Читать книгу История счастья - Анатолий Перкин - Страница 8

Мне нравилось смотреть на вокзальную суету, на молодые пары, особенно с детьми, которые куда-то уезжали, приезжали и чего-то ждали. На вокзале была другая жизнь, какой-то неизведанный и непознанный мир, который постоянно менялся.

Когда мне было голодно, я покупал дешёвый стаканчик кофе, а если хватало денег, то и бутерброд. Тогда я чувствовал себя немного важным и думал о том, что когда-нибудь стану одним из этих пассажиров, которые куда-то постоянно спешили. От этого на душе моей становилось веселее. Чтобы продлить удовольствие, кофе я пил небольшими глотками, перемещаясь с одного на другое место шумного и многолюдного вокзала.

Свободные днём места на вокзале в ночное время были часто заняты. А если и удавалось их найти, то спать приходилось недолго. По ночам меня выгоняли со своих мест такие же бездомные, как и я, милиция бесконечно проверяла документы. Но сон набирал силы, и я, несмотря ни на что, в невероятных позах засыпал на вокзальных скамейках.

Приноровиться спать в таких условиях ещё не проблема. Сложнее всего было бороться с голодом, который стал моим постоянным спутником. Чтобы забыть про него, пил много воды, и тогда на какое-то время чувство голода пропадало, но довольно скоро возвращалось с новой силой.

Побираться было стыдно, и я шёл разгружать вагоны. Работать грузчиком было тяжело, особенно если выгружать приходилось цемент, который постоянно сыпался за воротник, летел в уши и глаза, и после него было тяжело отмыться. Зато это была самая высокооплачиваемая работа.

Мужики здесь постоянно матерились, а когда после работы делили деньги, часто ругались и дрались. Однажды я, чтобы не ударить лицом в грязь, попытался плеваться, как они. Но у меня, как у них, не получалось, и тогда один из грузчиков ехидно сказал: «Ты даже плеваться не умеешь!» Его слова меня сильно обидели, и я всё больше пытался подражать им, но со временем понял, что школа мне эта не нужна, и продолжил вести себя как обычно.

Однажды они выкрали у меня паспорт и последние заработанные деньги. Но когда я попытался обвинить их в этом, они чуть было меня не избили и заявили, что надо отвечать за свои слова. Как отвечать за свои слова, я не знал, но в одном был уверен: паспорт и деньги украли они.

Так я стал настоящим бомжем, и когда об этом думал, то меня одолевал страх за будущее.

Теперь даже при желании устроиться на работу сделать этого я не мог: меня просто не брали. А на восстановление паспорта требовались деньги и время.

От грузчиков я теперь держался на расстоянии, а их ряды постоянно пополняли какие-то неприятные типы, вечно пьяные и неопрятного вида, которые матерились почти через каждое слово. Особенно мне не нравился их бригадир – рыжий и громадного роста с наколками на волосатых руках.

Его мужики побаивались больше всего. Как я понял из их разговоров, он долго сидел в тюрьме и был у них в авторитете. И вот однажды, когда его понесло, он долго и смачно меня материл. Я, не вытерпев, сказал ему культурно и вежливо: «Не материте меня, пожалуйста». В один миг глаза его округлились, как будто он услышал от меня то, что никогда не слышал. «Да я не то что материться, я тебя раздавлю и на ровном месте закопаю», – говорил он, через слово вставляя мат, и я не на шутку перепугался.

Но перепугался я ещё больше после того, когда он почему-то полностью изменил ко мне отношение, стал называть только на «вы» и больше никогда не повышал на меня голос. Наоборот, учил, как жить и справляться с тяжёлыми мешками. «Ты не дрейфь, пацан, – говорил он. – Главное – надо как младенцу в жизни сделать первые правильные шаги, так и здесь, чтобы мешок не завалил тебя в сторону. А потом пойдёт всё как по маслу».

Я так и делал, но всё равно с моим маленьким ростом огромные мешки с цементом казались неподъемными великанами. Под вечер спина разламывалась на куски, и на следующий день я с трудом шёл на работу. Платили нам немного. Но я радовался даже тем деньгам.

После этого я гордо заходил в первую попавшуюся столовую, брал салат, первое, второе блюда и компот с булочкой. Живот мой наполнялся, и я радовался, поскольку на некоторое время забывал о еде и ко мне приходили хорошие мысли и настроение.

Когда моя жизнь теряла всякий смысл, в поисках счастья я брёл по селениям и весям. Брёл туда, куда тянула душа. Однажды я очутился на берегу красивой речушки во Владимире, где стояла небольшая церквушка Покрова-на-Нерли.

Ее колокольный звон привлёк мою одинокую и заплутавшую душу, ноги сами повели в храм.

При входе в церковь я заметил таких же бездомных и нищих, как я. Одни стояли, другие сидели, но все они ждали милостыню от прихожан. Один из нищих протянул ко мне руку в надежде, что я смогу ему что-либо дать. Но дать ему мне было нечего, и я для чего-то поздоровался с ним и встал рядом у входа в церковь, не решаясь в неё войти.

Я смотрел на то, как в церковь входили прихожане, которые все по-разному относились к нищим. Кто-то с пренебрежением и сочувствием смотрел на них, таких было большинство, единицы бросали в их грязные ладони копейки. Меня это радовало. Потому что сегодня на эти деньги они купят себе хлеб или похлёбку в дешёвой столовой.

Немного осмелев, я вошёл в божий храм. В церкви было многолюдно. Встав при входе, я засомневался, но обратно решил не выходить. Около иконостаса горели свечи, бабушки крестились и читали молитвы, священник о чём-то беседовал с прихожанами. На меня никто не обращал внимания.

Окружающая обстановка вселяла в меня веру в лучшее. Было здесь тепло и уютно, уходить не хотелось. Я был атеистом, но крещёным (в детстве в наш дом приходила какая-то женщина, называли её крёстной).

Я смотрел на прихожан и размышлял, что они могут обо мне подумать, ведь в то время молодёжь не ходила в церкви. Это был мой первый храм, где я на последние копейки купил свечу, помолился и поставил её у святого образа. Впервые я смог глубоко заглянуть в свою душу, мне стало жалко себя, но легче, и все проблемы остались где-то позади, хотя бы ненадолго, но я обрёл душевное спокойствие.

На железнодорожный вокзал Владимира я возвратился поздно вечером, так как всю вторую половину дня искал работу. На этот раз мне не повезло, вагоны на станцию не пришли, и денег заработать было негде. Так что голодать пришлось три дня.

На утро четвертого я решил податься в близлежащее селение в надежде найти там работу и временное жильё. Я брёл, отчаявшись, по большаку, и душа моя надрывалась от безысходности, голода и одиночества. Недалеко от села я увидел деревенских мужиков, которые пасли скот и косили траву. Стояла сильная жара, и мужики часто утирали рукавами пот, было видно, что они порядком устали. Неподалёку от них дымил костёр, в котором виднелась печёная картошка. От увиденного мне сильно захотелось пить, и я попросил у них воды.

«Да вон родник, сколько хочешь пей», – указали они мне в сторону. Пройдя несколько шагов, я увидел ключевую воду, которая небольшим фонтаном пробивалась из-под земли. Рядом валялась алюминиевая кружка.

Зачерпнув студёную воду, я стал её пить небольшими глотками, так как от холода ломило зубы. «Ну как, напился? Теперь садись, обедать будем», – пригласили меня колхозники, разложив на зелёном лугу запечённую картошку, только что вытащенную из костра, сало, деревенский квас и хлеб. Я был очень голоден, и эта появившаяся на лужайке скромная еда и костёр были для меня как пышный обед в московском дорогом ресторане.

