Читать книгу За гранью земной жизни – второй шанс - Анатолий Иванович Пеннер - Страница 5

– Так это у вас что, газ вместо дров? – изумлённо спрашивает Иваныч, внимательно вслушивавшийся в разговор шефа с подчинёнными.

– А то как же! – гордо заявляет Мефистофель. – Дрова – это пережиток прошлого. А газ – это и экономия, и удобства, да и на экологию меньше влияет. К тому же и пламя лучше настраивается. И нам хорошо, и грешники лучше поджариваются.

– А где же вы его берёте?

– Где-где, в России конечно, – сам того не замечая втягивается в разговор Мефистофель.

– Ну не в самой России, они ушлые стали, вмиг засекут. Мы сперва за Украиной в трубу врезались, так хохлы замучили: то они за газ не заплатят, и москали им краны перекрывают, то они весь газ себе закачивают, а мы с Европой на бобах сидим. У нас котлы остыли, грешники простужаться начали. Раньше они дружно выли, котлы весело кипели, а тут над ними туман стоит. Котлы в инее, и из них только чихание да кашель слышатся, ну и русский мат, конечно. Я сам насморк поймал, отопление-то тоже на газ перевели. Кошмар сплошной. С Белоруссией тоже не лучше было, Батька над трубами изгалялся как хотел. Но зато потом Путин «Северный поток» пустил, и мы сразу врезались на дне Балтийского моря. И теперь благодать: никаких перебоев, никаких задержек. Красота!

– А немцы не замечают, что до них меньше газа доходит?

– Замечают, конечно. Но они всё валят на некачественные русские счётчики. Сперва немного артачились, но потом заплатили. И теперь платят, и регулярно, куда же они денутся.

– Но всё равно это обман, – укоризненно говорит Иваныч. – Миллионы верующих думают, что в аду под котлами дрова горят. А у вас газ, это не по Библии.

– Много ты понимаешь, – возражает Мефистофель. – Библия-то, когда писалась! Тогда грешников намного меньше было, чем сейчас.

– Как же мало? Войны-то шли постоянно. Троянская война, походы Александра Македонского, римляне почти всю Европу захватили. Потом Крестовые походы, религиозные войны всё в той же Европе. Чингисхан по всему миру окаянствовал, да и Наполеон в своё время немало народу положил.

– При чём здесь войны и сражения? – недоумевает Мефистофель. – Сколько людишек рождалось, столько в своё время и помирало. Более трёх четвертей из них попадали к нам. Вначале это были тысячи, затем десятки и даже сотни тысяч в год. Но дров на всех хватало. Даже когда счёт пошёл на миллионы, у нас больших проблем не было. Мы расширились, привлекли к заготовкам грешников, а часть дров реквизировали у ещё живого населения. Мои чертенята виртуозно это проделывали. Напилит, к примеру, мужик себе на зиму дров, порубит их и сложит в огромные поленницы. И никто и не замечал, что со временем часть этих дров исчезала. Но зато, когда этот мужик помирал и попадал к нам, под котлом, в котором его варили, горели его же собственные дровишки. Красота, высшая справедливость. А то грешили людишки, удовольствие при этом получали, а пахать на лесозаготовках за них черти должны были. Так что с дровами проблем не было. Да и расходовали мы их очень экономно, активно применяя различные альтернативные способы физического воздействия на грешников. Дыбу, к примеру, или стулья с гвоздями, тисочки разные, испанские сапоги и прочее. Страшней человека зверя нет, и пытки применялись во все времена. Как же было не воспользоваться таким богатым опытом.

В девятнадцатом веке количество населения на Земле перевалило за миллиард, но мы всё ещё вполне справлялись со своими обязанностями. Народ в те времена не такой подлый был. Люди погибали в основном в сражениях, за правое дело. Нас в то время вообще чуть было не прикрыли. Грешников стало не хватать. Все благородными стали. И дворянская честь, и офицерская в большом почёте были. Крестьяне по выходным в церковь ходили, а после чай пили. Ну, конечно, рюмку-другую пропустят, но ведь грех-то не велик. Я половину своего персонала наверх отправил, народ совращать. Ничего, справились. В двадцатом веке такое началось, что и не рады были. А когда с тысяча девятьсот четырнадцатого года покойник валом пошёл, почти все они уже были нашими клиентами. Какое там благородство: или убей, или тебя убьют. А раз убил, ты уже наш. Он ещё толком в себя не пришёл, а уже в котле сидит, варится.

