу, и всё стопорилось. На очередном свидании с женой Терентьев, вздыхая, пожаловался:
– Саша, у меня такое впечатление, что я стучусь в глухую стену. Ты стучишь, а ответного звука нет, и все твои потуги возвращаются вхолостую, без ответа. Неужто следователь придерживает мои заявления? Попробуй ты обратиться в район, может, бумага проскочит мимо тюрьмы.
Поплакав на плече мужа, Александра Андреевна по возвращении в село обратилась к Овчинникову, который умел читать и писать. Он мог грамотно составить любое прошение. К нему часто обращались неграмотные сельчане. Захар никому не отказывал, поэтому Терентьева сразу пошла к нему. Было ещё светло, когда женщина вернулась из города. Захар был дома, пил чай. Накануне, совершив удачную сделку, он купил на рынке плиточный прессованный чай и теперь наслаждался густым ароматом редкого китайского напитка.
Александра робко переступила порог и обратилась к Овчинникову:
– Захар, я хочу заявление в Райисполком отправить. Помоги написать.
Она, как могла, объяснила соседу суть жалобы. Тот почесал затылок, затем, спохватившись, пригласил гостью к столу. Но Терентьевой было не до застолий. Взмолившись, она Христом-Богом уговорила Захара написать заявление. Тогда он неохотно взялся за составление бумаги. К вечеру из-под пера соседа под диктовку Терентьевой было написано следующее:
В Барлакскую районную комиссию
по лишению избирательных прав
(при Райисполкоме)
от гражданки села Кубовая Барлакского района
Терентьевой Александры Андреевны
ЗАЯВЛЕНИЕ
В феврале месяце текущего года муж мой Терентьев Игнат Кузьмич был осуждён Нар Судом по ст. 79 УК якобы за эксплуатацию наёмного труда и за умышленный убой скота.
Суд вынес ему приговор: 2 года лишения свободы и высылку за пределы Сибирского края.
Сразу же после суда, когда мой муж был отправлен в Новосибирский ИТЛ №1, Кубовинский сельсовет лишил его права голоса, отобрав на этом основании всё наше имущество.
Между тем нетрудового заработка в нашем хозяйстве не числилось. Чужим наёмным трудом мы так же не эксплуатировали. Сельхозмашин в нашем хозяйстве не имелось. Мельница фактически принадлежит коммуне «Красная Заря», что может подтвердить мельник Руленко М И. Все налоги и госповинности мужем выплачивались своевременно, весь хлеб, свыше 238 пудов (при посеве 8 десятин), также сдано государству незамедлительно, в чём имеется на руках документ.
А потому, прилагая при сём справку члена сельсовета Сергиенко-сборщика денежных сумм, подписку гр-на Бочкарёва Ивана Фёдоровича, подтверждающего о том, что никакого скота резано не было, я ходатайствую районной комиссией о пересмотре дела в отношении моего мужа Игната Терентьева и восстановлении его в избирательных правах.
Со слов Терентьевой записал: Овчинников
Просительница: подпись, А. Терентьева.
Захар прочитал заявление вслух, и Александра поставила корявую подпись. Затем она отдала соседу две справки, которые Захар приложил к документу:
СПРАВКА-ПОДПИСКА
Дана настоящая в том, что я, гр-н села Кубовая Барлакского района Бочкарёв Иван Фёдорович никакого скота не резал у заключённого Терентьева Игната.
Я, Бочкарёв Иван, об этом ничего не знаю, в чём в присутствии свидетелей подписываюсь.
Подписи свидетелей
Подпись моя по личной моей просьбе расписался: Рогожин.
СПРАВКА
Выдана гр-ну села Кубовая Терентьеву Игнату Кузьмичу в том, что он действительно рассчитался со всеми задолженностями всех видов, как-то: с/н, страх платежи, землеустройство, самообложение.
Что удостоверяется.
Сборщик: Сергиенко.
На следующий день Захар аккуратно сложил в холщовый мешок все бумажки, запряг лошадь и выехал в райцентр, находившийся в селе Барлак. В приёмной исполкома у него приняли заявление, и секретарь, молоденькая черноволосая девчушка с неестественно узкими плечами, внесла его в реестр входящей документации. На вопрос Овчинникова о дальнейшей судьбе заявления девушка пожала плечиками и ответила, что всё зависит от решения председателя.
– О результате вам сообщат, – с милой улыбкой пропела секретарша и упорхнула в кабинет председателя. Захар так и не понял, куда и кому сообщат, так как девушка не записала даже адрес. Он забыл, что на заявлении был записан адрес Терентьевой. Он так же не учёл, что любое заявление от члена семьи репрессированного направляется в органы ОГПУ. Постояв ещё несколько минут в приёмной, Захар вернулся к лошади и поехал домой.
Ночью за Захаром пришли. Терентьева спала и не слышала, как явились в дом два милиционера с уполномоченным ОГПУ, как они производили обыск и уводили соседа. Утром Александра застала плачущую жену соседа среди разбросанного тряпья. Что искали «слуги закона» у полунищего крстьянина? Неужели следы заговора против Советской власти или оружие для её свержения? Кто теперь их понимает? В последнее время всё перевернулось. Вроде, власть народная, а народ всё больше её боялся. Не жалеют ни взрослых ни детей. Напуганные, они прижимались к матери и вздрагивали от малейшего стука. Бедная женщина ничего не понимала, а только в голос причитала.