Набравшись сил и немного ободрившись, я спросил, как им живётся в деревне. «Да разве это жизнь? Колбасы у нас нет, хотя мы скотину выращиваем, а мясо увозят в большие города. Наш колхоз когда-то миллионером был, – жаловались мужики, – а теперь вот совсем развалился. Перестройка во всём виновата. Кому теперь мы нужны, вот только земля-кормилица нас и выручает».

Увидев длинный кожаный кнут – помощник любого пастуха, я вспомнил детство и колхозных коров, которых также когда-то пас во время летних школьных каникул. Я попросил у них кнут и, словно ковбой, показал им своё мастерство. На минуту обомлев, они спросили меня: «Ты что, из деревни, что ли?» Я почему-то с гордостью ответил: «Да!» Увидев во мне своего человека, колхозники разговорились.

Узнав, что я из Москвы, стали расспрашивать, как там живёт столица, когда в их деревню проведут газ.

«Это было бы для нашей деревни настоящим счастьем, а то надоело нам заготавливать каждый год дрова, – сетовали они. – А ещё мечтаем мы, чтобы провели в нашу деревню водопровод. А то жёны заставляют нас много воды таскать, особенно когда у них стирка». И от этой беседы стало у меня на душе веселее и радостнее. Я тоже вспомнил свою полуголодную деревню, где питались мы в основном картошкой и молоком, и тем, что сажали на огородах, так как свой скот, особенно коров, в деревне резали редко. Корова была нам кормилицей.

Ночевать я вновь вернулся на железнодорожный вокзал. В буфетах толстые тётеньки продавали бутерброды, чай и кофе. Проглотив слюну, я купил бутерброд и моментально его съел, запивая обжигающим кофе. Осматривая вокзал, я выискивал себе место для ночлега. Но вокруг всё было занято.

Простояв несколько часов, я наконец-то заметил свободное место. Свободным оно было из-за того, что рядом расположился не совсем опрятный и доброжелательный гражданин, который изредка бранно и громко выражался. Но мне было всё равно.

Устав за день, я готов был расположиться где угодно, уж очень сильно хотелось спать. Но уснуть мне пришлось не сразу. Увидев во мне своего соратника-бомжа, мой сосед попытался заговорить. Осмотрев меня внимательно и немного задумавшись, пытливо спросил:

– А ты что, такой же, как и я? Наверное, и тебе жизнь не в радость? Ничего, не падай духом, брат! Вот мы с тобой сейчас бездомные, для нас главное поесть бы вкусно и переспать, чтобы тепло и мягко было. Нам многого от жизни и не надо, поэтому у нас меньше желаний и разочарований.

А представь, что ты богатый человек, ты уже будешь мечтать о том, как купить ещё круче машину и лучше отдохнуть. И нет предела нашим потребностям, и не будет счастлив до конца человек, потому что оно измеряется материальными мерками.

Счастье – это состояние души, даже при тех проблемах, которые нас волнуют. Счастливы духовные люди, которым не нужны материальные ценности.

– Мы тоже далеки от материального благополучия, но мы почему-то счастливыми себя не считаем, – перебил я его. – Смотря кто, я вот себя считаю вполне счастливым, потому что я так думаю, а не оттого, как думают обо мне другие. А если я представлю себя униженным и несчастным, то так оно и будет. А я не хочу быть таким. Я знал много своих бывших друзей, кто имел хорошую семью, должность, но они пили и потеряли почти всё. А отчего, ты спроси у них. Скажут, жизнь такая. А какая у них жизнь? Да хорошая жизнь, посмотри они со стороны на нашу, будут нам сочувствовать.

Так оно в жизни и бывает, мы не хотим задуматься о том, в чём состоит наше счастье. А кто задумывается, тот и становится счастливым. Ценить надо каждую мелочь, которую тебе преподносит судьба, тогда она даст тебе больше, – философствовал бездомный, раскладывая на вокзальной скамейке свой вечерний ужин, состоящий из добытого где-то куска сыра, несвежего вида колбасы и уже полузасохшей корочки чёрствого хлеба.

Устроившись поудобнее на вокзальной скамейке, голодный и пытающийся понять услышанное, я пытался заснуть. Но сон долгое время не приходил ко мне.

Мимо постоянно сновали пассажиры. Кто-то встречал своих близких, кто-то с грустью провожал своих любимых. Вокзал был полон неожиданностей. Лишь только моя жизнь проходила однообразно и неизменно, не предвещая ничего интересного.

Оглянувшись вокруг, я глубоко в душе осознал полное одиночество и безнадёжность. Среди снующих вокруг меня сотен людей мне до боли в груди захотелось увидеть своих родных или друзей. Уткнувшись лицом в своё старенькое пальтишко, я так и заснул, не обращая внимания на бушующую вокруг привокзальную жизнь, которая меня особо и не касалась.

На этот раз товарные вагоны на станцию вновь не пришли, и я решил податься куда угодно на поиски работы.

Ближе к вечеру я остановил первую попавшуюся машину. Голод не давал мне успокоить мысли, и я рассказал водителю о своей жизни. Он оказался хорошим мужиком. Остановившись у столовой, сказал: «Пошли, паренёк, накормлю тебя, у меня тут есть немного денег». Купив мне обед, он сидел в стороне и жалостливо смотрел, как я, пересилив свой стыд, накинулся на еду.

Повеселевший от сытной пищи, я поблагодарил незнакомого водителя. Он же подбросил меня до соседней деревни, которая оказалась такой заброшенной, что только облезлые кошки и старый голодный пёс бродили по пустынным улицам, автобусы сюда ходили только дважды в неделю.

Увидев сидевшую на завалинке бабушку, спросил, что за деревня и почему не видно людей. Видно, не расслышав мой вопрос, старушка стала жаловаться на жизнь: «Вот видишь, сынок, деревня наша вымирает, никому мы здесь не нужны, но мы и этим счастливы, главное, чтобы про нас хоть не забывали, хлеб да соль привозили».

Узнав, что я из Москвы, пригласила в свою старенькую покосившуюся избёнку, всё время расспрашивая, как живёт столица. Обычная деревенская изба, которая похожа на тысячи, скромная обстановка, шторки из цветной материи на окнах и иконы в дальнем углу.

Уставший от дороги, я скромно присел на лавку у двери.

– Как же, сынок, ты из Москвы-то уехал? – удивлённо и часто задавала мне вопросы бабушка. Для жителей заброшенной деревушки в российской глубинке гость из столицы был большим человеком, и новость быстро облетала все дворы.

Ближе к вечеру в гости пришли соседи, все преклонного возраста. Они с нескрываемым любопытством рассматривали меня, расспрашивали о столичной жизни, интересовались вопросом повышения пенсий.

С открытой русской душой, оторванные от основного мира, в этом отдалённом уголке России они казались заброшенными, но та необычная окружающая земная красота делала жителей деревушки добрыми и счастливыми. Они радовались всему: протекающей в задумчивости речушке, старенькому деревянному колодцу, который, словно журавль, украшал их единственную улицу, почерневшим от времени старым соломенным крышам и особой тишине, от которой на душе становилось тепло и спокойно.

Побродив по деревне, я забрался на сеновал, где сладко, по-детски заснул. Стоило только заняться ранней заре, как после короткой ночи неожиданно проснулась вся природа, и солнечные лучи, брызнувшие из-за косогора, скользнули по моему лицу. Я слез с сеновала и вышел из старого деревенского сарая.

Не успев пройти и несколько шагов, я ощутил, как мои босые ноги погрузились в зелёную траву, с которой, словно грозди винограда, свисала прохладная утренняя роса. Умывшись ею и сорвав налившиеся соком румяные яблоки, которые заменили мне завтрак, я тронулся в обратную дорогу.

