Читать книгу Укус хаски (сборник) - Анатолий Матвиенко - Страница 8

Пакино, Сицилия. 5 июля 1943 года

Джузеппе Капуана снова благоухал как свежий пион.

– Синьорина не будет возражать, если я предложу ещё один променад?

– Я в вашей власти, синьор. В плену. Как вам будет угодно.

Сицилиец даже не стал возражать в обычном своём ключе: «вы не пленница, а моя гостья». Или: «что же мне сделать, чтобы завоевать ваше доверие». Он аккуратнейше взял Марылю за локоток и сопроводил по коридору комендатуры к выходу.

У крыльца стояла двуколка с поднятым верхом, запряжённая серым осликом с печальными глазами. Ослик что-то жевал и источал непередаваемое равнодушие к происходящему, но тянул неожиданно бодро, даже когда дорога шла на подъём.

– Искренне жаль, дорогая Марыля, что я вправе показать вам только Пакино. Поверьте, Сицилия прекрасна! Я бы свозил вас в Сиракузы, на родину нашего великого предка – Архимеда…

– На ослике? – улыбнулась пассажирка.

– На «фиате». Мой ушастый друг для дальних поездок слабоват.

– Насколько я помню, Архимед – грек, а не итальянец.

Любуясь пейзажами, а любой из них стократ приятнее осточертевшего вида из зарешёченного оконца, девушка пыталась поддержать светскую беседу.

– Он – эллин. Балканы заселены пришельцами с севера, эллины растворились среди них. А в наших жилах наследие Эллады продолжает жить. Я уже объяснял, что сицилийцы – ни в коем случае не итальянцы…

– Я помню.

– А ещё я мечтаю свозить вас в Тармину, где открывается невероятный вид на Этну, самый крупный вулкан в Европе из действующих. Затем – в ущелье Алькантара, оно недалеко от Катании, просто фантастическое место. И в нашу столицу – Палермо, где дворец и усыпальница сицилийских королей.

– Скажите, Джузеппе, а вы хотели бы, чтоб Сицилия отделилась от Рима, обрела независимость?

– Как офицер итальянской армии, я присягал на верность нашему великому дуче. Но если начистоту… – Он приглушил голос, подозрительно зыркнув на осла, словно тот мог донести о крамольных беседах. – Если честно, большинство сицилийцев мечтает именно об этом.

– Но ваша мечта несбыточна, пока Италия остаётся союзником рейха. Представьте на миг, капитан, что союзники высаживаются здесь, а не в Греции, и гарантируют сицилийцам независимость, если те поддержат десантников.

– Произойдёт страшное. Сторонники независимости не только начнут воевать против немцев. Они вырежут в постелях сторонников Рима. Здесь будут реки крови, как в России… Вы ещё не слышали? Фюрер сегодня объявил о начале самого грандиозного наступления за всю историю Восточного фронта. Вот и посмотрим.

Привычным жестом контрразведчик поправил тонкий ус.

В этом он весь, подумала Марыля. Если немцы одержат победу в России, окрепнут и защитят свои завоевания от западных союзников, сицилийцы с итальянцами останутся на их стороне. Но Капуана полон сомнений после капитуляции в Тунисе и Сталинграда. Поэтому медлит с выбором.

Двуколка простучала деревянными ободами по булыжнику и остановилась у глиняного забора, за которым приютился низкий домик с покатой крышей. Если в центре городка преобладали двухэтажные, иногда – с элементами античной архитектуры, этот был проще и одноэтажный.

Капитан вышел из коляски. Распахнулись створки ворот. Ослик, ведомый за упряжь, втянул повозку во дворик под навес, увитый виноградом. Опираясь на руку спутника, Марыля ступила на камни.

С крыльца спустилась женщина лет пятидесяти в чёрном. Капуана почтительно ей поклонился и произнёс фразу по-итальянски, в ней Марыля разобрала свое имя и слово «мама».

Мама? Он привёз её домой?!

Даже беглое знакомство с Сицилией позволило узнать, насколько важны здесь семейные узы, с каким уважением дети относятся к родителям и особенно – к матери. Приглашение в дом означает, что офицер уже принял какое-то важное решение касательно судьбы пленников, по крайней мере – по отношению к Марыле. Что же её не предупредил, потратив время на пустопорожний трёп о достопримечательностях острова?

За столом он говорил с ней по-английски, с домашними – на местном диалекте, отличающемся от материкового итальянского, за время заточения девушка успела выучить пару сотен слов и даже понимала, о чём речь, если собеседники не тарахтели со скоростью авиационного пулемёта.

– Дорогая, время идёт, меня торопят, а ваш брат так и не дал согласия на сотрудничество. Торопит не только начальник, но и германская разведка, абвер.

