Читать книгу Хранители тайны – 2 - Анатолий Лубичев - Страница 7

Война у порога

Колхозная жизнь продолжалась, как будто ничего и не произошло. Только работать приходилось за двоих из-за отсутствия мужиков. Ни бомбёжек, ни выстрелов, даже не верилось, что где-то там идёт война. Информации о событиях на фронте было очень мало, а та, которая имелась в официальных сообщениях, совершенно не отражала действительного положения дел на фронте.

Первые признаки войны стали проявляться только в начале августа. Это проходящие по большаку подводы с беженцами из-под Минска и Смоленска. Их рассказы были ужасны. Разрушены города и сёла, тысячи жертв среди мирных жителей. Эвакуацию объявляли с опозданием и она срывалась быстрым продвижением немецких войск. Миллионы людей были вынуждены остаться и жить в условиях фашистской оккупации.

Когда дошёл слух о взятии Смоленска, председатель колхоза вместе с правлением разработал план эвакуации. Он связался и договорился с несколькими колхозами Московской области о размещении людей, скота и техники. Было расписано каждому колхознику, что вывозить, что уничтожать.

Уполномоченный райкома по обороне и помощи Красной Армии появился в правлении колхоза неожиданно, хотя всего несколько дней назад с ним уже были решены все вопросы по сдаче мяса и другого продовольствия. Первое, что он сделал, подошёл к стене, где висел план эвакуации, и сорвал его. «Доложила всё-таки какая-то сволочь», – пронеслось в голове у председателя.

– Захотел под суд! Под расстрел! Какая эвакуация! – кричал, брызгая слюной уполномоченный, – Ты создаёшь у людей неуверенность в победе. Вызываешь панику и нездоровые настроения! Ты! Коммунист! Ты, думал, прежде чем это делать!

Он впервые разговаривал с председателем на ты.

И тот понял, легко он не отделается,

– Я просто подготовил всё, чтобы ни что не досталось врагу.

– Не досталось врагу. Какому врагу! Где он враг! Покажи!

Через два часа после отъезда уполномоченного, председателя вызвали по телефону в райком, где и арестовали.

Жить становилось всё труднее. Продмаг в Глушково закрыли, в Холме из магазинов расхватывали всё, что только можно. Соль, мыло, спички, сахар, крупа стали дефицитом, не говоря уж об одежде и обуви, особенно детской. Деньги обесценивались с каждым днём, да, и где было их взять колхознику.

Женщины быстро нашли выход. Собравшись как-то вечером у одной из колхозниц, решили устроить винокурню и гнать самогон. На «толкучке» в Холме можно было выменять всё что угодно и не только у местных жителей, но и у проезжающих мимо венных, охотно меняющих продукты на самогон.

Винокурню организовали в овраге у родника. Место скрытое, за зарослями ольхи, и тем более под боком холодная вода, да и дрова вокруг.

После этого над оврагом то и дело появлялся лёгкий дымок, а жители деревни, спускавшиеся за водой к ручью, чувствовали запах винных паров.

Налётов авиации не было до той поры, пока в окрестностях ни стали окапываться воинские части.

Старший по званию посоветовал председателю срочно эвакуироваться,

– Советую поспешить. Этот район немцы пока ещё обошли стороной, но бои идут уже под Вязьмой. Это главное направление удара немецких войск. Если возьмут Вязьму на следующий день немцы будут здесь.

– Как я могу, не было указания из райисполкома.

– Какой исполком! Там уже никого нет. Как только запахло порохом, районное начальство под видом эвакуации архивов погрузило домашнее имущество и родных на грузовик и вчера в ночь умчалось в сторону Смоленского шоссе. Но думаю не избежать им встречи с немцами. В помещении райисполкома расположился штаб нашей дивизии, так что спеши и колхозников поторопи. Скоро здесь такое начнётся, во сне не присниться.

Стали собираться к длительной дороге. Все доярки и подростки, работающие при ферме, должны были в обязательном порядке идти вместе со стадом, перегоняемым в район Сычёвки.

Удалось подготовить только несколько подвод, да и то все кони были из тех, что забраковали военные и не взяли в своё распоряжение. В основном на них загрузили колхозное имущество из самого ценного, архив колхоза и Сельского Совета да продукты.

Угоняли только дойных коров, молодняк оставили тем, кто решил сохранить колхоз. Объявления по району о всеобщей эвакуации не было, поэтому оставшиеся надеялись, что всё обойдётся.

Председатель выпросил у командира полка бумажку о том, что территория колхоза объявляется прифронтовой особой зоной и подлежит освобождению от жителей и скота.

– Это если остановят и спросят, почему бежите, – уточнил председатель, передавая бумажку Федосье Мироновой самой старшей из баб.

Подростки без труда справлялись со стадом, не давая коровам то и дело поворачивать назад в сторону родной фермы. Но главным было, не упустить их в лес, разбредутся, не поймаешь.

Колонна беженцев растянулась почти на полкилометра. Стадо, несколько подвод и впрягшиеся в тележки и тачки бабы медленно продвигались по большаку в сторону Сычёвки.

На прилегающих к дороге лугах делали остановки, чтобы стадо могло пощипать ещё не совсем высохшую траву и полежать, напившись из луж.

Коров необходимо было регулярно доить, поэтому у людей, сопровождающих стадо и имущество колхоза, в питье и еде недостатка не было. Взрослые и дети просто обпивались парным молоком.