– Но ведь он же не виноват, он же оборонялся.

– А мне какое до этого дело. Сказано же в Писании, «не убий», – высокомерно изрекает Мефистофель. – Да и не до справедливости в это время было. Ни нам, ни на небесах. Там нектара стало не хватать, облаков подходящих, даже музыкантов. Это сейчас стереоустановку врубил, колонки помощнее – и порядок. А тогда же райскую музыку вживую играли. Ну нектар они, конечно, нашли. Сперва, правда, водой разбавлять пришлось, но потом освоили новые источники. С облаками хуже получилось. С перепугу посадили праведников на первые попавшиеся, а те и провалились. Праведники сыпались с неба как манна небесная.

– И куда же они делись?

– Собрали, конечно. Но не всех, некоторые до сих пор где-то людей пугают.

– Так значит, войны всё-таки как-то влияют на вашу деятельность?

– Разумеется, большие войны – это и стресс, и авралы, и сверхурочные, но мы были постоянно готовы к этому. После любых, даже самых крупных сражений, мы дружно принимались за работу, и через какое-то время каждый грешник уже варился или жарился на своём, определённом ему месте. После этого можно было и отдохнуть. За переработанные часы персоналу предоставлялись отгулы или это время прибавлялось к отпуску. Дальше всё шло по обычному расписанию, до следующего сражения. А вот в двадцатом веке это уже не сработало. Населения уже было свыше миллиарда, а тут и ещё война началась. Да не какая-нибудь мелкая заварушка, началась Первая мировая война, и жертв было столько, что никаких запасов бы не хватило. У нас тут вообще светопреставление было. Персонала не хватает, дров нет, даже котлов со сковородками – и тех мало. Пришлось срочно свои шахты открывать и на уголь переходить. Благо, под землёй живём, а угля здесь хватает. Только вот шахтёров нет. Чертей мало, да и не умеют они работать.

– Представляю себе чёрта с отбойным молотком, – злорадствует Иваныч. – А кто ж тогда этот уголь добывал?

– Послали грешников, – отвечает Мефистофель, продолжая свой рассказ. – Некоторые, правда, возмущались, мы, мол, благородные, это ниже нашего достоинства. Пятки им поджарили, так в них благородства-то поубавилось, вдвое больше других добывать стали. Сковородки и котлы у народа наверху пособирали, им всё равно жрать нечего было. Переплавили на более вместительные, и дело потихоньку стало налаживаться. Грешников тоже меньше стало, война выдохлась.

А тут революция в России, потом Гражданская, а за ними и враги народа. Грешники опять валом повалили. Да и немцы зашевелились. Такая свистопляска началась, немцы на евреев охотятся, постепенно захватывая всю Европу, в России политические репрессии. На небесах опять переполох начался, даже Всевышний слегка растерялся и не знал, как ему распределить такую массу покойников.

– А у вас стало не хватать угля?

– Нет. Мы в Первую мировую хороший урок получили, запасов понаделали, так что с этим обошлось. Правда, напряжение тогда было страшное, но грешник шёл какой-то безропотный, перепуганный. Рассадили их по котлам – и тишина, они даже кричать боялись, когда их варили.

– Ну немцы в то время, по-моему, не такие уж и смирные были.

