Читать книгу Камешник. Сборник рассказов - Анатолий Скала - Страница 6

Какие странные люди живут на этой земле
Увалень

Оглавление

Нашёл как-то пасечник в пустом улье улитку с левосторонней резьбой. Обычно улитки, когда подрастают, свой панцирь направо закручивают, а тут панцирь неправильный, необычный. И улей, в котором улитка жила, тоже был необычный.

Давно с этим ульем какие-то чудеса приключались: то крышку с него вихрем сдёрнет, то сделанный ребятишками снеговик с его крышки исчезнет, а то синий туман из низинки в верёвочку скрутится и в леток заползёт, а со стороны посмотреть, и покажется, что туман из летка выползает и по деревне распространяется. Так и жди – увидят соседи и скажут, что улей у них помидоры там разные с перцами да огурцами на грядках туманом морозит, тогда разговоров, а то и скандалов не оберёшься. А тут вот улитка ещё поселилась! Чего ещё улей придумает – не известно.

И стал пасечник этот улей тихонечко сторожить. Как пойдет мимо, так вроде бы не нарочно то крышку поднимет, то снизу заглянет – не ходит ли кто под тем ульем? Или выглянет из окошка и в первую очередь на него – ну чего ещё там?

Так стал замечать, что над ульем часам этак к шести-семи вечера, появляется слабое чуть с сиреневым, то ли облако то ли свечение… И чем ближе идёт дело к осени, тем оно всё сильнее становится. Может быть, оттого, что темнеет раньше, а может ещё от чего непонятного.

А со временем стало это свечение на картину какую-то походить. Словно кто-то невидимый мажет кисточкой среди пасеки и чем дальше, тем ярче картина становится.

Скоро начали на ней веточки и зелёные листики проступать, а ещё погодя появились огромные, словно тыквы, бутоны. И начало по ночам расцветать среди пасеки неизвестное чудо-дерево. И уже приходил сосед, у которого было много овечек, выпытывать:

– У тебя кто костры по ночам среди пасеки жжёт, там, где летом трава с клеверком?

Пришлось тут же себе да свечению своему оправдание придумывать:

– Холода нынче больно уж рано пришли, так я ночью при свете снег к ульям стаскиваю, чтобы пчёлы не простудились…

– А днём нельзя тебе снег к ульям стаскивать? – сделал выговор сосед.

– Да днём некогда, днем забор надо делать, – отвечал пасечник и добавил:

– И красивее по ночам… Зажжёшь ночью фонарь, на верх улья поставишь – видать кругом, хоть всю ночь ульи снегом обваливай.

Ушёл первый сосед, так за ним – второй.

– Ты ещё, – говорит, – не засыпал свои ульи снегом? Продай мне один улей, пока не засыпал. Я весной инкубатор в нём сделаю. У меня гуси рано нестись начинают, так я их яйца под пчёл буду подкладывать. Хорошо им там будет – тепло и воздушный обмен… А то места полно кругом, а гусей не хватает!

«Конечно же, не хватает тебе гусей, – рассудил в уме пасечник, – и от тех, что уж есть, никакого спасения, каждый год огород мне вытаптывают». А соседу гусиному говорит:

– Закидал я уж ульи. Пораньше бы, может, что-то придумали, а сейчас не могу.

А сам думает: «Нельзя мне свои несколько ульев всю зиму закидывать – ульи всё-таки, не слоны! Снова эти соседи к чему-нибудь да привяжутся».

И решил он сказать, что в хозяйстве дрова кончились, а днём занят, забор от гусей да овец делает – все же знают, который уж год он забор этот делает, а тут эти дрова, вот сейчас и приходится по ночам чурбаны колоть!.. А чтоб было похоже, повесил на черёмухе возле пасеки лампочку и стал к вечеру свет включать, да какое ни есть барахло прибирать, топором стучать.

А на месте забора втоптал в снег штук несколько столбиков и водой приморозил – пускай люди видят, что занят строительством. А какое строительство, когда целый день мысли заняты чудо-деревом.

Вскоре стало видно, что картину рисует не специалист. То одно у него не получается, то другое, то вовсе возьмёт уже нарисованное перечеркнёт – начнет сызнова, или что-то замажет и поверху другим цветом положит.

