Читать книгу За гранью земной жизни – второй шанс - Анатолий Иванович Пеннер - Страница 7

Подумав минуту другую, он продолжает:

– Оставим это пока. Когда ты свалил в Германию, тебе как раз 40 стукнуло. Чего же ты добился за эти 40 лет?

– А почему я должен был чего-то добиваться? Я просто жил, работал, растил детей.

– Но хотелось же, наверное, жить лучше. Дом попросторнее, хорошую мебель, машину, больше денег, женщин в конце концов.

– Хотелось, разумеется. – признается Иваныч. – Но в то время, для меня, это было практически невозможно. Нашу жизнь определяла система, законы социализма. Можно было, конечно, и дом получше иметь, и зарабатывать немного побольше, и на машину к сорока годам можно было накопить, но только не с моей профессией.

– Ну так сменил бы её, чего ты в неё вцепился?

– Но ведь она одна из самых нужных в современном мире, – возмущается Иваныч. – без электричества в наше время не проживёшь. К тому же я знал своё дело, я был на своём месте. А машину я бы всё равно купить не смог. Наступили лихие девяностые, цены полетели в заоблачные выси и инфляция съела все накопления. У меня их не было, а у кого и были, так от них осталось на бутылку водки, в лучшем случае на литр.

– Ох и людишки. – презрительно ворчит Мефистофель. – Всегда у вас кто-то другой виноват. Государство, система, обстоятельства, что угодно, но только не вы.

– А что, надо было на баррикады идти? Я верил своей стране, верил в светлое будущее всего человечества.

– Ага, и от избытка этой самой веры ты сбежал из страны? – ухмыляется Мефистофель.

– Не сбежал, а просто сменил место жительства. Страна развалилась, и от веры ничего не осталось.

– И ты уехал в Германию, почему?

– Все ехали, и я поехал. – уязвленно отвечает Иваныч.

– Не жалеешь?

– А чего жалеть. Если бы я и остался, той жизни всё равно больше нет.

– Как же насчёт Родины? Ты же продал её, променял на немецкую колбасу. – ехидно продолжает Мефистофель.

– Причём здесь колбаса? Она, честно говоря, в Германии не очень, да и в России, в наше время, она такая же. Колбаса была лет тридцать назад, когда её ещё из мяса делали. А сейчас одно название осталось.

– Но Родину ты всё-таки продал, – не унимается Мефистофель. – На что-то ты же рассчитывал?

– Продав Родину, – поясняет Иваныч, – ты наносишь ей вред. А какой вред я нанёс тем, что уехал? В то время все занимались только собой. Было такое впечатление, что ты только путаешься у кого-то под ногами. Уехал и слава богу, нам больше достанется.

К тому же в это время мы очутились совершенно в другом государстве, в Казахстане. Я всю жизнь прожил в Советском Союзе, а Советский Союз – это Россия, союзные республики были простой формальностью. Так что можно сказать, что моя родина Россия.

– Ну ты феномен. Сам немец, родился и вырос в Казахстане, живёшь в Германии, а родина Россия? Что ты имеешь против Казахстана?

– Я? Да ничего. Наоборот, у нас не было таких конфликтов как в других республиках. Всё шло относительно гладко. Нашлись, конечно, патриоты, которые занялись переименованием городов, сёл и улиц. Требовали сделать казахский язык государственным.

– А разве это не справедливо?

– Конечно справедливо, но с этим нельзя спешить. Между прочим, когда мои предки переехали в те места, это была Омская губерния, то есть территория России.

– И как же вы очутились в Казахстане?

– В России не очень-то церемонились с внутренними границами.

– И что здесь плохого? Страна-то одна и та же, – говорит Мефистофель.

– Ну нет, это очень опасно, – не соглашается с ним Иваныч. – Тут думать надо, смотреть вперёд. Проходит время, страна распадается, и эти места превращаются в горячие точки. Взять, к примеру, Украину. Одесса, Донбасс, Крым – это Украина? Для любого человека, выросшего в Советском Союзе, это звучит как абсурд.