– Так это там, на земле, – поясняет Мефистофель. – К нам в то время в основном их жертвы поступали. Сами-то они с тридцать девятого прибывать стали, заносчивые такие, маршируют вокруг котлов и песни свои орут. Силой в котлы закидывать приходилось. А в сорок втором уже другие пошли, эти сами в котлы прыгали. Они в Сталинграде так замёрзли, что даже персонал на них жаловался. Месяц уже кипятим, а они всё трясутся, не отойдут никак, только уголь на них переводим. После этого они потоком хлынули, забыли про свою заносчивость, а к концу войны и вообще стихли. Но тут японцы прибавлять стали, пока американцы свои атомные бомбы не сбросили. Что там было, вообще не понятно. От многих не только тела, но и души не осталось – одна тень. Весь небесный персонал в недоумении был, куда эти души делись. На этом, правда, война и закончилась. Наступили, как говорят, мирные будни, но Россия нас ещё лет десять жертвами репрессий снабжала.

– Что вы всё Россия да Россия, будто других стран нет. Или вы только её обслуживаете?

– Опять наглеть начинаешь, – укоризненно замечает Мефистофель. – Я к нему, так сказать, всей душой, а он опять хамить начинает. Хотя, действительно, чего это я так разговорился. Оно мне надо, распинаться тут перед тобой. Но с другой стороны, делать-то всё равно нечего, когда ещё этот чёртов Бонд вернётся. Да и знать тебе всё это не помешает. Ближайшие пятьдесят лет ты всё равно у нас проведёшь, и это в лучшем случае, если тебе самоубийство не засчитают. Так что, продолжать или Фомича с ломиком пригласить?

– Нет-нет, простите меня, я больше не буду. Продолжайте, пожалуйста. Я весь внимание, это всё очень интересно.

– Хорошо, уговорил, – благодушно соглашается Мефистофель. – Так вот, мы не занимаемся одной Россией, мы контролируем весь мир. Но от этих-то больше всего хлопот. К примеру, после революции в России они и здесь то же самое совершить пытались. Порвали цепи. Какой-то лысый мужик залез на броневик и кричит как оглашенный, что время настало, пора буржуев и прочую капиталистическую сволочь ликвидировать и взять власть в свои руки.

– Откуда у вас здесь броневик взялся?

– Нет у нас никаких броневиков. Они где-то нашли старую вагонетку, в которой раньше уголь перевозили, положили на неё пару досок, а на них поставили железную бочку. Вот это сооружение они броневиком и называли.

– А лысый мужик, это Ленин был, что ли?

– Да нет, – отвечает Мефистофель, – Ленин в то время ещё жив был, двойник какой-то. Но людишки в него верили. Понеслись по всей преисподней передавать власть рабочим и крестьянам. Впереди матросы бегут в тельняшках и бескозырках. Где достали, до сих пор не пойму. Штанов они, правда, так и не нашли, бежали, сверкая голыми задницами. Бежали и кричали, что сперва, мол, надо брать банки, вокзал и телеграф. Какие банки в преисподней, какой вокзал? Посмотрел я немного на эту их революцию, а потом собрал сотню чертяк поздоровее, и мы её вмиг придушили. Скрутили этих революционеров и собрали до кучи, а они всё никак не успокаиваются. Кричат во всю глотку, что я тиран, что меня, всех моих приспешников и вообще всех буржуев надо к стенке поставить. Что всю власть надо передать Советам, что религия – это опиум для народа и что они не верят ни в бога, ни в чёрта. А когда я попытался им разъяснить, что они уже отдали свои жизни за светлые идеалы революции, что теперь они все покойники и полностью принадлежат мне, в которого они не верят. Что все они здесь по приговору Всевышнего, в которого они тоже не верят, и что, если они не заткнутся, мои приспешники покажут им все прелести загробной жизни.

– И что, они упокоились?

– Куда там, – возмущённо откликается Мефистофель, – они обозвали меня сатрапом, потребовали, чтобы я немедленно отрёкся от власти и продолжили скандировать свои безумные лозунги. Мне вся эта их революция порядком надоела. Я отдал чертям приказ обратить их в истинную веру всеми доступными средствами и ушёл к себе.

– Что-то не верится в их быстрое обращение.

– А зря, через месяц все они успокоились. В Бога, наверное, ещё не все верили, но в чёрта поверили все, сто процентов. Мои ребята очень убедительны.