«Гуашь, что ли, у этого неумехи? – думает пасечник. – Или, может быть, акварель… Если бы масляными рисовал, то пришлось бы сперва старый слой сдирать шпателем…»

Вот глядел он, глядел, как не может взять кисточка один хитрый изгиб в дереве, взял и чуточку подтолкнул её в нужную сторону – подалась легко кисточка, и в другом месте тоже. А дальше пошло дело: чуть нет так, схватит пасечник кисточку – и по-своему… До того осмелел, что покрикивать стал на кисточку:

– Куда прёшь, куда прёшь? Где ты видела, чтобы так рисовать? – Возьмет палку и ткнёт кисточку, куда надо, или встанет на лестницу и оттуда подправит. Так они всю картину и нарисовали.

Стоит на ней дерево, распускается яркими, как подсолнух, цветами, за ним пасека с разноцветными ульями и овраг, плывут в небе два облачка, а в ветвях чудо-дерева вьются пчёлки и сизый дымок, словно где-то дымарь фукает, и невидимый пчеловод рой снимать приготовился. Да за деревом не видать его, и сам рой не видать, только пчёлки-охранницы хоровод ведут. Хорошо всё в картине представлено! Словно летом: душа радуется средь зимы на привычную жизнь посмотреть.

Раз смотрел так, смотрел пасечник на картину, да и сам не заметил, как сел возле дерева и на облачка белые стал любоваться. Показалось ему, что те облачка и не облачка вовсе, а ребятишки его продвигаются на горизонте и вот-вот сейчас скроются в спелой жёлтой ржи…

Тут потухла картина, одна лампочка среди пасеки светится – видать, время пришло спать ложиться, убрал свои краски и кисточку неизвестный художник, пошёл отдыхать…

На другой день опять свет над пасекой поднялся, и на этот раз такой яркий, что хоть лампочку не включай – всё равно видать всю картину с её чудо-деревом… И слыхать! Никогда раньше этого не было, а сейчас птички щёлкают, шумит ветер и сквозь него – гул пчелиный, как будто бы рой идёт. Большой рой – далеко слыхать!

Подбежал пасечник к картине – стоит чудо-дерево, машет ветками, а под деревом сидит мужик и как будто не слышит, не видит, что рой пошёл. Всё живёт кругом: машет крыльями, шумит листьями, ветерок ходит в воздухе – один пасечник не живой!

Приопёрся рукой на дымарь и глядит на дорогу во ржи, веки щурит, слезинки из глаз – то ли долго глядит, то ли больно ему, потому что дымарь разожжённый, а он этого не замечает, по-прежнему опирается на него рукой и глядит, не шевелится – что же там вдали? Или два белых облачка сгрудились, или кто-то идёт и сейчас из глаз скроется?..

– Ты чего сидишь? Ведь уйдет сейчас рой! Ах ты, Увалень, ах, колодина! Ждёшь, когда тебе рой на голову упадёт? Или вовсе оглох? – закричал пасечник Увальню.

Покричал-покричал, только видит, действительно, как глухой сидит Увалень или как не живой.

Плюнул пасечник на бездельника, сел с другой стороны возле дерева и давай рассуждать: «Если так дело дальше пойдёт, рой, конечно же, улетит. Уже слышно, что матка на улицу вышла, а дальше уж надвое – могут пчёлы привиться поблизости, могут сразу подняться и улететь, если где-то дупло приготовлено. Их сейчас бы побрызгать, чтоб думали, будто дождик пошёл – они враз бы на дерево привились, вот тогда и снимай…»

Сидит думает: «Чем бы этому Увальню подсобить?.. Самому снимать – дело больно рисковое, вдруг да кисточка рисование своё прекратит?.. Так тогда и останешься на картине со всей этой живностью».

А тем временем бестолковая кисточка на секунду оставила подмалёвывать Увальня, и сейчас нет бы взять да повесить пчелиный рой на ближайшую веточку, – затянула его одним хвостиком в небо. Теперь пчёлы уже окончательно собрались слететь с пасеки. Дальше ждать было некуда.

Вскочил пасечник, схватил Увальня да и выкинул из картины. А сам сел на его место и замер: авось кисточка не заметит случившегося. И вдруг слышит:

– Смотри, Ростик, как здорово я здесь папу нарисовала, самой даже не верится.

Обмер пасечник: «Что такое? Откуда здесь дочка взялась?»

Пока думал, откуда-то сверху сын произнёс:

– А чего это он у тебя без усов? Дай-ка я подрисую!..