Ближе к концу дня, когда уже выбирали место для ночлега, из-за леса неожиданно появились немецкие самолёты. Что это немецкие поняли только тогда, когда они развернулись и стали пикировать.

Загрохотали разрывы бомб.

Раздались крики:

– В лес!..

– Бежим в лес!..

– Прячьтесь!..

– Ложитесь!..

Коровы и люди разбегались кто куда.

Немецкие лётчики наверняка видели, что на дороге нет военных, а только мирные люди, но, даже сбросив бомбы, продолжили расстреливать из пулемётов и людей, и коров.

Когда самолёты улетели, взгляду открылась страшная картина. На дороге и по сторонам лежали убитые люди и коровы, кричали и стонали раненые. К счастью большинство колхозников осталось в живых. Бабы запрягли двух уцелевших лошадей в сохранившиеся после бомбёжки телеги. В них положили раненых, чуть ли ни друг на друга. За погибшими решили прислать родственников. Их положили у дороги, оставив рядом подростков, наказав ждать и оберегать от зверья, а заодно собрать разбежавшееся стадо. На зов своих доярок из леса вышло лишь несколько коров.

Командир полка, дающий какие-то распоряжения стоящим вокруг него младшим офицерам, заметил проходящего мимо подростка и попросил подойти,

– Слышишь, – он замер прислушиваясь, – Это идут бои за железнодорожную станцию. Ни сегодня – завтра немцы будут здесь. Скажи председателю или, кто там у вас его замещает, чтобы уводили всех подальше от окопов, лучше в леса. Постройте землянки и переждите бои там. Самое лучшее перебраться в глухие далёкие от фронта деревни. Кто не сможет или не захочет уходить, тем советую подготовить для себя укрытия в глубоких оврагах.

Хорошо зная своих земляков, новый председатель не сомневался, что мало кто из них покинет свои насиженные места и родные деревни. Он организовал несколько бригад для строительства землянок на склонах оврагов, стараясь выбирать для этого места, расположенные как можно дальше от окопов.

Извилистая лента окопов шла вдоль Днепра. Бойцы поспешно строили блиндажи и землянки.

Послышался шум мотора. Со стороны деревни Сорокино, почти касаясь вершин елей, в сторону линии обороны летел самолёт, похожий на те, что бомбили деревни.

Раздались крики:

– Воздух!

– Воздух!

– Приготовиться к бою!

Самолёт пролетел так низко, что бойцы заметили, как пилот, широко улыбаясь, помахал им рукой. Пролетев мимо, самолёт сделал вираж и скрылся за лесом.

Через несколько часов звено немецких бомбардировщиков обрушило град бомб на окопы и блиндажи. Грохот взрывов, рёв моторов и треск не прекращающихся пулемётных очередей слились в страшный гул.

На какое-то мгновенье наступила тишина. Но через минуту снова загрохотало. Это немецкая артиллерия и танки начали с противоположного берега реки обстрел позиций Красной Армии.

Канонада прекратилась и форсировав Днепр в дело вступила немецкая пехота.

Не прошло и часа, бой прекратился. Иногда раздавались одиночные выстрелы да короткие автоматные очереди.

К концу дня поле боя опустело. Немцы похоронив своих убитых ушли вслед за своими танками на восток.

Вокруг ни одной живой души, ни немцев, ни жителей, и тишина, только иногда слышался крик пролетающих журавлей.

На следующий день рано утром большая группа колхозниц решила похоронить своих погибших бойцов.

Из окопов кое-где виднелись головы солдат. Сразу подумалось, – «Неужели выжили».

Но чем ближе они приближались к окопам, тем ужаснее становились их ожидания. Да, это были те солдаты, но они были мертвы. Окопы были просто перепаханы разрывами бомб и снарядов. Мёртвые красноармейцы были не только в окопах, но и рядом. Многие остались лежать под брёвнами разрушенных блиндажей. Подойдя вплотную, они смотрела на тех вчерашних весёлых и полных сил молодых ребят, и слёзы застилали им глаза. У кого не было заметно ран, казались просто уснувшими на дне окопа.

«Как живые», – подумала Нюра.

Их лица были покрыты тонким слоем льда, видимо ночью были первые заморозки. Природа словно под стеклом старалась хотя бы так сохранить этих молодых героев.

Женщины не могли видеть, как под натиском фашистов, оставшиеся в живых красноармейцы, унося раненых, отстреливаясь, скрывались в лесу.

Они не могли видеть, как немецкие солдаты, проходя вдоль окопов, стреляли в тех, в ком ещё теплилась жизнь.

Несколько тел стаскивали в ближайшую воронку и, накрыв шинелями, засыпали рыхлой от взрыва землёй. Даже ночью при свете полной луны и небольшом морозе люди продолжали своё благородное дело. К утру всё было закончено. Бабы и молодёжь разошлись по своим домам, уже в одиночестве переживать страшную трагедию последних дней.

Если бы они знали, а им об этом и никто не рассказывал, что у каждого красноармейца был пистон с его данными. Скольким бы людям они помогли бы найти могилы своих родственников. Сколько бы военных не зачислили бы в без вести пропавших. Сколько бы семей не страдало бы материально без пособия за потерю в боях кормильца.

Фронт быстро продвигался на восток и победители просто не успевали устанавливать свой порядок.

Большак был грунтовой дорогой, и после осенних дождей его развезло, поэтому основное движение немецкой техники и служб обеспечения проходило по шоссе Смоленск – Москва.