Читать книгу Камешник. Сборник рассказов - Анатолий Скала - Страница 5

Началось это поздним вечером. Мы с Ириной и Ростиком возвращались по зимней дороге к себе в Таганы. Ветер, вот уже сутки вздымающий бурю и не дающий проезда автобусам, понемногу стихал. Но в ночи было холодно, и мы пятились, закрывая носы варежками: всё равно вся тропинка была заметёна сугробами, и нащупывать путь приходилось ногами.

И вдруг всё вокруг осветилось сиянием. Сугробы окрасились яркой зеленью, и по ним побежали прозрачные тени деревьев. Мы вскрикнули и тотчас оглянулись назад – то есть встали носами вперед. Над вершинами белоствольных берёз возле нашего дома висел огненный шар. Он был ярче, чем множество лун и тихонько снижался. Потом исчез за трубой, а за домом чего-то стрещало и пыхнуло во все стороны.

– Короткое замыкание! – вскрикнул Ростик.

– Берёзы горят! – испугалась Иринка.

– Наверное, к нам во двор залетел заблудившийся метеорит, – постарался я успокоить детей.

– Тогда пусть лучше будет заблудшее НЛО, – предложила Иринка.

– А что если оно опустилось в трубу? – вновь нагнал на нас страху Ростик.

Мы убавили шаг, и кто как приготовились к неожиданностям. Я взял в руки изрядный ком снега.

Дойдя до калитки, мы выглянули через забор, но никаких следов произошедшей посадки не обнаружили: снег был целым, тропинка не сломана, и нигде никакого движения или шума, труба снизу была не видна. Пробравшись к крыльцу, мы вновь огляделись и вовсе уже успокоенные вошли в дом. Но и там тоже всё было тихо.

Тот вечер у нас получился особенно длинным. Дела были нами приделаны до отъезда, и мы от безделья часа два проспорили, что за шар залетел к нам во двор и куда он девался? Пришли к выводу, что в берёзах запуталась и затем без следа растворилась обычная зимняя молния, да к тому же ещё шаровая.

И вот, успокоившись таким образом, ребятишки взялись за строительство.

Когда зимние вечера, да и зимы, столь длинные, а у нас в Таганах на особинку, хочется хоть на очень короткое время, на миг, оказаться на мягкой лужайке, услышать приятное пение птиц или просто журчанье ручья.

Для подобного случая у нас в доме на длинной доске было сделано настоящее лето. Там в зелёных крутых бережках из красивого настоящего мха протекала большая река. Пробежав по равнине, она исчезала в огромной пещере, которая была вырыта в настоящей горе с настоящей весёленькой ёлочкой – вообще, всё здесь было у нас настоящее. Даже дерево с глянцевитыми ярко-красными фруктами над ручьем, что впадал в нашу речку, и то было вполне настоящее. Хотя, если внимательно присмотреться, то в нём можно было узнать ветвь калины, воткнутую в землю Ростиком.

И сейчас под красивым тем деревом люди строили себе дом, или как они сами считали, охотничью хижину. А чтоб хижина вышла столь же взаправдашней, как и всё остальное, строительство шло из маленьких брёвнышек, потому что большие хоть как бы пришлось укорачивать.

К ночи всё обустроилось. Ручеек серебрился весёлыми струйками, в окнах хижины появился огонь, голубая река, пронеся свои воды равниной, скрывалась в пещере, и всё, кажется, было сделано по-настоящему – но как будто чего не хватало во вполне настоящем куске лета, чтоб он окончательно начал жить.

И тогда ребятишки построили лодочку с алым парусом, посадили в неё маленьких мальчика с девочкой – и река ожила. Что с ней делалось дальше, уже за пещерой, – для нас было секретом, откуда бралась река – тоже было неясно. Мы видели и могли отвечать лишь за то, что у нас было перед глазами. И я забеспокоился.

– А вода не утащит такую красивую лодочку за собою в пещеру? – спросил я детей. Они тотчас проверили столь нешуточное опасение и убедились – утащит. Уже собирались построить для лодочки другой парус, чтобы он не пролазил в пещеру, но время уже было позднее, и детишки отправились спать.