Идти мне пришлось долго. Но я не чувствовал усталости, любуясь необъятной Россией. На бескрайних зелёных заливных лугах, уходящих за горизонт, стояли только что сложенные в аккуратные ряды стога сена. Не часто, но встречались погибающие деревни со старыми покосившимися избёнками, в которых ещё чудом теплилась жизнь, поддерживаемая старыми добрыми людьми.

Нищие вымирающие деревни в самом центре России, позабытые старики, судьбы которых никого не волнуют. От безнадёжности в поисках счастья молодёжь подалась в города. И только пожилым людям было некуда деваться, а потому, смирившись со своей судьбой, они оставались доживать дни в покосившихся избёнках.

Я долго брёл по большаку, не зная, куда и зачем. Эту уходящую вдаль дорогу я сравнил со своей судьбой, которая вела в неизвестность. У меня не было выбора, путь был единственный и вёл только вперед. Я шёл по нему с надеждой и верой, что он правильный. Шёл я долго, время было уже далеко за полдень, июльское солнце безжалостно и нестерпимо обжигало лицо, ноги устали, но я знал, что должен был осилить этот путь, вместе с которым преодолевал и себя.

Когда в стране началась перестройка и на верхах делили власть, отношение к обществу, особенно к бездомным и нищим, стало более чем безразлично. Законы и права на личную собственность стали давать трещины. Нищих и бездомных на улицах наших городов стало появляться всё больше и больше.

В то время в России еще вчера защищенные государством и обществом рабочие, колхозники, техники, инженеры вдруг остались без работы, оказались без жилья и стали изгоями в обществе. Бездомность стала национальной проблемой, настоящим бедствием общества.

Весна для бездомных – что дождь в засуху, даёт им веру в лучшую жизнь. Кто смог выжить в зимнюю стужу, не замёрзнув на свалках, в подъездах или полусырых подвалах, сейчас, как первые подснежники, потянулись к весеннему и не совсем ещё тёплому солнцу. Для них оно теперь стало спасением, подарив надежду и немного счастья.

Теперь им не надо искать тёплый ночной угол. Их ночлегом стало любое место под открытым небом. Но чаще их можно было видеть там, где большой людской поток: около православных храмов, крупных торговых центров, на привокзальных площадях.

В свете солнечных весенних лучей на фоне сверкающих куполов церкви они особенно выделялись в своей грязной и оборванной одежде. Именно здесь нищим подают больше, чем в других местах, и поэтому места у храмов считаются доходными. Нищие готовы часами понуро сидеть здесь в ожидании очередной милостыни, не замечая друг друга.

У каждого из них своя непростая и никому не известная судьба, которая выбросила их на задворки жизни.

Одна из женщин, скрючившись в невероятной позе на картонном ящике, повторяла давно избитую фразу: «Люди, помогите и простите меня!» За что её нужно было простить, я так и не смог понять. Не мылась она, наверное, очень давно, так как на голове ее был невообразимо грязный платок, из-под которого выглядывали жёлтые космы.

«Новый русский нищий» – клише, которым стали обозначать представителей различных социальных групп России, резко обнищавших (обедневших) в 1990-е годы, после распада Советского Союза. Термин обычно используется в уничижительном значении: новыми русскими нищими называют одиноких пенсионеров, а также работников с заработной платой ниже прожиточного минимума, утративших всякую веру в справедливость. Они также часто являются объектами окончательного ограбления криминальными элементами, в результате чего лишаются жилья, документов и превращаются в бомжей.

Судьба подчас не щадит никого, среди нищих можно увидеть и молодых, и пожилых людей, и мужчин, и женщин, отличить которых в невероятно грязных одежонках иногда бывает сложно, для них существует только один ярлык – НИЩИЕ! В многолюдных местах их так много, что перестаёшь замечать, как они продолжают тянуть свои руки, прося милостыню.

Спускаешься в подземный переход, а там на ступеньках стоят убогие подростки и согнутые нуждой старики, некоторые из них выкинуты на улицу родными детьми.

Но одни люди проходят мимо нищих с недовольством, а другие с презрением, лишь единицы готовы помочь, небрежно бросая в грязные ладони гроши.

Присел рядом со знакомым. Жарко. Снял шапку, чтобы утереть пот. Наблюдаю за одним из нищих. Он долго и понуро бродит в переходе и, видимо, устав, садится прямо на грязные ступеньки. Мимо снуют люди, не обращая на него никакого внимания и не задумываясь о том, что могут сами стать такими же нищими и бездомными. И лишь одна новомодная дама, презрительно посмотрев в его сторону, что-то буркнула себе под нос.

И в этот самый момент старческая рука бросает в мою шапку сторублёвку. «Прости, сынок, всё, что могу…» Рядом со мной, опираясь на палочку, стояла старенькая бабушка.

Ещё один пенсионер, проходя мимо, вопросительно посмотрел в глаза: «Как же так, сынок, стыдно должно быть…»

В душе что-то перевернулось, захотелось убежать из этого потускневшего в моих глазах мира, туда, где нет чувства стыда, нищих и бездомных, где не ощущаешь плевок и презрение, брошенные в твою сторону.

Рядом в луже купается белоснежный голубь, в лучах солнца тщательно чистит свои перышки и словно наблюдает за мной. Я от души ему завидую, потому что он не как мы, а птица свободного полёта, которая не зависит от общества и не живёт по его законам.

Хочется сбросить с себя эту грязную и вонючую одежду, искупаться в речке, смыв с себя накопившуюся обиду и незаслуженные унижения.

Приближалась великая Пасха, сотни людей потянулись в церкви. Собрался и я в ближайший храм, захотелось увидеть, как встречают этот великий праздник.

Подойдя к церкви, я увидел знакомых мне бездомных, просивших милостыню. Из открытых дверей храма, почти полностью забитого людьми, раздавалось песнопение. Осторожно войдя в церковь, я встал почти на входе, не решаясь войти внутрь, так как мой внешний вид был далеко не приличный, да и мои глаза, как мне казалось, говорили о многом.

Так я простоял больше часа, наблюдая за проходившей службой, пока какая-то бабушка не протянула мне крашеное пасхальное яйцо. «Христос воскресе», – тихо сказала она. От неожиданности я растерялся и уже почти вслед крикнул: «Востину воскресе».

Держа пасхальное яйцо в своих ладонях, я ещё долго стоял и смотрел на входивших и выходивших из церкви православных верующих. Если молодые пары, входя и выходя из храма, о чём-то оживлённо беседовали, то пожилые люди, приостановившись и перекрестившись, проходили молча.

Когда к прихожанам вышел священник и стал окроплять принесённые куличи и яйца святой водой, я скромно продвинулся вперёд, держа в руках единственное пасхальное яйцо. К священнику было трудно пробраться, но мне очень хотелось, чтобы в этот день святая вода попала и на меня. С большим трудом я протиснулся вперёд. Мне повезло: несколько капель упали на мою одежду и лицо. Желания их смахнуть не было, мне было приятно и радостно ощущать их на своём лице.

В этот день многим бездомным и нищим повезло, почти каждый из тех, кто был около церкви, имел около десятка яиц, а некоторые – и куличи. Вечером, собравшись на вокзале, они делились своими впечатлениями, которые внесли в их однообразную и серую жизнь частичку радости от Светлой Пасхи.

Я был сильно голоден, но пасхальное яйцо долго не трогал, проходил с ним в кармане почти целый день и только под вечер решил его съесть. Было оно окрашено в зелёный цвет и показалось мне очень маленьким. Поэтому ел я его медленно, вкушая каждый кусочек, который буквально таял у меня во рту.

