Читать книгу Эпизоды народной жизни начала XX века - Анатолий Демин - Страница 8

Хорошая мельница, ветряная ли, водяная ли, всё едино, – это великое благо для крестьян по всей округе. Ведь, коли нет мельницы, приходится в семьях по старинке зерно молоть на ручных жерновах – нелегко и долго, да и мучица поплоше выходит. Хлеб-то, конечно, из такой муки получался добрым, но вот пироги, пышки или блины заметно уступали вкусом испечённым из мельничной муки. На Плавице стояло четыре водяных мельницы, но самую лучшую построили купцы братья Спиридоновы на краю деревни Лопатинки, кою, по деревне, и прозвали лопатинской мельницей. Приметна она была прежде всего мостовой плотиной, поднимавшей уровень воды в реке перед собой никак не меньше чем на два с половиной метра и позволявшей направлять воду по специальному лотку на мельничное колесо сверху, а значит, увеличить скорость его вращения более чем в два раза по сравнению с водяными мельницами, у которых водный поток протекал через нижнюю часть колеса. Скорость же вращения наряду с размером жерновов и определяла быстроту помола. А вот мостовой плотина называлась потому, что по ней могли с берега на берег и люди перейти пешим иль конным ходом, и повозки, как порожние, так и гружённые всякой всячиной, свободно проехать.

Мельником на эту самую мельницу, по её устроении, братья Спиридоновы взяли местного лопатинского сорокалетнего мужика – набожного непьющего Трофима Нефёдова, который к тому времени уже лет двадцать молол зерно на ветряной мельнице в Больших Озёрках, куда, пока был молодой да удалой, ездил верхом, с годами же ему пришлось пересесть на дрожки. Оттого Трофим и несказанно был рад возможности уже в немолодые свои годы продолжить любимое дело в родной деревне в новой мельнице, в двух шагах от собственного дома, несмотря даже на то, что счётливые купцы достойное жалованье сулили не сразу, а лишь в будущем, когда их заботами и его стараниями мельница обретёт в народе добрую славу и заработает на всю мощь.

Не ошиблись братья с умельцем-мукомолом – ревнив к делу своему до крайности оказался Трофим Иванович, сметлив, рукоделен. Придумал и сотворил мудрёное такое приспособление, чтобы менять зазор между нижним и верхним жерновами, потому и мука у него могла выходить по потребности – и крупного, и среднего, и мелкого помола. Вот на удивленье быстро и разнеслась в народе добрая весть о новой мельнице: мол, дюже хороша водяная мельница в Лопатинке, и мельник знатный – не суетлив, а сноровист и дело своё туго знает. Потому и повадились ездить за мукой к мельнику Нефёдову не только из ближайших окрестных деревень, но, нередко случалось, и с самих Озёрок. Для озёрских-то крестьян путь, надо сказать, был совсем не близкий, но всё же нужда заставляла их вспоминать про мельницу в Лопатинке. У них в Больших Озёрках своя мельница, и слова худого сказать про неё они не могли, нет! Когда-то ведь и сам Трофим на ней лямку свою работную тянул. Да беда в том, что была она ветряной. Ветер же – стихия непостоянная. Одному Господу известно, отчего у ветра настроение такое переменчивое: то подвевает тихонько день за днём, словно дремлет, то вдруг, будто сбросив дрёму, ни с того ни с сего начнёт задувать истово, силу свою немереную являя, а потом, когда уж и не ждёшь от него замиренья, стихнет надолго, да так, что ни ветка не пошевелится, ни листок не ворохнётся. Вот в такие летние и зимние, приходящие на пару с рождественскими да крещенскими морозами, безветрия и останавливается приводное колесо ветряка, не крутится жернов, не ссыпается в лоток мучица – замирает на время ветряная мельница.