– И поэтому Путин прибрал к рукам Крым?

– Не прибрал, это было волеизъявление населения Крыма. Он просто немного помог. Если бы он этого не сделал, я бы его уважать перестал. Да и процентов девяносто россиян тоже. Уж очень удачным был момент, грех было не воспользоваться.

– И он воспользовался?

– Конечно, в самую точку. Это же страшно подумать, чтобы там сейчас было, останься Крым в составе Украины. Второй Донецк? Да и американцы уже вселяться собирались. А тут бац, и некуда вселяться. И всё это без единого выстрела. Высший класс!

– А как же санкции?

– А при чём здесь Крым? Их бы всё равно ввели, нашли бы другую причину. Сильная Россия Америке не нужна.

– Так ты, значит, сторонник Путина? – спрашивает Мефистофель.

– Не во всём, конечно, но в вопросах внешней политики, я на его стороне. В настоящее время он один из немногих, которые делают всё так, как надо. Каждый его шаг продуман и просчитан. И не только на данный момент, но и на перспективу.

В Германии же всё совершенно не так.

– Значит, Германия тебя не устраивает, не нравится? У тебя опять ничего не получилось, а виноваты как всегда страна, правительство, обстоятельства и так далее.

– Это ещё почему? – удивляется Иваныч. – Всё у меня нормально, всё в порядке. Поначалу, конечно, было не просто. Другая страна, другой мир. Из нашего недоразвитого социализма мы, внезапно, оказались в самом центре загнивающего капитализма, где никому не было никакого дела до того, кем ты был раньше, чем занимался. Всё пришлось начинать с начала, с нуля. И без работы пришлось помаяться, и улицы подметать, и учиться по новой. Но никто из нас и не ожидал, что здесь жареные гуси стаями летают. Нам активно помогали интегрироваться. Помогали искать работу, учили всякой бюрократической ерунде, необходимой для этого, и даже посылали на дорогостоящее переобучение. Но всё это делалось только для галочки, для отчёта, по которому они, с чистой совестью, получали свои немалые оклады. У меня нет ни одного знакомого, которого эти помощники устроили на работу. Не на временную или какое-либо другое мероприятие, а на настоящую, постоянную работу. Здесь действует железный закон капитализма – выплывай, как можешь

И ты выплыл?

Не сразу, конечно, но выплыл. Выучился на профессию, по которой проработал всю свою предыдущую жизнь. Нашёл работу, не имеющую ничего общего с этой профессией, но стабильную, в тёплом и сухом помещении, без авралов и лишней суматохи. Жена тоже выучилась и работает. Дети выросли и живут теперь отдельно. С образованием и работой у них тоже всё в порядке. Появились внуки. Так что, как говорится, жаловаться не на что, было бы здоровье.

Значит у тебя всё хорошо? На своё прошлое тебе наплевать и делать тебе там больше нечего?

Как это? Там могилы моих родителей. Я же там родился, прожил большую половину своей жизни, и какой бы она не была, но это моя жизнь. Даже сейчас, через 20 лет, меня неудержимо тянет в те места, хотя там уже почти ничего не осталось, от того что было. Не так часто, как хотелось бы, но всё же, иногда, я езжу туда и, если только смогу, поеду снова, даже если там вообще никаких следов не останется.

Что-то я тебя не пойму, ты что, назад собирался ехать?

Нет, конечно, тоска по прошлому, по-моему, у каждого нормального человека, время от времени, возникает. Но это же не значит, что надо всё бросать и ехать назад. Тем более, что от той жизни ничего не осталось и это будет не возвращение, а переезд в другую страну, в которой ты никому не нужен. А в Германии я уже прижился. Это отличная страна. Высокоразвитая, благоустроенная, отлаженная до мельчайших деталей. С богатой историей и бережным отношением к памятникам этой истории. И не только к своим. Вы нигде не найдёте таких ухоженных захоронений и памятников советским воинам, как здесь. Это страна с великолепной природой, которой уделяется огромное внимание. С ухоженными городами и сёлами, в которых ревностно поддерживаются многовековые традиции. С добродушными и приветливыми людьми, которые гордятся своей страной.