– Значит, не вы определяете нашу судьбу…

– Не я один. Иначе всё было бы проще. А привёл вас к нам домой, в нашу семью, чтобы показать чистоту намерений. Мою искренность.

За столом на веранде во внутреннем дворике кроме пожилой женщины сидел ещё целый выводок подростков и совсем маленьких детей. Взрослые – на работе или в армии, подрастающее поколение сгружено на побывку в этот двор с белым домиком. Две девицы оказались сёстрами капитана, остальные представились как кузены или племянники, Марыля насчитала итого семь душ.

– Давайте оставим на минуту политику и войну. Мама волнуется, почему вы не пробуете её блюда с рикоттой.

Ещё суп и несколько блюд с рыбными продуктами и пастой, а также целый набор яств непривычного вида, если их не перепробовать – мама продолжит волноваться. А если вкусить каждого, то разорвёт…

– Положите мне каждого, только чуть-чуть. Совсем немного… Грациа.

Дети дружно засмеялись, когда Марыля попробовала сказать спасибо по-итальянски. Сицилийский диалект, основательно отличающийся от континентального языка, юные Капуана считали правильным, а речь уроженцев Рима – недоразумением, поэтому попытка гостьи учить «не тот язык» позабавила детвору.

Обед длился долго. Капуана на правах хозяина долго не подбирался к серьёзному разговору, потом начал кружить вокруг скользкой темы, постепенно сжимая петлю. Предложение разведки, много раз обсуждавшееся в камере комендатуры, совершенно не привлекало.

– Брату претит предложение оставить меня в Сицилии в качестве заложницы. Лучше уж мы поблагодарим вас за гостеприимство и отправимся в лагерь для военнопленных. Если у немцев действительно дела столь хороши, война скоро кончится.

Офицер расстроился, как показалось Марыле, искренне. Его насупленная смуглая физиономия с чёрными стрелками усов и увлажнившимися тёмно-карими глазами выражала неподдельную грусть, и это не могло оставить девушку равнодушной.

– Дорогая синьорина! – промолвил он, справившись с чувствами. – Речь не идёт о том, чтобы быть заложницей, пленницей, арестанткой. Я специально привёл вас в свой дом, чтобы вы увидели мою маму, она – вас. Живите здесь до конца войны.

Матка Боска… Да ведь это практически предложение выйти замуж!

Когда вечером того же дня Марыля рассказывала в камере о разговоре, Войцех был не менее удивлён.

– Так всё-таки замуж или как-то по-простому, без церемоний? А то сверну башку твоему Ромео, мявкнуть не успеет.

Сестра расправила невидимую складку на платье. В цивильном она нравилась себе куда больше, чем в униформе.

– Я не постеснялась спросить: в качестве кого там останусь, квартиранткой, помощницей в уходе за детьми? Он ответил на редкость разумно: сказал, что имеет самые серьёзные намерения, но не вправе спешить и, тем более, меня неволить. Ох, дорогой, у меня никогда не было столь красивого поклонника. Он такие цветастые комплименты отпускает!

Войцех, отлежавший бока на койке в перерывах между прогулками, расхаживал по тесной камере: четыре шага туда и обратно.

– И его цветастые речи – единственная гарантия твоей безопасности?

– Представь, он предъявил ещё одну гарантию, с их точки зрения самую весомую.

Через полчаса после того, как Капуана попробовал расставить точки над i, на веранде появился низенький щекастый сицилиец лет пятидесяти в широкополой тёмной шляпе и тёмном шикарном костюме, отнюдь не для летней жары. У него за спиной переминались с ноги на ногу два парня самого призывного возраста, но почему-то не взятых в армию, с охотничьими ружьями за спиной.

Детишек как волной смыло. Офицер почтительно поцеловал руку толстяку.

– Дон Кальцоне…

Затем последовал торжественный спич на местном наречии, что-то о большой чести, уважении, подробностей Марыля не разобрала.

Новоприбывший оказался предводителем местной группировки Коза Ностры, организации тайной, но тем не менее по своим возможностям конкурировавшей с официальными властями Муссолини. Дон торжественно выслушал капитана и важно кивнул, подтверждая, что мафия берёт девушку под своё покровительство.

Криминальная «крыша» отнюдь не порадовала Войцеха.

– Только этого не хватало – заступничества бандитов. Сестра, а ты уверена, что твой поклонник верно перевёл слова мафиози?

– Думаю – да. Мордатый наговорил много всего, о ненависти сицилийцев к итальянским колонизаторам и германским оккупантам, что местные все как один встанут на сторону англичан, если те высадятся на острове. Капуана морщился, внутренне не соглашался, особенно когда тот распинался о всенародной поддержке британского десанта, но переводил. Похоже, дон Кальцоне здесь слишком большая шишка, чтобы извращать его слова. Кстати, он – родственник нашего капитана, именуется дядюшкой, но, может, это только фигура речи. В маленьком городке они почти все – родственники.