Задрал голову пасечник, смотрит поверху – откуда детишки тут? Хотел крикнуть, чтоб слазили с дерева, а тут кисточка ни с того ни с чего – хлоп его по лицу. Полилась краска в уши, за шиворот, хотел он закричать, чтоб сынишка воды притащил, а рот сладкой кашей забит: акварелью, выходит, художник картину свою рисовал – акварель всегда сладкая. Не успел её пасечник прожевать, вновь услышал:

– Я тебе сколько раз говорила. Не смей!.. не… смей!.. трогать мою кисточку…

После этого в облаках пролетел детский визг, и по пасечнику что есть мочи ударили лошадиным хвостом, но скорей всего снова кисточкой, только очень большой.

А потом наступила кромешная тьма, и уже вовсе рядом послышалось:

– Вот мучение с этим мёдом… Не знаешь, как в банку наковырять, вот заставить бы самого… А то, видишь, сидит там у себя в Таганах, и заботушки нет!

Вздрогнул пасечник: «Тёща, что ли? Откуда тут? И где – там – я сижу?»

А знакомый, пронзительный голос не отставал:

– Нет бы сразу стеклянные баночки в улей складывать, так ведь нет – неохота ему лежебоке. Втолкнёт в улей целую флягу и спит себе на боку.

«Ну всё: тёща и есть. Всю жизнь думает, что мёд пчёлки ведёрками в улей таскают, а им только посудину подставляй! Хорошо бы так!»


Рассердился на глупую пасечник, а ответить не может – сковала его высохшая акварель, языком во рту даже не шевельнуть.

Тут ещё один голос знакомый раздался – жена дочку спрашивает:

– Ты, Ирина, альбом не забыла в рюкзак положить?.. А то утром проспишь и опять не возьмёшь своё чудо-дерево, опять не на чем будет папу тебе рисовать!

– Я его уже вовсе нарисовала, да Ростик его краской залил…

– Я хотел ему только усы, ты сама подтолкнула и залила…

Охнул пасечник, хотел хлопнуть рукой по лбу, да руку из краски не вытащить. «Как я сразу-то не догадался? Ведь это мне Иринка картину с таким чудо-деревом на пасеке сочиняет. Ещё в садике научилась она своё дерево рисовать, вот с тех пор и малюет его где попало. Сейчас, видишь, на пасеке ему место нашла. Ох, проказница!..

Только что же тогда получается?.. Было дерево у Иринки в альбоме и сразу же было на пасеке… И я тоже на пасеке. А сейчас где я стал?.. Тоже вместе с детьми? Тоже в городе? У Иринки в альбоме меж листиков?.. Тёща – ладно, она всегда в городе, ну а я здесь зачем?»

Думал, думал над всем этим пасечник, да и начал тихонечко акварель жевать. Пожевал её, пожевал, словно жвачку, и сам себя спрашивает: «А чего, интересно, сейчас с этим Увальнем? Так, наверное, и валяется на снегу, куда я его выбросил?»

И от этого ему собственное положение не таким уж плохим показалось, одно только расстраивало: не видать ничего и с ребятишками не поговоришь. Вроде краску уж всю изжевал, а разговору не получалось.

«Ну да это и не беда, помолчать пока можно. Потом с тёщей поговорю», – решил пасечник, и на том успокоившись, задремал.

А проснулся, когда ребятишки альбом стали в рюкзак вталкивать – так толкали, что краска кое-где поосыпалась, а ещё кое-где он и сам потихонечку отковырял, и сейчас мог уже шевелиться и наблюдать за полосочкой света, которая пробивалась в альбом между листиками. И походило на то, что поехали ребятишки в деревню, на пасеку, и его в рюкзаке за собой повезли. И ещё в рюкзаке рядом с ним ехал кто-то большой и хрустел чем-то вкусным. Возможно, что это был слон или мышь – таким громким был хруст. И пасечник под тот хруст даже сколько-то подремал.

А проснулся от крика:

– Ура!.. Забор папа сделал! Из новеньких досок… Ну, папа!

Забеспокоился пасечник: «Что за доски, какой там забор? Кроме столбиков ничего, вроде, не было!» А жена вместо ясности ещё смуты добавила.

– Ну вот, видите, – говорит, – надоело лежать лежебоке, нашёл где-то доски и столбики тоже нашёл… Вот теперь в огороде никто грядки не вытопчет. Ещё крышу бы перекрыл…

«Ну всё, – думает пасечник, – не в то место приехали!» Слышит: дверь скрипит, и скрип будто знакомый, а в дом вошли – ребятишки опять кричат:

– Здравствуй, папа, мы в гости приехали, на каникулы!