В иные дни в очереди к Трофиму Ивановичу выстраивалось не меньше дюжины телег, гружённых мешками с пшеницей, но чаще с рожью и совсем редко с прочим зерном. Ездить-то на мельницу хозяевам приходилось довольно часто, потому как, в отличие от зерна, запасённую впрок надолго муку от порчи не уберечь. Тут, как ни старайся, как за ней ни доглядывай, а всё одно: либо прогоркнет, либо мучной червь в ней заведётся. Посему обычно и не делают в семьях мучной припас больше чем на месяц. Оттого же и очереди случаются на мельницах, и трудов у мельников, считай, круглый год, как говорится, дай Бог управиться. И увидишь их утром ли, в полдень ли, вечером ли не иначе как присыпанными с головы до ног мучной летучей пылью, и без помощников умельцам-мукомолам никак не обойтись.

У мастера своего дела Нефёдова Трофима к тому времени тоже было двое подмастерьев – сын Иван восемнадцати лет и ровесник Ивана, племянник Зиновий, к коему, правда, полным именем почему-то не обращались, а все звали Зиной, на что он, по своей незлобивости, совсем не обижался. Хороши были помощники – грех жаловаться! Оба до работы охочие, оба дюжие, проворные, разуменьем не обиженные – все поученья с полуслова схватывали. Да и лицом двоюродные братья были сильно схожи. Но вот характером, или «карахтером», как выговаривал это слово Трофим, разнились так, будто и вовсе взросли не от одного дедовского корня. Иван – суровый, с серьёзным колючим взглядом, молчун редкостный, слово лишнее сказать для него – что рубль потратить на баловство. При том ревностно относился к обращённым к нему речам – ровно дитя, любил ласковое слово и обижался на упрёчное. Зиновий же был, напротив, весёлым, улыбчивым, словоохотливым. Про таких говорили: душа нараспашку.

Однако, когда у мельницы народ в очереди мается и лошади томятся, не до разговоров. Тут успевай только поворачиваться. Приезжие-то мужики мешки с зерном занесут в мельницу к весам, поставят рядом и дальше уж их не касаются. Иван с Зиной ставят мешок за мешком на весы, взвешивают их на глазах хозяев. Трофим Иванович в тетрадочку веса карандашиком записывает, потом итожит и объявляет, сколько пудов и фунтов привезено на помол и сколько, стало быть, муки мельник оставит в уплату, как всем известную десятую часть – десятину. Этой вот десятиной он потом перед Спиридоновыми отчитается. Коли тут заказчик со всем соглашался, то мельник просил его в том расписаться. Неграмотные же на месте подписи ставили крестик, а помощники, не мешкая, взваливали в очередь мешки на плечи и несли по шатким деревянным мосткам вверх к приёмному бункеру, ловко ссыпали в него зерно, откуда оно шуршащим ручейком спешило по коробу вниз к жерновам. Но вот когда иной раз заезжали на мельницу незнакомые особо недоверчивые мужички и затевали спор, приходилось братьям и раз, и два заново взвешивать мешки, покуда эти привереды не убеждались в честности мельника и его помощников.

Приводное колесо у лопатинской мельницы большое, вода из Плавицы сверху быстротекущим потоком падает на колёсные плицы, тяжестью своей заставляя через них вращаться колесо вместе с намертво соединённым с ним валом, уходящим через стену мельницы в её нутро. Внутри же сам вал понуждает к вращению так же жёстко насаженное на него второе – рабочее зубчатое колесо, кое и приводит в работу мельничные жернова, будучи хитроумно сцепленным с похожим зубчатым колесом, насаженным на вал верхнего подвижного жернова.

Шум от работающей лопатинской мельницы далече раздаётся. Да и не дивно! Ведь шумит падающая на плицы вода; ещё громче вещует о себе Плавица, водопадом уходящая через плотину в родное русло; мельничный вал стонет и поскрипывает на скользящих опорах, будто жалуясь на свою тяжкую трудовую долю; несмолкаемые разговоры ведут меж собой зубчатые колёса; вплетают в сей громкий хор свои голоса и каменные жернова. Из-за несмолкаемого шума, должно быть, нижний приплотинный кусок речного русла народ стал называть «бучало». Но слышит этот шум только непривычное к нему ухо, а у живших рядом и неподалёку людей быстро притупился к нему слух, и шедшие со стороны плотины звуки они вовсе не замечали. Внутри же мельницы, хоть работники как бы тоже не слышали монотонной песни падающей воды, колёс и жерновов, говорить с друг другом приходилось, напрягая горло.