– А скоро и я породнюсь с этим бандюком через тебя, – хмыкнул Войцех. – Итак, дальше тянуть время мы не можем. Надо решать.

– Да. Я склоняюсь довериться Джузеппе. Война войной, но и личную жизнь надо устраивать. Моложе не становлюсь, знаешь ли. И тебе у наших в Палестине будет безопаснее, чем в лагере военнопленных.

– Но мы расстанемся!

– Не навсегда…

Воронежский фронт. У села Яковлево. 5 июля 1943 года

Вдалеке от провинциальной и обманчиво мирной Сицилии разворачивалась одна из самых страшных битв Второй мировой войны.

– …Во-озду-ух!!!

Древнейшие инстинкты, требовавшие выжить любой ценой, швырнули на землю. Андрей скатился в щель, вслед прыгнули трое бойцов его экипажа.

На утренней небесной синеве сквозь клетки маскировочной сети проступил рой чёрных точек. Казалось, он сейчас вырастет, накроет вроде бы надёжно замаскированные танки, и самая подлая бомба непременно угодит в щель, где залёг ещё не обстрелянный гвардейский экипаж!

Сколько говорилось про надсадный вой пикирующих бомбардировщиков, про убийственную точность немецких лётчиков… Но ничего не произошло. Молчали 37-миллиметровые пушки противовоздушной обороны. Немецкий строй развернулся вдалеке, и зловещие точки устремились вниз. К артиллерийской канонаде, доносящейся со стороны позиций 6-й армии, добавились отзвуки взрывов авиабомб.

– Соседей причёсывают, – прокряхтел мехвод.

– Или бомбят минные поля – проходы делают, – Андрей не преминул блеснуть учёностью, набранной в училище, и выполз из щели наверх, не дожидаясь отбоя воздушной тревоги. Ясно же, не их бригаду выбрали целью. Точнее, в этот раз – не их бригаду.

Обзор заслонили начищенные сапоги, приспущенные гармошкой.

– Попрятались? А кто танк будет оживлять? Гвардии лейтенант!

Проигнорировав команду «воздух», перед маскировочной сеткой стоял ротный – старший лейтенант Бочковский. Андрей выбрался наверх и коротко бросил пальцы к виску, отдавая честь.

– Заканчиваем…

– Быстрей заканчивай. Знаю, танк старый, изношенный, в нём всё надо менять кроме брони. Чует душа, хоть мы во втором эшелоне, команда на выдвижение в любую секунду прилетит. Кревский, мне на тебя рассчитывать? Или ещё день-два решил копаться?

Андрей приоткрыл рот для ответа, но осёкся. Бочковский прямо намекает – в первом бою неопытный экипаж с зелёным командиром не сильно нужен, можно оставаться в резерве. Иными словами – не лезть вперёд батьки в пекло.

Танкист оглянулся на троицу своего экипажа, но не нашёл у них поддержки никакому решению – три пары глаз уставились вопросительно, ожидая слов командира.

Ну, будь что будет…

– Так точно, работа всегда есть. Но «двадцатый» заводится, едет, оружие в порядке…

– Понял. Значит, повоюем. Радио как?

– Ловит, товарищ гвардии старший лейтенант, – высунулся Шурик, заработав нагоняй от ротного – не к нему обращались.

– Хороша же у тебя дисциплинка, Кревский. То лампы стырит, то вперёд командира вылезает. Займись. А как тронемся, радио слушай. У вас во взводе с рациями беда. – Бочковский присел на корточки с папироской, приглашая то же сделать подчинённому, и добавил чуть тише: – Комбриг на взятом у тебя танке попробовал ездить, у него тотчас на двух катках резина отслоилась, потом манометр масла вылетел. Знаю, не ваша вина, что плохо собирали, манометры сейчас – вообще дерьмовые… Но особист уже нюхал, жалом водил, отчего такое вредительство и опять из-за поляка Кревского. Понял? Держи ухо востро. Но в первом бою не рискуй, не пытайся показать из себя героя. Смотри на меня и на взводного. Главное – маневрируй, выскакивай у немца из прицела. Вон, мехвод у тебя битый, опытный.

Тот проводил взглядом начальство и засопел, вытирая ноздри замасленным рукавом комбинезона. Час назад Семёныч пытался втемяшить лейтенанту, что лучше не ставить все секции антенны и забить на качество приёма. Немец высматривает – у кого по правому борту самая длинная удочка торчит, скорее всего, это и есть командирская «тридцатьчетвёрка», стало быть, её и надо жечь в первую очередь.