Читать книгу Хранители тайны – 2 - Анатолий Лубичев - Страница 3

Елизавета Вольская всё сделала для того, чтобы Митя, её внебрачный сын, получил хорошее образование. Закончив с отличием гимназию, он, не без протекции Елизаветы, поступил в Московский университет. Но, к великому её сожалению, он был отчислен со второго курса за участие в каком – то запрещённом кружке. Чтобы не портить сыну биографию, она договорилась с руководством университета о переводе его в Смоленский педагогический институт.

Но душа Дмитрия не лежала к педагогической деятельности, и он покинул Смоленск, заявив, что будет заниматься сельскохозяйственным производством. Записался на агрономические курсы, которые проходили в Дорогобуже, и, закончив их, стал помогать управляющему вести хозяйство.

Заметив склонность сына к выпивке, Елизавета решила его оженить. По совету управляющего выбрала из претенденток в невесты девушку из бедной крестьянской семьи, которая, по его словам, подходила по всем статьям для создания будущей семьи, Степанову Александру.

Александра была совершенно неграмотна. При беседе с ней Дмитрий легко это определил, но он так же определил у неё острый ум, природную рассудительность и скромность.

Елизавета отписала молодожёнам несколько десятин земли, построила дом и всячески помогала им «твёрдо встать на ноги».

Её выбор невестки оказался верным. Глубоко верующая Степанова Александра, осуществившая ещё четырнадцатилетней девочкой вместе со своей бабушкой паломничество в Иерусалим, потратив на это два года, ночуя в монастырях и кормясь тем, что «бог подаст», положительно повлияла на мужа, и он надолго забыл о пьянстве.

Они жили счастливо и в достатке. Хозяйство в основном вела Александра, а муж занимался своим любимым и довольно прибыльным делом – организацией и развитием в уезде потребительской кооперации.

Александра родила мужу четверых сыновей и четырёх дочерей. Щербаковы, главным образом Александра, воспитывали детей в строгости, с детства прививая им любовь к крестьянскому труду.

Всё было бы прекрасно в этой дружной и трудолюбивой семье, если бы ни события 1914—1920 годов, обрушившие весь жизненный уклад россиян и поставившие всё с ног на голову.

Начался коммунистический эксперимент над великой страной и великим народом.

Только к концу двадцатых годов удалось в основном преодолеть разруху, вызванную революцией и гражданской войной.

Нюра Большакова поднималась по еле заметной тропке вверх по косогору к хутору Дмитрия Щербакова. Ступая по примятой траве, она испытывала приятные ощущения от ласкового прикосновения травинок к босым ногам и от тепла, исходящего от прогретой солнцем земли.

Радостные ожидания вечера наполняли душу Нюры: во-первых, танцы в клубе; во-вторых, ещё одна встреча с Колей Щербаковым, к которому она испытывала большую симпатию.

Нюра поравнялась с хуторским двором, огороженным тесовым забором, как из открывшейся калитки вышел Дмитрий Щербаков, а за ним и жена Александра. Она ухватилась за полу пиджака и тянула, пытаясь остановить мужа и продолжая уговаривать его вернуться в дом.

Поняв, что у отца Коли очередной запой, Нюра поспешила на помощь Александре,

– Дядя Митя, Тётя Саша, вы куды собрались? Уж скоро смеркаться начнёт.

– Ишь, какая любопытная, знать всё хочешь. Но мне скрывать нечего. В лавку, Нюра, в лавку. Дорогая моя жёнушка, видишь ли водку спрятала, так, я вот решил обменять вот это, – он потряс зажатыми в руке ассигнациями, – на рюмочку, другую.

– Зазря идёте, дядя Митя. Я с речки. Видела лавочника со всем семейством на броду. Днепр переходили. Разряженные такие. В Болушево пошли. Может в гости к кому. Свадьба может или ещё, какой праздник. Зазря пройдётесь.

– Да? Через Днепр? Вброд? Видела? Жаль… Спасибо… Предупредила… Умница… Умница… – Щербаков свернул с дороги и, подойдя к ближайшей копне, рухнул на мягкую постель из свежескошенного сена и уснул.

– Нюра, ты придумала про лавочника, да?