Если в детстве на Пасху с соседскими ребятами в деревне мы собирали почти по ведру пасхальных яиц, а потом хвастались друг перед другом, то сейчас у меня оно было одно-единственное и поэтому, наверное, казалось таким вкусным и дорогим. И ещё я был очень уверен в том, что оно принесёт мне счастье.

Книги я любил всегда. Ещё в детстве я так зачитывался до ночи «Тихим Доном», что даже пропускал в школе занятия. Вот и сейчас у меня в сумке было «Золотое путешествие Синдбада», название этой книги соответствовало моему образу жизни. Путешествие, конечно, у меня было, но не «золотое», и никакой я был не Синдбад, а заплутавший в поисках счастья странник.

Когда я попал в безвыходную ситуацию, попытался продать книгу прохожим, чтобы купить хоть немного хлеба. Но меня сторонились, и в результате мои надежды на сытную еду стали медленно угасать. Я вновь шёл по незнакомому и чужому мне городу, не замечая прохожих и мчащихся мимо машин, думая о смысле жизни.

Погружённый в раздумья, я не заметил, как очутился на проезжей части. Неожиданно передо мной промчалась большая грузовая машина, почти задев лицо, за ней следовал прицеп. Неведомая сила отбросила меня в сторону. Я встал, оглядываясь вокруг, думая о том, жив ли я. Вокруг по-прежнему сновали люди, всё так же проносились машины. «Может, я хотел покончить свою жизнь самоубийством?» – подумал я и испугался своей мысли.

Я знал, что это большой грех, и никогда бы так не поступил. Я просто не думал о своей жизни и отдался судьбе. Ведь не обязательно целенаправленно готовить самоубийство. Так просто, ни о чём не думая, без боли и страха её лишиться. Может, так и кончают свою жизнь тысячи людей, неосознанно, а получается всё равно самоубийство. Я отыскивал для себя ответ. Он пришёл сам, неожиданный и правильный.

Жизнь продолжается, и я должен преодолеть эти трудности. «Пусть я голоден, мне негде ночевать, нет будущего. Зато я вижу этот мир, который дан мне Богом. Я жив, значит, счастлив?» – размышлял я, вдыхая весенний воздух, наполненный жизнью и теплом.

В очередной раз мне стало жалко, но не себя, а что-то глубокое внутри. Возможно, это была моя душа, которая хотела, чтоб я жил.

От прошедшего страха по телу пробежали мурашки, а сердце забилось в радостной истоме. В этот миг я почему-то сравнил свою жизнь с потерянной в детстве игрушкой, которую так и не нашёл.

Оглянувшись, я увидел толпы людей, проходивших мимо, которым не было дела до моих проблем. Даже если бы я умер, подошли бы несколько человек, повздыхали, вызвали «скорую» и милицию, а потом всё забыли. А меня без паспорта, наверное, похоронили бы безымянным на каком-нибудь кладбище, и никто бы уже не вспоминал обо мне.

Говорят, жизнь человека бесценна. Но ценность она имеет в отношении к ней нас самих, в том, что мы хотим в ней увидеть. Слово «жизнь» почти все произносят одинаково, но смысл и отношение к ней у всех разные. Одним словом нельзя выразить всё то, что связывает с ней, с пониманием мира и теми мыслями, которые к нам приходят. Для ребенка слово «жизнь» не имеет особого значения.

Для нищих жизнь – это выживание. Еда и тёплый угол, которые они ищут почти каждый день. Часто их жизнь ничего не стоит, а возможности думать о счастье у них меньше, потому что оно далеко от них. Им проще думать о Боге, который им кажется ближе. И от этого их жизнь приобретает совсем другой смысл, потому что то общество, которому они были когда-то нужны, оказалось для них чужим и далёким.

В тот день сама судьба послала мне удачу. Пахло весной, природа тянулась к солнцу, светившему так ярко, что вся жизнь, казалось, была насыщена радостью и счастьем. Я почему-то подумал о том, что в этот день мне должно повезти и я смогу чего-нибудь поесть. Но где взять деньги?

«А вдруг я найду кошелёк?» – осенила меня нелепая мысль, от которой потеплело на душе. В голове промелькнули разные планы: гостиница, душ, чистая постель. Но со временем мои желания поутихли. И я, как колхозная лошадь Савраска, понурив голову, брёл по незнакомым мне улицам.

Заканчивался ещё один день, и очередная бездомная ночь не предвещала ничего хорошего. Почему-то вспомнились церковь Покрова-на-Нерли, где я поставил свою первую свечу, приятное томление души и то чувство, которое я впервые испытал к чему-то более высокому и светлому.

На память пришли слова из молитвы, услышанные в церкви, и я, опустив глаза, по-прежнему всё же что-то пытался найти на тропинке, по которой шёл.

И вдруг я заметил кем-то потерянные пять рублей и словно остолбенел от увиденного. «Ошибся, – подумал я. – Просто показалось». Зачем-то отвёл взгляд в сторону и снова взглянул на тропинку, где лежали деньги.

Схватив их и оглядевшись по сторонам, я, словно ребёнок, боясь потерять, сильно зажал их в кулак и так прошёл несколько метров. «А вдруг там ничего нет?» – мелькнула мысль. С большим трудом я разжал пальцы – на ладони лежали деньги. Радости и счастью моему в этот вечер не было предела.

Бодро и важно войдя в первую попавшуюся булочную, я уверенно подал деньги продавщице и купил буханку хлеба. Выйдя из магазина, разломил её пополам, одну половинку бережно положил в свою котомку. Я шёл по улице и ел хлеб. Он был таким вкусным и необычным, что сразу вспомнилось детство. Когда мама работала на пекарне, я ел такой же свежий и горячий, только что из печки хлеб.

Пели птицы, светило яркое весеннее солнце, и моему мимолетному счастью, казалось, не было предела. Но оно постепенно угасало, так как половинка буханки хлеба, которая была у меня в руках, быстро заканчивалась, но радовала ещё другая половинка, которая лежала в котомке.

Вечером оставшимся хлебом я поделился с такими же бомжами, как и сам. Но рассказать им, как он оказался у меня, я почему-то боялся. Словно угадав мои мысли, один из бездомных попытался научить меня зарабатывать деньги.

– А ты попробуй побираться, это так просто и легко. Ты знаешь, сколько я в день зарабатываю? Тебе и не снилось. Хочешь, я покажу тебе денежные места? А ты мне бутылочку купишь. Вот смотри, я всегда при деньгах, – доставая из рваных штанин помятые купюры, с гордостью хвалился он. – Мне не важно, что обо мне думают, важен результат, и его я всегда имею, – философски рассуждал незнакомый бездомный, наливая одеколон в стакан и разбавляя его водой.

– Ты не смотри так на меня, – сказал он, заметив мой недовольный взгляд. – Это вовсе не одеколон, видишь, нарисован огурец. А это они так просто пишут, что одеколон, чтобы людей в заблуждение ввести. Всю страну ввели в заблуждение, поэтому и страдают люди, не знают, что им делать и как жить дальше.

Перемешанная смесь стала похожа на скисшее молоко, которой он заливал свою никчёмную и не значимую для него жизнь.

– Ты знаешь, я два флакона могу выпить, мне ничего не будет, – хвастался он, увидев удивление в моих глазах.

У обитателей вокзалов в тот день было своё мимолётное счастье: кому-то удалось подработать на выгрузке вагонов, кому-то повезло сдать в магазин стеклотару, кто-то подался в другие места обитания.

Вокзал принимал всех, особенно нищих и бездомных. Если послушать каждого из них, то сложится впечатление, что почти все здесь оказывались случайно. Кого-то подставили, обманули с жильём, выгнали на улицу, некоторые по своей вине оказались выброшенными из общества. Опустившись на дно, одни стали спиваться, некоторые становились наркоманами, другие любыми способами хватались за всё, чтобы выжить. Часть, привыкнув к такой жизни, смирилась с ней. У этих людей был свой мир, своё представление о жизни и счастье.