– Да, с революцией вы лихо управились! – восхищённо восклицает Иваныч. – Могли бы и наверху людям помочь в этом, скольких бед страна избежала бы.

– Ну ты даёшь, – неодобрительно произносит Мефистофель, – я же её и организовал, эту революцию. Ну не сам, конечно, я, так сказать, главным консультантом был. И что же, я должен был своё детище погубить? Ну уж нет, я замутил, а людишки пусть расхлёбывают.

– Ничего другого я от вас и не ожидал. Гражданскую войну тоже вы замутили?

– А чего там было мутить! – фыркает Мефистофель. – Революция победила, и началась Гражданская война, это же неизбежность, я в этом процессе почти и не участвовал. Зато удовольствия получил немерено. Великолепное зрелище – эта Гражданская война. Брат убивает брата, сын идёт против отца. Красные лупят белых, белые красных. Анархисты бьют и тех и других. Красотища!

– Ну да, вам-то что до человеческих страданий. Но это всё должно было и на вас отразиться. Как вы с этим справились?

– Никак, не было у нас никаких проблем, – заверяет Мефистофель. – Конечно, и у нас в котлах объявились и красные, и белые, и анархисты. Конечно, и у нас они бились друг с другом мёртвым боем. Но нам-то что с того. Убить они никого не убьют, и так уже все дохлые. Ну и пусть себе бьются, гладиаторы хреновы, чертям на потеху. Я и сам несколько раз смотреть ходил. Но, к сожалению, вскоре это прекратилось, надоело им мутузить друг друга, делить-то у нас нечего. А наверху усатый к власти пришёл, и через некоторое время народ к нам валом повалил, и всё враги того же самого народа. Проблем с ними не было, тихие все какие-то были. Никак не поймут, за что их. Честно говоря, мы этого тоже не понимали. Конечно, в каждом государстве есть враги, но чтобы столько. А потом и война началась, народу ещё прибавилось. Я срочно отозвал своих чертей, чтобы не совращали людей, не подстрекали к смертоубийству. Но процесс уже пошёл, и остановить его могла только смена власти. Что, в конце концов, и произошло – усатый умер. Какое-то время это безумие продолжалось, но уже в значительно меньших масштабах, пока не прекратилось вовсе. Страна постепенно отходила от этого кошмара, а вместе с ней и мы. Начинались новые времена.

– А что с вождями, они же где-то у вас сейчас должны быть?

– Нет у нас никаких вождей.

– Как это? Не хотите же вы сказать, что они в раю?

– Да нет, – поясняет Мефистофель. – Просто у нас здесь нет ни царей, ни вождей, ни ещё каких-либо знаменитостей. Есть только грешники со своим порядковым номером и сроком, который они у нас отбывают.

– Но, если они попадут в общий котёл, их же всё рано опознают. Представляю, что будет, если усатого обнаружат в одном из котлов.

– Не обнаружат, – заверяет Мефистофель. – Все грешники, которые в своё время были широко известны, по прибытии к нам проходят специальную обработку, после которой их и мама родная не узнает. И не только правители и прочие политики, но и артисты, телеведущие, первые космонавты, короче, все, кого могут опознать, вызвав при этом различные эмоции, приводящие к нарушению установленного порядка. Нам не нужны лишние проблемы.

– А как же они встречаются с родственниками, после того как отбудут свой срок у вас и попадут в рай, если их даже мама родная не узнает?

– Большинству, после отбытия наказания, возвращают первоначальный облик. Но есть и такие, которым и в раю лучше оставаться неизвестными.

– Ну вождям революции, я думаю, по этому поводу беспокоиться нечего, уж они-то в рай не попадут, – ухмыляется Иваныч.

– Почему это?

– После того, что они натворили? Да они же должны вечно гореть в адском пламени.

– Не тебе это решать, – наставительно замечает Мефистофель, – и даже не мне. Только Всевышний может определить меру их ответственности. Великие полководцы прошлого тоже немало народа положили, а кто в наше время об этом вспоминает? Но Всевышний мудр, он воздаст каждому по заслугам.

– Что-то мне не верится, что вы не знаете, кто и где сейчас находится.