Щёки Нюры порозовели. Она слегка наклонила голову и еле заметно кивнула.

– Ну, и ничего, для пользы можно и соврать.

– Я пойду, тётя, Саша?

– Иди, иди. Ты домой?

– Не. У нас сегодня танцы в клубе, – и Нюра быстро зашагала в сторону деревни «Некрасово».

Александра села рядом с мужем, упёршись локтями в колени, обхватив голову руками.

Была ли она расстроена или недовольна происходящим? Нет, она воспринимала всё происходящие, как что-то неотвратимое, данное ей судьбой. То, что происходит в последнее время с её мужем Дмитрием Ефимовичем Щербаковым, его срывы и запои, иногда долгие, вызывают у неё только жалость к нему. Она прощает ему это, видя, как он страдает от произвола властей, от постоянных ревизий в потребительском кооперативе и от судебных разбирательств по ложным обвинениям. Она не пытается уговаривать его оставить руководство кооперативом и заняться своим хозяйством. Нет, она даже не намекает ему об этом, понимая, скорее чувствуя, что для него значит кооператив, в создании которого он принимал самое непосредственное участие. Напротив, Александра старается по возможности освободить его от домашних дел и хлопот по хозяйству.

Безграмотная деревенская баба и он образованный и воспитанный мужчина, казалось бы совсем несовместимые характерами и разные по происхождению, прожили столько лет в согласии.

У Александры изначально не было к Дмитрию влечения. На первый взгляд он не очень приглянулся Александре, – «Росту невысокага, немнога толстават, и говорить какие-та заумные слава. Не понятно и немнога страшно, как всё-таки с нём можить усё сложитца». Но благодаря его чувствам к ней, верности и заботе о ней и детях, в ответ возникли уважение и преданность мужу, что создало крепкую и дружную семью.

Были, конечно, и тяжёлые дни. «Испанка» убрала из жизни сына Власа, умерла при родах старшая дочь Варвара, Александра похоронила мать и одного из братьев.

«Я благодарна тебе Митя за все прожитые с тобой годы, хотя в постоянном труде и заботах, но по-своему счастливые. Я не в обиде на тебя. Я не слышала ни одного оскорбительного слова в мою сторону, ни разу ты не поднял на меня руку. С тобой мне не пришлось испытывать то, что испытывает и терпит от мужей большинство женщин – крестьянок. Спасибо тебе Митя. Проснёшься, пойдём в наш дом, я накормлю тебя и уложу в постель. Всё прощу, лишь бы был ты жив и здоров». – С этими мыслями она взглянула на спящего мужа. Увидев, как облепили его лоб комары, аккуратно смахнула их и стала отгонять надоедливых насекомых рукой.

– Господи, спаси, сохрани и помилуй рабов твоих, – Александра повернулась в направлении церкви и стала креститься, читая молитву.

В районном центре ежегодно в июне проходила ярмарка. На ярмарку съезжались продавцы и покупатели не только из деревень района, но и из других районов Смоленской области и не только Смоленской.

Основные торги проходили на большой поляне перед бывшей усадьбой помещика.

Во время ярмарки все улицы и переулки были заставлены подводами и упряжками. Дмитрию Щербакову с трудом удалось втиснуть свою упряжку на свободное место между двумя домами. Разнуздав коня, повесив ему на морду торбу с овсом, и, набросив вожжи на ближайший тын, он и его сын Николай стали пробираться между подводами к месту основной торговли, по пути не забывая прицениваться к товарам.

Чего только не было на ярмарке. Всё, что производилось крестьянами и ремесленниками, артелями и кооперативами, появившимися уже колхозами, можно было здесь найти. Конечно, ассортимент товаров был не настолько разнообразен, как до первой мировой войны или во времена НЭПа, но тоже впечатлял.

Главной целью Дмитрия и сына был велосипед, поэтому они всё ближе и ближе продвигались в сторону кооперативной лавки, куда по данным Дмитрия Щербакова только на днях завезли из Москвы несколько велосипедов.

– Пётр Михайлович, рад тебя видеть в добром здравии! – поприветствовал Дмитрий Щербаков, заметив среди покупателей хорошо знакомого ему Большакова, зажиточного крестьянина из деревни Гришково.

Подойдя, обнял.