– Так чем же ты недоволен? Что не так? Что ты хочешь?

– Да ничего особенного я не хочу, – продолжает Иваныч. – Я хочу, чтобы всё это таким и осталось. Чтобы Германия осталась Германией, а не стала новой горячей точкой на карте мира. А то, что там происходит, именно к этому и ведёт. Создаётся впечатление, что о будущем страны никто не думает. Ведь любой здравомыслящий человек может предсказать, к чему приведёт всё то, что сейчас творится в стране. Проблемы тщательно маскируются. В России вещи называют своими именами. В Германии, да и во всей Европе, нет.

– Что же происходит в Европе?

– В Европе врут, нагло врут правительства, газеты, телевидение.

– В чём же заключается эта ложь, и почему нагло? – недоуменно спрашивает Мефистофель.

– Да взять к примеру проблему беженцев, – откликается Иваныч. – Для начала надо признать, что они не такие как мы. Не хуже, не лучше, а просто не такие. Мы совершенно по-разному воспринимаем жизнь.

Политики говорят, что их надо интегрировать. Но это невозможно. Мы, переселенцы из России, лет через пятьдесят полностью растворимся среди немцев. Они никогда. Некоторые турки живут в Европе уже более пятидесяти лет, но, говоря «у нас», подразумевают Турцию, а не страну в которой живут. И не только старики, молодёжь говорит то же самое.

Я не говорю, что не надо принимать беженцев. Надо, но только из стран, в которых идёт война, и только женщин, детей и стариков. Молодые, здоровые мужчины должны воевать или восстанавливать свои страны, а не щупать немецких женщин. Большинство из них не беженцы, и приехали они в поисках лучшей жизни, а не спасаясь от войны.

А беженцы из Африки? Десятки тысяч из них в нечеловеческих условиях переплывают Средиземное море. Тысячи тонут. Уцелевших размещают в переполненных лагерях, на прибрежных островах Греции и Италии. Другие страны не хотят их принимать, и они месяцами ожидают своей участи.

– И что же по-твоему надо делать?

– Укрепить границы Европы. – продолжает Иваныч. – Не границы между странами Европейского союза, а его внешние рубежи. Пункты приёма беженцев разместить в приграничных зонах. Заявления принимать только от граждан тех стран, в которых ведутся боевые действия. Всех остальных ни под каким видом не пропускать через границу.

Беженцев из Африки вылавливать прямо в море, оказывать медицинскую помощь и транспортировать назад. То же самое и с теми, кто, несмотря ни на что, доплыл до европейских берегов. Каждый нелегальный эмигрант должен знать, что его в любом случае и без всяких исключений вернут назад. Всех тех, кто уже находится в европейских странах, тщательно рассортировать. Нелегалов из невоюющих стран немедленно выдворить из Европы. Деньги, которые идут на их содержание и так называемую интеграцию, использовать для помощи их странам. Конечно, многие европейские политики считают это неприемлемым, нарушением прав человека.

– А разве это не так?

– А разве есть в этом мире страны без границ? Разве можно въехать в Штаты, в Канаду или в Австралию без визы? Нет нельзя, а в Европу можно. Но что интересно, не всем. Можно только арабам и африканцам. Да, в этих регионах неспокойно, идут войны, процветает экстремизм. Но ведь именно поэтому нужен строжайший контроль на границах. Никто не знает, сколько экстремистов уже проникло в Европу, а сколько ещё готовится к этому. Это же целая армия в нашем тылу.