– Иван, Зина, что вы там замешкались? – прикрикнул на сына с племянником мельник. – Давай шустрей к лотку, мука пошла.

А это значило, что надо было пустой мешок поднести к лотку, расправить как надо и, удерживая за края, подставить под стекающий с лотка мучной ручеёк, пока мешок не наполнится в меру – так, чтобы осталась свободной его верхняя часть, и, не просыпав на пол ни щепотки муки, поменять у лотка загруженный мешок на следующий – пустой. Перемолов всё зерно очередного заказчика, мешки с мукой подготавливались к погрузке на телегу и перевозке, для чего свободные верхние их части обжимались в тугой свёрток и по самому его низку обвязывались крепкой бечёвкой. За такой свёрток, называемый хохлом, удобно хвататься и, рывком взваливая на спину, тащить и класть на повозку или зимой на сани, но прежде того мешки с мукой надо было сызнова взвесить. Для чего бы это? Да всё очень просто. Ведь мешок – это мера объёма, притом приблизительная, а пуд и фунт – точные меры веса. И если сдал мужик на помол, к примеру, два с половиной пуда зерна, то и муки он должен был получить столько же – два с половиной пуда, за вычетом десятой доли в уплату за помол; поэтому без весов на мельнице обойтись очень трудно. Встали они купцам Спиридоновым в немалую копеечку, но денег им было не жалко. Хороши были весы. Видом своим они напоминали двух огромных уток с чугунными поддонами на спинах, присевших рядышком – грудь в грудь, почти соприкасаясь своими красными клювами. Взвешивать на них можно было груз от четверти фунта до пяти пудов. На большой чугунный поддон, называемый грузовым, клали мешки, на другой, называемый гиревым, – гири весом от двух пудов до четверти фунта. Когда общий вес гирь сравнивался с весом мешков, красные клювы уток устанавливались точно напротив друг друга. После того оставалось только подсчитать сумму весов всех установленных гирь. Десятину же обычно отвешивали на ручных весах – безмене.

Однажды что-то случилось с весами, будто заклинило напрочь. Беда! Как без весов-то? Ну привёз старший Спиридонов из Плавска умельца-слесаря для починки, а Ивану с Зиной приказал присматриваться к работе умельца да и подсобить ему, коли нужда в том станется. «Вы, – говорит, – ребята сметливые. Авось скумекаете, как устроен механизм-то. Глядишь, другой раз, коль поломка случится, своими силами почините; а я вам за то по пятиалтынному в таких случаях платить обещаю каждому».

Братьям и самим в большой интерес узнать, как всё изнутри устроено в весах и отчего поломка произошла. Умельцу же городскому тоже подфартило с даровыми помощниками – чёрную работу можно переложить на случившихся подручных.

Как в народе говорится: «Дело мастера боится!» Дал ремонт весам слесарь да ещё и молодым мельникам охотно, будто гордясь своим знанием, попутно всё разъяснил.

– Ну вот и порядок! Теперь после ремонта полагается проверку весам учинить.

– Чего ж ещё проверять-то, поломку же устранили? – спрашивает слесаря Иван.

– Потому и надо, что влезли мы в нутро весового механизма, а это вещь тонкая. Весы работать-то будут, да равновес показывать станут неверно! А проверка проста. Давайте-ка поставьте на гиревой и грузовой поддоны по пудовой гире.

Поставили братья гири, а утиные носики не встали один напротив другого – стало быть, не показали, как ни странно, равновес.

– Вот видите: гири-то одинаковые, а весы показывают, будто на гиревом поддоне гиря тяжельше. Значит, занижать будут весы вес груза. Так, теперь добавьте-ка на грузовой поддон полуфунтовую гирьку, – приказал умелец-слесарь.