Общество к таким людям относится с отвращением. Особо никого не интересует, как человек оказался на улице. А ведь многие из бездомных имели когда-то семью, детей, были счастливы. Встречались и талантливые, и с высшим образованием. Но говорить об этом они особенно не любили. «Судьба у нас такая», – часто можно было услышать от них. Были и такие, которых выгнали из дома дети. Но они всё равно плохо о своих детях не отзывались. «Так, значит, и должно быть, у них своя жизнь, мы им мешали жить», – рассуждали бездомные. А если их дети чего-то добивались в жизни, с гордостью об этом говорили.

Эти люди не злились на свою судьбу. Они жили одним днём. И как птицам и зверью боженька даёт пищу и жильё, так и они проживали каждый день в надежде на лучшее завтра.

Бездомные собаки всегда становятся спутниками нищих. Они как бы видят в них своих товарищей по несчастью, готовы в поисках пищи или тёплого угла бродить с ними целыми днями и больше похожи на домашних кошек, которые пытаются не отходить от своего хозяина в надежде хотя бы немного получить от него внимания. Привязалась и ко мне маленькая дворняжка. Откуда она взялась, я понятия не имел.

Первой моей мыслью было избавиться от неё, чтобы не нести за неё ответственность.

– Не обращай на неё внимания, она сама уйдёт, – увидев меня с незнакомой собакой, сказал один из бездомных. – Их здесь много бегает, они, как мы, ищут каждую ночь себе место для проживания. Они вообще безобидные, а на кого им злиться, только лишь на своих хозяев, которым они стали не нужны, – философски разъяснял бездомный.

Но когда собака подошла к другому нищему, а тот со злостью пнул бездомную дворнягу, мой собеседник встал на её защиту.

– Ты давай собаку не трогай. Она тоже еду и тёплый угол себе ищет. Может, она и не осознаёт, что такое счастье, но доброта и внимание всем нужны. А вообще, любить всех надо.

Вот у меня случай в жизни был. Любил я одну женщину, красивая была, я для неё всё готов был сделать. А она не замечала моей любви и внимания, вышла замуж за состоятельного бизнесмена и выгнала меня из дома. Но я на неё не обижаюсь. Дай бог ей счастья. Все наши проблемы от того, что мы не тех любим.

Мы часто любим женщин за внешнюю красоту, а не за их внутренний мир. Любовь должна идти через Бога. И тогда мы не будем видеть в людях плохое, а станем замечать только хорошее. По жизни должно как быть? Любовь должна порождать любовь. А если она остаётся без ответного внимания, мы начинаем страдать. Мы мечтаем о большой любви и думаем о том, что она принесет нам счастье, а получается наоборот.

Закончив свою речь и достав хлеб из старенького потёртого саквояжа, бездомный, отломив краюху, дал собаке, после чего аккуратно собрал все крошки и отправил себе в рот.

Узнав о том, что я журналист, он полушутя-полусерьёзно попросил меня: «Напиши про нас. Представляешь, люди будут читать о нищих и знать о том, что мы есть. А то живём как тени, которые могут исчезнуть в любой момент, и никто этого не заметит. Все пишут и говорят о звёздах, а мы-то тоже люди, которых никто никогда не станет слушать, тем более разговаривать с нами.

Может, и изменится к нам отношение. Многие тогда, наверное, будут завидовать нам. Представляешь, завидовать нищим. Было бы здорово спустя много лет посмотреть на свою жизнь. Может быть, многих из нас уже не будет.

Говорят, от такой жизни долго не живут, года три – и всё. Я слышал, был такой случай, один из нищих стал крутым бизнесменом, потом открыл приют для таких, как мы. Он точно в рай после смерти попадёт. Так оно и правильно. За хорошие поступки человек счастье должен получать хоть здесь, хоть там, а за плохие – то, что заслужил».

Ночью во сне у себя в ногах я ощутил маленький тёплый комочек, которым оказалась знакомая дворняжка. Но стоило мне только попытаться встать, она, резво вскочив, исчезла в неведомом направлении.

Просыпаться не хотелось. Удивительно красочный и волшебный сон, где я жил в достатке, имея положение в обществе, остался позади. Я знал, что если открою глаза, то он исчезнет навсегда.

Так – в полудрёме, полусне – я пролежал, как мне показалось, очень долго. Не хотелось, чтобы уходил сон, где всё в моей жизни было расставлено по своим местам, в котором я видел своё счастье и наслаждался им. «Почему такое не происходит в жизни? – спросил я сам себя. – Я бы многое отдал, чтобы это произошло наяву».

Пролежав с закрытыми глазами ещё некоторое время, я подумал о том, как не хочется вставать, скорее всего, предстоящий день будет таким же серым, однообразным и скучным, не сулящим ничего хорошего. Снова увижу вокзал, наполненный снующими людьми, опять придётся искать еду и бродить в поисках работы.

Впервые за много дней такой одинокой, голодной и бессмысленной жизни я подумал о смерти. Для меня она представлялась тихим уходом из жизни, избавлением от проблем и неудач. Но в то же время меня одолел страх.

Если я умру, тогда не смогу думать, искать, любить и верить. А вдруг там может не быть счастья, которое я пытаюсь найти?

Пересилив себя, я попытался встать, но тело было неподвластно мне. Прошедшая ночь не принесла ему отдыха, и я чувствовал полный упадок сил. Тело моё словно существовало отдельно. «Тебе, наверное, лучше, чем мне, ты не думаешь о счастье и смерти, не мыслишь и не мечтаешь, значит, и не страдаешь, – с презрением думал я о нём. – Если бы ты знало, какого труда стоит доставлять тебе удовольствие, мыть, одевать, вкусно кормить, мягко и сладко укладывать спать».

Посмотрев на себя со стороны, я увидел давно не мытого, голодного и уставшего в скитаниях и исканиях странника. «Зачем брожу по свету – из города в город, от храма к храму? Чего ищу? Счастья? А может быть, Бога, которого я недостоин видеть?»

«Чего я стою в этой жизни, какая во мне ценность? Меня даже не замечают проходящие мимо люди.

А может, меня здесь и нет, а есть только моё тело? – подумал я, когда один из прохожих нагло перешагнул через меня, а другой небрежно и грубо пнул ногой. – Так тебе и надо, ты приносишь мне только одни заботы и страдания. Если бы моя душа находилась в другом теле, возможно, я почивал бы на берегу лазурного моря и мне не пришлось бы страдать».

Ведь всё так просто: тело может сделать меня счастливым. Почему я не думал раньше об этом? Но я не могу его поменять, потому что в нём находится моя душа, которая даёт мне жизнь. Только после смерти она может обрести другое тело. Я даже могу стать собакой.

Это какой-то бред, этого не может быть! Если душа живёт в моём теле, значит, она является неотъемлемым целым меня. Нас создал Господь, ему виднее, какое тело я заслужил.

Христианство вообще отвергает учение о переселении душ. Значит, моё тело – это мой крест, который я должен нести по жизни. А страдания – это мои грехи, которые я должен искупить. И если я умру раньше времени, значит, мои грехи останутся со мной и меня впереди ждут ещё большие страдания, чем на земле.

Но почему Бог не делает всех нас счастливыми, и мы не все приходим к нему, если он сотворил нас? Может, он специально посылает нам страдания, которые дают возможность сильнее осознать остроту счастья и выбрать более правильный путь исправления, чтобы быстрее прийти к нему.