– Я тоже очень рад повидать тебя Дмитрий Ефимович. Хорошего человека встретить – к удачной покупке. А, это кто рядом? Сын? Как звать – величать тебя парень?

– Николай.

– Николай Дмитрич, значит. Совсем взрослый. На девчат, поди, заглядываешься? Интересуетесь велосипедами, Дмитрий Ефимович, или так приглядеть что?

– Я, Пётр Михайлович предпочитаю коней, а велосипед это сыну в подарок к совершеннолетию.

Зная Щербакова, как члена правления кооператива, продавец, не торгуясь, сделал большую скидку на покупку.

Николай выбрал велосипед с фарой, звонком и багажником. На раме велосипеда был закреплён насос и футляр с инструментом. Продавец вручил Николаю презент: набор для ремонта камеры. Радости Николая не было предела.

А не пойти ли нам, Пётр Михайлович, покупочку нашу обмыть да побеседовать за рюмочкой о делах, о жизни. Как ты на это смотришь? Николю рановато в рюмочку заглядывать. Сделаем так. Отправляйся-ка ты Николай домой на своей покупке. Умеешь ездить на нём?

– Умею, – Николай обрадовался такому повороту.

– Мамке скажи, задержался, мол, по делу, решить, кой-какие вопросы с председателем правления Потребительского кооператива.

– Ладно, скажу, только ты, батя, много не пей.

– Ты мне ещё будешь указывать. Мало мне твоей мамки. Всё, катись.

Щербаков постоял немного, глядя в след уезжающему сыну, – «Где и когда только научился ездить?».

– Значит так, Пётр Михайлович, выбирать особо не приходится, наша кооперативная столовая в воскресный день не работает, предлагаю посетить рюмочную. Заведение – ни весть, какое, но там меня знают и обслужат в лучшем виде.

Рюмочная, в народе именуемая «шалманом», располагалась на окраине райцентра в одном из помещений торгово-закупочной базы кооператива.

В небольшом помещении разместились несколько деревянных неокрашенных столов и табуреток. Закрывая вход на кухню и в подсобные помещения, был установлен длинный и широкий прилавок то же из досок. Занавесок на окнах и скатертей на столах не было.

За прилавком стояла продавщица, принимающая оплату и разливающая «на глаз» по стаканам водку, а по кружкам пенистое бочковое пиво. Закуски, выставленные на прилавке, посетители забирали сами. Ложки, вилки и ножи отсутствовали. Ассортимент был не велик: куски чёрного хлеба с лежащими на них кильками, по две-три на каждом; солёные огурцы; варёные куриные яйца; вобла и солёные баранки к пиву.

В углу зала, справа от входной двери, находился умывальник, из крана которого тонкой струйкой текла вода, на умывальнике лежал кусок хозяйственного мыла, а рядом висело полотенце не первой свежести. Здесь посетители могли помыть руки и освободившиеся гранёные стаканы и пивные кружки.

При отсутствии очередного посетителя, в обязанности продавщицы водило отпугивание мух от закусок. Для борьбы с мухами так же использовались липкие ленты, которые были развешены по всему потолку. Иногда налипшие на них мухи вырывались из плена и падали на пол и столы, зачастую попадая в стаканы и кружки, что совсем не смущало посетителей, давно к этому привыкших.

В рюмочную разрешалось входить в рабочей одежде и в грязной обуви, поэтому в течении дня помещение не прибиралось.

Почти весь день внутри стоял смог от табачного дыма.

Обстановку дополнял непрекращающийся гул от громких бесед пьяных посетителей. Сквозь него зачастую прорывалась «матерщина».

Продавщица, заметив, какие важные гости появились в рюмочной, кликнула заведующего. Заведующий сразу же предложил перейти к нему в конторку, где спокойнее и чище.

Не успели посетители переброситься несколькими словами, как заведующий поставил перед ними поднос, на котором на двух тарелках красовалось по бутерброду, по солёному огурцу, по два яйца и по нескольку баранок. У каждой тарелки лежал вяленый лещ и стоял стакан.

Продавщица выставила к ним на стол глиняные горшочки с солью и горчицей, в которую была воткнута маленькая деревянная лопатка, и две кружки пива.