А я что-то задумался в этот вечер и долго ещё всё сидел и глядел на кусок летней жизни, построенный в этот вечер детьми.

Когда в доме всё стихло, мне вдруг показалось, что в воздухе раздается негромкий треск, очень напоминающий потрескивание телевизора или треск сучьев в костре. Ни того, ни другого сейчас в доме не было.

Я взглянул на реку и заметил, что лодочка под распущенным парусом отвязалась от дерева и плывёт по реке, и уже исчезает в пещере. Потрескивание ещё больше усилилось, и я вспомнил, что так трещать могут кошки, когда их поглаживаешь, особенно в темноте. Словно выслушав мои мысли, свет в доме погас.

Вслед за этим послышалось громкое журчанье реки и тяжёлые храпы какого-то существа. Затем к храпу прибавился стук копыт; летний мир осветился сиянием; а звук скачущей лошади стал уже совсем явственным – словно всадник скакал со мной рядом… Или этим всадником был я сам!

Всадник мчался по берегу полноводной реки. Его взгляд то и дело скользил по её освещенному луной руслу. Уже перед тем, как заехать в пещеру, он вновь огляделся: не видать ли где лодочки с алым парусом? Какое-то время внимание его привлекала пушистая ёлочка на скале, под которой скрывалась река. А затем он похлопал по шее коня, и тот сразу зацокал копытами вглубь пещеры. «Вперёд!» – приободрил ещё коня всадник и снова помчался. Уже в темноте. И лишь гулкое эхо копыт да звук близкой реки раздавались под сводами.

Вскоре русло придвинулось к самой стенке, закрыв всаднику путь вперёд. Но на той стороне, за рекой появился рассеянный свет, говорящий о том, что конец подземелью уже близок.

«Вперёд! – приказал снова всадник. – Мы скоро догоним их! Ну, смелее!»

Конь прыгнул. Но где-то над самой стремниной реки оба поняли, что не допрыгнут. Конь с маху ударился о скалу и забил копытами задних ног в пустоте. Но на счастье передняя часть его и передние ноги уже были на берегу.

Всадник бросил поводья, схватился одной рукой за уступ, а другой – за хвост лошади, и ещё пошутив: «Как ты думаешь, крепко пришит?» – одним махом поставил коня на скалу.

И уже совсем скоро их видели много ниже пещер, у мостков, на которых цветастые бабы бельё полоскали, и будто бы всадник тут спрашивал: «Не видал ли кто лодочку с алым парусом, а в ней маленьких ребятишек?» Ему отвечали, что видели, но прошлым летом.

А ниже мостков рыбаки обижались, что он перепутал их сети. Но видимо, и те бабы, и те рыбаки сами что-нибудь путали – потому что мостки, как и сети, поставлены у них были в таких местах, где на лошади не проехать.

А лодочник с переправы вообще угодил в конфуз. Ладно, если бы не на людях, а тут мужики уху трескали и всё видели…

Скачет всадник рекой, скачет – брызги летят. Скачет, спрашивает:

– Вы не видели лодочку с алым парусом, а в ней – двух ребятишек с голубенькими глазами?

– Видели, – ему говорят, – уж полгода прошло, как проехали.

Ну, он дальше скакать. Вот тут лодочник и попал в конфуз.

– Стой! – кричит. – Там под берегом в половодье весной яму вырыло – не проехать тебе!

Вот и выставил себя с самой смешной стороны: проскакал всадник прямо над самой той яминой – копыт лошади не замочил! Вот народ и давай просмехать лодочника!

А того тут такой конфуз взял, что схватил он топор, изрубил свою лодку на щепки и говорит: «Для чего же и лодка, когда теперь можно по самым глубоким местам на коне скакать?..» Сел на лошадь с телегой на самом чугунном ходу, загнал её в эту ямину, ну она и утопла. Хотел сам вслед за лошадью в ту же ямину головой, да народ не позволил…

А всадник всё скачет да скачет, глядит: впереди мужики у коров рты разинули, а их бабы с подойниками вокруг бегают.