Если бы не было страданий, то мы бы не радовались мелочам и жили бы, как животные, не осознавая своего предназначения. Путь, по которому мы идём, мы заслужили сами, а возможность его изменить – смирение, которое приблизит нас к Богу.

Странно, но почему я в детстве меньше страдал? Наверное, оттого что у меня было меньше желаний, поэтому меньше и разочарований в их достижении. Но человек не может жить без желаний, даже сейчас у меня возникают желания, но только для того, чтобы выжить. Достигнув большего, мы остаемся неудовлетворенными настоящим, и так может продолжаться бесконечно. Для чего я думаю об этом?

Окружающим и всему человечеству не важны мои мысли. Меня можно сравнить с затерявшейся песчинкой, смешанной с тысячами тонн песка. Кто сможет её заметить и есть ли в этом надобность?

Я так и буду жить мечтой что-либо изменить в своей жизни.

Но где найти знания для того, чтобы понять, для чего мне она дана Богом? А может, вообще об этом не стоит думать, потому что нам всё равно не осознать жизнь? Наш разум не настолько богат, чтобы найти правильные ответы на все вопросы.

Возможно, сама природа с рождения заложила в нас определённые знания, которые нам необходимы только для того, чтобы их развивать для познания себя.

Познание – это сложный и долгий путь, и нам для этого часто не хватает опыта, и мы смиряемся с условиями жизни.

Если бы я знал, что попаду в такое положение, разве бы стал подвергать свою жизнь опасности, которая подстерегает повсюду?

Окончательно проснувшись после сладкого сна, я снова увидел себя на грязном вокзальном полу, где меня окружали дымящиеся и брошенные кем-то окурки, наслаждавшимся запахом дешёвых варёных сосисок, который исходил от привокзального буфета.

На душе снова стало тоскливо и одиноко. Посмотрев на одного из пассажиров, отличавшихся от других печальной задумчивостью, я подумал о том, что и счастье каждому своё. И от этой мысли стало намного легче.

Ведь всё равно оно не зависит от нас. Если мы живём и думаем о нём, значит, это нужно Богу.

Только он вправе решать, как и сколько нам отведено жить на этой земле, значит, и счастье, о котором мы мечтаем, каждому дано своё в зависимости от того, что заслуживаем в этом мире. Если мы что-то ищем в своей жизни и не находим, значит, мы ищем Бога. А найдя Бога, познаём и счастье. Но для этого необходимо пройти определённый путь, который поможет приблизиться к истине, которую мы все ищем на земле.

И от этой мысли вновь захотелось мечтать и любить, куда-то идти, принимая жизнь такой, какая она есть.

С утра я вновь задумался, где найти деньги на продукты? В этот день один из новых знакомых предложил пойти поработать в овощехранилище. Там если не деньгами, то овощами могут расплатиться. Мы единогласно согласились.

Встретили нас недружелюбно. «Пошли вон отсюда, убогие, а то сейчас милицию вызову, ходят здесь всякие, а потом вещи пропадают», – с негодованием встретила нас толстая женщина. В этот день нам так и не повезло, и я в подавленном настроении подался на вокзал.

Удобно расположившись около вокзальной батареи, от которой шло тепло, я пытался заснуть, но голод был сильнее сна. И я невольно обратил внимание, как в привокзальном буфете молодая семья, дожидаясь своего поезда, ела только что сваренные сосиски, запивая горячим кофе.

Недалеко от них расположился не знакомый мне бомж, который всё время следил за их столом. На этот раз бомжу повезло, ребёнок не доел сосиску, а в стакане наполовину остался кофе. Бомж быстренько опустошил стакан, запихал всё со стола себе в карман, а я подумал: «Неплохо пристроился». Но взять со стола оставшуюся еду я так и не решился.

Многие пассажиры дремали в ожидании своего поезда. Размеренную жизнь вокзала нарушила небольшая группа подростков, которым было от 15 до 20 лет. Ворвавшись в зал, наглые и пьяные, они стали осматривать пассажиров, словно пытаясь увидеть знакомых. Громко что-то крича, направились в мою сторону, но, пройдя мимо, остановились напротив бомжа, который доедал бутерброд.

Один из подростков несколько раз ударил его по лицу, дико смеясь, и разбил бутылку пива об его голову. Бомж, как-то странно охнув, обмяк и повалился на скамейку, а подростки со смехом направились к выходу.

Мне стало страшно, я боялся, что они вновь вернутся назад и побьют меня. Некоторое время я просидел в ожидании худшего, но подростки так и не возвратились.

Бомж, полежав на скамейке недолгое время, стал приходить в себя. Потом сел, испуганно огляделся вокруг, словно ища сочувствия у окружающих, и стал вытирать лицо и окровавленную голову.

Немного посидев, стал что-то искать. И когда нашёл свой недоеденный бутерброд под скамейкой, аккуратно сдул с него мусор и стал аппетитно жевать. Передних зубов у него не было, и он, долго прожевывая бутерброд, все это время смотрел в одну точку.

Потом, как ребёнок, стал кулаками тереть глаза, словно из них вытекали слёзы.

Среди обитателей вокзалов сложнее всего жилось калекам. Нищим и так жизнь не в радость, а тут проблем было в два раза больше. В самом конце вокзала уже не один день я замечал человека без ног. Когда ему нужно было передвигаться, свои култышки он закреплял на двух деревянных платформах с колёсами, напоминающими самокат. Примерно такой же, какой был у меня в детстве.

Он так ловко приноровился к своим платформам, что быстро мог исчезать в любом направлении. Для скорости и изменения направления движения ему постоянно приходилось отталкиваться от пола руками, на его ладонях были огромные кровоточащие мозоли. На ночь он аккуратно ставил свои деревянные платформы под скамейку и половинки своих ног укрывал старенькой рваной фуфайкой.

Утром калека приползал в самые многолюдные места, снимал шапку и так сидел долгое время. Если прохожие его не замечали, вытаскивал из своих ватных штанин губную гармошку и играл жалостливые песни. Эта сцена задевала за живое спешащих мимо людей, кто-то ненадолго останавливался, многие небрежно бросали деньги. На них он часто покупал дешёвую водку с колбасой.

Однажды я увидел его в церкви. Безногий тянулся к подсвечнику, чтобы поставить свечку, но не мог это сделать. Он долго стоял с зажжённой свечой, одолеваемый мыслями о том, как её поставить.

Рядом стояли и молились люди, кто-то подходил и ставил свечи, но на бездомного не обращали внимания. Увидев меня, он немного засмущался и сделал вид, что пришёл просто посмотреть на службу. Так он и простоял всю службу под иконами святых мучеников с догорающей в руке свечкой, и она растаяла, обжигая горячим воском и слабым пламенем его ладонь.

После этого он долго смотрел на иконы, несколько раз перекрестился и, оттолкнувшись от пола, устремился к выходу. Его скрипучие колёса нарушили утреннюю церемонию. Теперь многие прихожане, которые не обращали на него внимания, посмотрели в его сторону.

Заметив недовольные взгляды окружающих, безногий на некоторое время приостановился, не спеша подъехал к выходу. Но выбраться из церкви было не так-то просто. Высокие ступеньки создали ему настоящую преграду, и он ещё долго стоял у дверей церкви, изредка снимая старенькую потрёпанную шапку, пытаясь что-то сказать прихожанам, но вместо этого глубоко вздыхал. Видно, слишком тяжёлое было слово, что не смог его произнести вслух.

Заметив как-то на вокзале, что я наблюдаю за ним, он решил поведать мне о своей тяжёлой судьбе.«Ноги я потерял по пьянке, под поезд попал, вот теперь калекой остался, – рассказывал он, всё время кивая головой туда, где должны были быть ноги. – Теперь мне только что и осталось на хлеб побираться. Калека я теперь, и судьба моя искорёжена».