– Это из погреба, холодненькая, – уточнил она, достав из кармана халата и поставив на стол нераспечатанную бутылку водки, – Кушайте. Приятного аппетита.

– Как тебе Пётр Михайлович наш деревенский пункт питания. Понимаю до столичных ресторанов далеко. Ты, я знаю, зиму в столице работаешь, в артели, наверняка бывал в столичных ресторанах. Бывал?

– Бывал раз несколько. В Москве всякое можно встретить, такое заведение тоже, у железнодорожных станций. Не любитель я ресторанов, мне здесь как-то привычней. Чувствую себя, как дома.

– Ну, и ладушки. Давай по первой.

После нескольких рюмок разговор за столом оживился. Говорили о будущем урожае, о семье, о создаваемых колхозах и конечно о власти в стране.

– Скажи мне, Пётр Михайлович, неужели эта власть не ведает, что творит. Крестьян, тружеников, создателей всего, что у них на столах, решили извести, в прямом смысле этого слова. Видите ли, в крестьянстве источник возрождения капитализма.

– Согласен, Дмитрий Ефимович, что-то не так в политике. Взять кулака. Какой кулак враг народу и государству. Кулаки в большинстве своём никакие ни эксплататоры, а умные и грамотные земледельцы. Встречаются, конечно, мироеды, но замечу, не только среди кулаков. Скольких партийных руководителей осудили в последнее время? Не счесть.

– Хороший или плохой в любом случае кулак – враг и подлежит физическому уничтожению, а у кого не находят антигосударственных действий, высылают в Сибирь на голодную смерть, высаживая из вагонов посреди тайги, – Щербаков пошарил взглядом по столу, – Что на столе главное? Хлеб всему голова! А кто его выращивает крестьяне и заметь кулаки и середняки. И после этого нас к ногтю. Ругнулся бы, да не так воспитан.

– Полностью с тобой согласный Дмитрий Ефимович, на все сто процинтов.

Щербаков продолжил, – Меня ведь тоже под раскулачивание подвели, да не выйдет у них. Я такую хитрость сотворю, переженю своих старших сынов, а те подадут на раздел. Вместо одного кулацкого хозяйства станет, а ж, три середняцких. Не подкопаешься. Тебе Пётр Михайлович, тоже советую оженить своего сына, да разделиться. Да и дочку замуж выдать, хотя бы за моего Николая, чем не жених, на велосипеде умеет ездить, – и Щербаков расхохотался.

Опрокинув рюмку продолжил,

– Что молчишь, Пётр Михайлович?

– Слушаю, да обдумываю слова твои. Меня-то не раз пытались раскулачить, а я им справку из государственных финансовых органов о зарплате, заработанной честно на государственных подрядах в Москве. А, насчёт женитьбы… Что, мысль хорошая, да только мнение детей то ж важно для создания дружной семьи. Поговорю с дочкой. Думаю смогу убедить, а твоему Николаю Нюрка приглянётся. Она девка справная, к работе привычная, к тому ж и поёт, и пляшет.

– Мой на гармошке хорошо играет. С десяти лет пиликает.

– Познакомятся поближе, может и слюбятся. Что бы ни было, как бы ни вышло, присылай сватов по весне, а лучше сам с женой приезжай.

За разговорами да за выпивкой просидели до самого закрытия рюмочной.

– Ну, что, Пётр Михайлович, по домам.

– По домам, Дмитрий Ефимович.

Через месяц после этой встречи произошло несчастье: Дмитрий Щербаков утонул, пытаясь в летний разлив Днепра переплыть на противоположный берег.

Для Александры началась трудная вдовья жизнь. Содержать одной большое хозяйство стало не по силам.

Через некоторое время Щербаковский хутор перестал существовать. Александра купила дом – пятистенку в деревне Бетягово, забрав туда самое необходимое из хозяйства и продав всё остальное. Сыновья Фёдор и Николай после вступления в колхоз перебрались с семьями в ближайшие деревни. Старшие дочери уехали с мужьями, Мария – в Москву, а Анюта – в Холм- Жирковский.

Но ещё на многие годы сохранились названия тех мест, где жили Дмитрий и Александра: «Митькина роща», «Сашина купальня», «Хуторской косогор», «Щербаковский луг».