Читать книгу Год Майских Жуков - Анатолий Постолов - Страница 11

В 8 утра, едва открыв глаза, Марик распахнул окно и выглянул на улицу. После ночного дождя утро было кристально чистым и обещало отменный день. Внизу, манипулируя метлой и совком, Миха совершал свой дворницкий ритуал.

Берёзовая метла ожесточённо царапала мостовую, собирая в кучку редкие палые листья, бумажную мелюзгу и размокшие окурки. Голову Михи венчал всё тот же картуз с непонятной эмблемкой, а брезентовый фартук не оставлял сомнений в профессии человека с метлой. Не хватало третьей составляющей – кирзовых сапог, да ещё бляхи, чтоб вот так в полной экипировке оказаться на страницах книг Чехова или Булгакова, или превратиться в Тихона из "Двенадцати стульев". И всё же Марик понимал, как обманчива эта униформа. Миха её надевал с явным намерением отгородиться от внешнего мира, не показать своё истинное лицо – лицо человека с печатью ума на челе. А может быть, Миха с какой-то целью, пока завуалированной, играет роль дворника, подумал Марик. Возможно, он подрабатывает в театре и умение перевоплощаться ему необходимо как воздух. Потому что… ну какой он дворник? Сгорая от нетерпения, Марик с трудом дождался, когда Миха со своей метлой окажется как можно ближе, и негромко его окликнул.

Старик поднял голову. Увидев мальчика, он снял картуз, пригладил свои коротко стриженые волосы и также негромко, но строго спросил:

– Цэ не из вашей фатеры окурки бросають? – При этом его глаз выдал выразительный заговорщицкий тик.

– Мы окурки не выбрасываем, – сказал Марик. – Мы их маринуем и держим в банке. – И он послал Михе ответную морзянку, нервно дёрнув правой щекой.

– А-а, так це значить с третьего этажа, – в голосе дворника появились суровые нотки. – Вот она улика. Дамска цигарка с золотым ободком.

Феминой зовуть. Наверно, контрабанда из какой-то там фэ-эр-гэ. Може це дамочка из 10-ой?

Только он это произнес, как Марик услышал над своей головой злое "а шоб тебя…", и окно на третьем этаже со скрипом захлопнулось.

Миха ещё раз весело ему подмигнул и сказал:

– Если сумеете ко мне сегодня заглянуть на полчасика, угощу вас обещанной марокканской яишней.

– Серьёзно? А можно вечером? – Спросил Марик, почему-то вспомнив хитро прищуренный глаз дворника и его доверительное "наугад ляпнул".

– Когда будет угодно, хоть сейчас, хоть вечерком. Я весь день дома.

Ингредиенты у меня наготове. Заодно альбом с марками полистаете.

– Я обязательно зайду вечером. Родители уходят в гости…

Миха улыбнулся. В это время послышался детский плач, хлопнула дверь, приоткрылась фрамуга окна, хватая глоток свежего воздуха…

Дом просыпался.

Дворник внимательно посмотрел по сторонам, сложил ладони рупором и, чуть понизив голос, изрёк: "Так я вас жду. Всё будет, как обещано: яишня по-мароккански с опахалом".

– С чем? – переспросил заинтригованный Марик, но дворник уже пошёл загребать метлой. Его кораблик, покачиваясь, плыл по мостовой, сложенной из перекошенных и просевших булыжников, мощённых ещё во времена Австро-Венгрии, и возле арки, как у причала, его поджидал, потягиваясь и зевая во всю пасть, верный Алехо.

* * *

Вечером Марик был на боевом взводе, слишком часто бегал на кухню попить водички, держа под мышкой учебник по алгебре. Как только дверь за родителями захлопнулась, он крикнул бабушке, что идёт к ребятам во двор и, выждав для страховки ещё секунд двадцать, помчался вниз.

Дверь в дворницкую была чуть приоткрыта. Марик постучался и, не дожидаясь ответа, прошмыгнул внутрь.