Неожиданно в его глазах промелькнуло забытое воспоминание, и по лицу пробежал лучик радости, который дал прошедший сон, вернувший его в детство:

– Бегу под дождём по лужам босиком. Вода тёплая, а ноги все в грязи. И так хорошо, что сам готов в эту лужу залезть, – говорил он, вспоминая сон. – Счастливое было время, я, наверное, теперь бы полжизни отдал за то, чтобы хотя ненадолго прочувствовать его снова. Утром проснулся и хотел вскочить, как в детстве, но, сам понимаешь, какой я теперь ходок. Жаль, что нельзя время повернуть вспять. Я бы тогда по-другому прожил.

Теперь у меня одна мечта: сесть в какой-нибудь поезд и уехать в неизведанную даль. Это так здорово! Я – пассажир, звучит гордо. Когда я еду в поезде, то чувствую себя полноценным человеком. Знаю, что теперь это только мечта. На что я куплю билеты и как залезу в вагон?

Нам, полноценным людям, было жалко бездомного калеку. Посоветовавшись между собой, мы решили осуществить его мечту и посадить в первый проходящий пассажирский поезд. Но удалось нам это не с первого раза. Проводники требовали показать билеты, а купить их мы не могли, потому что у калеки не было паспорта. Тогда мы пошли на хитрость, отвлекли проводника и быстренько приподняли бездомного на руки, чтобы загрузить в вагон. Тело его было лёгкое, и поэтому мы без особого труда посадили его в поезд. Безногий со слезами радости на глазах благодарил нас.

– Вот и сбылась моя мечта, теперь я буду ехать, пока меня не ссадят на какой-нибудь станции, а там опять кого-нибудь попрошу, чтобы меня посадили в любой поезд. Там люди подобрее, тепло и поспать можно, а что мне ещё нужно? Один раз я даже ехал более суток, проводник добрый оказался, даже чаем напоил. Дай бог ему здоровья! Может, и на этот раз повезёт. Ну ладно, бродяги, не поминайте лихом, может, когда-нибудь и свидимся. Были бы у меня ноги, проводил бы вас до выхода и обнял бы по-братски.

На прощание я протянул ему руку и в ответ ощутил крепкое рукопожатие.

Провожая взглядом уходящий поезд, я вспомнил, что в детстве тоже часто видел калек и бездомных, путешествующих в пассажирских вагонах. Тогда я смотрел на них, не думая о том, что спустя много лет так близко смогу их узнать и понять, что судьба подчас не жалеет никого и под её жернова может попасть любой человек, независимо от возраста и положения в обществе.

Годы безверия разрушили многие церкви и монастыри, некоторые были превращены в склады и гаражи.

Какое же счастье было видеть, когда с возрождением православия стали восстанавливаться монастыри и в церкви стали приходить люди, которые с усердием и нескрываемой искренностью начинали молиться! Как, глядя на них, потянулась молодёжь и церковная жизнь, которую много лет назад почти уничтожили, стала возрождаться.

Ночевать на этот раз я собирался у стен одного из монастырей недалеко от Плещеева озера, но сначала решил отправиться в монастырь.

Планы поменялись, когда внимание моё привлёк шум, доносившийся с озера.

Ватага ребят шумно тащила из воды небольшой бредень. Заполненный наполовину тиной, он напомнил мне далёкое детство, когда мы с деревенскими ребятами тоже рыбачили на реке.

У нас был старенький, местами дырявый бредень, поэтому мы чаще проходили по краю берега, а потом, босыми ногами увязая в нагретой солнцем прибрежной грязи, выводили его на берег. Почти всегда в сетях билась пойманная рыба, а мы, аккуратно освобождая, складывали ее в кучки, а потом делили по-честному.

После этого, пока варилась уха, хвастаясь друг перед другом, устраивали подводное ныряние, и я, чтобы не отстать от остальных, набрав побольше воздуха в лёгкие, пытался побить рекорды. Потом, устав от долгих ныряний и плесканий, мы ели уху.

Если бы я смог вернуть дорогие моменты, то, наверное, отдал бы за это полжизни.

Увидев меня, ребята взбодрились и стали хвалиться уловом. Удобно устроившись у костра, мы разговорились о жизни, и я с большим вниманием смотрел за тем, как они готовили уху, а потом ели.

Словно заметив, что я голоден, ребята предложили отведать и мне ухи, и я с удовольствием согласился. Сидеть около вечернего костра в компании местных ребят было интересно и весело.

Они о чём-то спорили, громко смеялись, обжигались горячей ухой. На душе у меня было тепло и уютно, среди них я и сам был словно подросток, которому хотелось смеяться и радоваться жизни. Я смотрел на этих ребят и завидовал им белой завистью, и хотелось, чтобы всё у них было хорошо.

Немного пообщавшись с подростками, я отправился в монастырь. Он закрывался, но я упросил старого монаха пустить меня. Монастырь восстанавливался, пахло деревом, неприятно и громко визжала пилорама. Походив по двору, я спустился в один из подвалов монастыря, где мне предложили выпить медовухи. Я думал, что это простой квас, но это был вкусный хмельной напиток с запахом мёда. Сильно хотелось пить, и я, зараз осушив две кружки, прилично охмелел и отправился на ночлег.

Уткнувшись в сорванные травы и наслаждаясь их ароматом, я пытался уснуть под стенами монастыря, но сон не приходил ко мне. Надо мной раскинулось звёздное небо, светил молодой месяц, который краем серпа касался старой колокольни монастыря. Где-то рядом догорал костер, слышались спор и весёлый смех деревенских ребят.

Тёплая летняя ночь пролетела незаметно. Когда я проснулся, солнце уже поднялось высоко. На берегу озера никого не было, только тлел вчерашний костер, тепло которого навеяло дорогие сердцу воспоминания.

Дедом его звали за возраст (говорили, было ему за семьдесят), по имени почти не называли. Поэтому для меня он так и остался человеком без имени. Ему было особенно тяжело жить на вокзалах. Он постоянно пил какие-то зелёные таблетки, а когда они заканчивались, уединялся в отдалённом уголке вокзала, часами долго и тоскливо смотрел в окно. Узнать подробнее о его жизни мне не удалось. «Может, я убил человека и теперь скрываюсь от наказания», – однажды неудачно пошутил он. От этой шутки мне было не по себе, и я старался держаться от него подальше.

Утром дед постоянно куда-то уходил и возвращался лишь поздно вечером. Однажды он не вернулся на вокзал. Ходили разные слухи, одни говорили, что его убили, другие – что он подался на вокзал в другой город, там милиция добрее и люди более доброжелательные. Первое время многие по нему скучали, так как был он большим любителем рассказывать похабные анекдоты.

Самым молодым из постоянных обитателей вокзала был двадцатилетний Сергей по прозвищу Чеченец. Это прозвище парню дали за то, что служил он в Чечне. О себе рассказывать любил. Десятки раз всеми слышанную историю поведал и мне:– Однажды на учениях в нашу вахтовую машину заехал танк, который протаранил стволом брезент и ударил мне в голову. – Сергей для убедительности показал мне металлическую пластину в своей голове и предложил её потрогать.

Мне было неприятно касаться этого места его головы, но я сделал вид, что мне его рассказ очень интересен, и слегка прикоснулся к его волосам.

– Ага, чувствуешь? А что, не верил? – с гордостью спросил он.

Он часто стучал по своей металлической пластинке, рассказывая про психиатрическую больницу.

– Как мне жить дальше, в чём найти смысл жизни, кому я теперь нужен? – спросил он меня неожиданно. Я, вселяя в него надежду на лучшее, сказал, что будет и у него своё счастье, надо только уметь ждать, и оно обязательно придет.

