Читать книгу Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1 - Анатолий Гейнцельман - Страница 40

Был вечер июньский. Лиловой громадой

Направо, насупившись, спал Агармыш.

Трещали сверчки, заливались цикады,

И дымные вились колонны из крыш.

Мы под руку шли по кремнистой дорожке

На синие маковки белых церквей,

И, как адоранты, склонялися в ножки

Тебе иммортели и горный шалфей.

Вдали зажигались румянцем заката

Воскрылья лазурного неба хитона,

И море синело с горой Митридата,

И волны лились колокольного звона.

В душе у нас золото было лучистое,

В очах многогранный, искристый алмаз,

И нам улыбалась, наверно, Пречистая,

Когда мы устами сливались не раз.

Безлюдно и тихо. С душистого пастбища

Глядели громадные очи коров

И длиннобородый козел, через кладбища

Скакнувший полынью затянутый ров.

Вот нива убогая сереньких крестиков,

Могилки потоптаны стадом овец,

Ни цветиков скромных, ни сломанных пестиков,

А сколько разбитых судьбою сердец!

Печальное русское кладбище это

В безвестность ушедших безвестных людей,

Завиднее участь в лазурных тенетах

Захлестанных бурей сребристых сельдей.

Но рядом, за стенкой, зеленых тюрбанов

Меж буйной травою виднелись ряды,

С цветистою мудростью сунны, корана,

Надгробные камни – востока следы.

На стену, где вделаны были фрагменты

Сералей погибших, разрушенных бань,

Взобрались мы по арабесочной ленте,

Спуститься тебе помогла моя длань.

Вот купол разрушенного марабута

Ходившего в Мекку святого хаджи,

Вот синие камни стоят, как рекруты,

В чалмах, и ирисов зеленых ножи.

И миром повеяло Шехерезады,

Гафиза, казалось, запел соловей,

Гарун-аль-Рашид для вечерней прохлады

Поднялся из гроба и Пятый Гирей.

Не меньше, не больше свершалось насилья,

Когда управлял правоверными хан,

Но больше фантазии было и стиля,

И мир не совсем еще был бездыхан.

Мы сели на паперть забытой мечети

Меж маков кровавых и вьющихся роз,

И душ упоенных Минеи мы Четьи

Друг другу читали до радостных слез.

С протянутого в синеву минарета

Нам жалобно вторил подчас муэдзин,

И в колокол где-то ему для ответа

Звонил с колокольни своей армянин.

Темнело, когда мы опять на дороги

Белевший во мраке спустились экран…

Но вдруг подогнулись от ужаса ноги:

Свирепый пред нами стоял великан.

Увенчан шелом его мерзким драконом,

В корявых руках он держал по мечу,

И весь он по адским был создан законам,

И в черную весь наряжен епанчу.

Смеясь, я сказал: Не боюсь я бабая,

Теперь закалился в страданьях пигмей.

То дуб вековой, по преданью, Мамая,

То Флоры зеленой нетленный камей.

Повалятся наши кресты и халупы,

Сгниют в подземельях обманчивых книг

Навек позабытые варваром трупы,

А он, что из чрева того же возник,

Быть может, стоять еще будет на страже

Забытых, разбитых арабских камней,

И, может быть, песни Гафиза расскажет

Влюбленный с шелома его соловей.

Мы Эроса радостного пилигримы,

Погибшей паломники мы красоты,

В бесстильное время на землю пришли мы,

Но Вечности мы собираем цветы!