– Конечно, знаю, я же всё-таки немаловажная персона в загробном мире. Но тебе об этом никто и ничего не расскажет. Это закрытая информация. Ты что-нибудь о тайне исповеди слышал, так вот, это что-то в этом роде.

– Тайна исповеди в преисподней! – язвительно восклицает Иваныч. – Ничего абсурдней я ещё не слышал. Так значит, ни одной знаменитости я здесь не встречу. А жаль, кое на кого я хотел бы глянуть.

– Почему это, а учёные? Никаких обработок они не проходят, они у нас работают. Среди них много просто талантливых, но немало и известных всему миру.

– И что же они делают?

– Как что? Науку двигают. Нам без науки нельзя, – торжественно сообщает Мефистофель. – Особенно в последнее время: грешников миллионы, без современных технологий, без электроники с ними не управиться. Не зря же мы создали наше научно-производственное объединение.

– Ну научное ещё как-то понять можно, но почему производственное, что же вы производите?

– Как что? Услуги! – восклицает Мефистофель.

– Услуги не производят, их оказывают.

– Но у нас-то услуги специфические, кто же захочет, чтобы ему их оказывали? Потому-то мы их и производим. К тому же нельзя забывать о масштабах, у нас же огромное, хорошо налаженное производство.

– Хорошенькое производство, живодёрня, – неодобрительно ворчит Иваныч. – А Россия – ваш лучший клиент.

– Сами виноваты, – осуждающе заявляет Мефистофель, – не надо постоянно идти собственной дорогой. Вот Запад, к примеру, после войны начал медленно, размеренно отстраиваться, шаг за шагом. А что же делают эти русские? Мечутся из стороны в сторону, эту свою дорогу ищут. А всё это непосредственно отражалось на нашей подземной жизни. Через некоторое время грешники пытались совершить то же, что творилось наверху.

То они создавали какие-то комсомольско-молодёжные стройки. Собрали все камни в округе, хотели плотины строить. Нашли где-то подземную речку и перегородили её, половину преисподней затопили. Обошлось, правда, без жертв, грешники и так все покойники, ни к чему им во второй раз помирать, черти хотя и вечные, но гребли так, что за ними вода кипела.

То они за котлами кукурузу сажали, и росла же, как ни странно. К тому же они ещё и умудрялись самогон из неё гнать. Очень даже неплохой, я сам пробовал. То они разбежались по всему подземелью. Искали, где б им целину поднять. Сколько замков мы на цепях поменяли! Бесполезно, через день-два они опять по всей преисподней гуляют.

Потом ещё эти их почины, работа на сэкономленных средствах, к примеру. Послал я их новые котлы выплавлять, так они из того железа, что им дали, вместо десяти котлов пятнадцать сделали. Залили в них воду, а они как решето, весь огонь залили. Или ещё вот это, пятилетку – в три года. У нас уголь кончается, шахты истощились, а их оттуда не вытащишь, кричат «Даёшь пятилетку!».

Потом, правда, всё поутихло, у них там наверху период застоя начался. Народ вялый какой-то стал, сонный. В правительстве одни пенсионеры. Но мы-то знали, что скоро и они к нам прибудут. Так оно и вышло. Лет за десять все к нам перебрались. Лихие девяностые начались. Наш контингент резко помолодел, к нам братки потянулись. Все накачанные, борзые, никак не поймут, бедолаги, что они уже покойники. Даже здесь, у нас, рэкетом занимались, и черти им платили.

– Каким рэкетом, что с вас взять можно? У вас же ничего нет – ни денег, ни товара.

– Как это ничего нет? – возмущается Мефистофель. – У нас же несколько десятков тысяч чертей, кто же их всем необходимым снабжает?

– И кто же?

– Малые предприятия. Они производят всё, что нам необходимо для выполнения ответственной миссии, возложенной на нас Всевышним, всё необходимое для нашей нелёгкой подземной жизни.

– Ну да, всё, что вы не можете украсть у людей, – язвительно роняет Иваныч.