– Если мы такие добренькие, почему бы не впустить беспрепятственно украинцев, узбеков, корейцев. В их странах тоже не спокойно. Да и несколько десятков миллионов китайцев можно было бы прихватить, им и так уже мало места в своей стране.

Я не говорю, что все беженцы экстремисты, ни в коем случае. В большинстве своём это обычные люди, с которыми вполне можно жить вместе в одной стране. Но только в разумных количествах. Если это количество превышено, конфликты неизбежны.

Беженцы будут считать, что им чего-то недодали. Они не получат того, на что они рассчитывали. Даже их дети, рождённые уже в европейских странах, будут чувствовать себя людьми второго сорта.

При этом резко возрастает преступность и опасность террористических актов. И не только в настоящее время, но и в будущем, через десятки лет. А при бесконтрольном потоке беженцев по принципу, мы возьмём всех, последствия вообще не предсказуемы.

Да и простых жителей европейских стран не помешало бы спросить, хотят ли они всего этого. Не думаю, что они хотят, чтобы их благоустроенные, удобные для их жизни страны, превратились в один большой лагерь для беженцев.

– Но ведь беженцы тоже хотят жить в благоустроенных, удобных для жизни странах.

– Перемещением их в Европу проблему не решить. Она переместится вместе с ними. Проблему надо решать на месте её возникновения. Вкладывать деньги, строить, развивать промышленность.

А в Европе, после того как поток беженцев сократился, создаётся впечатление, что проблема решилась сама собой. Всё, нет никакой проблемы беженцев. Негативное тщательно умалчивается. После каждого теракта, которых, кстати, становится всё больше, проблема опять появляется. Но через две-три недели всё стихает. Зато любые, самые незначительные успехи представляют, как торжество европейской демократии. Всех, кто высказывается против такой политики, считают нацистами. За всё, что я сейчас сказал, меня бы уже назвали и нацистом, и расистом.

Евросоюз на грани развала. Англия уже ушла. Восточные страны категорически отказываются принимать беженцев. Центральные, наиболее развитые, переполнены ими. Количество терактов катастрофически растёт. В Средиземном море всё также тонут тысячи беженцев.

А в остальном всё хорошо, всё прекрасно. Что хорошо, что прекрасно? Такое впечатление что они ждут чего-то грандиозного, чего-то типа одиннадцатого сентября. В последнее время добавилась ещё одна проблема. В Америке сменился президент. Евросоюз в растерянности, из-за океана нет никаких указаний. В этом всём и заключается европейская ложь. И один Бог знает, к чему это всё приведёт.

– Ты закончил, политолог ты наш? И кому ты всё это рассказываешь! – фыркает Мефистофель. – Кто же, по-твоему, заварил всю эту кашу?

– Вы что ли? – восклицает Иваныч изумленно.

– А то кто же? – самодовольно заявляет Мефистофель. – Одно из лучших моих творений. Ну, конечно, творят всё людишки сами, моё дело – общее руководство. Одному нашептал на ушко, как ему хорошо в Европе будет. Другого пугнул хорошенько: выступишь против, потеряешь должность, а с ней и всё чиновничьи блага. Мои черти день и ночь по Европе мечутся, они своё дело знают.

– И какая у вас цель? К чему это всё должно привести?

– А мне-то какая разница, главное, что-нибудь пограндиознее, что-нибудь весёленькое.

– Гомосексуализм на Западе тоже ваша работа? – возмущённо спрашивает Иваныч.

– Почему именно на Западе, по-моему, этого добра во всём мире хватает. И не только в наше время. Гомосексуализм был, есть и будет всегда, пока существует человечество.

– Да с этим никто и не спорит. Проблема не в этом. Проблема в отношении государства к этому. Во многих странах идёт активная и настойчивая пропаганда гомосексуализма. Каким-то образом Геи стали неприкосновенны. Любой, кто выступает, даже не против них, а всего лишь против пропаганды гомосексуализма, подвергается самой настоящей травле.