Услышав от меня слова поддержки, Сергей продолжил:

– Знаешь, я расскажу тебе по секрету, как я убежал от самого себя. В деревне меня называли сумасшедшим, поэтому я оттуда ушёл. Я думал, что если уйду из деревни, то не стану сумасшедшим. Здесь же меня не знают, как и любого из нас.

Посмотри вокруг, чем эти люди отличаются от меня? Все меня здесь считают бездомным, а не сумасшедшим. Я всех обманул. Находясь среди них, я такой же, как и они. Не хочешь быть сумасшедшим, не будь им. Здорово я придумал, да?!

Меня до армии девчонка любила и провожать приходила, а потом письма писала, да такие, что всем пацанам нравились. Если бы не произошло это со мной, жили бы мы с ней счастливой жизнью.

А теперь зачем я ей такой нужен? Да и мне не хочется, чтобы над ней смеялись. Но ничего, и так проживём! Мне нравится! Я даже не думал, что здесь могут быть такие интересные люди, – рассуждал он, успокаивая себя.

– У каждого из нас есть свой ангел-хранитель, и он приходит к нам на помощь. А ты знаешь, я даже однажды пытался покончить жизнь самоубийством. Пошёл в гараж, закрыл дверь и завёл машину, чтобы отравиться угарным газом. Сидел долго и уже чувствовал, что сознание покидает, но вдруг явственно увидел женщину, появившуюся в смраде гаража, которая сказала: «Тебе ещё рано умирать». И всё исчезло, и я понял, что совершаю непоправимую ошибку.

Это был ангел, который спас меня. Теперь мне не страшно жить: ангел всегда со мною рядом. Он меня охраняет, как страж у ворот, не подпуская ко мне всё плохое. Главное – чтобы он не видел моих плохих поступков, это ему совсем не понравится. Вообще, жизнь заканчивать самоубийством – большой грех, и я теперь решил жить.

Мне было интересно слушать этого полусумасшедшего молоденького бомжа.

Как-то днём Сергей пришёл избитый местными подростками, которые промышляли у пивнушек и отнимали пиво у слабых и беззащитных.

Среди бездомных назревал скандал. Некоторые стали обвинять правительство в том, что оно наплевательски относится к ним и не защищает.

Кто-то предложил написать письмо Горбачёву, только не знали куда. «Мы должны пойти, разобраться и наказать подонков, а иначе они всех нас истребят», – бузили другие. «Да, пошли», – поддержали многие.

Выпив немного для смелости, собравшись в небольшую толпу, среди которой был и я, направились искать обидчиков. Дело было даже не в том, что какие-то подонки обидели нашего знакомого, нам надоело быть униженными и оскорблёнными.

Мы шли по улицам, пугая прохожих своим видом, многие показывали на нас пальцами, не понимая, что мы за люди и откуда взялись. Это был вызов обществу, нам хотелось быть услышанными и увиденными. Впервые некоторые из нас, прожившие в таких условиях не один год, решили заявить о себе и привлечь внимание. Одна бабушка, перекрестившись и подойдя ко мне, тихо спросила: «Вы откуда, голубчики, не из тюрьмы ли сбежали?» Я не ожидал такого вопроса и промолчал, доброжелательно улыбнувшись, и только для чего-то ещё сильнее стиснул зубы.

Подойдя к пивнушке, мы так и не увидели тех, кто обидел нашего нищего. Позже я узнал, что такие случаи не были редкостью, на улице часто обижали бездомных. Их и за людей-то не считали, а защитить себя они не могли.

«Надо поменьше бродить по ночным улицам», – часто теперь можно было слышать среди нашей братии. Но выпивать нам иногда приходилось для согрева или просто для поднятия настроения. «Кто пойдёт сегодня за бухлом?» – спрашивали мы и кидали жребий.

В один из вечеров настала и моя очередь идти в пивной бар, который располагался в криминальном районе города. На улице темнело, но возле пивного бара было многолюдно. Я занял очередь, купил трёхлитровую банку разливного пива.

– Слышь, мужик, пиво отдай, – сказал подошедший ко мне подросток. На вид ему было лет восемнадцать.

– Могу угостить, если сильно пить хочешь, – протянув банку, сказал ему я.

– Ты меня не понял, мне нужно всё пиво, – нагло ответил он, выхватывая у меня банку.

Кровь взыграла в моих жилах. Я вспомнил бездомного, которого обидели, возможно, такие же, как и он. Я легко поставил на место этого хама, забрал пиво и собрался уходить. Но, пройдя несколько шагов, увидел этого неугомонного подростка, а с ним ещё двоих, которые были намного старше его. Втроём они ринулись на меня.

Первое время я отчаянно сопротивлялся, но хватило меня ненадолго, так как силы явно были не равны. Последнее, что я запомнил, это как верзила взял меня за грудки. Я буквально весь очутился в своём стареньком пальтишке, которое было мне не по росту. Меня сбили с ног и стали пинать.

Я закрыл голову и, как котенок, сжался в маленький комочек. Мне было страшно и хотелось звать на помощь, но я молчал, ещё сильнее стиснув зубы, как будто получал это наказание заслуженно за свои грехи.

Били долго, безжалостно и злобно. Для меня прошла целая вечность, казалось, что этот страшный сон никогда не кончится.

– А я его знаю, он вместе с бичами на вокзале живёт. Тащи его в подъезд, там его и грохнем, всё равно его никто искать не будет, – вытаскивая из кармана нож, сказал один из нападавших. Я почувствовал, как меня, схватив за пальто, словно мешок, куда-то потащили.

«Надо бежать, пока не поздно. Меня же могут убить», – подумал я.

Собрав последние силы, я встал, вырвался и бросился бежать. Но пробежал недолго, снова был сбит с ног. Это ещё больше разозлило нападающих. С новой яростью они накинулись на меня. Удары сыпались со всех сторон, и я чувствовал, что теряю силы.

В такие минуты срабатывает инстинкт самосохранения, почему-то не чувствуется боль, есть только одна мысль, как спасти свою жизнь. Я вновь попытался встать и в этот момент ощутил удар в грудь, что-то тёплое и липкое разлилось у меня по телу. В руке одного из нападающих я увидел нож и понял, что произошло что-то страшное. Было не больно, а странно от того, что подростки перестали бить и как-то необычно смотрели на меня. И от этого меня одолели страх и ужас. Я понял, что меня пытаются убить. «Вот и всё, теперь мне никто не поможет», – подумал я, и в доли секунды в голове пролетела вся жизнь.

«Спасите, человека убивают, что же вы стоите?» – неожиданно раздался истошный крик пожилой женщины, кинувшейся мне на помощь. Очнувшись через некоторое время, я попытался найти свою спасительницу, чтобы поблагодарить её, но рядом уже никого не было. От боли или от страха я обмочился. Переодеться было негде, да у меня и не было чистой одежды. И от этого мне стало страшно стыдно перед собой. Успокоило только, что я остался жив.

Оглянувшись вокруг, я увидел толпу здоровенных мужиков, стоявших у пивной. Они смотрели на то, как со мной расправлялась подогретая водкой и безнаказанностью кучка подонков.

– Что же вы, как козлы, стоите? Интересное зрелище, да? – кричал я в толпу.

Я был в шоке от того, что произошло, и впервые в жизни бросал в толпу крепкие нецензурные слова, от которых мне становилось легче. Первое время я не чувствовал боли, но прошел несколько шагов, и ноги мои подкосились, я прислонился к стенке, чтобы не упасть.

На вокзал я пришёл с трудом. Лицо моё было в крови, тело болело. Чтобы не привлекать внимание милиции, бездомные поместили меня в какой-то заброшенный дом. Было там грязно и неуютно.