– Можно и так сказать, но зачем же так грубо. У нас кое-какой товар даже на экспорт идёт.

– И куда это?

– Куда-куда, прямо на небо. Мы полностью снабжаем их божественным нектаром, – высокомерно сообщает Мефистофель.

– А кто работает на этих ваших малых предприятиях?

– Грешники, конечно. Но руководят наши, черти.

– Так братки что, на эти предприятия наехали? – изумлённо спрашивает Иваныч.

– Вот именно, они их крышами снабдили, так они это почему-то называли.

– От кого же они их крышевали?

– Как от кого, друг от друга конечно! – поясняет Мефистофель. – Они же все из различных группировок к нам поступили. Вот они и продолжали то, что делали, пока живы были.

– Странно как-то получается. У вас же все грешники на цепи сидят, да и электроника же наверняка уже была, защитная. Выходит, они занимались рэкетом с цепью на шее?

– Вот и я так же думал, – признается Мефистофель. – Но потом мы поставили камеры у котлов и на предприятиях, и всё стало ясно. Среди наших грешников можно найти человека любой профессии. И братки их находили. Ночью, когда грешники отдыхали на камнях, медвежатники отпирали замки на ошейниках, электронщики отключали сигнализацию и братки шастали где хотели, по всем уровням.

– И что, ваши черти не могли за себя постоять? Я думал, черти не только коварные, но и сильные.

– Разумеется, – уверяет Мефистофель. – В охране и при котлах наши чертяки на уровне, кого хочешь скрутят. Но на предприятиях народ уже не тот. Прорабы, инженеры, бухгалтеры и прочая интеллигенция – сплошные доходяги. Вот их-то братки и подмяли.

– Чем же они платили за крышу?

– Божественным нектаром, а вернее, сиропом, из которого его изготовляют.

– У вас же наверняка только одно или два предприятия нектар выпускают. Где же другие его брали?

– Бартер, – поясняет Мефистофель. – Предприятиям, которые нектар выпускают, тоже всякий другой товар нужен, вот они и менялись.

– А зачем же браткам этот сироп?

– Так они из него самогонку гнали.

– Интересно, где же они самогонный аппарат достали?

– Наивный ты какой-то. Ты же сорок лет в России прожил. Там же каждый второй самогон гонит. Так что спецов у нас хватает. Деталей на предприятиях тоже в достатке.

– А где же они его гнали, этот самогон? – недоуменно спрашивает Иваныч.

– Прямо под котлами, туда же никто не заглядывает. Вот они туда спецов и спустили. Те наладили производство: аппараты пристроили к нашим горелкам и начали давать продукцию, – отвечает ему Мефистофель. – И это не под одним котлом, а почти под всеми. И пошло пьянство по подземному царству. Сначала всё было тихо, но вскоре я почувствовал: что-то неладное творится в моём государстве. Какими-то не такими стали мои черти. Я решил проверить и нагрянул к котлам с инспекцией.

На первый взгляд там всё было так же, как всегда. Котлы кипят, грешники варятся, над котлами пар клубится. Но когда пар немного рассеялся, я увидел всё. Такого в подземном царстве ещё не было. За котлами, на камнях для ночного отдыха, братва накрыла поляну. Посреди этой, так называемой ими, поляны стояла двадцатилитровая бутыль с самогоном. Вокруг неё на камнях расселись братки, душ двадцать. У каждого в одной руке алюминиевая кружка с первачом, а в другой косяк с марихуаной. А между ними кое-где и девицы затесались. Обычно, когда в котёл заглянешь, ни одной приличной девки не видно, а тут такие биксы сидят. В набедренных повязках, да к тому же ещё и накрашенные.

В сторонке котёл мобильный стоит, тот про который Фомич говорил, что он не исправен. В нём здоровенный такой качок сидит и с ним две девицы, которые ублажают его всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Вода в котле так и бурлит. Мне сперва показалось, что они в кипятке развлекаются. Но потом я за котлом кислородный баллон приметил, а от него шланг протянут, прямо в котёл, в воду. Это они себе джакузи устроили, сволочи. А качок-то ещё и курит. Ну, думаю, сейчас рванёт. Перескочил я, значит, через котёл и к нему, кричу, чтоб он немедленно кран на баллоне закрыл, а то мы все на воздух взлетим.