А в ответ вроде слышится:

– Ну вот, здравствуйте, проходите. Чай будем пить…

Струхнул пасечник: всё ли ладно тут? Слышит он: ребятишки через слово всё папа да папа! «А кто же у них, в таком случае, в рюкзаке-то сидит?»

И жена, слышно, бегает, на стол кушанья расставляет, и то вдруг всхохотнёт, то вдруг ойкнет – как будто её кто за что-нибудь ухватил, и всё радуется на проклятый забор. А чужой человек всё бахвалится:

– Это что – забор! Подождите, я завтра за крышу примусь, крышу сделаю – загляденье!

– Хорошо-то как, – не нарадуется жена.

А тот пуще того: да я тут, да я там… И всё время чего-то жуёт. Засосало под ложечкой у голодного пасечника, кроме краски со вчерашнего дня ничего во рту не было – хоть бы, думает, поглядеть, чего кушают, не пельмени ли?

Наконец жена вспомнила:

– Ты, Ирина, чего же картину отцу не показываешь? Пусть посмотрит, как ты его нарисовала.

И поехал альбом с пасечником неизвестно куда и раскрылся как раз на том месте, где он в краске сидел.

Смотрит пасечник: переборка знакомая, шкаф стоит со знакомыми книгами, перевёл взгляд поближе: пельмени в тарелке – огромные, каждый с целого поросенка – лежат, только не хрюкают… Поодаль тарелок пустых груда целая. А кто всю эту груду подъел, у окна стоит – на сугробы любуется. Повернулся лицом к пасечнику – замер пасечник, словно в зеркале увидал себя! Только всё в нём как будто не так: уши красные, нос провис и причёска совсем не в ту сторону – нет, совсем этот Увалень на него не похож. И как можно такого за отца принять?

Смотрит пасечник в глаза Увальню – тот ему в глаза, моргнет пасечник – моргнет Увалень. Надоело так, сделал пасечник рожу Увальню – тот не выдержал, отошёл. Сел в хозяйское кресло и спрашивает:

– А что, долго зима с холодами продержится?

Жена чуть не упала:

– Господь с тобой, да зима-то ещё вроде не начиналась…

Тогда Увалень спрашивает:

– Неужели ещё холодней этого будет?

– Ты словно вчера народился, – жена отвечает, – не знаешь, какие по зимам морозы бывают? Давай-ка, Ирина, рисуй его, пока он от нас в Африку не сбежал.

– Я вначале животное накормлю, и альбом Ростик пусть сперва вымоет, – отвечала на это Иринка и выставила на стол что-то вроде аквариума из прозрачной коробочки, и животное, ехавшее в рюкзаке и напугавшее пасечника, оказалось всего лишь улиткой. И она сразу выставила из-под панциря свои рожки и уставилась на сиреневый поясок, опоясанный вокруг Увальня, а затем подняла кверху глазки, и пасечнику показалось, что и Увалень, и улитка, и поясок давно знают друг друга. И очень похоже, что свечение на пасеке и различные перемещения людей и деревьев в альбоме не обошлись без их помощи. К тому же улитка была с левосторонней резьбой, а поясок очень сильно напоминал ему синий туман, что вползал или, может быть, выползал из неладного улья.

И не известно, к чему бы его привело вот такое разглядывание, но тут Ростик принёс ковш воды и стал брызгаться на Иринку, а та – на него. Ну а Увалень в это время как будто бы не нарочно взял кувшин да и вылил всю воду на пасечника. Но на тот раз он не стал ждать, пока захлебнется, а сразу вскочил на ноги, уцепился за дерево и выдернул сам себя из размокшего панциря…

И опять оказался на пасеке. Здесь по-прежнему было лето, шумел ветерок, и рой пчёл собирался лететь от ленивого пчеловода.

Но пасечник и смотреть на него не стал. Он прополз по зеленой траве мимо дерева, мимо ульев и мимо черёмухи и почувствовал, что добрался до снега. И тут же услышал бегущего Увальня.

Тот пыхтел на бегу, видно, очень уж торопился. Но вдруг ойкнул и, встав на колени, стал ползать по снегу, как будто разыскивал что-то выроненное. И всё время поглядывал в сторону чудо-дерева, цвет которого терял красочность, а вокруг него сквозь зелёную травку уже проступали сугробики белого снега. Картина, видать по всему, приготовилась исчезать.