Миха орудовал у плиты. На чугунной сковороде что-то скворчало и брызгало. Алехо сидел рядом, высунув язык и глотая слюнки.

– Ещё минут пять, и будет готово, – сказал Миха, а вы пока осмотритесь. Привыкайте к обстановке… или к интерьеру, хотя какой тут интерьер, так… внутреннее неубранство.

Марику такое начало сразу понравилось, и он приступил к своему любимому занятию – начал осматриваться. Изучение вещей, которыми люди пользуются, бывает куда интереснее самих владельцев. Марик это уже начал понимать. И нередко пытался разгадывать характер человека по неодушевленным предметам из его арсенала.

Выражение "достойная бедность" вполне подходило под описание дворницкой. Весь небогатый мебельный антураж с причиндалами лепился плотно вдоль стен, почти не оставляя простенков. Самым внушительным сооружением был грубосколоченный шкаф для инвентаря. Он стоял сразу у двери и почти доставал до потолка. Там хранились мётлы, лопаты, совки и всякий подсобный инструмент. К одной из стен примыкала железная кровать, какие стоят в казармах и общежитиях, с трубчатыми стойками коричневого цвета. В одну из этих полых трубок дворник сунул букетик сухих цветов, а из другой, что была у изголовья, торчал кончик бамбуковой удочки без лески; её обвивал электрический провод, с прикрученной к нему лампочкой и странного вида абажурчиком, сделанным из детского ведёрка для песочницы. Кровать была аккуратно застелена и покрыта стёганым сатиновым покрывалом. На покрывале Марик заметил прожжённую сигаретой дырочку, хотя Миха вроде бы не курил. Рядом с дырочкой лежала фуражка, которую Марик приметил раньше. Он пригляделся к анодированной эмблемке. Два крыла, разделённые чем-то похожим на колесо. Что бы это могло означать, Марику в голову не приходило.

Часть другой стены занимал старый, в шрамах и царапинах комод с тремя выдвижными ящиками. К двум верхним были прикручены деревянные, грубо обработанные ручки, но к самому нижнему ящику крепилась его родная, бронзовая скоба с шаровидными наклёпками. Похоже, комод, как и сам хозяин, знавал лучшие времена. Между кроватью и комодом уютно устроилась буржуйка с газовым приводом. Сразу за комодом начинался кухонный ряд. Урчал, потряхивая внутренностями, небольшой холодильник, а за ним стояла, щерясь духовкой без дверцы, четырехконфорочная плита с облупившейся по краям эмалью. По правую сторону от плиты находился умывальник. У третьей стены нашел пристанище сундук, с побуревшими от времени обручами. Почти вплотную к сундуку стоял двухсекционный буфет, через его рифлёные стёкла едва просвечивались разные домашние принадлежности – несколько чашек, пенал, с торчащими из него столовыми приборами, невысокая стопка тарелок…

Сразу за буфетом следовала небольшая пристройка, закрытая чёрной полиэтиленовой занавеской. О назначении пристройки Марик догадался ещё во время первого визита. Теперь же, проверяя свои предположения, он слегка отодвинул занавеску. Там в тесном единстве соседствовали противоположности – унитаз и душевая лейка, притороченная проволокой к совершенно неуместному в такой дыре латунному канделябру, ввинченному в стенку. Стульчак сверху прикрывала овальная бадья, похоже, та самая, которую Миха ставил перед входом на время дождей.

По правую сторону от буфета на гво здике висел странный, позеленевший от сырости, медный ключ с фигурной головкой и двойным язычком на конце, а слева от боковой стенки Марик приметил старый фотоснимок, вставленный в паспарту. Марик с интересом стал его рассматривать.

Фотография была из другого времени и пространства. Женщина и мужчина сидят рядом. Женщина на краю садовой скамейки, а мужчина на невысоком камне. Фотограф намеренно посадил женщину так, чтобы она на полголовы оказалась выше мужчины. Она в светлой блузе с буфами, застёгнутыми чуть ниже локтей, и в длинной чёрной юбке, руки сложены на коленях. Высокая укладка волос ей очень идёт.