– И что, закрыл?

– Ну да, я закрыл, а эта скотина даже не шевельнулась. Я ему объясняю, что всё это грубейшее нарушение техники безопасности, что может произойти взрыв, и мы все погибнем.

– А он что?

– Сказал, что я перегрелся, что они все и так уже покойники, чтобы я шёл ко всем чертям и не мешал празднику его души. Накинулся я было на остальных, но они посоветовали мне не трепыхаться, а лучше принять на грудь кружечку и убираться к своим чертям.

– И вы что?

– Что-что, принял и убрался, – признается Мефистофель. – Между прочим, очень даже неплохое пойло, не хуже французского коньяка.

– Но почему? – возмущается Иваныч. – Вы же должны были пресечь это безобразие. Вы же верховный чёрт, вы же всемогущий дьявол. Вы должны были в пух и прах разнести эту их поляну, превратить всё в пепел.

– Я что, по-твоему, должен был носиться по всей преисподней и огнём плеваться, как Змей Горыныч. Не тебе мне указывать, что я должен. Не царское это дело – бунт подавлять.

– Но при каждом котле же должны быть черти, которые за ним присматривают. Куда же они смотрели?

– Туда же, куда и все – в бутыль с самогоном. Нажрались как свиньи, идиоты. Так что я посмотрел на всё это безобразие, плюнул и ушёл.

– И ничего не предприняли? – неодобрительно произносит Иваныч.

– А что я мог, к такому мы не были готовы, – оправдывается Мефистофель. – К тому же всё это творилось не на одном котле, а почти на всех, по всей преисподней. Прежде чем что-либо предпринять, надо было подготовиться. Создать спецназ, подготовить специальные котлы для братков. Да и о наказании проштрафившихся чертей надо было подумать. Так что работы хватало. Но через неделю всё было готово, и спецназ пошёл в атаку.

Братков скрутили и посадили в котлы с решётками. Какое-то время они и там ещё буянили, передрались между собой, но постепенно затихли, в депрессию впали. Мы к ним парочку проповедников подсадили, и через годик они превратились в обычных грешников, которых мы рассадили по своим котлам. По всей преисподней провели чистку, неблагонадёжных чертей наказали, и всё пошло по-старому – котлы кипят, грешники вопят. Да и наверху к тому времени ситуация изменилась, лихие девяностые годы закончились.

Страна постепенно перешла к нормальной жизни. Бандиты переквалифицировались в предпринимателей или подались в депутаты. Притихли, но гонору у них не поубавилось, работать они так и не научились. Всю грязную работу в стране делают бывшие братья по Союзу: хохлы, узбеки, таджики и другие. В Москве ни одного русского дворника не найдёшь. А всё, что творится наверху, через некоторое время переносится к нам. У нас на предприятиях одни узбеки и таджики работают. Пошлют туда русского, так он себе там непременно тёплое местечко отыщет, завхозом устроится или кладовщиком, кем угодно, лишь бы ручонки не замарать. А то и вообще не пойдёт, пошлёт вместо себя двух таджиков.

И главное, всё это у них как-то пролазит, черти на это смотрят сквозь пальцы, таджики покорно идут и работают. Дошло до того, что некоторые из них пытались вместо себя узбеков на дыбу отправить, на очередное наказание. Непрестижно, видите ли, им на дыбе болтаться. И вообще, неспокойный какой-то народ эти русские, не такие, как все. Ну вроде всё, помер уже, отжил своё, сиди себе в котле, наслаждайся кипятком, как все нормальные люди. Так нет, им надо всё сделать по-своему, не так, как это делают другие. Потому и приходится уделять им больше времени, чем другим.

– Да, тяжёлая у вас жизнь, достаётся вам от этих русских. Ну а всё-таки, где ж вы потом уголь брать стали, когда шахты совсем истощились?