– А что ты, собственно говоря, имеешь против этого самого гомосексуализма? – недоумевает Мефистофель.

– Я это не понимаю, – категорично заявляет Иваныч, – и не хочу иметь с этим ничего общего. Как ты ни крути, а дело это противоестественное. Человеку для секса даны определённые органы. Если у кого-то богатая фантазия и он пользуется для этого еще и другими частями тела, то это его дело, ну и его партнёра, конечно. Если мужчина хочет мужчину, то это тоже его дело, хотя женщина для этого намного удобнее.

Но утверждать, что это нормально? Регистрировать однополые браки, да и ещё разрешать им усыновлять детей? Это же противоречит самой природе человека, угрожает вымиранием всему человечеству. Я думаю, вы лучше других должны это понимать. Если человечество вымрет, вы останетесь без работы. Поэтому мне категорически не понятно ваше участие в этом.

– В чём в этом?! – яростно возмущается Мефистофель. – Какое участие? Да мы не имеем к этому никакого отношения. Соблазнить малолетку, склонить замужнюю женщину к измене, заставить согрешить какого-нибудь мужичка – вот наши задачи. А принуждать мужиков заниматься сексом друг с другом. Да ни один уважающий себя чёрт не пойдёт на такое. В этом вопросе мы полностью согласны со Всевышним. Гомосексуализм у нас вне закона.

– Интересно, а как насчёт сексуального насилия над мужчинами. К этому вы тоже не имеете никакого отношения? Вы знаете, что творится в тюрьмах, как живут опущенные в зонах?

– Ну это совершенно другое, – оправдывается Мефистофель. – К тому же большинство из них насильники и извращенцы. Они вполне заслужили повышенное внимание к своим задницам.

– Вот именно, что большинство, а не все. Есть же и невиновные, жертвы беспредела. Вы себе хоть представляете, что чувствует мужчина, прошедший через это. Это же несмываемое оскорбление, конец жизни.

– А мне какое дело до этого?

– Ну вам, конечно, не понять, – насмешливо заявляет Иваныч, – вы же не мужчина. Я вообще не пойму, что в вашей конторе творится. Ну Жанна, конечно, женщина, тут не поспоришь. А остальные? Выглядят вроде как мужики, но под одеждой же не разглядишь. Может, они и мужики, а может, и бабы, а может и вообще, трансвеститы какие-нибудь.

– Ну всё, это уже перебор! – свирепо рычит Мефистофель. – Сейчас я тебе устрою конец жизни и несмываемое оскорбление.

Он нажимает кнопку вызова и визгливо бросает секретарше:

– Жанна, зайди ко мне, немедленно.

Входит Жанна.

– Что случилось, Мефистофель Иванович?

– Немедленно вызови Жоржа и Марину! Этот тип перешёл все границы.

– Может, его опять поколотить? – угрожающе глянув на Иваныча, спрашивает Жанна.

– Ну уж нет! – раздражённо откликается Мефистофель. – От твоей обработки он только удовольствие получает. Пусть Жорж его опустит по полной программе. Да еще с особой жестокостью, в присутствии Марины. Ты тоже сможешь полюбоваться на это зрелище.

– Но это же беспредел, Мефистофель Иванович! – возмущается Жанна.

– Жанна, иди и делай, что тебе сказано! – злобно велит ей Мефистофель.

Жанна поворачивается и с обиженным видом выходит из кабинета. Звенит красный телефон.

– Ого, Сам звонит! – вздрагивает Мефистофель и снимает трубку.

– Доброе утро, Создатель. Как ваше здоровье, как самочувствие?..

– Понял, молчу…

– Да, конечно, сейчас буду…

– Извините, не понял, кого прихватить?..

– Но у меня нет нелегальных грешников…

– Понял, сейчас будем.

Положив трубку, он поворачивается к Иванычу.