Небольшая чёлка лежит косой прядью на лбу. Мужчина заметно выше ростом, поэтому фотограф посадил его на плоский камень, утопленный в землю, и мужчина сидит, вытянув и скрестив ноги. На нём темный костюм в полоску и жилетка. Мужчина придерживает правой рукой витой шнурок её ридикюля. Несколько забавный вид ему придают чуть распушённые по краям, торчащие кверху усики. Женская шляпа с цветами и его канотье лежат прямо на траве у их ног. Фотография с годами приобрела нерезко выраженный оттенок сепии, и в этом её очарование. Стараясь рассмотреть детали, Марик подошел поближе и увидел мелкую надпись по-польски в самом низу, сделанную карандашом. "Mama i tata. Rok 1908".

В это время Миха окликнул его:

– У меня всё готово, так что прошу к столу.

Скромных размеров квадратный стол занимал середину комнаты, где под потолком был закреплён дешёвый плафон, усеянный силуэтами мух и ночных бабочек.

Марик подошёл и с некоторым недоумением стал рассматривать блюдо на тарелке. Яичница была обыкновенная – глазунья из двух яиц, присыпанная сверху порошком ярко-рыжего цвета, а из середины одного расплывшегося желтка торчала веточка какой-то травки, сбоку лежали два ломтика основательно зажаренной грудинки.

– Ну, как вам моё изобретение? Вижу, удивлены и озадачены. Сейчас объясню. Вы географию знаете? Где расположена страна Марокко? Ну, не напрягайтесь. Я вам поясню. Марокко граничит одной стороной с пустыней Сахарой, а другой – с Атлантическим океаном, и ещё на уровне Гибралтарского пролива – со Средиземным морем. Яичница отражает, как бы вам сказать, географическую эссенцию страны Марокко. Оранжевый порошок, который я насыпал на белок, – это сладкий венгерский перец паприка. Он по замыслу напоминает пустыню. Конечно Сахара – это не сахар. Сюда следовало бы насыпать пиратскую кайену, но тогда название надо менять: " яишня марокканская со слезой". Вам оно не надо. Веточка кинзы в центре желтка символизирует пальму, а когда дует ветерок, пальма превращается в опахало.

Миха наклонился и нежно подул на веточку.

– Чувствуете ветерок с океана?

Марик подумал и ответил:

– Чувствую, только слабый.

– И слава Богу. Циклоны западную Африку, вообще, щадят. Весь гнев Атлантика изливает на американцев и близлежащие к ним острова. Но я могу для вас, Марк, приготовить в следующий раз яичницу по-мексикански с чичарроном. Ох, это штормище! Там уже не глазунья, а бушующий омлет с луком, и посерёдке, круто закрученная спиралью, свиная шкурка, предварительно обжаренная во фритюрнице, вместо которой я использую сковородку без опознавательных знаков. Всё это густо присыпано перцем чили и подаётся с харизматическим соусом под названием сальца, который я изобретаю из помидорок с горчицей и уксусом. Картинка моей яишни напоминает "Низвержение в Мальстрем".

Когда будете читать Эдгара По, поймёте, о чём я говорю. Но давайте вернемся к нашей тихой марокканской глазунье.

Самое интересное здесь – это грудинка. Она играет роль Атлантического океана. Полоски сала и мяса, чередуясь, напоминают как бы полосу прибоя и, естественно, чем сильнее зажариваем грудинку, тем она заметнее изгибается, создавая эдакие волны. Так что морская прохлада здесь присутствует даже без моего искусственного ветерка, поэтому ешьте быстрее, пока яишня не остыла.

Марик, слушая старика, сидел с открытым ртом.

– Вы ешьте, ешьте, а себе я налью стопку. Хочу помянуть одного человека.