– Нет, с углём на этом и закончилось. Мы перешли, как тогда говорили, на мирный атом.

– А его вы где добывали?

– А зачем добывать? – беззастенчиво заявляет Мефистофель. – Всё в той же России его полно было. Всё принадлежало государству, учёт чисто формальный. Так что мы сперва станцию из России перетащили, а потом её ещё и ураном оттуда зарядили. Котлы и сковородки перевели на электричество и зажили здесь в аду как в раю. Работы никакой, копоти нет, врубил рубильник – пять минут и вода кипит, грешники вопят.

– Зачем же вы на газ перешли?

– Всё было великолепно до Чернобыльской аварии.

– А вам-то что с этой аварии? – недоумевает Иваныч. – К тому же там было не так уж и много жертв, да и те не были грешниками.

– Это, конечно, так, с грешниками проблем не было, – соглашается с ним Мефистофель, – но там наверху заволновались. Если от такой маленькой станции столько шума, то что будет, если какой-нибудь придурок кнопку нажмёт и начнётся ядерная война. Земля расколется, и ищи тогда грешников по всей вселенной. Да и праведников с облаков сдует. Все перемешаются. Сотни лет только на сортировку уйдут.

– Ну это не страшно. Вам всё равно больше делать нечего будет. Новых грешников-то больше не будет, получите всех сразу. Рассортируете и можете на пенсию отправляться.

– А ты-то чего развеселился? Пока что ничего не случилось. Мой указ действует.

– Какой ещё указ? – удивляется Иваныч.

– А я сразу после Чернобыля указ издал. Никаких козней против людишек, имеющих отношение к атомной энергии или оружию, не предпринимать. Принять все меры для их безаварийной работы.

– Я всё-таки не пойму, почему же вы тогда от атомной энергии отказались? – недоуменно спрашивает Иваныч.

– Так меня черти вынудили.

– Как это вынудили?

– Как-как… Демонстрации, протесты, забастовки.

– Демонстрации в аду? Это же абсурд!

– Ну да, до этого я тоже так думал, – раздражённо продолжает Мефистофель. – А тут заскакивает ко мне Жанночка и в панике кричит, что перед конторой собралась огромная толпа чертей и меня требует. Вышел я к ним. Жанна, конечно, преувеличила, толпа не такая уж огромная, чертей двести. Верней, даже не чертей, а чертовок – одни бабы стоят с плакатами: «Долой атомные электростанции! Нам нужны здоровые черти, а не лысые импотенты!».

– Так черти же вечные, на них же ничего не действует.

– Вот именно. Я им и говорю, вы что, бабоньки, мы же черти, нам эта радиация до лампочки. Тут они молча выволакивают из толпы с десяток чертей и ставят их передо мной. А у них у всех причёски как у тебя, да и на настоящих мужиков они тоже не похожи. Короче, стопроцентные импотенты.

– А без оскорблений нельзя?! – возмущается Иваныч. – Я не импотент, у меня просто временные проблемы.

– Ага, до того временные, что ты от радости повесился. Ну ладно-ладно, успокойся, меня твои половые проблемы не интересуют, пока. А вот с бабами лучше не связываться, и я дал команду потихоньку переходить на газ.

– Женщин испугался, – ухмыляется Иваныч. – А может, ты сам импотент?

– Опять борзеешь, – хмурится Мефистофель. – Просто с бабами лучше не связываться, ты шестьдесят лет прожил, а так ничего и не понял, придурок. Вспомни, сколько раз ты в своей жизни побеждал в споре с женщиной. То-то же.

– А ты сам-то, – не унимается Иваныч, – с секретаршей своей не можешь справиться: «Жанночка, Жанночка… А где она хвост прячет?» Был бы настоящим мужиком, так знал бы точно, где она его спрятала. Бонд наверняка знает. Да он, наверное, давно уже здесь, с Жанночкой, развлекается, её хвостик себе на пальчик накручивает.

– Ну ты достал! Ладно, я тебя за язык не тянул! – рычит Мефистофель. Нажав кнопку на селекторе, он велит секретарше: – Жанна, зайди пожалуйста.