– Собирайся, Сам вызывает и тебя велел прихватить, – командует Мефистофель и задумчиво продолжает: – Какая же это сволочь меня заложила? Но никто же не знал, кроме Жанны. Нет, Жанна не могла, она предана мне душой и телом.

– Про душу не знаю, – ухмыляется Иваныч, – а вот на счёт тела я сильно сомневаюсь.

– Заройся, не до тебя! – злобно ворчит Мефистофель. – Тебе повезло в очередной раз. Ну ничего, вернёмся я тобой займусь.

Задумавшись на какое-то время, но так и не придумав ничего путного, он вызывает секретаршу.

– Жанна, зайди пожалуйста и прихвати свою косметичку.

Входит Жанна.

– Да, Мефистофель Иванович.

– Жанна, ты звонила сегодня наверх?

– Конечно, Мефистофель Иванович, – заверяет Жанна. – Я каждый день с ними связываюсь, сводку передаю.

– Ты упоминала в сводке этого типа? – спрашивает Мефистофель.

– Нет конечно, вы запретили. Да вы же сводку сами подписывали, там про него ничего не было.

– А ты что, её им по телефону зачитываешь?

– Нет. Сводку я им по факсу отправляю, – поясняет Жанна, – а по телефону просто сообщаю им об этом. Ну и конечно узнаю, что у них новенького, немного болтаю с девочками о своём, о женском. Но если вы скажете, я буду говорить только о деле, строго официально.

– Нет-нет, Жанночка. Всё остаётся по-старому. Надо же нам знать, что у них там сверху творится. Только в этом разговоре о своём, о женском, ты, может быть, чисто случайно упомянула этого типа?

– Мефистофель Иванович, вы меня обижаете, – печалится Жанна.

– Всё, всё, я тебе верю. Но откуда же они узнали? Может, кто другой звонил, ты не в курсе?

– Нет. Связаться с ними можно только через меня или через курьера.

– Стоп, стоп! – прерывает её Мефистофель. – Через курьера, говоришь? Мы же Бонда сегодня туда отправляли. Вот скотина, двойной агент. Презервативы у него кончились. Да я ему под корень всё пообрываю, пусть он эти изделия себе на голову натягивает. Хотя, я же сам его за этим досье отправил, конечно, они там сразу обо всём догадались.

– Это невозможно, Мефистофель Иванович. Я Бонду не одно, а сразу двадцать личных дел заказала. Самых разных – и на покойников, и на ещё живых. Так что ни они, ни сам Бонд, не знали, кто нам нужен.

– Молодец, Жанна, умница ты у меня. Но как же они всё-таки узнали? Ну да ладно, времени нет, потом всё узнаем.

– А как же на счёт Жоржа и Марины, отменить? – спрашивает Жанна.

– Ни в коем случае, пусть ждут! – командует Мефистофель. – А сейчас припудри, пожалуйста, этому уроду синяки, а то мы весь рай распугаем. Нам пора, нельзя заставлять ждать Всевышнего.

Он берёт пульт и нажимает кнопку. Стена с камином разъезжается на две части, и за ним открывается вход в лифт.

– Я так и знал, – ехидно замечает Иванович. – Даже камин у вас липовый. Одна туфта кругом.

– Вот сейчас посажу тебя голым задом на угли, – злобно ворчит Мефистофель, – ты у меня по-другому запоёшь. Жаль, только времени нет. Жанночка, побыстрей пожалуйста, нам пора.

Жанна сноровисто наносит пудру на синяки Ивановича, и он следом за Мефистофелем входит в лифт. Двери лифта закрываются, он вздрагивает и медленно растворяется в абсолютно чёрной пустоте. Части стены съезжаются. Огонь в камине по-прежнему гудит ровно и мощно, только изредка потрескивают берёзовые поленья. Жанна собирает свою косметичку, обводит кабинет придирчивым взглядом и медленно выходит.