Зина положил полуфунтовку, и носики весов сблизились, но ещё не сровнялись.

– Ещё одну полуфунтовку добавь.

Зина добавил.

– О, вот и равновесие! – обрадованно произнёс мастер. – И что из сего следует?

На адресованный молодым мельникам вопрос Иван ответил молчаливым поднятием плеч, а Зина, улыбаясь во все зубы, сказал:

– А чёрт его знает, уважаемый!

– А из этого, молодцы, следует, что весы сейчас занижают каждый пуд груза аж на целый фунт. Понятно теперь?

– А то! – ответил Иван.

– Да чего уж тут не понять? Теперича всё ясней ясного! Чай, имеем соображение. Чай, не дурни мы с братом Иваном!

– Ну что, парни, вы с головой, вижу. Теперь смотрите, что надобно делать для правильной настройки весов. Перво-наперво убираем с поддона эти самые две полуфунтовки, потом ослабляем вот эту гайку и подтягиваем вот эдак рычаг, покуда утиные носики не сровняются. Подтягиваем, подтягиваем. Вот – всё! Ну и теперь снова туго закручиваем гайку. Вот так. Готово! Поняли?

– А то! – подтвердил свою понятливость Иван.

– Поняли и усвоили, уважаемый, как «Отче наш», – добавил свои слова к Иванову восклицанию Зиновий. – Другой раз хозяевам в Плавск ездить нужды не будет!

Так дальше и повелось. Если случались какие неполадки с весами, братья быстро давали им ремонт. И вот как-то подходит Зина к Трофиму Ивановичу.

– Дядя Трофим, – говорит, – потолковать кое о чём надо бы.

– Ну, давай потолкуем, – отвечает мельник.

– Тут, понимаешь, дядя Трофим, такое дело. Знаю я, как к весовому механизьму один хитрый потаённый рычажок приделать так, чтоб вес зерна при приёме на помол занижать малость: на полтора-два фунта на пуд, а муку на выдаче, как есть, правильно взвешивать.

Слушал Трофим Иванович племянника и всё более нахмуривал брови.

– Стало быть, Зиновий, предлагаешь людей обманывать?!

– Да какой обман-то? Два фунта на пуд – это ж тьфу, мелочь! С заказчика-то не убудет, а нам польза! Как говорится, с миру по нитке – голому рубаха!

– Ах ты, Зина, Зина! Сгубишь ты свою душу! Речёшь про воровство, хоть и малое, и совести своей не слышишь. Ведь сказано в Святом Писании: «Не укради!» Вот и мудрость народную поминаешь лукаво. Ужель тебе, племяш, непонятно – рубаха-то во благо голому, когда из жертвенных ниток, а не из ворованных у мира! Довольно нам должно быть и того, что зарабатываем честным трудом, а сверх того Господь нам и немерный припёк даёт – забыл? Так что выбрось из головы, Зина, греховные мысли и давай-ка к делу. Вон мой кум, Кузьма Никитич Стефанов, зерно привёз.

А нам остаётся только объяснить, что за «немерный припёк» имел в виду Трофим Иванович Нефёдов.

Читателю известно – мельничные жернова состоят из нижнего неподвижного и верхнего подвижного, точнее, вращающегося жернова. Между жерновами имеется зазор, но самое главное – на обращённых друг к другу сторонах жерновов делается насечка в виде канавок-борозд, расходящихся от центра к краям, по которым мука двигается и ссыпается в приёмный лоток. Со временем эти канавки забиваются уплотнённой мукой до такой степени, что процесс помола практически останавливается. По этой причине и возникает необходимость регулярной очистки канавок на обоих жерновах, для чего верхний жернов снимался. Вычищенная из канавок-борозд уплотнившаяся мука не слишком годилась для выпечки хлеба, но была вполне пригодна, к примеру, для оладьев, чем по праву пользовались мельники и называли поэтому такую муку «немерным», то есть не учитываемым «припёком».