– Вы что это тут затеваете? – удивляется всадник. Ему говорят:

– Как чего? Второй час уж коровы не доены!.. Глянь-ка, сколько у них молока накопилось! – И вовсе коровам рты настежь раскрыли, а бабы в бурёнкины языки уцепились и ну их подёргивать, да как будто бы с них что-то в вёдра сцеживать.

– Так вы это их доите? – догадался тут всадник.

– Знамо дело, что доим! – хохочут над ним.

– А за вымя доить их не пробовали?

– А и пробовать нечего – у коров молоко, всем известно, на языках, – отвечают ему. – А ты чей тут такой разговорчивый? Не с того ли уж берега? И сидишь не по-нашему!

– А как надо по-вашему? – любопытствует всадник.

– А по-нашему надо передом-то назад! А иначе, как к дому дорогу найдёшь, если смотришь всё время вперёд?

Принялись они стаскивать его с лошади – еле вырвался. Оглянулся ещё на прощание: а уж сзади, на том берегу, где минуту назад лето было, зима стоит. Мужики меж сугробами сенокос ведут: траву косами заплетают, бурёнкам показывают, а у тех «молоко» с языков течёт и сосульками обмерзает.

Ну, дивуется всадник на это, сам скачет срединой реки, спросить надо бы, проплывали ли здесь ребятишки на лодочке, а приблизиться к берегу боязно – вновь в историю попадёшь. Видит он: на полянке лесной стоит женщина, рядом с ней на зелёном мху – девочка. Спит ребёночек. А у самого уха – змея пёстрая, ядовитая.

Хочет всадник спросить женщину, не видала ль она ребятишек на аленькой лодочке, а та знаками его просит молчать, шепчет шёпотом – как листва в лесу:

– Тише, тише ты. Спит дочурка, не буди её.

Всадник тоже ей шёпотом:

– А змея что тут делает?..

Посмотрела встревожено женщина, чуть губами в ответ шевелит:

– Поёт доченьке колыбельную…

– И давно поёт? – вовсе тихо он спрашивает.

– Видишь, волосы мои белые – были чёрные; видишь, дерево в небо выросло – было семечком… Не кончается колыбельная… Уезжай скорей – вдруг, неровен час, напугается эта нянюшка, натворит беды!

– Что же ты будешь делать теперь?

– Буду ждать, когда песня закончится…

– А долга её песенка?

– Говорят, что три века да к ним ещё тридцать три годика.

Посмотрел тогда всадник на женщину, а у той ноги, словно берёзоньки, уже в землю вросли; словно пятнышко яркого солнышка спит у ног её доченька, а змея ядовитая всё поёт колыбельную бесконечную…

Подивился наездник любви матери, поклонился с седла на прощание, поскакал догонять своих детушек.

Слышит гомон какой-то. Открылась река чистым плёсом. На нём по колено в воде ходят люди – не люди, на длинных ногах, хвосты птичьи и клювики. А за ухом – по пёрышку для письма.

– Кто вы будете? – всадник спрашивает.

– Мы учёные секретари, – отвечают ему.

– Вот вас-то мне и надобно. Расскажите, пожалуйста, что такое случилось с рекой? Почему у неё один берег по-прежнему в зелени, а другой стал в снегу?

Закричали учёные секретари, стали всаднику объяснять:

– Никто в этом не виноват, мужики это сами придумали! Они здесь уж и раньше охальники были: как праздник, так песни поют, или выйдут на лёд и один берег с другим драку затеют!..

Ну, мы им указ: чтобы жили все дружно. А если кто драку затеет, тех будем наказывать.

А они уж привыкли по праздникам на лёд драться ходить, и решили, что будут ответ держать за все драки те, кто слева живут. Ну а правые, значит, так и останутся правыми. Да расспорились: какой берег у их реки левый, какой – правый? До драки дошло! По закону бы надо наказывать!… А кого?..

Вот на том берегу и додумались себе головы выстричь. Мол, кто будет стриженый, тот и правый. А эти назло им побрились и говорят: кто побрит, тот и прав! И опять не поймешь, кто из них виноват?.. Пришлось всех наказать.