И в последний момент вскричал Увалень что-то жалобно и, запрыгнув в картину, упал возле дерева.

Через мгновение картины не стало, и только сиреневое свечение продолжало ещё колыхаться над ульем, с которого всё начиналось. Но и это свечение вскоре тоже рассеялось.

Вылез пасечник из сугроба, проверил свой нос, потом руки и ноги, чтоб убедиться, что жив, и вдруг слышит, что под ногами чего-то хрустит. Наклонился он, смотрит – лежит на тропинке раздавленная улитка. Её-то, наверное, и искал Увалень. Отряхнул улитку пасечник от прилипшего снега, засунул в карман и пошёл себе к дому. А тут ему всю дорогу новый забор перегородил. Превосходный забор. Не зря хвастался Увалень – действительно постарался он с тем забором!

Глядел, глядел на него пасечник, потом спрашивает:

– Ну и что мне прикажешь с тобой делать?.. Сейчас разбирать или, может быть, подождать до весны, когда сам упадёшь?

Хотел пасечник уронить забор, чтобы после не объяснять людям, как он новый забор к примороженным столбикам приколотил, да опять-таки, что соседи подумают? Да и жалко забор: сам он столько лет собирался забор этот сделать, а Увалень за полдня сколотил. Захотелось ему даже Увальня за работу отблагодарить.

Возвратился он к улью неладному, да и сунул раздавленную улитку на доску перед летком – пускай Увалень радуется: может там, в ихнем мире сиреневом, левостороннем, улитки какое-нибудь божество, как коровы у нас в Индии, или может быть, как вот пчёлы. Подумал так и пошёл снова в дом – надо всё-таки поздороваться и с семьей.

Входит в избу, а там словно не видят, кто к ним пришёл? Словно так и должно у них быть: хоть ты Увалень, хоть отец родной – никакой тебе разницы.

– Ты куда это выскочил? – только что и спросила жена.

– Я?.. Да так, выходил тут по делу, – сказал пасечник, разобидевшись на такое к себе отношение; и решил ничего не рассказывать им про Увальня.

– А улитку куда утащил? – приступила Иринка.

– Улитку? А я её в улей отнёс, – сказал пасечник. – Дай-ка я посмотрю, что ты тут мне за пасеку нарисовала?

Взял он в руки картину, провёл пальцем по краске – она всё ещё была влажной. Под деревом с золотыми бутонами сидел пасечник, в синем небе висел улетающий рой, возле самого горизонта белели два облачка. Клубился туман из странного улья, и в него залезала улитка с левосторонней резьбой. Зацепил её ногтем пасечник – не шевелится. И с чего бы ей вдруг шевелиться – картина же!..

Грустно стало вдруг пасечнику, даже спать захотелось, как только представил, сколько времени до весны надо ждать.

– Пойти, что ли, ещё ульи сколь-нибудь позакидывать, – произнёс он зевая, но так и не трогаясь с места. Потом неожиданно заявил:

– Не бывает на свете улиток с левосторонней резьбой… Неправильно ты улитку в картине нарисовала…

– Конечно же, не бывает, – надулась Иринка. – Как я что найду, так вы сразу же – не бывает!.. А поясочек, какой ты нашёл… Поясочки такие бывают?

– Какой поясочек, какой я нашёл? – встрепенулся в ответ пасечник.

– А вот тот, – показала Иринка на кресло, в котором, свернувшись клубочком, лежал пухлый сиреневый поясок.

Подошёл к нему пасечник, и тот словно бы шевельнулся и даже как будто бы сколь-то хвостиком помахал…

– Ну-ну-ну! – сказал пасечник и добавил, – Эка невидаль! Поясок! Тут такое случается…

Уж собрался он рассказать про картину и Увальня, да внезапно раздумал. Опять скажут – спал тут без нас, вот во сне и приснилось. И к тому, неудобно ему стало им признаваться, что слышал он, как его лежебокой они называли. Как будто бы стыдно было за что…

– Эка невидаль! Поясок! – повторил он опять. – У меня вот тут рой зимой чуть не пошёл… – И опять помолчал и добавил:

– И ещё кошки в доме нет. Вот пускай поясок вместо кошки до лета живёт. А там, смотришь, пчёлки пойдут – жизнь начнётся и не до поясочков, пусть даже сиреневых, будет.

Камешник. Сборник рассказов

Подняться наверх