Вот тогда оба берега и решили, впредь песен им вместе не петь, и на лёд не ходить! А чтоб больше не путаться, на другом берегу, всю погоду нараз и сменили! Новый год среди лета встречать начали, а Ивана Купалу – зимой. И пошло. Здесь жара стоит, пора рожь убирать, а на том берегу с бубенцами катаются! То ль ещё Рождество отмечают, то ль Масленицу уже начали, да над этими надсмехаются:

– Вам не жарко там? Приходите снежок у нас свеженький покупать!

Тот-то вот и охальники. Мы им новый приказ:

– Возвратите погоду на место!

А там в ответ глотки дерут:

– Мужики! Не допустим, чтоб бритые да над нами верх взяли!

Да начали, как грозились, снег сюда продавать, по копеечке за ведро…

– И берут? – спросил всадник.

– Да брать-то берут. Так и тут снова грех: эти тоже тем начали продавать, когда стриженные у себя на покос идут. Только эти уже за ведро сразу по полторы!..

– Что ж дороже-то?

– А ты сам их спроси, – отвечают секретари.

Вышел тут мужичина у птиц из-за спин, говорит:

– Так с них надо бы по две ещё брать! У них снег-то какой?.. Сплошь как есть прошлогодний!.. А наш-то ведь нынешний!!!

– Ну вот, видишь?.. Охальники! – говорят птицы всаднику. – Вот сейчас из-за снега расспорились – и опять оба берега правые!

– А нельзя ли их указом унять? Написать, какой берег у них будет правый, какой – левый, и этим их спор прекратить? – спросил всадник у птиц.

Задумались секретари, почесали в затылках, по пёрышку за уши вставили, отвечают:

– Так это куда посмотреть: в одну сторону – эти правые, а в другую – так вроде те правые… Мы и сами не можем понять!

Плюнул всадник, опять по реке поскакал…

На один берег глянет: зима, народ рыжики собирает, медвежью берлогу нашли, у хозяина лапы за спину завязали и потешаются, как медведь без любимого кушанья-лапы теперь зимовать будет? На другой берег глянет: там яблоньки люди сажают да вёдрами поливают, а следом уже с топорами идут – урожай собирать!

Долго ль, коротко ль так скакал, смотрит – гуси реку перекрыли. У них всадник спрашивает:

– Не видали вы лодочку с алым парусом, а в ней – двух ребятишек?

Задумались гуси, как будто бы что-то подсчитывают, говорят:

– Проплывала вчера эта лодочка… Мы и пошлину подсчитать не успели, которую взяли с них. Но, думаем, что доплачивать надо за их проезд.

Заплатил всадник плеткой гусям за себя и детей да ещё быстрей поскакал: видать, близко уж ребятишки, уже вот-вот догонит их.

Вьётся, вьётся река, словно жизнь с её вечною мудростью и такою же вечною бестолковостью, скачет всадник, глядит – вот и хижина, от которой детишки отплыли; в окнах – свет, а под деревом стоит лодочка с алым парусом. Зашёл в дом, а там – дети. Умучились за дорогу. Спят!

Сел всадник к столу, и сам сколько-то задремал…

Вдруг зелёный свет осветил нам всю избу. Вскочил я со стула, смотрю: висит в комнате огненный шар, что висел вчера с вечера над берёзами. Сыплет искрами и трещит, словно кот в темноте.

«Как бы, – думаю, – не зажёг он нам хижину!» А никак не пойму: где я сам, где река и где конь?..

Шар тем временем опустился к игрушечной лодочке и рассыпался искрами. Тут же вспыхнул свет в лампочке. Глянул я на часы – уже утро, пора ребятишек будить. Ночь прошла, словно не было. Ребятишки поморщились, но оделись, и снова отправились мы заснеженной тропкой к автобусу.

А шар огненный больше не появляется. Лишь когда выдаётся такой же заснеженный зимний вечер, в окошечке хижины появляется свет, меж зелёненьких бережков скользит лодочка с алым парусом и скрывается в той пещере, куда затекает река.

Сшить же лодочке другой парус, чтоб он не давал уплывать ей в загадочный, странный мир, мы с детишками так и не собрались.